- Почему ты не ездишь на дачу Инга?
- Мне там скучно.
- Но, ведь тебе и в городе-то не особо весело.
- В городе мне хорошо и уютно. Тут нет ветра, иногда бывает солнце, и всегда можно принять ванну.
- Но ведь дача – это так прекрасно.
- Согласна. Но, только, если она уже достроена.
- Ко всему нужно дойти не спеша. Никогда не бывает всё сразу.
- Не бывает, - согласилась с ним, только лишь ради того, чтоб больше не возвращаться к этой теме. Ни малейшего желания не имела ездить в эту глушь. Не любила гранитные скалы, черноту воды в шхерах неподалёку. Пугали её ветра, если не чувствовала защиту тёплых окон и стен. Нет, не так она видела своё будущее. Не в роскоши оно для неё заключалось, а в возможности пользоваться самыми простыми благами цивилизации.
Вот, если бы всё уже было в доме. Тогда уж точно приехала на денёк, присмотреться. Были бы милы и скалы, и ягель под соснами и холодная морская вода. Заметила сейчас, впервые некоторую неприязнь к Паше. Но, почему-то, сама не понимая причин, не стала отгонять это чувство от себя, наоборот впервые получала от него удовольствие. Будто зарождался внутри некий огонёк, греющий её надеждой - вскоре из него возгорится пламя, не только согревающее, но и сжигающее все ошибки, возможно совершённые, принимая неоправданные теперь, как считала, решения.
Постепенно оставил её в покое. Решил для себя; ну, не хочет и ладно. Что с того? Главное не насиловать человека, быть мягче. Уходил в себя. Добираясь до дачи электричкой думал о том, как возможно раньше жили в этих местах люди. Сочинял истории, про то, чего не было на свете, но вполне могло быть и с ним родись он пару веков раньше. То был чухонским рыбаком, промышляющим рыбой, то шведским воином, пробирающимся к себе в крепость после долгого путешествия по местным лесам. То Новгородским ушкуйником, рыскающим в надежде обогатиться за счёт грабежа местных жителей. Всё, что бы он не представлял себе, было его собственным миром, радовало, уводило от насущных проблем. Но, самое страшное, о чём не догадывался, состояло в том, что всё это теперь происходило только лишь в нём одном, не имея выхода наружу. Та, с которой ещё так недавно мог делиться многим, теперь отдалялась от него, становясь чужой.
Ничего, мы же ещё пока спим вместе. И тяга к этой женщине, позволяющей многое ему в постели, у него не уменьшается. Наоборот, становится ярче и пронзительнее. Может так и надо жить, вдали друг от друга, встречаясь лишь изредка, и то, только лишь ради того, чтоб зачать новую жизнь.
Новая жизнь.
Она должна была начаться уже совсем скоро. По подсчётам Инги, всего четыре недели. Но, врачи зачем-то не соглашались с ней, настаивая на полутора месяцах. Не верил жене. Но, опять же не спорил.
- Пять килограмм, триста грамм, - получил информацию в справочном роддома.
- Мальчик?
- Девочка.
- Что!?
- Что ж вы все так мальчиков то хотите? Девочка у вас. Очень крупная. Молодцы!
Стоял в замешательстве у телефона. Звонил с рабочего. Вся комната, нервно затихла, когда, назвав фамилию и дату поступления, спросил в трубке:
- Что-нибудь известно?
Ещё бы, все переживали за молодую пару. Женщины постарше, уже имевшие взрослых детей, не завидовали, зная, что такое жизнь, просто радовались за молодых, понимая; много испытаний ждёт впереди. Сверстник, Аркаша, был равнодушен, не понимая причин его спешки с семейным вопросом, даже не пытаясь примерить происходящее на себя. Ровесница Инги, Рита, в чём-то завидовавшая её возможностям, всем своим видом показывая, не понимает такой стремительности в заведении ребёнка. Всего шесть человек насчитывала их архитектурная бригада вместе с ГАПом.
- Ну, как? Всё-таки девочка, - сама же и ответив на свой вопрос, первой нарушила тишину Раиса Анатольевна, руководитель группы архитекторов.
- Да. Пять кило триста, - вернулся за свой кульман Паша, но, чертить уже не мог. Странные, ненужные, как он считал сейчас мысли посещали его. На правильном ли пути? Нужна ли ему семья? Зачем вообще так опрометчиво женился?
