Наверное, отсчет моей "первой любви" можно вести и с первого класса школы. Тут любовь уже была, можно сказать, разделенная...но реально - невысказанная...
Когда я реально пошел учиться, образ Яны сразу же вытеснила одноклассница Валя Левченко. Но тогда мои амурные похождения выражались лишь поглядыванием исподтишка на предмет моей страсти и романтическими мечтаниями…
К развитию этого романа подтолкнул мой сосед по парте Антон Гацкий (я, пока не заглянул на обложку его тетради, был уверен, что его фамилия – Гадский). Он имел гадскую привычку колоться перьевыми ручками, которые мы тогда поначалу использовали для письма. И моя мама, одевая меня после купания, с ужасом обнаружила на моих ягодицах целую россыпь этих уколов. Она на следующий же день пошла со мной в школу и потребовала оградить меня от издевательств юного садиста. Учительница, сделав перед классом внушение "гадскому ребенку", спросила, кто хочет пересесть ко мне вместо него.
Первой подняла руку эта Валечка. Эта отличница, собрав свои книжки-тетрадки, перенесла их на мою парту и, погрозив пальцем вытесненному оттуда хулигану, пообещала защищать меня от его и других нападок…
Я старался соответствовать этой аккуратной, чистоплотной девочке, сидел на уроках рядом с ней, как парализованный, лишний раз стараясь не тревожить ее и бежал в школу, стараясь прийти к первому уроку пораньше, чтобы встретить ее с бесхитростными знаками внимания…
Не знаю, как дальше развивались бы мои взаимоотношения с этой, со всех сторон достойной любви девочкой, но ко времени новогодних каникул во втором классе, мы переехали в соседний городок Докучаевск, куда перевелся по службе отец и вместо Вали моим вниманием завладела третьеклассница Инна Залесская. Эта изящная блондинка с пепельного цвета волосами вызывала повышенный интерес у многих, в том числе, как потом признался, в нее был влюблен и мой старший брат, помнивший о ней через десятки лет. Но аристократическая холодность этой юной красавицы, очевидно, из рода польских князей, не давала надежд никому из воздыхателей ни из старших, ни, тем более, из младших классов этой школы.
Поняв бесперспективность ожиданий взаимности от гордой полячки, я решился переключить внимание на ровесницу Дину из соседнего двора, которая выглядела не хуже, и была, не в пример той, общительна - сама шла на контакт со мной. Но романтические чувства она сама же и отшибла, запустив мне в лицо полную горсть мелкой щебенки, когда юные обитатели соседних домов объявили «гражданскую войну» и пошли «двор на двор». Предательство предполагаемой возлюбленной, ранки и ссадины на распухших моих губах и щеках дали мне понять, что я не готов к такой плате за любовь…
От нравственных колебаний меня избавил очередной переход отца, сменивший украинскую железную дорогу на казахстанскую. Там, в Курорт-Боровом, я сразу попал под обаяние одноклассницы Наденьки, с которой у меня впервые возникли, как бы, реальные романтические отношения – с признаниями, любовным томлением, ожиданием чудес любви– почти, как взаправду, с атрибутами первой любви, случившейся со мной в 9-10 лет…