Переменная облачность, сюжет из прошедшей эпохи

               


    Так уж получилось, что в институт он не поступил. Сашка вполне отдавал себе отчёт, почему так получилось. Его знания оценили неплохо, но в сумме баллов немного не хватило, а надо было, как та девчонка-спирохета — сдала на все пятёрки. Девчонку так прозвала абитура, которая хоть и накоротке, но успела перезнакомиться. А девчонка, худая и бледная до синевы, наверное, и на улицу не ходила, всё готовилась и готовилась. И получила, что хотела - её зачислили. Доживёт ли до диплома? А на другой факультет, где было попроще, Сашка не захотел.

    Домой он сообщил, что не поступил, и тут посыпались из дома телеграммы: иди в другой институт, на любую специальность, потом переведёшься, всё получится. Особенно негодовала на его решение закрыть вопрос на этот год сестра. Она прямо бомбила его — приеду, всё решим, жильё найдём, продержись до моего возвращения, не глупи и т.п. Под таким давлением на следующий день после того, как вывесили списки, он сходил в ректорат. Там оказалось много абитуриентов, но ещё больше их родителей, которые «выясняли вопросы».
    Сашка не знал, что тут можно выяснять, так как  ректор, зная, зачем так много посетителей, вышел, чтобы говорить сразу со всеми, и начал так:
     - Предложить могу только металлургический, там недобор, там проходные баллы ниже. Но! - он подчеркнул это "но" восклицанием и паузой:
     - Кого зачислим, имейте в виду — переводить на другие специальности не будем. Стране нужны металлурги, они очень востребованы. У специалистов, которые получат такое образование, будущее обеспечено, не в пример другим. Стране так нужно.

    Такие горячие речи в пользу страны Сашка слышал уже, и не сомневался, что просто так никакой факультет организовывать не будут. Он даже немного засомневался, правильно ли решает отказаться от такого предложения. Он-то поступал на радиофизику. И физику сдал здесь на "отлично". Другие - на четверки, что, как он считал, очень неплохо. Но приемная комиссия вынуждена была считать по-другому, учитывая число желающих. Еще в школе его увлекли звёзды, космос, чёрные дыры. А изучение их - это и есть для него самое главное, отступать он не собирался. Путь будет длиннее, только и всего. И что с предложением ректора?  Он помнил по какому-то старому советскому фильму, как работают металлурги — закопчённые лица, синие очки на козырьке, через которые «металлург» смотрит, как варится сталь. В руках у него длиннющая железная палка, которой он шурудит в кипящем металле. А потом вынимает из печи, где сталь плавится, черпачок с расплавом и сливает его в форму — готово ли варево? Фильм был чёрно-белый, но Сашке всегда казалось, что очки у металлурга синие. Или он прочитал об этом? Это были сталевары, но поскольку Сашка вообще не знал других, то в этом образе у него соединились все металлурги. И он знал, что это - не про него. Красиво, по-мужски, героически, но не про него.

     Он стоял в сторонке, вслушиваясь в разговор, в шумные и часто недоумённые вопросы родителей, которые плакались, как могли:  "Как это так, их дети не будут учиться". После получения школьного аттестата Сашка уже категорически не признавал себя ребёнком, о котором должны заботиться родители. Своим он не позволил бы прийти сюда для каких-либо выяснений его судьбы. Родители и в школьные его годы не очень досаждали Сашке контролем его занятий. Школьные уроки отец иногда проверял, а после перехода в пятый класс, видя, что Сашка учится хорошо, и любит ходить в разные кружки, какие где-то умудрялся находить, перестал контролировать сына, хотя иногда спрашивал: "Как с учебой, в какие кружки ходишь?" Понимал, что были ещё энтузиасты, которые любили дарить свои знания и умения детям. Отец доверял Сашке во всём, и Сашка этим гордился. Не оправдать такое доверие стало для него большой неприятностью, хотя "проколы", конечно, бывали, и непонятно, кто больше переживал - сам Сашка или отец.

    Мама у Сашки была спокойная, рассудительная и работящая женщина, очень ласковая с детьми, и в процесс воспитания вроде бы никогда не вмешивалась. Она всегда была занята на работе, где весь рабочий день или стучала на машинке, или занималась документами, иногда, как однажды услышал Сашка, даже составляла их для начальника, если тому было некогда. А дома руки её всегда были заняты: готовить, убирать, сшить, постирать, погладить и еще тысячей необходимых дел. И хорошо, что родители теперь были далеко от института - им спокойней, а Сашка сам решит, как быть. Они и не поехали бы. Сашка помнил, как отец однажды за ужином, когда уже после его экзаменов снова все собрались дома, рассказал о разговоре с сослуживцами. Кто-то из сотрудников спросил его:
    - А твой что? Не поступает?
    На что отец ответил:
     - Почему? Поступает, скоро едет.

     И в ответ:
     - А ты чего не в отпуске, почему не едешь с ним? Или мать поедет?
     Отец тогда хохотнул а рассказал дальше:
     - Я и говорю: "Так это же он поступает, не я, я своим сказал - хотите в институте получать пятерки - выучите на "шестёрку". Не понимают такую постановку вопроса! И все - то отец, то мать, каждый едет со своим чадом для "поддержки штанов".  А что им там делать?
     И вот теперь Сашка увидел, зачем родители ездят "поступать" со своими детьми. Он сам, похоже, до шестёрки все-таки не доучил, но родители тут ни при чем...    
     Теперь он только слушал. Он-то пришел сюда только чтобы очистить свою совесть перед родными - да, ходил, выяснял, не получилось... Для себя он уже всё решил.
    Не знал только, что делать дальше. Это был вопрос...

