Es ist die Stunde, da das Reich sich eitel
in seines Glanzes vielen Spiegeln sieht.
Der blasse Zar, des Stammes letztes Glied,
traeumt auf dem Thron, davor das Fest geschieht,
und leise zittert sein beschaemter Scheitel
und seine Hand, die vor den Purpurlehnen
mit einem unbestimmten Sehnen
ins wirre Ungewisse flieht.
Und um sein Schweigen neigen sich Bojaren
in blanken Panzern und in Pantherfellen,
wie viele fremde fuerstliche Gefahren,
die ihn mit stummer Ungeduld umstellen.
Tief in den Saal schlaegt ihre Ehrfurcht Wellen.
Und sie gedenken eines andern Zaren,
der oft mit Worten, die aus Wahnsinn waren,
ihnen die Stirnen an die Steine stiess.
Und denken also weiter: jener liess
nicht so viel Raum, wenn er zu Throne sass,
auf dem verwelkten Samt des Kissens leer.
Er war der Dinge dunkles Mass,
und die Bojaren wussten lang nicht mehr,
dass rot der Sitz des Sessels sei, so schwer
lag sein Gewand und wurde golden breit.
Und weiter denken sie: das Kaiserkleid
schlaeft auf den Schultern dieses Knaben ein.
Obgleich im ganzen Saal die Fackeln flacken,
sind bleich die Perlen, die in sieben Reihn,
wie wei;e Kinder, knien um seinen Nacken,
und die Rubine an den Aermelzacken,
die einst Pokale waren, klar von Wein,
sind schwarz wie Schlacken -
Und ihr Denken schwillt.
Es draengt sich heftig an den blassen Kaiser,
auf dessen Haupt die Krone immer leiser
und dem der Wille immer fremder wird;
er laechelt. Lauter pruefen ihn die Preiser,
ihr Neigen naehert sich, sie schmeicheln heiser. -
und eine Klinge hat im Traum geklirrt
Есть время то, когда в тщеславьи царство
Себя в зеркальном блеске наблюдает.
Царь ликом бледный, рода член последний
На троне дремлет; праздник наступает,
Его ж чело дрожит тихонько, с срамом
Рука, что пурпуром обрамлена,
Несказанной тоской облачена,
В сумбур неясного слетает.
Вкруг немоты его склонилися бояре
В блестящих панцирях и в соболях и барсе,
Ах сколько ж чужестранных татей-ярлов
Что тихой к нему сапой подобраться
Хотят. И льстивый ропот в зале расстилался.
И поминали все царя иного
С речами словно бы душой больного,
Пред его диком в пол бия челом.
И дале помышляли так: при нём
Не столько было, коли он на троне,
На бархате да вытертых пустот.
Всех мыслей был он тёмным эталоном,
Боярам боле было невдомёк
Что красен был тот трон и столь тяжёлой
Легла на плечи мантия златая.
И думали: одежда государя
На мальчика покоится плечах.
Хоть во всей зале факела сверкали,
Был бледен жемчуг о семи рядах,
Что будто дети шею обвивали,
Рубины, что на рукавах сияли,
Когда-то кубки, чисты от вина -
Угля чернее стали -
Мысли разгулялись.
Теснее вокруг кесаря столпились,
Корона на главе его тускнела,
Становится власть более чужой;
Он засмеялся. Похвалу воспели
Охрипшие льстецы пред ним склонились -
И на конце клинка обрёл покой.