Идея данного повествования появилась около трех лет назад. Но её мешало реализовать какое-то чувство неопределенности, в котором я не мог разобраться. Это весьма неприятное состояние - человек дезориентирован, не знает, за что зацепиться, как быть и что делать. Причины этой самой неопределенности, как правило, кроются в подсознании человека. И всегда имеются провоцирующие ее факторы. Докопаться до них - сложная задача, поскольку наше подсознание - это некая радикальная автономия внутри нас, «закрытая папка», так сказать, вход в которую строго воспрещен даже ее хозяину. Но с годами я научился-таки проникать в это тайное «государство в государстве» с целью взглянуть на себя изнутри, а заодно и найти ответы на гнетущие меня вопросы. Эта изнанка и есть истинная сущность любого человека. Там хранятся не только все его секреты и сокровенные желания, но ответы на многие волнующие нас вопросы. Посмотрев на себя изнутри, можно очень многое понять. Но увиденное там может и шокировать.
Так вот, как выяснилось, меня беспокоили сомнения по поводу возможности дать однозначную нравственную оценку вещам, о которых и хочу поговорить с уважаемым читателем. Суть проблемы заключалась в том, что применявшиеся ранее моральные критерии оценки окружающего нас мира сегодня сильно размыты. Образно выражаясь, если тогда всё происходящее вокруг мы могли охарактеризовать белым и черным цветами, поскольку нас с самого детства учили, что такое хорошо, а что такое плохо, то сегодня мир радикально изменился, стал намного сложнее, обретя серый цвет с множеством его оттенков. Именно поэтому есть риск быть непонятым читателем, даже хуже. Это меня и волновало. Одни могут уличить меня в пиаре, другие в назойливом морализме, третьи в жестокости и т. п. В итоге все же решил изложить свои истории с сопровождающими их размышлениями. Как есть! А там будь что будет.
Около трех лет назад после публикации одного рассказа, я получил вот такое письмо от одной женщины:
«Здравствуйте, добрый доктор! Вы, конечно, не помните меня. Но я каждый раз, когда бываю в церкви, ставлю за Вас свечку. Вы меня спасли от тяжелой болезни. Многие пробовали меня вылечить, но ничего не вышло. Предложили операцию без гарантии положительного результата, но денег у меня на нее не было - муж инвалид, а я долгое время была без работы. Вы долго лечили меня, не взяв ни копейки, иногда на свои деньги даже покупали мне лекарства. Вы знали, что я без денег и голодная, ухищрялись меня ещё и покормить. Я стеснялась, а Вы под разными предлогами давали мне еще продукты домой. Говорили, что Вам это не нужно. Вы отдавали мне пакет, приговаривая: «Может кому-нибудь нуждающемуся отдадите». Ведь понимали, что я просто так не возьму... Милый, добрый, отзывчивый, бескорыстный, честный ЧЕЛОВЕК с большой буквы! Вы мне подарили новую жизнь. Я сейчас совершенно здорова, работаю, нянчу внуков. А о тех днях даже вспоминать тяжело. Я безмерно Вам благодарна за все, что Вы сделали для меня. Низкий Вам поклон! Дай бог Вашей семье здоровья и счастья. И, конечно же, успехов Вам в Вашей нелегкой работе!».
Ну, вот так. Пациентку, конечно, я вспомнил, но кое-что из ею написанного подзабылось. Во-первых, с тех пор прошло более двадцати лет. А, во-вторых, то событие было немного вытеснено из памяти другими – как-никак более тридцати лет насыщенной клинической практики изобиловали множеством неординарных моментов, которые позволили сформировать мои философские взгляды на жизнь, может быть даже сделать меня чуточку мудрее. Но именно тот случай был одним из наиболее ярких и значимых в моей профессиональной жизни, оказав на мое мировоззрение существенное влияние. Нет, я не считаю, что совершил подвиг или что-то подобное. Нисколько. Причина большой значимости того события как раз-таки в другом. А в чем – уважаемый читатель узнает чуть позже.