    Возвращаться домой он не мог. И не потому, что было стыдно - медалист, а не поступил. Пусть спрашивают, ему не в чем оправдываться. Но в их посёлке, всё стояло, застыло в каком-то средневековье. Работы не было никакой, взрослые ездили в городок, что рядом, там что-то строилось, школа была, хлебозавод, парикмахерская, швейное ателье. Бытовуха всякая и только, ну, еще госучереждения. Девчонки в медицину шли - поликлиника была и небольшая больница. Молодому делать точно нечего... Все, с кем Сашка учился, уезжали. Учиться там было негде. Садиться на шею родителям, конечно, нельзя, а тут ещё и в магазинах ничего не стало. Политикой Сашка никогда не интересовался, оно ему не надо, но и он увидел, да и родители между собой разговаривали, никогда от детей не скрывая своих разговоров, что после того, как главой партии стал молодой в сравнении с предыдущими старичками, ничего хорошего не произошло. Только магазины стали пустые. И родители бьются, им еще девчонок поднимать надо. Старшая хоть и студентка, а помогать по мере сил надо. Так что, Сашка, соображай сам... Приличные заводы, где можно и работать и учиться, были далеко... Но вот с этим нужно подумать...

    Тем более, что все равно, если не к науке, то к технике он хотел бы прислониться всей жизнью. И не только прислониться. Сашка никому не говорил никогда, но, читая о космических достижениях, о безграничности проявлений космических объектов, про себя мечтал - и он заберётся туда, поглубже, и он сделает какие-нибудь открытия. Впереди жизнь... Открой глаза пошире... В космонавты он не хотел, но быть причастным к изучению вселенной - вот это для него, об этом он мечтал...

     Но начать надо с малого. Лучше всего поступить на завод. Пока - на станок. Отец рассказывал, что, когда он учился в школе, тогда было в моде словосочетание - "новатор производства" - человек, работающий на заводе: токари, слесари и другие рабочие, которые в своей работе достигали такого уровня профессии, что могли не хуже инженеров давать советы конструкторам, на своих станках делать уникальные вещи, которые помогали совершенствовать и процесс производства, и машины, которые их завод выпускал. А начинали-то с самого простого. А он, Сашка, чем хуже?

    Он написал отцу: "Как считаешь. если я поеду к дяде Грише? У них в областном городе заводов много, устроюсь пока учеником, или как там это делается... Попробую, может, ещё остались общежития при заводах. Или попрошусь на первое время пожить у них. Всё равно потом поеду поступать."
     И поехал. Как будет, посмотрим, но пока это единственное приемлемое решение.

     Встретили его тепло, по-семейному. Дома были только дядя с женой, тётей Валей. Сашка хотел бы повидаться с братом, но тот после института гулял с друзьями, и обещал скоро вернуться. При встрече коротко обнялись и заговорили о главном, и Сашка понял, что это уже обсуждалось заранее, возможно даже уже решили, что с ним делать дальше.
     Тетя Валя спросила:
     - Чем собираешься заниматься? 
     И терпеливо выслушала ответ.

     И пока Сашка рассказывал, что он думал, когда решил приехать к ним, и по тем вопросам, которые задавала тетя Валя, что-то уточняя, ему показалось, что весь разговор носит формальный характер. Надо спросить его мнение, вот и спросили. По детским годам он помнил - родители брата никогда не предлагали тому самому что-то решить. Если Сашкины родители ему только советовали, и любое обсуждение заканчивалось фразой: "Сам решай", то Лёне выдавали готовое решение. Объяснялось это просто: "Мы лучше знаем. Что ребёнок может решить?" Теперь Сашке и хотелось увидеться с братом - во что же это вылилось, тем более, что Лёня был на два года старше и уже учился в институте. И учился в том, в котором папа преподавал. Поэтому Сашке было достаточно ясно это и без встречи. Но воспоминания детства, когда семьи регулярно встречались, роднили их с братом. Правда, тогда Сашке не нравилось, что Лёнька держит себя с ним покровительственно: приехал "столичный" Лёнчик к "провинциальному" Сашке. Особенно это стало заметно, когда они оба повзрослели. Лёне было уже четырнадцать, а Сашке только двенадцать, потом - пятнадцать и тринадцать. Как-то именно в эти годы Сашка всё не мог догнать брата по пониманию жизни. Так считал Лёнька. Он рассказывал про своих крутых друзей, знал машины-иномарки, хотя у родителей были только старая "Копейка", держался пренебрежительно, пел приблатненные песни, не чурался жаргонных словечек, всячески подчеркивая свое превосходство. А с каждым новым годом взросления

     Сашка проникался желанием походить на Лёньку, становиться взрослым и крутым уже сейчас, не откладывая. И всё больше чувствовал, что это не его, что словечки такие, унижают его, а он не любил унижаться ни в чём, и что "крутизна" эта показная, и за ней не стоит ничего серьезного. А когда Сашка, любивший играть в шахматы, в очередной приезд предложил Лёне сыграть, и сыграли, и Сашка увидел совершенно беспомощного игрока Лёньку, он смутился, но поставил брата на пол головы ниже себя, и уже не менял своего мнения. Конечно, Лёнчик этого не знал. Он просто больше не стал играть с Сашкой, хотя иногда предлагал - это Сашка всякий раз придумывал себе дела, чтоб не садиться за доску.

    И теперь в разговоре с тётей Валей про планы племянника в этом городе, Сашка почувствовал то же самое пренебрежение его мнением, желанием, ему просто декларировали, что для него хорошо, а что плохо. Он не смел возразить: что он действительно знает о жизни в таком городе? Планы его высосаны из пальца, а он просто не представляет, как и что в жизни в принципе. Вот тётя Валя и рассказывает ему, и советует... Дядя Гриша с самого начала их встречи был тут же, но он молчал, и было непонятно, имеет ли он что сказать племяннику. И Сашке от этого было как-то неловко то ли за дядю Гришу, то ли за свою неловкость от этого. И в конце, как стало понятно Сашке, разговора тетя Валя заключила:
     - Завтра поедешь к дяде Толе, он работает главным механиком завода, он тебя устроит на завод.

