Жизнь длиною в 1 СУДИКАС
Шли к концу школьные летние каникулы, и одноклассники возвращались в город. Кто из деревень, побывав у бабушек и дедушек, тёток и дядек, кто из летних пионерских лагерей, кто из далёких городов и местностей тогдашнего Союза, а кто-то из других городов Литвы. Гедиминас вернулся из Кедайняй, где часть лета гостил у родственников. Эдуардас в очередной раз побывал у маминой родни в Переяславле Залесском. Мои одноклассники месяцем раньше вернулись из пионерского лагеря, находившегося у тракайских озёр. Я наслушался их весёлых лагерных историй, и, вместе с моим другом и соседом Витасом, мы решили там побывать. Жарило лето 1960 года, нам было по четырнадцать, наш пионерский возраст заканчивался, и одобренная родителями поездка на последнюю смену и в последний в жизни раз, задуманная нами, как ёрническая, хулиганская, о чём родители не догадывались, закончилась нашим изгнанием из лагеря через полсмены.
Мои друзья, знакомые и сам я жили в центре города, у всех были домашние телефоны, мы созвонились, встретились на камнях1 и делились полными воодушевления, страсти и пафоса впечатлениями от проведённого лета. Особо интересным оказался рассказ Гедиминаса. В Кедайняй, ему довелось познакомиться с местными молодыми людьми в том году закончившими среднюю школу. Молодые люди оказались музыкантами, то ли участниками художественной самодеятельности, то ли игравшими в провинциальном вечернем кафе или ресторане, то ли и теми и другими. Крупными яркими мазками Гедиминас описывал своего нового знакомого, который сам музыкантом не был, однако состоял в их компании и своим авторитетным и веским словом давал основание полагать, что знает и понимает что-то такое, отчего музыканты к нему прислушивались. Андре отличался от своих провинциальных друзей внешним видом, манерой себя держать и увлечённостью - качествами которые обобщённо считались приcущими творческим личностям, а ля поэтам или композиторам. Был он почти на два года старше Гедиминасаи и уже закончил среднюю школу. Гедиминас рассказывал, что ребята играли рок энд ролл и музыку «джазбанды», которую он назвал «Дик Селенго», определяя так дотоле неизвестный ему диксиленд. Из его рассказа возникал притягательный образ Андре – крутого чувака, который был авторитетом в Кедайняй в тамошнем кругу занимавшихся и увлечённых музыкой молодых людей. Личность кедайняйского джазфана с непривычным, на французский манер, именем Андре вызывала интерес. Мне тогда уже были достаточно знакомы рок энд ролл, блюз, спиричуэлс и конечно же диксиленд – музыка, которую на протяжение нескольких лет я слушал в джазовых передачах БиБиСи и Голоса Америки. Как только удавалось скопить денежки, ходили с друзьями в студию звукозаписи музыкального магазина на Людо Гирос, где предприимчивый Ромас записывал нам на рёбрах2 хиты по три рубля3 за штуку.
Пока я проказничал в пионерлагере, мои родители сменили место жительства, и меня доставили на новую квартиру по адресу П. Цвиркос4 2. Сегодня эта короткая улочка называется Исландиёс и пересекается с улицей Вильняус, в ту пору носившей имя Людаса Гиры5. Буквально за углом, в ста метрах от нашего дома в 1961 году комсомольские «боги» на первом этаже, в помещении республиканского общества «Знание» открыли молодёжное кафе-читальню, ставшую впоследствии не менее, чем «Неринга»6, знаменитой во всём Союзе «Читалкой»7. Вера, Таня и Мира – три насмешливые языкастые подруги и мои одноклассницы как-то рассказали мне, что бывают в молодёжном кафе, находящемся у меня за углом. В «Читалке» поигрывал Верин брат Саша8, слывший в то время фортепианным гением джаза, и девушки захаживали туда послушать его чудесное исполнение. Как-то раз в субботу после школьных занятий заглянул туда и я.
