Альтруизм как руссская идея
АЛЬТРУИЗМ КАК РУССКАЯ ИДЕЯ
К опыту социально-политической антропологии
За более чем тысячелетнее существование Россия накопила большой административно-управленческий, демократический и самодержавный опыт, создала устойчивую многовековую модель общественного бытия с преобладанием авторитарных потенциалов в культуре и сознании, приобрела в условиях перманентного террора и насилия над собственным народом весьма устойчивые социально-властные инстинкты, основанные на большом палеолитическом пещерном страхе.
В нашей стране были выработаны разные формы социального существования и борьбы за жизнь на биологическом уровне, но самым надёжным оказалось выживание в условиях большого наследственного страха под созвездием Топора и Плахи. Удивительно, но факт: террор и господство тотального насилия правителей над своим народом способствовал преодолению непреодолимого и невозможного — успешному освоению (захвату, принудительному заселению, экспансии) кромешных пространств северной Евразии, возникновению в северном полушарии, в условиях не совместимых с нормальной человеческой жизнью Империи Инферно, ледяной страны великороссов. (см. Анатолий Апостолов. Край, где гибнет Человек. — ПРОЗА.РУ)
Вместе с этим тотальное и многовековое (перманентное) насилие наследников и преемников властительных пещерных антропофагов породило в России, в эпоху Просвещения, русский альтруизм как идею, как философию любви и как способ общинного выживания. Эпоха расцвета русского альтруизма пришлась на вторую половину XIX века вместе с «барством диким без чувства и закона», с небывалым развитием дворянской культуры, изобразительного искусства, театра музыки, дворянской изящной словесности и социальной публицистики. (см. Анатолий Апостолов. Гражданский альтруизм дворянской литературы. — ПРОЗА.РУ)
В России чувство сострадания и жалости у правящих элит к своей жертве (народной массе) всегда возникало в процессе насилия над ней — насильнику весьма приятны крики и стоны насилуемой жертвы и мольбы о пощаде. Это отмечено во всех пособиях по психопатологии и возрастной психиатрии.
Образ сладострастника и мучителя-садиста с «нежной и чувствительной душой», с её надрывной психопатической жалостью к своей насилуемой жертве гениально отражен в произведениях «писателя-петрашевца» и убеждённого монархиста Фёдора Достоевского, у отца которого озлобленные крестьяне вырвали половые органы, которыми он «обрабатывал» крестьянских девушек, «что и породило гениальные строки последнего романа его сына». (Алексей Смирнов)
Именно через тотальное насилие над мирным населением утверждаются все тираны и властительные убийцы, претендующие на мировое господство. Правители России здесь не исключение, а наоборот весьма веское дополнение к довольно многочисленному и пёстрому отряду властительных злодеев и мучителей людей. Русский альтруизм — порождение крепостного права (рабства) и дворянской усадьбы, барского дома, барской конюшни и псарни, крестьянской общины и трудовой артели.
Именно авторитарные правители России через внутреннюю политику террора формировали так называемый «русский характер» с его особым «сострадательно-жалостливым альтруизмом». Русский альтруизм как национальная идея не раз спасал правителей России и (СССР) от позорных поражений и пленения во время оборонительных (отечественных) войн.
Насилие властей над собственным народом — это, как правило, прелюдия перед масштабными завоевательными, захватническими войнами. Перманентная, нескончаемая война правящего режима с собственным народом — опасное и обоюдоострое оружие с эффектом бумеранга. В одной экстремальной ситуации она может обернуться переходом «народной» армии на сторону противника и массовым коллаборационизмом, в другой ситуации — массовым социальным параличом, пофигизмом, зооморализмом и эгоцентризмом со всеми вытекающими для правящего режима последствиями.
По сути, русский характер формировался под влиянием гнёта азиатско-ордынской деспотии и авторитарно-самодержавной власти, а сам монстр тоталитарной (московской) власти в свою очередь процветал и креп благодаря особому «русскому характеру», с его мировой, «бабьей» скорбью и православным альтруизмом, с его «особой психической энергетикой».
Славяно-русская душа за семь столетий мучительного генезиса российской государственности, пережила все мыслимые и немыслимые мытарства, прошла все круги социально-политического ада.