     И Сашка понял, что возразить ему нечем. В этом городе он был только однажды в двенадцать лет, когда такие провинциалы, как он, больше интересуются тем, как это может быть, что троллейбус ходит по проводам. Когда ему сказали, что он это увидит, он так и представлял, что большая машина с пассажирами едет по натянутым над головами прохожих тонким электрическим проводам. Ничего другого представить он не мог. А ни дядя Гриша, ни тётя Валя тогда не удосужились объяснить это ему. Да ещё - тогда Сашка с сестрой побывали в цирке. Такого они тоже никогда раньше не видели - в их поселке, как и в ближайшем городке, цирка не было. Потом, когда родилась еще сестра, они рассказывали ей и про цирк и про большой город, но больше туда никто так и не поехал. Вот и все его представления об этом областном городе. И даже с братом, когда они встречались, конечно, ни о каких заводах, ни о какой работе разговор никогда просто не мог зайти. Не тот возраст.

     Сашка, конечно рассчитывал, что пробудет здесь с неделю, сам походит по заводам, поинтересуется возможностями работать, получить специальность, узнает об общежитиях. Всё-таки, это был областной центр, где возможностей было больше, а его "ссылали" в соседний, промышленный, но, конечно, не с такими возможностями. Правда, там, как выяснилось, тоже был очень неплохой политехнический институт, хотя и рангом пониже, чем тот, на который положил глаз Сашка, и специальности были попроще. Ну, и ладно, посмотрим, не место красит человека... Он не любил готовые решения, о которых его мнение не спрашивали. Но заговорить о том, чтобы  остаться на неделю, он постеснялся, вроде как просит об одолжении.  Он вздохнул и согласился - завтра поедет дальше...

     Разговор уже закончился, когда появился Лёня. Сашка, еще не видя брата, услышал его громкий голос:
     - Ма! Дай трояк, у меня сигареты кончились...
     Встреча была ровной, немногословной - что мог рассказать Сашка? Лёнька, конечно, знал, с чем приехал "непоступивший" брат, и несколько покровительственно стал просвещать его о своих студенческих делах. Впрочем, говорил он не об учебе, а о друзьях, которые появились, и с которыми он проводил много времени. Дела Сашки его не интересовали, разговор как-то сам собой заглох, и Лёнька стал переодеваться, взял у тети Вали три рубля и опять ушёл...

     Дядю Толю он видел в детстве - однажды тот приезжал с сыном  вместе с семьей дяди Гриши. Правда, тогда Сашка даже не узнал, что это за дядя, откуда он, и чей родственник или просто знакомый. Теперь оказалось, что это брат тёти Вали. Тогда он познакомился с его сыном Стасиком, который оказался всего на год младше Сашки, все вместе играли, лазили на деревья, кто выше, бегали, как говорила бабушка, "гоцали" с утра до вечера, и вообще придумывали чем интересным заняться в эти летние дни. Тогда же дядя Толя выстрогал им троим из деревянной планки по пропеллеру, насадил их на палочки, и они бегали наперегонки, стараясь раскрутить в струе встречного воздуха свои вертушки - кто сильнее. Теперь не до беготни, не до вертушек, серьёзными делами пришло время заняться.
     Тётя Валя подробно рассказала, как найти дом дяди Толи, тем более, был выходной, как раз время застать дядю дома, чтоб начать дела не откладывая.

     Так и оказалось - дядя Толя возился у двора со своей "Волгой". Улица, на которой стоял его дом, была вполне сельская, без асфальта и бордюров, с зелеными обочинами и плодовыми деревьями возле каждого двора. На похожей улице в своем поселке жил и Сашка.
     Они как бы заново познакомились, и дядя Толя сказал:
     - Я сейчас. Подержи.
     Он показал Сашке на ключ, который торчал из-под капота, закреплённый где-то там, в чреве двигателя, и, когда Сашка перехватил ключ, полез под машину, и стал крутить что-то внизу, погромыхивая железками. Потом, когда закончил, проверил крепость затяжки тем ключом, что держал Сашка, и захлопнул капот. Сашке все его действия были понятны - дома ему приходилось раскручивать и собирать свой велосипед, что, кстати, он любил делать даже просто из любопытства - узнать, как что устроено. Дядя Толя вытер руки тряпкой и позвал:
     - Пойдем в дом.

     Разговор как под копирку повторился вчерашний, Сашка так же рассказал свою точку зрения на начало взрослой самостоятельной жизни, и так же почувствовал, что дядя Толя знает о разговоре, и имеет собственное мнение, как и что делать дальше. Впрочем, тут особого непонимания как это так, у Сашки на было, понятно, что он пока еще школьник, и оперировать может пока только школьными представлениями, школьным опытом. Но разговор был более предметным и потому интересным для Сашки, потому что дядя Толя говорил о заводе, о том, как и кем можно на нём работать, и в конце сказал самое для Сашки главное:
     - Утром поедем на завод, покажу тебе цеха. Там решим, чем будешь заниматься.

     После встречи с Лёнчиком Сашке было интересно посмотреть и на Стасика, но на вопрос Сашки дядя Толя ответил, что тот в старшей группе лагеря, куда ездит каждое лето. Он скоро приедет, лето закачивается, но пока его нет.

     Этот деловой разговор, да ещё вот так - с места в карьер -Сашке понравился. Он облегченно вздохнул - видимо, он правильно рассудил, как начать после неудачного поступления. И, главное, он понимал, что дальше, похоже, всё пойдет по намеченному им плану - работа в области техники, знакомство с производством, потом - учёба. То, что со второй попытки поступление в институт будет без промаха, он не сомневался. Понятно, конечно, что что-то подзабудется, надо будет готовиться больше, чем после школы, но тот опыт в сдаче совсем не школьных экзаменов, что он получил. будет очень полезен. Жизнь светлела, приобретала чёткие очертания, и это ему нравилось.