Вторая половина 90-х. Я только переехал на постоянное место жительства в Грецию, на свою историческую родину, где началась эпопея борьбы за местом под солнцем. Начинал практически с нуля. Главной моей задачей было подтверждение своего врачебного диплома с конечной целью получения государственной лицензии на оказание квалифицированной медицинской помощи. Задача эта была успешно решена, но воспользоваться ее плодами я никак не мог. Для получения той самой лицензии предстояло выполнение еще целого ряда других условий. В итоге я мог называться квалифицированным специалистом с правом оказания соответствующей медицинской помощи через много лет, почти впритык к своему пенсионному возрасту. Естественно, меня, который к этому времени имел значительный опыт клинической и научной работы, это не устраивало, так как я пришел бы к финишу мертвым специалистом. Поэтому уехал обратно в Россию. Но несколько лет в Греции я все-таки успел пожить. Этот отрезок своей жизни считаю весьма значимым, поскольку в нем оказалось множество событий, оказавших существенное влияние на мое мировоззрение.
Сразу же по приезду в Грецию ко мне стали обращаться за помощью – как-никак наши соотечественники меня хорошо знали. Хоть я по местным законам и не имел права этого делать, помощь все-таки оказывал, заодно и немного зарабатывал на жизнь. Повторяю, немного. Одновременно старался вникнуть в сущность западной системы здравоохранения, в которой, кстати, минусов нашел гораздо больше, чем плюсов. Главным ее недостатком мне показался излишне механистический подход к лечению больного, без учета патогенеза заболевания и гибкой клинической тактики, чему нас учила великолепная советская школа. И всё старались подводить под какие-то, расписанные по цифрам, стандарты. Естественно, такой подход, к которому, кстати, мы сегодня сами стремимся, эффективным быть не может. Зато говорят, что государству он обходится дешевле. В чем я сомневаюсь. В такой системе пациентов нередко отправляют под нож из-за проблем, которые можно было бы без особого труда вылечить консервативно.
Основным контингентом моих больных были мигранты. Но со временем этот круг значительно расширился, что оказало мне плохую услугу, потому что оттуда надо было уезжать гораздо раньше.
Здесь было бы к месту отметить, что лечение мигрантов – сложная задача по целому ряду причин. Во-первых, для них заболеть – это настоящая трагедия, поскольку семья остается без средств к существованию. У них порой и на лекарства нет денег. Или же выполняют не все назначения доктора, чтобы как-то сэкономить. Не могли они себе позволить и один из основополагающих принципов лечения – покой. Поэтому принимали лечение и одновременно пахали как проклятые, что подрывало его эффективность. Многие из-за этого становились инвалидами.
Подавляющее их большинство в то время не имели страховок - работодатели эксплуатировали и грабили их по-черному. Поэтому права на получение квалифицированной помощи они не имели. Правда, могли обратиться в учреждения здравоохранения в экстренных случаях. А там творилось такое! Те, кто имели страховку, имели законное право получить квалифицированную помощь. Однако по изложенным выше причинам назначенное лечение им, как правило, не помогало, и они были вынуждены обратиться к частным докторам. Но многие этого себе позволить не могли по причине высокой стоимости услуг частной медицины. Да и назначенное ими лечение мало чем отличалось от бесплатного. Иным было только сладкое слово доктора.
Вот такой контингент в основном и обращался ко мне, так как я имел репутацию доступного доктора. Нисколько этим не горжусь, да и гордиться-то нечем. Всего лишь констатирую факт. Скажу откровенно, эта доступность рано или поздно перестает цениться людьми, что я сполна испытал на себе. Основной контингент пациентов начинает хитрить, юлить, клясться в любви и дружбе с конечной целью получить от доктора то, в чем они нуждаются, но не дать ничего взамен. Хотя у меня других источников доходов не было. Заметил, что с гораздо большим уважением эти же люди почему-то относятся к тем, кто ни при каких условиях не сделает им поблажек. Парадокс! Эти факторы в конечном счете и ускорил мой отъезд оттуда. Но были и исключения…
Но вернемся к автору письма. Эта женщина обратилась ко мне за помощью в конце 90-х. Пришла в сопровождении мужа и нескольких их друзей. Сразу предупредила, что платить ей нечем, поскольку давно не работает, а муж инвалид по заболеванию сердца. Но, как и все, сказала, что в долгу не останется. Я никогда и никому в помощи не отказывал. Поэтому сразу же взялся лечить ее, тем более, что у меня был большой опыт в этой области.