Русская душа, с огромными утратами и потерями, превозмогла все «великие переломы» и реформы «земных божеств» разного калибра. Как в эпоху великих князей-данников Золотой Орды, так и во время самодержавного правления мастеров пыточного дела — великого царя Московского Ивана IV Грозного и «Отца Отечества» Петра I по кличке Бесноватый, русская душа «ковалась и крепчала» в атмосфере прирождённого страха и грубого физического насилия.
Как в эпоху правления Екатерины Великой в XVIII веке, так и при четырёх славных российских императоров (двух внуков и двух правнуков русской Фелицы) — Александра Благословенного, Николая Усмирителя, Александра Освободителя и Александра Миротворца в XIX веке, русская душа была немыслима без русского общинного альтруизма и без тотального насилия над нею.
Как при лютом русофобе и великом вожде мирового пролетариата Ленине, так и при «советском простом человеке» и великом товарище Сталине в XX веке, русский человек, с его русским характером и русским альтруизмом стал для большевиков-чекистов основным строительным материалом по созданию своего имперского величия и всемирного могущества. Русский альтруизм как стержневая часть русского характера и как национальная идея был востребован советской пропагандой в первые два тяжёлых года войны с гитлеровской Германией, и был по идейным соображениям отмечен советскими писателями в лице «красного графа» Алексея Толстого и «красного казака» Михаила Шолохова. Так, например, в своём «прифронтовом» военно-патриотическом очерке «Русский характер» успешный жизнелюб, сладострастник и чревоугодник Алексей Толстой создаёт русский характер, объединяя черты разных героев, и, благодаря этому приёму, представляет перед читателем образ русского человека полным, разносторонним, обобщённо-возвышенным и соответственно далёким от реальных героев окопной позиционной войны.
Весьма надуманным (и придуманным) является и герой (Соколов) рассказа «красного помещика» Шолохова «Судьба человека», несгибаемый, русский характер которого проявляется на грани голодной смерти в немецком плену. Именно в концлагере, по воле автора, национальная гордость русского человека и его советский (пролетарский) альтруизм оказались превыше всего на свете — спасительного куска хлеба и даже самой жизни. Учитывая, что оба маститые советские писатели были живыми свидетелями тотального насилия и двух чудовищных социальных катастроф –голода 1919-21 гг., постоянного острого дефицита продовольствия в стране, голодомора 1932-33 гг. и массового людоедства, перед нами банальное советское мифотворчество в литературе и в искусстве, порождающим красивую историческую ложь, героические мифы и легенды. Им ли, этим «инженерам человеческих душ», живым свидетелям лихих и кромешных времён Красной Смуты, не знать, как затмевает разум, разрушают нервную систему и психику человека хроническое недоедание и приближение голодной смерти? И как можно сытно жить на свете, в довольстве и тепле, в полной безопасности и почёте, когда вокруг тебя от голодной смерти и насилия гибнут сотнями тысяч ограбленные хлеборобы и их дети? Надо иметь особый склад характера, чтобы на фоне гибели огромной нации, рассуждать о её высоком жертвенном духе и превозносить её героические достоинства на грудах трупов на полях войны и глубоко в тылу.
Никто не может лучше всех поведать правду о войне, об отступлении, окружении и о лагере, чем сам фронтовик, солдат-окопник, чем офицер и солдат, побывавший в окружении и сам военнопленный.
И не этим ли самым объясняется тот факт, что лучше всех о русском человеке XX века, его альтруизме и характере рассказали нам и миру такие русские писатели, мастера «деревенской прозы» — как Абрамов, Афонин, Белов, Распутин Солоухин, Шукшин? А внешнюю и внутреннюю красоту русского человека изобразили в графике и на полотнах художники-живописцы и жанристы — Александр Герасимов, Евгений Дейнека, Владимир Добров, Василий Ефанов, Дмитрий Кардовский, Василий Мешков, Юрий Ракша, Василий Ситников, Александр Соловьёв, Василий Шухаев, Василий Яковлев, Борис Яковлев?
Русский альтруизм особенный, он состоит из множества эмоциональных оттенков и является одной из ярких черт противоречивой русской души. В русском альтруизме, кроме дворянского жалостного юродства и ханжеского сострадания есть ещё и та отчаянная лихость и последнее безумное отчаяние на краю бездны между жизнью и смертью, готовность прямо здесь и сейчас отдать свою единственную жизнь «за други своя, за эту вот берёзку, за это небо и эти облака».