     То, что придётся некоторое время жить в семье дяди Толи, слегка напрягло его. Он ведь совсем чужой человек для этой семьи, да еще "свалился на голову" так неожиданно. Понятно, что его присутствие стеснит их, нарушит привычный порядок жизни. А тёте Поле ещё и готовить, с учётом его, Сашки. Он постарается поскорее решить самостоятельно этот вопрос, завтра на заводе поговорит с дядей Толей об общежитии, есть ли, можно ли попасть в него. И как скоро. Деньги на питание, конечно, будет им отдавать. А за жильё? Жить просто так неудобно. Но и предлагать плату - могут, наверное, обидеться. Как бы то ни было - хоть и дальний, но всё же родня... В общем, как-то неуютно от всего этого. Но и выхода другого в его положении не придумать. Пока... Главное - начать работать, постепенно, Сашка надеялся, всё разрешится, Он готов сам решать свои вопросы.

     Утром дядя Толя выгнал из гаража "Волгу", посадил рядом Сашку, а когда они свернули на широкую улицу, сказал Сашке:
     - Запоминай - здесь будешь садиться на трамвай - прямо до завода. Ездить будешь сам. у меня дел много, я обычно задерживаюсь.
     Он указал на остановку трамвая.
     - Время рассчитывай сам. На завод опаздывать нельзя. Выдадут пропуск, будет личная карточка, на ней фиксируется время прихода в цех. опоздания не позволяются - после третьего уволят. заметишь, когда будешь ехать, сколько времени идет трамвай. Остальное посмотришь на заводе.

     Он был предельно лаконичен и точен в объяснениях, и это нравилось Сашке: работа - это серьезно, и тут надо быть самому таким же деловым и точным.  Что беззаботное детство заканчивается, Сашка понял ещё дома, когда сдавал экзамены на аттестат. Так получилось, что отцу выпала путёвка в санаторий как раз на июнь, а мать ненароком попала в больницу в то же время. Младшую из сестёр родители определили на первую смену в лагерь, а старшая сама сдавала сессию в институте, и приедет позднее. И Сашка остался один. Он слышал, как родители разговаривали, что он останется без присмотра, а тут - главные школьные экзамены... Как быть? Они рассказали, как Сашке завтракать, обедать и ужинать, с какую столовую ходить, как самому готовить еду утром и вечером. А Сашке всё и без объяснений было понятно. И когда родители, сомневаясь, может, отцу отказаться от путёвки, чтобы на оставлять Сашку одного в этот сложный период жизни, спросили об этом Сашку:
     - Ты как? Может, отцу не ехать?

    Сашка нисколько не сомневался, что в этом нет никакой необходимости, и что он справится. И на следующий день, оставшись один, он, любитель поспать, впервые в жизни поднялся ровно в семь без всякого будильника. И так было все дни, пока не кончились экзамены, а потом и родители вернулись. И Сашка зауважал себя, понимая, что какой-то внутренний стержень в нём есть, и он сдюжит любую ситуацию... И дядя Толя , как выясняется, был надёжным Сашкиным союзником.

     Сашка шёл следом за дядей Толей к проходной завода через огромную площадь, и радостно улыбался про себя - всё вокруг было большим, просто грандиозным. Ещё не войдя на территорию завода, он почувствовал громадность завода - по обоим сторонам проходной был бесконечный забор, а за ним - здания, здания, здания - цеха, службы, склады... И ещё было радостно от того, что в своем поселке, конечно же, он не мог бы  идти вместе с громадной человеческой массой, которая состояла из рабочих, а теперь и он, Сашка, будет одним из них, и он будет иметь право петь: "ту заводскую проходную, что в люди вывела меня...". Говорили, что был какой-то фильм про рабочих, и там была такая песня. Сашка фильм не видел, но песню часто передавали по радио, и она запомнилась оптимизмом и надеждой, которые в ней звучали...
     Они пришли к кабинету дяди Толи, и тот вошел в кабинет, а Сашку попросил подождать здесь, в коридоре, а потом они пройдут по заводу, ему самому надо посмотреть новый цех, который только ещё строится, а по пути он и покажет Сашке цеха. и расскажет немного о производстве.

    Сашка ехал на трамвае домой и шаг за шагом вспоминал весь день, проведенный на заводе. Завод располагался почти за городом, так что на трамвае езды было сорок минут, остановки были редкими, времени подумать, вспомнить, было достаточно. В конечном итоге не всё получилось так, как он задумал, но и это не испортило его настроение от того, что он увидел, и к какому сложному он прикоснулся. Он увидел, что вчера ещё размытый горизонт его жизни прояснился и отодвинулся на расстояние, которое Сашка пока ещё не мог оценить...

     Кабинет дяди Толи располагался на втором этаже, а на первом был цех, в котором в бесконечном ряду стояли новенькие станки, и все они были в работе. И рабочие в спецовках, у каждого по несколько станков, обслуживали их, и те крутили и вертели заготовки, из которых, это видно было, получались шестерни разной формы - и круглые с прямыми зубьями, и "косые", у которых зубья располагались конусом, и еще какие-то, с зубьями винтом, о которых Сашка, неграмотный в этой технике, ничего не смог бы сказать, если бы его спросили. В цеху стоял шорох нарезаемого металла, и слышны были редкие звуки удара металла о металл, и скрип от трения, когда рабочему приходилось ставить и закреплять в станке новую заготовку. А под станок сползала, закручиваясь спиралью, сине-фиолетовая стружка, и накапливалась там, и рабочие выгребали её из-под станков толстой проволокой, загнутой, как кочерга. Периодически к каждому станку другой рабочий подвозил тачку и собирал в нее стружку, и так от каждого станка, и в цеху было чисто и достаточно свободно, и ничего лишнего под ногами не мешало работе.