У дамы был остеохондроз поясничного отдела позвоночника, осложненный тяжелой корешковой симптоматикой с признаками пареза малоберцового нерва и мощным спазмом мышц, таким, что она ходила с трудом, накренившись в одну сторону. У нее наверняка была грыжа межпозвонкового диска, верифицировать которую в те годы было практически невозможно. Тогда только-только появились магнитно-резонансные томографы, но у моей пациентки, естественно, не было финансовой возможности обследоваться на них.
Заболевание она получила на производстве. Работала она на швейной фабрике, причем по шестнадцать часов в день, где вынуждена была таскать на своем горбу огромные тюки.
Однако на этой пациентке моя уверенность дала промах. Ее лечение шло крайне тяжело. Полагаю, что причиной тому был тот самый негативный психоэмоциональный фактор, который способен озлокачествить течение любого заболевания. Она была единственно работающим человеком в семье. С ее болезнью они практически обнищали. И это в чужой стране и чуждой среде.
Приезжала на процедуры голодной, это явно было видно. За время лечения даже существенно похудела. Хоть она и была по натуре очень сильной и гордой, в ее глазах, чуть что, сразу появлялся влажный блеск. Это уже была усталость, от всего. Предлагал ей покушать со мной, но вот ее гордый характер… Отказывалась. Чтобы уговорить, приходилось идти на разные хитрости. Несколько раз давал ей домой продукты, аргументировал тем, что они лежат в холодильнике и будто бы я не знал, что с ними делать. Все равно не хотела брать. Тогда я всучивал ей пакет и предлагал отдать их кому-нибудь или же выбросить по пути домой.
Лечение было комплексным – покой в остром периоде, лекарственные препараты, после - физиолечение, лечебная физкультура, массаж. Но, повторяю, эффект не таким, как хотелось. К концу первого месяца появились первые устойчивые признаки улучшения. Во втором месяце у нас все еще была слабая, но стабильно-положительная, динамика.
Признаюсь честно, на каком-то этапе устал и я. Больше угнетало отсутствие явного улучшения. Я ловил себя на мысли, что был бы рад, чтобы она в один прекрасный день не явилась и все. Но ей, видимо, деваться было некуда. И каждый день, в назначенное время, она появлялась вновь. Делали перерывы, затем опять продолжали.
На третьем месяце лечения появилась та самая стабильно-положительная динамика и вместе с ней уверенность, что недуг будет побежден.
Корешковая симптоматика полностью исчезла именно к концу третьего месяца. После короткого периода наблюдения за пациенткой, я дал ей рекомендации и мы расстались. Но даже после этого я боялся, что она вот-вот опять явится, немощная и скрюченная. Но, слава господу, этого так и не случилось…
Так получилось, что практически параллельно с ней я занимался другим больным, который в результате падения с дерева получил перелом шейного отдела позвоночника и тетрапарез, то есть паралич рук и ног. На этот раз это был местный житель, причем состоятельный, имел свою фабрику по пошиву нижнего белья, то есть полная противоположность. Разрыва спинного мозга у него не нашли, но констатировали его контузию. И даже в этом случае такие пациенты крайне тяжело идут на поправку. Чтобы это случилось, необходимо пролить ведра пота и потратить энергию, сравнимую разве что с ядерным взрывом. Попросту нет иного пути и все! И такое бремя по силам далеко не всем.
Короче, данный пациент попал в мои руки через два месяца после получения травмы, истощенным, худым, с трахеостомой. До меня с ним работал другой специалист. Но, по неизвестным мне причинам с ним расстались. А на меня вышли опять-таки через моих соотечественников.
В данной области тоже у меня имелся определенный опыт. В свое время даже проходил специальные курсы обучения по реабилитации таких пациентов. В сущности, их лечение состоит в восстановлении связи головного мозга с периферией. А достигается это разными средствами. Эту работу, если она была выполнена на совесть, можно назвать без преувеличения адской. Полотенце, которое у меня всегда было рядом, к концу сеанса становилось тяжелым от пота.
Семья пациента сразу же поинтересовалась стоимостью моих услуг. Назвал цену раза в два-три меньшую, чем была принята у реабилитологов-профессионалов. Согласились.
И началась эпопея длиной в несколько месяцев. Каждый день я ездил к ним домой, а жили они в огромном частном доме, переодевался и начинал. Полный массаж всего тела с акцентом на наиболее пострадавшие группы мышц, затем лечебная физкультура. Дополнительно давал пациенту задания в мое отсутствие делать то-то и то-то. К его чести, человеком он оказался на редкость старательным и педантичным.
