После концерта Сибелиуса, исполненного оркестром музыкального училища, прошедшего в здании Выборгской Центральной народной школы на Карьялаанкату, встал вопрос о строительстве концертного зала, в котором так нуждался город.
Открытая в 1868 году, построенная, как школа для простолюдинов в 1872-ом была переименована в народную, став центральной, после того, как в иных районах Выборга открылись другие; Репольская и Сорвальская. Из-за постоянного роста численности финноязычных учеников, в 1886 году по проекту архитектора Ф. А. Шёстрёма был построен новый корпус центральной народной школы, значительно превосходящий старый своими размерами. Но, как показала ситуация, связанная с нехваткой мест во время концерта Сибелиуса, потребовавшая дать восемь концертов для того, чтоб удовлетворить всех желающих, и он не вмещал в себя нужное количество слушателей.
Страна вставала на ноги после коснувшегося её отголоска Русской революции, а затем и гражданской войны. Вместе с русскоязычным населением, расстрелянным и высланным из страны, уничтожившей при этом часть интеллигенции, потеряла ещё и частичку своей культуры.
И теперь, когда всё налаживалось; Маннергейм укреплял границу, делая её неприступной, производство развивалось, творческий потенциал рос.
Казалось бы, как мало требуется для того, чтоб всё вернулось на свои рельсы, всего лишь прекращение репрессий; и тут же народ встаёт с колен. Почувствовав полную безоговорочную свободу, финские националисты отмерли, как ненужный класс, стали не востребованы обществом, наконец всё же осознавшем, оно теперь не находится ни под чьим гнётом. Швеция умывала руки, словно бы забыв о всех своих многовековых претензиях, видя, её давнего соперника на спорных для России, но потерянных ею в итоге территориях больше нет. При этом оставаясь неким старшим братом, на которого ровнялись, стремясь быть похожими. От России же отгораживались, боясь как чумы её нового, сформированного большевиками строя, стремящегося к социализму дикими неведанными путями.
Кто бы мог подумать тогда, что с неимоверным трудом выбирающаяся из разрухи, оставленной после революции и гражданской войны, пройдя коллективизацию, репрессии, готовя себя к ГУЛАГу, вернувшись к дореволюционным экономическим показателям, в отличие от развивающейся в спокойном темпе Финляндии, отказавшись от конструктивизма, перейдёт на помпезную, имперскую архитектуру. Выбранную с умыслом, якобы для укрепления своих позиций на фоне остального мира, на самом же деле давящую на своих же строителей несомасштабностью размеров и неоправданностью затрат.
Маленькая Финляндия шла другим путём. Никому ничего не доказывая, пыталась всеми логичными путями развиваться. Крестьяне сеяли хлеб, развивая фермерское хозяйство, рабочие трудились на заводах и фабриках, не применяя больше забастовок, армия росла.
Именно по этой причине большое развитие получил модный среди людей, понимающих, важный умеющим считать свои деньги и время предпринимателям и бизнесменам стиль. Быстро и качественно, без декоративных заморочек, функционально и дёшево, без ненужных башенок и горбатых крыш, побеждали в конкурсах проекты молодых архитекторов, пусть и воспитанных на артдеко, или, как принято называть в России – модерне, всё же нашедших в себе силы понять, признать, и принять то, что привносила развивающаяся промышленность, рождающая новые технологии и строительные конструкции.
Родился 3 февраля 1898 года в маленьком финском городке Куортане, что находится в Южной Остроботнии, в Шведско-Финской семье. Отец Йохан Хенрик Аалто, работавший геодезистом научил сына финскому, мать, начальник почтового отделения Сельма Матильда Аалто (в девичестве Хакстедт) шведскому языкам.
Когда Алвару исполнилось пять лет семья переехала в Алаярви, а затем в Ювяскюля, где он окончил лицей, беря уроки рисования у местного художника. Йонаса Хейска.
В 1916-ом поступил в Политехнический институт Гельсингфорса.