     Этот цех, высокий и светлый, произвел на Сашку, можно сказать, ошеломляющее впечатление, таким он показался Сашке новеньким и даже праздничным. Это совсем не походило на школьную экскурсию, когда их класс возили до города, где была железная дорога, станция и железнодорожное депо, и там показали, как и чем ремонтируют локомотивы и электровозы. Там все было темным, скученным, и даже лампочки в том цеху светили подслеповато и недружно. Дядя Толя в ответ на вопросы Сашки сказал, что это новый цех, спланирован так, чтобы производство шло "как по маслу", без сучка и задоринки. В других цехах все проще и примитивнее, хотя, конечно, производство организовано тоже по всем правилам. Может, теснее, или освещение страдает. Заводу скоро семьдесят лет, он постоянно обновляется, но и все старые, даже самые первые, цеха в работе. По производству дядя Толя  кое-что пояснял Сашке, но тут и без особых пояснений все было более-менее понятно.

     Потом Сашка увидел и обмоточный цех, где работали только женщины - делали обмотки для электрических двигателей, и токарный, и инструментальный, и еще какие-то цеха они прошли, про которые Сашка, спроси его, пока ничего внятного сказать не мог. Запомнил только, что, как сказал дядя Толя, завод настолько мощный, что все детали, из которых состоит готовое изделие, делаются прямо у них - и металлические резаные, и литые, для чего есть и литейный цех, и пластмассовые - они прессуют пластмассу... Вся эта "экскурсия" произвела на Сашку такое грандиозное впечатление, что он воспрянул духом - теперь и он станет "настоящим"!
     А после похода по цехам, где был и новый, который хотел осмотреть дядя Толя, и где были сложены только кирпичные стены, они пришли с дядей Толей, которого Сашка, соблюдая субординацию, в присутствии посторонних называл только Анатолием Семеновичем, в его кабинет, где и состоялся главный для Сашки разговор о его работе.
     Дядя Толя, как Сашка заметил еще вчера, говорил немногословно, не глядя в глаза собеседнику, и так отстранённо, будто всё время думал о чем-то другом, совсем не о предмете разговора. Возможно, так и было, и это немного сбивало Сашку, ему казалось, что он своими репликами мешает собеседнику думать. И сейчас, не гладя на Сашку, а думая о чем-то своем, дядя Толя спросил:
    - Ну, что скажешь? Где хочешь работать?

     И Сашка сказал о том своем решении, которое принял еще в столице перед поездкой к дяде Володе:
     - Я хочу на станок. Поскольку я ничего не знаю, мне всё равно, на какой. Но сегодня мне понравились, что сейчас под нами, где нарезают шестерни... Берут у вас учеников?
     Дядя Толя не ответил, пожевал губами, задумчиво поправил что-то на столе, а потом спросил:
     - Ты учиться хочешь? В институт пойдешь?
     - Да, конечно, через год постараюсь, буду готовиться, а то потом в армию... - Сашка сказал это энергично, чтоб не было никакого сомнения, что он не просто так хочет на настоящее производство, что это решено, что это продумано и продумано серьезно.

     Дядя Толя коротко взглянул на Сашку и сказал всё так же спокойно и уверенно:
     - Будешь работать у меня в конструкторском. Чертёжником.
     Сашка оторопел. Это было совсем что-то другое, в конструкторское они не заходили, и он очень смутно представлял, что же там делают. Хотя, конечно, понимал, что что-то изобретают, чертят, потом отдают чертежи по цехам, где из них делают детали, а, может, и собирают целые узлы. Но это никак не ложилось в то будущее, пусть ближайшее, которое он себе наметил. И немного сомневаясь, имеет ли он право отказываться, не представляя до конца, от чего отказывается, он произнёс не очень уверенно:
     - Анатолий Семенович. Я хочу на станок, попробовать своими руками. А учиться я буду...

     Он хотел сказать еще что-то более убедительное, чтобы дядя Толя понял, как это важно для него, но дядя Толя ответил на этот раз очень быстро:
     - Вот и учись. Чертить умеешь? В школе вас учили? Этого пока достаточно.
     - Но... - начал Сашка, но дядя Толя его не услышал, потому что продолжил так же неторопливо, твердо и спокойно, глядя на засыпанный бумагами  стол:
     - В цеху как ты будешь учиться? Там грязь, руки всегда в масле, там шум. Постоять целый день за станком - это тебе не на уроке сидеть. И это - каждый день. А тут - светло, чисто, дадут тебе документы, сиди изучай. Чертежи читать научишься. Там ты будешь при одном станке. А тут у нас всё производство - знакомься. познавай. При поступлении таких ценят... И зарплата... Полгода будешь сидеть на ученических. А это знаешь, сколько? А тут сразу будет оклад...

     Сашке все равно было, ученические или оклад. Он понимал, что оклад, наверное, больше, но тут он просидит год до поступления, а что выучит? Чему научится? Это всё в тумане, а там - настоящее дело, а потом он уже и на любом другом производстве сможет работать. Мало ли как жизнь сложится. После неудачного поступления стало понятно, что мечты, несомненно, сбываются, но не всё зависит от его хотения и стараний. В этом случае лучше, наверное, токарем, потому что шестерни нарезают, скорее всего, не на любом заводе, а токари нужны везде... Конечно, это он сам придумал, в его поселке не у кого было спросить. Ну, дядя Толя знает ведь...

     Но у дяди Толи было своё, и окончательное мнение. Не слушая больше Сашкины реплики, он просто сказал:
     - Я уже договорился. Работать будешь у меня, пиши заявление...
     И Сашка, которому по большому счету, любая работа была новой и незнакомой, согласился - главное - начать работать. "А там посмотрим", -  подумал он самоуверенно, - "заводские цеха всегда будут рядом...", и написал заявление.
      Потом он ходил в отдел кадров, где приняли его заявление, подписанное дядей Толей, выдали ему направление на медосмотр, объяснили, что и когда делать дальше. Он сходил в поликлинику, подивился и порадовался, что завод такой большой, что даже поликлиника у него своя, недалеко от проходной, всё разузнал, что и как, и вот теперь ехал домой, потому что всё остальное будет только завтра с утра.
     Конечно, не совсем так получилось, как он хотел, но доверился знающему человеку, и теперь, что больше всего успокаивало, ближайшее будущее определено, и оно вполне достойно для начала его трудовой жизни...