К моему приходу у него слабые движения в верхних конечностях уже были. Через месяц их объем увеличился существенно. Но, что больше всего вдохновляло, появились первые активные движения в пальцах стоп. Понадобился еще месяц, чтобы они стали явными, одновременно заметил попытки движения конечностью в целом. На третьем месяце интенсивного лечения он уже мог сидеть самостоятельно, держась рукой за балканскую раму. А ярко выраженная положительная динамика у него продолжилась. На четвертом месяце, правда, безуспешно, я попытался поставить его на ноги.
И все это время с их стороны не было ни слова об оплате моих услуг. Это произошло через только три с половиной месяца. В один прекрасный день они, видимо, подумав, что дальше справятся сами, сообщили, что во мне уже не нуждаются. И первый раз спросили, сколько мне должны. Подсчитав в уме, исходя из нашей изначальной договоренности, я назвал сумму. И тут, пациент вылупил глаза и, прикрыв пальцем отверстие трахеостомы, как заорет. Кстати, до моего прихода он мог разговаривать только шепотом. Активно жестикулируя заработавшими руками, он обозвал меня бессовестным крохобором, желающим разорить его. В итоге согласился выдать мне сумму, которую, в принципе, я потратил за все это время на такси к нему и обратно. И заявил, что на иное он категорически не согласен. Естественно, я эти деньги не взял. Пожелав ему успехов, уехал.
Я был уверен, что они позвонят мне. Но точно не с целью извиниться и отдать честно заработанное – как-никак жизнь научила разбираться в людях.
Посчитав, что уже они смогут справиться сами и, грубо выражаясь, кинув меня, они совершили опрометчивый поступок. Эта патология тем и отличается, что беспощадно наказывает за ошибки.
Позвонили через месяц. Сказали, что вернут деньги, лишь бы я продолжил свою работу. Потом звонили еще и еще. Не смогли уговорить. Дело даже было не в деньгах, а в том, что мое существо до последней клетки протестовало против перспективы ступить за порог того дома. Более того, я боялся, что они попытаются вернуть мне деньги и я не буду знать, как мне дальше быть. Не сумев уговорить по телефону, его сын и супруга зачастили ко мне домой. Но все было тщетно. Моя психика была безнадежно отравлена. Уговоры продолжались долго. Последний раз ко мне приезжала его супруга. Плакала, просила, умоляла, пыталась целовать мои руки… А вот ее мне стало жалко. Честно признался, что после происшедшего мне не так просто пересилить себя. Обещал, что попытаюсь это сделать и позвоню. Не смог.
Больше они не беспокоили. А вскоре узнал, что пациент, весь истощенный и в пролежнях, скончался. В возрасте чуть более шестидесяти лет. И все это время с ним работали т. н. профессиональные реабилитологи.
Где-то через год ко мне в квартиру позвонили. На пороге стояла, светящаяся благополучием, ухоженная дама. И широко улыбалась. Секундами позже я узнал в ней свою бывшую пациентку.
Посидели, поговорили, попили кофе. Со здоровьем у нее все было прекрасно. Да и в жизни, сказала, тоже. Нашла хорошую работу и наконец-то зажила с семьей нормально. Говорила с волнением. Видно было, что ей тяжело вспоминать те страшные дни. И после каждого слова благодарила доктора за подаренное здоровье. А, уходя, положила на стол связанную жгутом стопку денег и сказала: «Это за ваш труд, доктор. Извините за опоздание». Мои возражения она категорически отвергла. Не знаю почему, но мне в тот момент было ужасно неудобно. Наверное, за то, что, приняв эти деньги, я почувствовал себя мелочным перед этим удивительным образцом человеческой порядочности, эталоном благородства, причем в прослойке общества, где по общепринятой логике ему не должно быть места.
Героиня моего повествования состоит у меня в друзьях в «Одноклассниках», периодически общаемся. К сожалению, вскоре после нашей встречи она потеряла мужа. Одна вырастила дочку. Сейчас живет в поселке Иноземцево Ставропольского края, нянчится с двумя внуками.
Такая вот история. Но она является всего лишь прелюдией к основной части моего повествования. А вот теперь поговорим о сути.