17 февраля 18-го, после ввода Манергеймом всеобщей воинской обязанности, прекратил обучение. Легко и быстро захватившее Россию, большевистское движение, не смогло с той же лёгкостью поглотить Финляндию. Может размеры страны, что не была большой, не смогли так сильно расколоть общество на два лагеря, но те, кто выбрал для себя новое, модное в Европе стремление к строительству социализма, приняв сторону большевиков не отличались большой поддержкой среди населения, будучи управляемы в основном извне. «Белое» движение принималось населением, по большей части верящим в капиталистический путь развития, так, как не была Финляндия втянута в войну с Германией, и не несла потери на фронтах, разрушая свой тыл поставками продовольствия.
Шёл к Выборгу вместе с Щюцкоровцами. Зародившись ещё в 1917-ом для поддержания порядка, после самороспуска полиции, назывались тогда «пожарными командами». Первое время не имея оружия и политической окраски, к осени 17-го подверглись расколу на «красных» и «белых», начав вооружаться. Получая оружие соответственно; «красные» от «красных» частей Русской армии «белые» - из Швеции и Германии. Увлекшись было их идеями, не скрывался от всеобщей мобилизации. Никогда не был так радикален, как теперь вынужден казаться окружающим его соратникам.
Ещё пару месяцев назад наполненные патриотического духа газеты ратовали лишь за отсоединение от России. Потом, как только это произошло, они же перешли к короткому по своему звучанию: - «Русские вон из Финляндии!». Теперь же, в газетах уже печаталось нечто необъяснимое для цивилизованного человека: - … «Если мы любим свою страну, нам нужно учиться ненавидеть её врагов… Поэтому во имя нашей чести и свободы пусть звучит наш девиз: «Ненависть и любовь! Смерть «рюсси», будь они хоть красные хоть белые!» Или, того хлеще: «Россия всегда была и навсегда останется врагом человечества и гуманного развития. Была ли когда-либо польза от существования русского народа для человечества? Нет!»
Будучи из Финско-Шведской семьи Алвар слышал рассказы отца о том, что раньше, до присоединения Финляндии к России, когда находилась под шведской властью, статус финнов был невысок. В большинстве своём крестьяне, рыбаки, жители хуторов. Образованными являлись купечество, городские жители, дворяне, что были шведами, или немцами.
Под властью Российской короны ситуация начала меняться, и уже к середине XIX века города великого княжества финского были на половину заселены Финнами. О чём и говорила национальная составляющая их семьи.
В гимназии узнал, по воли императора Александра I, Выборг со всеми окружающими землями был выделен из Российской Империи и присоединён к Великому княжеству Финляндскому. Это был, как показало время, несколько опрометчивый шаг. Но, не мог себе и представить представитель рода Романовых, что завоёванные когда-то Петром I Выборгские и Сортавальские земли будут отпущены из состава России вместе со всей Финляндией революционным вождём по такой же, как и у него «доброй» воле.
Полный патриотизма выдвигался из Гельсингфорса, в рядах «белых», не имея отношения к Щюцкоровцам, не нося, как они повязки на левой руке. По мере продвижения к городу, не встречая особого сопротивления со стороны «красных», в отличие от потерявших голову из-за лёгких побед товарищей по оружию, всё больше проникался ложностью увлекших его лозунгов.
И теперь, находясь уже в одном марш-броске перед Выборгом, понимал – не сможет убивать людей. Ведь не для того пошёл учиться, чтоб вот так просто испачкать руки в крови.
Вечером в лагере, где должны были дождаться ночи, перед тем, как на рассвете пойти в наступление, сидя у костра, оказался втянутым в спор.
- Всегда ненавидел этих русских, - будучи только что сменён, грел замёрзшие руки, вернувшийся со своего поста дозорный.
- Что-то раньше не слышал от тебя таких слов, - подсел к нему на поваленный на бок чурбачок приятель.
- А, ты, что ж другого мнения я погляжу? – сплюнул на снег дозорный.