     Первый рабочий день сложился у Сашки совсем не так, как он себе представлял. Это ведь событие всей его жизни - Первый Рабочий День! Ему очень хотелось, чтобы всё так и случилось - с большой буквы, Такой день должен быть прекрасен, и должен запомниться на всю жизнь. Ура! Потом фанфары...
     Он приехал ко времени и сразу зашел к дяде Толе в кабинет, полагая, что тот проведёт его сам в бюро и представит сотрудникам, которые уже собрались к началу рабочего дня. Но дядя Толя вызвал какую-то Нину, и, когда она вошла, сказал коротко:

     - Это наш новый чертёжник, Александр. Посади его за стол Берёзы, пока тот в отпуске. Потом организуем место. дай ему работу. Для начала пусть шрифты освоит, проверишь. Пока он на твоей ответственности...
     Сашка заметил, что при первых словах о нём, у Нины округлились глаза, она молча выслушала всё, а потом не очень уверенно спросила:
    - Анатолий Семенович, нам дали новую единичку?
    На что дядя Толя как-то резко, что стало неожиданностью для Сашки, хотя и спокойно, ответил:
     - Я все сказал.

     И Нина, глядя изучающе на Сашку, позвала его с собой, и они пошли в конструкторское бюро, которое располагалось в соседней с кабинетом большой комнате. В кабинет из бюро была отдельная дверь, так что дядя Толя мог приглашать к себе сотрудников только чуть повысив голос. Когда они вошли в пока ещё шумную группу сотрудников, рассаживающихся по рабочим местам, Нина не очень громко, но так чтобы голосом обратить на себя внимание, сказала:
     - Наш новый чертёжник. Александр.
    И тут же чей-то спокойный голос, который заговорил, но так, будто говорил про себя, пробормотал:
     - А что? У нас появилась новая единичка? Интересно...

    Сашка еще в кабинете дяди Толи сообразил, что это значит - "новая единичка". Понятно было, что ещё одного то ли конструктора, то ли чертёжника коллектив просил, и его всё не было, а тут для всех неожиданно вопрос решился. И по интонации прозвучавших вопросов Сашка понял, что ждали совсем не его, и почувствовал отчуждение коллектива. Это было неприятно, и он точно знал, что, будь он в ситуации этих людей, и он среагировал бы так же в подобном случае. Всё получалось совсем не так, как он представлял себе. Но раз уж согласился с дядей Толей, придется терпеть, придется очень много трудиться, чтоб завоевать хотя бы неотрицательное отношение к нему коллектива. Но как это можно будет сделать, он, не зная этой работы, совершенно не мог даже представить...

     Он сел за чистый стол, где рядом была закреплена чертёжная доска и, как он случайно узнал, кульман, с линейками, расположенными под прямым углом. У него не было ничего - ни бумаги, ни карандашей, наверное, нужен и ластик, и бритвочка, чтоб затачивать карандаши, и еще что-то. Нина, которая теперь "отвечала" за него, а её стол оказался прямо перед Сашкой, протягивала ему то одно, то другое, потом дала лист чистой простой бумаги и табличку со шрифтом, которая очень напоминала школьные прописи.
     Сашка, которому было жарко от всего - и от всех своих незнаний, и от первых фраз о нём в конструкторском, и от отсутствия инструментов его чертёжной работы, чувствовал себя не в своей тарелке и сидел сгорбившись, весь красный от смущения.

     Потом, когда Нина уже перестала давать ему его чертёжные принадлежности, он глубоко вздохнул, понимая что подняться и уйти, что очень хотелось, он не сможет, и надо начинать что-то делать, он спросил Нину:
     - Что надо писать?
     И Нина, видимо понимая состояние Сашки и догадываясь, что этот парнишка вообще никогда ещё не работал, и ничего не знает, сочувственно посмотрела на него и пояснила:
     - Пиши каждую букву по строчке, а потом снова, пока не будет получаться строго и красиво. Все буквы должны быть одного роста.

    Он сидел до обеда, всё так же согнувшись, не поднимаясь, чтобы размяться, опустив голову, и старательно писал, писал и писал. И вспоминал свой шестой класс, когда толстяк Федор Павлович, учитель русского, зная его плохой почерк, заставил Сашку писать страницу за страницей одну и ту же сакраментальную фразу: "Я хочу научиться писать красиво. Я хочу..." Федор Павлович просматривал каждый исписанный листок, которые никак не отличались корявостью одна от другой, и давал снова то же задание. Эта упражнение тогда продолжалось целую неделю. Наверное, учитель просто зомбировал Сашку, ждал, когда суть фразы перельётся в мозг и руку Сашки. Но в итоге не получилось ни того, ни другого. Теперь старания Сашки постепенно приводили к желаемому результату, но очень медленно. А когда пришло время перерыва, Сашка, чтоб не встречаться глазами с сослуживцами, чтоб не отвечать ни на какие вопросы, которые в коллективе, конечно, есть, дождался, когда все выйдут, и корпел над буквами до тех пор, когда уже Нина стала подсказывать ему:
     - Уже обед. В столовую пойдёшь?

     И стала объяснять, где найти ближайшую. Оказывается, на заводе их было несколько. И тогда Сашка поднялся, пробурчал Нине: "Спасибо" и вышел из бюро. Так гадко было на душе от бессилия изменить эту обстановку. Его представили готовым специалистом, чертёжником, а он не умеет ничего. И это скоро увидят все, и поймут, что его просто пристроили на тёпленькое место. И, значит, Сашка не парень, а размазня, если согласился занять это местечко не имея на то оснований... Настроение было такое, что ни в какую столовую ему не хотелось, и он пробродил по территории завода весь час и постарался вернуться на свое рабочее место до того, как начнут собираться сотрудники.