Русский альтруизм — это нечто духовно-нравственное производное от межличностных «гармоничных» отношений «дорогого и родного» палача и «родной, дорогой» жертвы в пыточных застенках и великом Заточении. Русский альтруизм — порождение весьма противоречивой иудео-христианской религиозной философии, утверждающей насилие начальства над простыми человеками (рабами) благом для всех людей без исключения, а долготерпение и смирение рабов обязательным служением кесарю (царю) и Богу. Русский альтруизм был изначально «повенчан» с русским абсолютизмом, с опричной и земской системой Московии, как прямой наследницы Золотой Орды, с русским «самодержавным Ренессансом» (sic!) в лице возрождённой Монгольской (Российской) империи. В хорошо, почти идеально отлаженной татарами системе управления русскими улусами (губерниями), были созданы все условия для успешного превращения великокняжеской абсолютной власти во власть имперскую и монструозную.
Русский альтруизм основан на насилии господ и на слезах их рабов по вере и крови. В нем наблюдаются как жертвенность по принуждению через угрозы и насилие, так и жертвенность по любви-согласию или в порядке услужения и филантропии. (см. Анатолий Апостолов. Край, где гибнет Человек. — ПРОЗА.РУ) В основе русского альтруизма лежит «религия любви» (Семён Франк), жертвенная любовь русской женщины, для которой любовь как таковая — всегда, страдание и неминуемая беда как лекарство для души и заодно как сердечная незаживающая рана. Любовь гаремных крепостных девочек как средство от глубокой меланхолии и затяжной депрессии была известна задолго до возникновения в России психопатологии и возрастной психиатрии. Усадебный гарем из крепостных крестьянок являлся своеобразным психоневрологическим профилакторием для ушедших на покой героев-воинов и имперских чиновников в отставке, севших на пожизненную самоизоляцию в родительском доме. Первым «женский альтруизм» как средство и способ исцеления от стресса самоизоляции применил в Российской империи в 1847 году во время эпидемии холеры любимый ученик и ассистент великого Пирогова, основатель русской хирургической гинекологии, врач Александр Китер (1813-1868) в отношении грозного имперского ревизора камергера Владимира Казадаева (1808-1888). Лечение больного ревизора от затяжной депрессии с помощью молодых барышень и сельских нимф по вкусу закончилось весьма успешно, но обошлось казне 22 тысячи рублей золотом (Александр Кибовский). В таком «лечении любовью» крепостных нимф «пылких и страдающих мужских сердец», усталых, одиноких воинов в отставке, при большом старании, можно уловить нечто похожее на альтруизм классической античности в духе «Отцелюбия римлянки», но в его чисто деспотическом евразийском варианте. До отмены крепостного права при усадьбах некоторых богатых русских помещиков и помещиц для дворовых и крестьянских девочек существовали ускоренные курсы по теоретическому и практическому изучению «арифметики и грамматике любви» для важных городских особ мужского пола. В сельской местности среди бар широко практиковался в этом плане «женский оброк», в городской среде среди холостых дворян — обязательные сексуальные услуги юных горничных из дворовых, усадебных девочек. В крепостнической России женщина изначально со дня своего рождения до самой смерти должна быть во всех своих ипостасях существом жертвенным и альтруистичным. Таким образом, русский альтруизм по принуждению, по социальному происхождению и долгу, за пищу и за кров, нельзя назвать настоящим и естественным, ибо в нем присутствует плохо скрытая корысть и коммерция, налицо все элементы ханжества и лицемерия.
Русский альтруизм как составная часть русского характера совсем не тот альтруизм, который был впервые сформулирован французским философом Огюстом Контом (1798-1857) в его «Курсе положительной философии» (СПб, 1910). По своему смыслу русский альтруизм является не только противоположным западному термину «эгоизм», но и совсем иным по своему внутреннему мистическому, не совсем рациональному, «языческому», природному содержанию. Русский альтруизм — более глубокое и противоречивое понятие, чем простая, бескорыстная отдача своего имущества в пользу бедных и страждущих, больных и голодающих. В русском альтруизме исторически заложена задача-максимум — спасти любой ценой («мы за ценой не постоим!») от гибели наш безумный, грешный мир, это и стремление передать все свои лучшие свойства другим людям, и тем самым стать самим хоть чуточку совершеннее.