- Купи цветы у вокзала и езжай к жене, - вернула его к жизни Раиса Анатольевна.
- Вы думаете?
- Уверена, - не отрываясь от чертежа, словно разговаривая не с ним, а с ватманом, подтвердила та.
- Ещё сомневается, - изобразила на своём лице разочарование Рита. Пыталась дружить с Ингой, но та, не особо откликалась на её инициативу, впрочем, так, как та была всего лишь техником-архитектором.
- Слушай, Аркаш, у тебя не будет денежки в долг?
- Будет, - радуясь своему холостяцкому положению, дававшую возможность — вот так вот, несколько даже небрежно полезть в карман, достав оттуда деньги, отсчитал пятёрку рублями.
- Хватит? – протянул ему.
- Наверно. Давно не покупал.
- Хватит, - до этого момента делавшая вид, не интересуется разговором, призналась Рита.
- А, как же Геннадий Борисович? – посмотрел на Аркадия Паша.
- Отмажем, - уверенно успокоил тот, искоса взглянув на дверь, ведущую из их комнаты в отдельный кабинет ГАПа.
Не шёл, практически бежал по пустынным в середине рабочего дня улицам города. Спешил.
Купил гладиолусы. Теперь уже словно летел над землёй к роддому. Забыл позвонить тестю, кольнула мысль. От этого даже на миг остановился. Настолько уважал его мнение.
А, ладно! Побежал дальше. Сам дозвонится, не маленький.
Через двадцать минут уже стоял в небольшом парке, перед окнами родильного отделения. Искал глазами палату, где могла быть его жена. Рядом с ним бродила пара таких же бедолаг, с той лишь разницей, что более смышлёных. В руках у них были тетрадные листки с именами своих жён. Держали их перед собой на вытянутых руках, в надежде, что, кто-то выглянет в окно, и тогда смогут по имени найти среди рожениц интересующих их молодых мам.
Вдруг в одном из окон показалось личико, которое, впрочем, тут же скрылось. Через минуту, в двух других, удалённых друг от друга окнах, нарисовались девичьи лица. У одной из них на руках был закутанный в пелёнки, надрывающийся от крика из-за закрытости окна, как в немом кино, без звука, ребёнок.
Шум города, громкие слова переговаривающихся через открытые окна папаш со своими жёнами, всё это не давало ему возможности сосредоточится на том, как действовать дальше.
- Дай, - вцепился в бесполезно зажатый в правой руке молодого отца листок с именем Света.
Тот, не переставая жестикулировать теперь, лишённой «знамени» пустой рукой, делал вид, будто даже и не заметил потери.
Дело оставалось за ручкой.
Вспомнил про цанговый карандаш, никогда не расставался с которым, как архитектор.
Зажав букет между ног, достал его из кармана брюк и прислонив бумагу к стене фасада написал на листе узким архитектурным шрифтом имя; Инга. Но не стал поднимать бумагу над головой руками, а, надев очки на лоб, вставил её за них таким образом, что не закрывая ему обзора, всё же держалась за очками. Так и стоял, не шевелясь, боясь уронить объявление, держа букет в руке.
Девушки, переговаривавшиеся с третьего этажа со своими мужьями, каждая на мгновения отвернувшись сказала что-то в сторону глубины своей палаты. Вскоре в третьем окне, располагавшемся в самом конце корпуса, показалась родное ему лицо жены.
Было уставшим, злым, не выражающим и тени радости.
Но, не заметил этого. Прокричал:
- Я кажется придумал имя!
Скорее разобрал по движению губ, чем понял, Инга спрашивает его: - «Какое?»
- В-а-л-е-р-и-я! - продиктовал по буквам.
Поняла его. Не возражала.
Но, знал, никогда не принимала его решений, каждый раз действуя наперекор. Сегодня же не сопротивлялась. Принимала словно должное.
Может, ей сейчас всё равно, настолько устала после изнурительных родов? Но, нет. Не было этого. Рожала легко и быстро, как сказали в справочном. Куда сунулся, и получив отказ в посещении, пришёл сюда.
Уходя, отдал цветы в приёмной, с просьбой передать жене. Без особого энтузиазма согласились на передачу.