     Постепенно он стал успокаиваться, и уже мог слышать разговоры в помещении. И как-то стало понятно, что работой сотрудники сейчас не завалены, хотя и бывают авралы, когда надо сделать много и в короткие сроки. Но сейчас народ в общем-то прохлаждался. Это было понятно по темам разговоров. Мало говорили о производстве, больше о делах домашних, перемывали какому-то общему знакомому косточки и вообще не напрягались. И Сашка, понимая, что теперь и ему придется  жить жизнью этого коллектива, с ужасом подумал, что вот это занятие - ничего серьезного не делать, заниматься чем придётся - ждет его, возможно, неопределённо долгое время. И чему он тут научится? Что имел в виду дядя Толя, когда брал его сюда? И зачем брал, если сам Сашка просился куда-нибудь в другое место? И эти вопросы "торчали" в голове, и никак не появлялся даже намек в понимании, как их решать. Спрашивать у дяди Толи неловко, да и станет ли тот объяснять? Опять скажет: "Ты ничего не понимаешь. Завтра все будут вертеться, как уж на сковородке..." А что ему, Сашке, завтра? Ему сегодня надо чувствовать себя человеком...

     Оставался еще час до окончания рабочего дня, когда Нина оторвалась от своих дел и сказала негромко:
     - Тебе надо идти домой.
     Наверное, дядя Толя рассказал ей о Сашке всё, что надо было. Ему ведь только семнадцать, а по советским законам несовершеннолетние должны работать на час меньше. И Сашка понуро поднялся, сложил стопочкой исписанные листки, аккуратно положил на край стола все принадлежности, которыми работал, и так же, опустив голову, вышел из конструкторского. Ему было стыдно и за то, что занял чужое место, что оказался "маменькиным сынком", и понимал, что это видно всем; и за то, что даже в этой ситуации он должен уходить, когда все ещё остаются на работе. Он шёл по территории завода к проходной и прятал глаза от встречных. Ему казалось, что все видят, что вот он такой - перешёл кому-то дорогу,  прилепился к тёпленькому местечку, и достоин только презрения... Да, он сам никому дорогу не переходил, но так теперь получается, раз согласился с дядей Толей работать под его началом...

     На пути домой Сашка решил, что вечером поговорит с дядей Толей, объяснит, что не знал, что это такое - работа без образования в конструкторском бюро, что эта работа не для него, и он хочет перейти в цех, учеником токаря.
     Но вечером дядя Толя приехал так поздно, что Сашка уже спал, и с утра началась для него та же самая мука.
     И всю рабочую неделю он не мог найти момент, чтобы поговорить с дядей Толей, и приходил в бюро, писал буквы, потом, дня через три Нина дала ему небольшой чертёж, чтобы Сашка сделал копию. Взяла его у одного из чертёжников, и Сашка слышал, как тот слегка возмутился и сказал: "А что я буду делать?" А потом, похвалив Сашку за хорошо сделанную копию чертежа, Нина ничего ему не предложила, и он опять сидел и грустно писал буквы. Придумать для себя что-то он пока не умел, и не хотел просто сидеть, ждать, когда рабочее время закончится. В общем, на работу Сашка ходил, но это была не работа. Возможно, коллектив и выполняет какие-то задания до пота и без выходных, но пока он пополнил группу бездельников под названием конструкторское бюро. Он не хотел обидеть этих людей. Так получалось по факту, по жизни в конкретный момент, в который Сашка и попал. Это было невыносимо...
 
    Уже прошло больше недели, как он начал работать, и каждое утро он, скрепя сердце, безрадостно усаживался за свой стол. И все никак не удавалось ему поговорить с дядей Толей - тот был занят днём и ночью новым цехом, где ему надо было проконтролировать размещение оборудования в оптимальном режиме. Об этом Сашка слышал в разговорах сотрудников бюро, среди которых оказались осведомленные в общезаводских делах люди. Он прислушивался к звукам, которые могли появиться в кабинете дяди Толи, поскольку дверь из бюро в кабинет была почти всегда открыта. Ему так обрыдло его существование в таком неприятном для него образе, что, передумав на сто рядов всё, что он хочет сказать дяде Толе для убедительности, чтоб тот разрешил ему перейти в цех, Сашка решил сделать это при первой возможности, не дожидаясь, когда они смогут поговорить одни, или даже дома.

     Однажды он услышал, что в кабинете дядя Толя говорит по телефону достаточно громко, и был слышен весь разговор, и стало понятно, что на рабочем месте он пробудет не меньше часа. Нельзя было упустить такой момент. Сашка поднялся быстро, боясь, что его кто-то опередит, и, не боясь вопросительных взглядов сотрудников - откуда, мол, у нового чертёжника дела к главному механику, пошел в кабинет. Слава богу, никто не поднялся вслед за ним, и он настроился решительно. Он вошел в кабинет, закрыв за собой дверь. Он понимал, что это "ни в какие ворота", это было нахально и не по правилам взаимоотношений какого-то недоделанного чертежника и главного механика завода. Но Сашке было всё равно - он больше не останется вот так, пристыженным маменькиным сынком.

    Дядя Толя удивлённо поднял глаза, продолжая говорить по телефону. Сашка понимал, что он нахальничает, но стоял твёрдо и молчал, не перебивая разговор. Наконец дядя Толя положил трубку и сказал раздраженно:
    - Тебе чего? Я тебя не звал...
    Но Сашка, понимая, что он сейчас не к месту со своими проблемами, решил не отступать и заговорил настойчиво и твёрдо:
     _ Анатолий Семёнович! Я не хочу здесь работать, не хочу так работать. Я хочу перейти на станок. Как это можно сделать?
     Видно было, что Сашка ошарашил дядю Толю. Тот молча уставился на стол и минуту размышлял. Потом спросил:
     - Как?
     - Здесь у меня нет работы. Целую неделю я пишу буквы. Не скажу, что получается идеально, но кроме букв Нина дала мне сделать одну копию чертежа, взяв его для меня у другого чертёжника. Если нет работы, зачем мне здесь сидеть? Я хочу работать...