Россия как спасительница мира и как последняя и совершенная цивилизация на планете Земля воспринималась русскими людьми и при великом князе Московском Иване III, и при императоре Александре III Миротворце. Спасти весь мир, но при этом не спасать себя. Жертвовать собой и своими близкими во славу Божью и славного державного царя. Терпеть немыслимые лишения и нищету всю жизнь, заниматься непосильным трудом и голодать, быть никем, рядовой человеко-единицей, и при этом гордиться могуществом своей державы и своим очередным вождём, Отцом Отечества. Гуманисты и просветители Западной Европы видели в русском альтруизме грех гордыни и ордынскую манию величия правителей России. Однако, следует отметить, что грехом гордыни, политической шизофренией, культом личности, помрачнением сознания и безумием страдали многие правители Запада и Востока.
Русский альтруизм в контексте русского отчизнолюбия и гражданской совести — это не только слепая и бездумная любовь к своему Отечеству и «отеческим гробам». Это ещё и тот мучительный гражданский стыд за свою страну (в лице её одиозных правителей) и та подсердечная тоска и боль, которую испытывали русские гуманисты просветители и деятели русской культуры в XIX веке.
Русский альтруизм пережил почти всех своих древних святителей и учителей нравственности, пережил распад Российской империи, Красную Смуту, трагедию революции и «красного террора», голода, людоедства и тифа. Русский альтруизм пережил всех демонов и бесов большевизма, убийственную коллективизацию и все социалистические новации, всех опричников советской власти в лице верхушки общества — партийных, чекистских, хозяйственных и военных бонз, которым было всё позволено по отношению к той части социума, которая осталась обделённым и бесправным земством.
Во время второй («красной») Смуты 1917-22 гг. и после неё, русский альтруизм под натиском воинствующего интернационализма несколько видоизменился — утратил свой национальный дух и породил на базе идей марксизма-ленинизма такое удивительное явление как русская русофобия, патологическая боязнь самих себя, тотальное недоверие и неуважение друг к другу и к русской нации вообще. В эпоху правления русофоба Ленина и его большевистской шайки исчезло из культуры повседневности и политического словаря слово «великоросс», а вместе с ним была аннулирована и «национальная гордость великороссов», их трудное, трагическое и героическое прошлое.
Понадобилась вторая мировая война и позорная утрата почти всей Красной армии в 1941 году под натиском Германского Рейха, чтобы русские люди и русский альтруизм снова были востребованы людоедским коммунистическим режимом для сохранения самого себя. После победы над Германией для восстановления хозяйства, разрушенного войной и для пополнения стратегического золотого запаса, понадобился изматывающий напряженный труд десятков миллионов подневольных русских душ, сотен тысяч заключённых, пленных, поселенцев, ссыльных и «вольнонаемных по принуждению».
Но в ходе успешного роста советской экономики и стремительной милитаризации Советского Союза столь же стремительно стал тускнеть на фоне трудовых подвигов советского народа прежний («старорежимный») былинный фактор русского богатыря, русского характера и русского альтруизма (жертвенного патриотизма). Вместо русского героя-богатыря стараниями советской пропаганды на первом плане в жизни, в искусстве и кино оказался образ Коммуниста, Большевика, «красного Сверхчеловека». Но этот идеал «культурного героя» эпохи советского «реального коммунизма», увы, не находил себе достойных прототипов. Многие партийные и государственные деятели высшего и среднего звена оказались злой карикатурой на совершенного Человека Будущего. Не по заслугам возвеличенные и прославленные, в реальности они оказались политически недееспособными и непригодными к управлению огромной державой, и в итоге оказались её разрушителями.
Русский народ как субъект исторический окончательно стал социально-политической и экономической помехой для «новых русских» (особо алчных и жадных комсомольцев-мародёров) во время третьей Смуты 90-х годов, в период «присвоения недружественным путём» (передела) ими общенародной собственности, «золота партии» и золотого запаса страны. В конце XX века русский человек с его русским альтруизмом оказался так же вне рамок национальных интересов страны, как и в его начале, — после гражданской войны и во время НЭПА при лютом Ленине и его боевой интернациональной команде во главе с Дзержинским.