- Нет. Просто непонятно, как так быстро люди меняют своё мнение.
- Вот завтра и проверим, кто из вас прав, - подложил поперёк костра, не ломая, принесённые с собой пару спиленных стволов берёзы третий Щюцкоровец. От остальных их отличали повязки на рукаве.
- Что ты нас завтрашним днём пугаешь!? Думаешь струсим? – за двоих ответил дозорный.
Всем им было лет по семнадцать, восемнадцать. Но, как были уверены перед завтрашним боем! Алвар не видел в себе уверенности и смелости. Как бы ни отступали, бросая свои позиции «красные», не верил в то, что город сдастся так просто. Не хотел умирать завтра, да и не желал смерти другим. А, может и видел уже в себе некий творческий потенциал, что должен был вести его дальше по жизни к цели, которую ещё не так уж и осознавал будучи молод и глуп.
- Не в этом дело. Я к тому, что следует найти в себе силы сегодня перед завтрашним днём. Ведь не в одном освобождении города от «красных» заключается наша задача, - собрался уже было идти за следующими стволами, но остановился, глядя в глаза сидящих перед костром, ища поддержки у стоящего молча в стороне Алвар.
- А в чём же ещё? – не в силах молчать, всё же решился ввязаться в разговор Алвар.
- В том, что мы обязаны уничтожить, как можно больше его русскоязычных жителей.
- Каким образом? – ничего не понимал Алвар. Впрочем, припоминая сейчас воинственные тексты газет, начинал догадываться, что имеет ввиду его собеседник.
- А вот таким, - достал тот из своего сапога нож, тут же, одним прыжком оказавшись с правого боку от него, стремительно приложил к горлу, не касаясь шеи.
- Сдурел совсем! – схватился за его крестьянский кулак, сжимающий нож, пытаясь отвести от своего горла.
- Сдурел, не сдурел уж не знаю. А вот у вас у всех тоже ножы должны быть свои если в бой идёте, - отступившись от Алвара, убирал нож в сапог.
- Мой нож, всем ножам нож, - достал из ножен финку дозорный; - Много им резал, а человеческой крови нет пока, - протерев его сначала одним боком, затем другим о штаны, убрал в ножны.
Был тревожен, старался не позволять себе покинуть реальный мир, погрузившись в грёзы. Да и не мог спать на холоде, так и просидел у костра до самого утра, лишь на пару минут проваливаясь в сон. Не отпускала его реальность. Неужели должен участвовать в этой войне, убивать, калечить, одним словом освобождать свою страну от захватчиков? Наверно всё же есть какие-то другие способы, оставаясь патриотом, сохранить в себе человеческое. Но, как мог найти их сегодня ночью, точнее уже на рассвете, не умел этого. Слишком мало времени было, да и не видел никакого выхода.
Окопы перепрыгнул так же, как и все остальные, ни на секунду не замедляя своего бега. Выстрелов практически не было. «Красные» стремительно отступали, бросая пушки и пулемёты. Но, с винтовками многие всё же не расставались, в надежде хоть как-то защитить себя от разъярённых щюцкоровцев, наступающих им на пятки.
Вот уже окраина города. Частные, деревянные дома с огородами. Неужели останется цел. Даже пули не свистели рядом с ним. Видел лишь пару трупов, лежащих в окопе. Один проколотый штыком, другой со зверским выражением лица, будто что-то кричал, но, при этом и улыбался, смотрел куда-то в небо, еле освещаемый вспышками сигнальных ракет, неизвестно кем, в этом бардаке выпущенных. Когда линия обороны была сломлена, уже не имело значения, видны ли в предрассветной темноте их фигуры, или остаются скрытыми. В любом случае никто бы не осмелился теперь отстреливаться, ведь на это требовалось драгоценное время, тратившееся прежде всего на бегство.
В атаку, на линию обороны были пущены смешанные части войск, среди который присутствовали, как новобранцы, вроде него призванного прямо со второго курса Хельсингского технологичесского университета, так и кадровые офицеры белой армии, вперемешку с решительными, злыми, но неопытными, как и он, щюцкоровцами.