В своей жизни я несколько раз испытывал состояние, которое я называю абсолютным счастьем. Первый раз это было, когда я поступил в медицинский институт. Не описать словами, какая это была небесная радость! Хоть абсолютное счастье и скоротечно, но его отзвуки так и остались внутри, потому что я мечтал стать врачом, и мечта эта была близка к реализации. Да, именно мечтал, ни убавить, ни прибавить. Впрочем, как и многие другие в то время. Но еще тогда, а это было в начале восьмидесятых, среди нас были и такие, кто к статусу «студент медицинского института» относились прохладнее. Правда, их было мало. Можно ли говорить, что это были случайные люди, которые рвались в медицину? Вряд ли. Могу сказать, что многие из них стали прекрасными врачами и успешными руководителями. Значит, случайных надо определять по иным критериям.
Потом были нелегкие студенческие годы. И все эти шесть лет я уютно уживался с почетным статусом студента мединститута. Конечно же, тогда и общество было другим. Достаточно было где-то произнести фразу «я учусь в медицинском институте» и ты сразу же поднимался в глазах публики. Потому, что к людям в белых халатах в обществе относились с уважением.
Потом была ординатура, работа врачом, научным сотрудником всемирно известного центра. И, как говорится, пошло-поехало. Мои девственно-чистые представления о белом халате и тех, кто его носит, столкнулись с реальностью.
В заведении, куда я попал, отношения между коллегами были сложными. Так повелось с момента его основания. Гонения и издевательства одних над другими там являлись нормой. Те, кто подобным занимался, делали это с каким-то странным удовольствием. Такие отношения между коллегами я называю профессиональным каннибализмом. Ситуация соответствовала расхожему выражению «пищевая цепочка». В такой обстановке было сложно работать. Некоторые к ней привыкали, даже считали нормой. Поднявшись выше по служебной лестнице, они вели себя по отношению к нижестоящим так же, как и поступали когда-то с ними. Вот такая была преемственность. Но большинству она не нравилась, и они старались побыстрее обучится чему надо и уехать. И все же, в те далекие времена в этом заведении к пациентам относились прекрасно, они попросту были хозяевами положения. Правда, достаточно было больному пожаловаться на врача, и тому было не сносить головы. Потому, что, повторяю, врачи там были расходным материалом.
Потом было одно, второе, третье. Я прошел сквозь огонь и воду, но тот трепет к своей профессии, который был заложен во мне в студенческие годы, чудом сохранился. Полагаю, что причиной тому являются в том числе и родители, которые всегда учили меня к бескорыстию. Потому что сами были альтруистами, особенно отец.
В итоге получилось так, что в капитализм я вошел с идеологией наивного юнца. Естественно, это не сулило ничего хорошего. Так и получилось. Случай с той женщиной, который я описал выше, в моей биографии повторялся лишь дважды. А вот его противоположных вариантов…
С определенных пор я стал чувствовать себя Дон Кихотом в белом халате. Кто читал незабвенное произведение Сервантеса, знает, что его герой отнюдь не является положительным. Писатель изображает его эдаким чудаком, который постоянно ищет повод совершить какой-нибудь подвиг, даже там, где в этом нет необходимости. Потому, что он попросту не понимал, что времена изменились, и эпоха благородных рыцарей осталась в прошлом.
Вот и я. Не заметил, что нравственная медицина навсегда осталась в прошлом тысячелетии, а вместо нее пришли товарно-денежные отношения. И споры на тему, почему так случилось, уже не имеют смысла. Надо уживаться с реальностью.
Озарение наступило совсем недавно. И связано оно, как ни странно, с пандемией. Как и положено Дон Кихоту в белом халате, я самого ее начала по мере своих возможностей бросился в популярной форме, иногда с иронией и сарказмом, чтобы лучше доходило, разъяснять населению, что да как. Цель была одна – предостеречь публику от ошибок, которые могли дорого обойтись. Ее реакция удивила. Оказывается, они знают, как быть и что делать, и в советах не нуждаются. Тем не менее, я продолжил. В адрес доктора последовали грубость, доходящая иногда до хамства, и обвинения в продажности неким фармкомпаниям. Исходило это в том числе и от тех, которые когда-то побывали в моих руках. Чего я никак не ожидал. И в какой-то момент я сказал себе: «Слушайте, принц Ламанчский! Отстаньте от людей! Вы назойливы! Кому и что Вы хотите доказать?! Они же Вам ясно дали понять, что в Ваших услугах не нуждаются!».
И я отстал. Думаю, что навсегда. Жаль, что с опозданием лет на двадцать.