При Ельцине, во второй половине 90-х годов, с новой и ещё большей силой проявилась русская русофобия, и многие русские люди, чтобы выжить среди диких воровских стай «новых граждан мира», стали как бы тяготиться своей национальностью. Так, стараниями русских русофобов и пламенных инородцев-интернационалистов, на рубеже двух веков и двух тысячелетий русский человек стал человеком второго сорта, неполноценным, ни на что не способным и во всех отношениях ущербным. Среди новоявленных «хозяев жизни» и самозваных «земных божеств» без национальности, рода и племени появились идеи о значительном сокращении (экономическим путём) численности русских (до 30-40 млн. человек) или распродажи живых (безвольных, социально снулых) русских душ вместе с отдельными территориями бывшего СССР другим развитым странам и державам.
Вполне возможно, что так бы и случилось, если бы не «партия настоящих русских патриотов» в силовых структурах РФ, в бывшей Советской армии и в бывшем КГБ, сотрудники которых в 1991 году не пошли «служить бандитам-олигархам, воровским авторитетам, банкирам-нуворишам и всякой буржуазно-советской сволочи» (Эдуард Лимонов). В очередной раз, как и после первой и второй Смуты, на Руси свершилось Чудо — опять «Рука Всевышнего Отечество спасла!» (Нестор Кукольник). На самом деле, русских и Россию от очередной гибели спасла не Божья Воля и тем более не партийные принципы членов бывших Политбюро, а роковая ошибка демона и беса третьей Смуты 90-х годов Бориса Березовского при выборе наследника спившемуся на троне царю Борису (Ельцину). Выбор демона криминально-сексуальной революции и «царственной Семьи» пал на внешне сдержанного, скромного, исполнительного, бледного и неприглядного чекиста-демократа, но только с «чисто русскою душой». Ошибка с выбором мастеров политических метаморфоз и криминально-правового симбиоза состояла в том, что они не учли оскорблённое чувство гордости русского коммуниста и чекиста, ставшего в СССР, «солью земли», олицетворением самого совершенного Сверхчеловека, вполне реального представителем реально правящей элиты.
В начале 90-х годов Грозная Контора на Лубянке была временно унижена и растоптана. Ученики Высшей школы КГБ имени Ю. Андропова были вынуждены пойти в услужение к жестокосердным демократам и олигархам. Тогда каждый уважающий себя чиновник-демократ или олигарх считал своим долгом нанять личного чекиста в качестве слуги (зама, помощника, охранника, шофера). Сторожевые псы советской империи, рыцари Ордена Меченосцев, как и сам бледнолицый Путин, пошли в холопы к «новым русским господам с двумя гражданствами и личными островами в Тихом океане. Такого рода унижение никогда не забывается, и такой позор представителей лучшей части всего человечества никому никогда не прощается. А посему именно на почве пережитых унижений чекистского сословия в лихие 90-е годы, начался процесс поднятия России с колен, стала снова модной имперская идея, жертвенный советский патриотизм, русский альтруизм и национальная гордость великороссов. Именно бледный подполковник госбезопасности Владимир Путин в процессе сплошной чекизации страны, в ходе ведения размеренной, тихой перманентной судебно-правовой двадцатилетней войны с олигархами-западниками и либералами-космополитами, в порядке мести, и решил реанимировать русский альтруизм как русскую идею и как новую Идеологию партии Будущего себе во благо, способную противостоять всему враждебному окружающему миру.
Однако не будем забывать, что на дворе давно наступил XXI век, что во всем мире и у нас, на краю суровой ойкумены изменились жизненные ценности, что даже самое славное и героическое прошлое никогда не станет нашим славным и светлым будущим. Русский альтруизм основан не только на молитвенном спасении души другого человека, но и на реальном стремлении спасти его от насилия, непосильного труда, от голодной смерти и болезней. Он, как правило, как и настоящий патриотизм, подкрепляется добрыми делами, а не абстрактною любовью к родной власти, патриотическими лозунгами и песнями.
24.12.2021, в день преподобного Даниила Столпника