Ему посчастливилось наступать после того, как линия обороны была сломлена. Поэтому знал; впереди уже есть «белые». От этого становилось спокойнее, но выстрелы, всё же звучали то тут, то там, сильно пугая, заставляя приседать, и даже на некоторое время прятаться за заборами, или углами домов, присматриваясь в утреннем тумане к происходящему впереди. Убеждаясь, что всё спокойно, продолжал свой бег, постепенно превращающийся в настороженную, словно он на охоте ходьбу.
Страшный, холодящий душу женский крик раздался где-то совсем рядом. Моментально понял, из дома, который стоял на той стороне улицы. Но, света в окнах не было. Даже утлый луч керосинки не освещал ни одну из его комнат. Но, дверь была выломана, и чудом оставалась на двух своих нижних петлях, так, как верхняя была отломана.
Неужели действительно режут всех прямо спящими, испугался собственной догадки. Спрятался за дерево. Но, тут же понял; бояться нечего. Он сейчас не вправе причислить себя к числу тех, кого кому-то может прийти в голову мысль зарезать.
Вошёл в дом. Где-то в самом его центре слышалась какая-то возня, шорох, затем глухой, словно через подушку выстрел. Второй, третий.
- Не могу смотреть на то, как они корчатся на полу. Хорошо, что ты добил.
- Не всё же тебе одному, - послышались приглушённые, вороватые, словно боящиеся, что их услышат голоса.
Пошёл на них. Но, перед раскрытой дверью комнаты, остановился. Показалось сейчас: так же, как и хозяев этого дома, зарежут его, но, уже как свидетеля.
Щюцкоровцы не умеют контролировать свою ненависть, путая её с трусостью, пронзила догадка.
- Кто здесь!? – крикнул один из них. Узнал голос ночного дозорного. Не думал, что услышит его когда-то с такой испуганной интонацией.
Не ответил. Бежал, что есть сил в черноту ночи. Теперь уже не боялся «красных», сзади за ним гнались более страшные, чем они противники. Именно так ему сейчас захотелось назвать тех, с кем ещё три часа назад грелся у костра. Вскоре утренний туман поглотил его.
Судя по редким выстрелам, постепенно перемещающимся к центру города, понимал; скоро всё закончится. Через какое-то время заметил «белых», катящих за собой пулемёт. Присоединился к ним.
После войны вернулся в институт, который окончил в 21 году. К этому моменту построив дом в Алаярви своим родителям. Летом 22-го был призван в армию, демобилизовался из которой в июне 23-го в чине лейтенанта. Но, это уже была не та, состоящая из немецких, финских и русских солдат армия. Теперь в стране формировалась новая, что должна была прежде всего охранять независимость, ни в коем случае не отдавая приоритета очищению самой нации. Казалось бы, всего три года прошло с того момента, как впервые столкнулся с этим вопросом, но теперь уже и следа от него не осталось в обновлённой, переродившейся армии.
Вскоре, принял на работу в свою собственную студию молодого, но достаточно опытного архитектора Айно Марсио, увлёкся ею, поняв - это и есть его будущая жена. Уже в 24 году обвенчались, отправившись в свадебное путешествие в Италтию, через Швейцарию.
Переехав вместе с женой в Турку в 27 году, принял участие в конкурсе на проект библиотеки в Выборге. Не ожидал тогда, что придётся опять оказаться в этом городе, где провёл самую страшную ночь своей жизни. Но, хоть и не участвовал тогда в массовых убийствах русскоязычного население города, не имея отношения к последующим расстрелам, волей случая будучи откомандирован вместе с войсками далее, в сторону Кексгольма, осталась в нём некая недосказанность, теперь перерождавшаяся в чувство долга перед жителями Выборга. Был рад, что сможет участвовать в конкурсе. Более того – верил; именно его проект и одержит победу в нём.