     Но дядя Толя не стал отвечать. Дверь была закрыта, и он нажал кнопку где-то под столешницей, и Сашка услышал звонок, прозвучавший в бюро. Кто-то открыл дверь в кабинет, Сашка не видел, кто это, так как стоял у стола, и дверь оказалась у него за спиной. И дядя Толя сказал открывшему дверь:
     - Нина пусть зайдёт.
     Сашка повернулся к вошедшей Нине, а дядя Толя вдруг  обрушился на неё:
     - Я сказал тебе - завали его работой?!
     И Нина, которая ни в чем не была виновата, Сашка это понимал, он уже вжился в работу бюро, только покраснела и смущённо чуть наклонила голову, потупив взор, не зная, что ответить.
     А дядя Толя сказал Нине уже более мирно:
     - Найди ему дело, чтоб работал.
     И сказал Сашке:
     - Иди работай!

     Нина вздохнула и так же молча вышла, а Сашка не собирался сдаваться. Он понимал - если сейчас не договорится перейти в цех, второй раз проситься станет просто неудобно: что он, русского языка не понимает? И всё останется, как сложилось, и ему достанется каждый день без желания  и удовлетворения ехать на завод, чтобы сесть за стол, на котором неизвестно когда появится приличная работа, которая будет ему нравиться... И он повторил то, что сказал сразу, когда дядя Толя положил телефонную трубку:
     - Я не буду здесь работать. Нина ничего не найдет. Им самим нечего делать.  Я пойду учеником. Я же сразу говорил, что хочу работать на станке...
    И дядя Толя, услышав это, тяжело и недобро поднял глаза на Сашку:
     - Я не подпишу твое заявление... Завод не проходной двор...

     Теперь все точки были расставлены. Сашка не понимал, почему дядя Толя не хочет отпускать его. Почему настаивает на своем решении. Но и Сашка не мог заставить себя принять за благо эту моральную каторгу, в которую он попал. Он не винил дядю Толю. Наверное, тот хотел как лучше, понимая это "лучше" по-своему. И всё время напрашивалась, вертелась в голове Сашки фраза: "Ну как не порадеть родному человечку?" Два века прошло, семьдесят лет советской власти, и мир не меняется. Он, Сашка, не хочет быть таким "человечком", он хочет сам решать за себя, не быть медузой, не быть бесхребетным. И, услышав это "не подпишу", не оставлявшее сомнений, что он должен делать то, что ему говорят, Сашка сказал единственное, что ему оставалось:
     - Тогда я уволюсь.

     Дядя Толя не сказал ничего, он занялся своими делами, что-то стал помечать в шестидневке, лежащей на столе, и больше не смотрел на Сашку, как будто того и не было в кабинете.

     Не заходя в бюро, Сашка пошел в отдел кадров. Возвращаться, чтобы посмотреть в глаза Нине, которая, похоже всё поняла и отнеслась к Сашке, как относилась все эти дни, снисходительно и жалеючи, зачем? Он не хотел ни с кем объясняться. Никто не был виноват в том, что нет сейчас работы в конструкторском, может, не один он от этого страдает. Но у тех, кто остается, уже есть профессиональный авторитет, есть перспектива, которая подкрепляется знанием, что через какое-то время всё изменится, что они будут работать, и будет интересно жить.  А ему чего ждать?

     Это было тяжело - расстаться с заводом, который ему так понравился, был солидным и позволял работать по-настоящему, расстаться с возможностью серьёзной перспективной работы, которая, он так надеялся, позволит ему уважать себя и создаст перспективу для будущего. Раз так, он будет искать другой завод, и теперь не попадёт в такую ситуацию. Не получилось здесь, но опыт этот он не забудет.  А вот оставаться ему было ещё тяжелее, чем уйти.

     Вечером дядя Толя, впервые за последние дни приехал с работы почти вовремя. Он прошел молча к себе, ни о чем не спрашивая Сашку, да и Сашка не стал ничего говорить ему. Понятно, если племянник просто ушёл с работы, никого не предупредив, результат для него возможен только один. Так чего воду в ступе толочь? И Сашка считал, что всё уже сказано в кабинете. Что теперь ему делать, он знал только на сутки вперёд - прямо с утра - отдел кадров, потом вернётся, соберёт чемодан... А дальше что? В кадрах он попробует спросить, можно ли уволиться, и снова написать заявление в какой-нибудь цех, учеником?  Наверное, пошлют к начальнику цеха. Или у них есть учебный центр?  А вдруг? Завод-то большой, рабочие нужны. Если бы он сам пришел тогда в кадры, всё это уже было бы пройденным этапом. Могут, конечно, сказать так же, как дядя Толя: "Завод - не проходной двор". Ну, скажет, что ошибся. Для дяди Толи это будет, наверное, как пощёчина, которую он не хотел бы нанести человеку, ведь тот очень старался ради него.  Но Сашка же просил: "Я хочу учиться делу..." Он не марионетка, его нельзя дёргать за ниточки... Жильё придется искать, и как можно скорее. Прямо сегодня. Если скажут, что можно остаться на заводе, то - сегодня. О! В кадрах можно спросить. Наверняка они знают какую-нибудь бабушку... Не всё потеряно...

     Спал Сашка плохо, но, переворачиваясь в постели, он много передумал, нашёл решение и оттого просветлел душой. Он поднялся раньше дяди Толи, тот, видимо, устал за последнюю неделю, и уехал на завод.
     Он шел от трамвайной остановки в отдел кадров, слегка поёживаясь в прохладе начавшегося бабьего лета, и настроение у него было бодрое, как бывало с ним всегда, когда впереди было ясно, чем он будет занят. Он хотел сам строить свою жизнь, и, освободившись от чужой помощи, от того, что пришлось разговаривать на разных языках с человеком, который, как тот считал, делает для него, Сашки, благо, убивая его личность. Тот самый случай - то ли вечные "отцы и дети", то ли: "что ты понимаешь?"
     Он остановился посреди площади, глядя на проходную. Выведет ли она его в люди? Или молча посмотрит, как он садится в трамвай, чтобы искать собственный путь?
    
    
                2021