В первый раз, едва войдя в «Читалку», я обнаружил там Таню. Она поманила меня рукой, и я подсел к ней. Тут же познакомила меня со своим парнем, который представился именем Андрюс. Потом окзалось, что Андрюс Судикас и есть тот самый крутой чувак Андре из Кедайняй, о котором взахлёб рассказывал Гедиминас. Андре и в самом деле был крут, ибо был первым человеком, который в далёком 1961году ходил по вильнюсским улицам в американских джинсах, когда о них ещё никто среди нас о них не знал. Он носил американские сорочки «button-down»9, надевал щегольские клубные блайзеры (пиджаки) с металлическими пуговицами и вышитой на нагрудном кармане эмблемой и был весьма элегантен. Стены комнаты на улице Доминикону, (ранее Гарялё), которую он снимал у старухи-польки, были увешаны плакатами с портретами звёзд рок энд ролла и блюза, конвертами винилов, изображениями долларов, на столе и полках винилы тех же звёзд, музыкальные каталоги, журналы «DownBeat», «Jazz Review» и др..
Андре был бел, слегка сутул, темноволос и голубоглаз, оотличался хорошим знанием русского языка, пикантно произносил букву л (эу), его «заносило» на запад и вообще выгодно отличался от большинства своих сверстников-литовцев отсутствием провинциального панциря, широтой кругозора и стильно выглядел, и это при том, что возник он из небольшого заштатного городка. Действительно, что называется, возник, ибо абсолютно никто и ничто его с Вильнюсом не связывало, никому он здесь не был известен, никому не нужен, и никого не знал. Андрюс не помнил свою мать ушедшую из жизни, когда ему не было и двух лет, никогда не видел отца, бежавшего из Литвы опасаясь депортации и репрессий. После смерти матери сирота жил у бабушки (по маме) в городке Титувенай. Стара, немощна, без средств к существованию, бабушка перебралась в Капсукас (Мариамполе), Андрюса там же отдала в детский дом. Несколько лет провёл он в детдоме, затем нашёл приют в Кедайняй в семье тёти (сестра отца), когда те вернулись из сибирской ссылки. Несладким было лишённое родительского тепла и любви детство Андрюса, но сиротское лихолетье не обозлило, не ожесточило его, не сделало его чёрствым, мнительным и недоверчивым.
В 1960 году Андре поступил на юридический факультет Вильнюсского Университета, подрабатывал в библиотеке университета и, явившись в городском пространстве, сразу стал известен среди сообщества молодёжи и студентов центральной тусовки. Однако его студенчество продлилось недолго. В университетской библиотеке случился пожар, к которому причастен он не был, но оказался под подозрением. Андре по натуре был сварлив, задирист, нередко «качал права» и, в процессе выяснения обстоятельств пожара, стал выявлять злоупотребления и недостатки, нагрубил университетскому начальством и комсомольской общественности университета. Да и по молодости, Андрюша, не очень-то ладил с людьми, и отношения с ними у него складывались «по-разному». Слишком независимо и свободно парень держался, его предпочтения, манеры, поведение – всё то, что входит в понятие «стиль жизни», считали несовместимым с образом советского студента. От него и до того вызывавшего косые взгляды университетских комсомольцев, парторганизации и функционеров первого отдела решили просто избавиться – «мало ли какую беду накличет».
За Андре, его Татьяной, их кругом общения вели наблюдение. Кое-кто из знакомых доносили о нём в соответсвующие надзорные инстанции. Не исключено, что «меры» эти были приняты если не родителями Тани, то уж не без их ведома - ведь Танин папа был далеко не последним человеком в конторе10. В известной справке сотрудника КГБ упоминается Андре в составе выявленной в ноябре 1962 года группе молодёжи, которая, собираясь на частных квартирах и в кафе-читальне, тайно прослушивала записи и пластинки западной модернистской джазовой музыки. Они пускалась в разговоры националистического характера, рассказывали антисоветские анекдоты, вели себя аморально. Его и других участников группы вызывали в контору на «собеседование». В чём была аморальная составляющая не уточнялось. Таниных родителей не устраивал «безродный проходимец, бездомный бродяга и спекулянт» в качестве ухажёра их дочери. Таким же образом, если не злобно, то уничижительно относились к нему и родители его друзей и знакомых, пытаясь избавить своих чад от нежелательных с ним контактов. В лучшем случае вздыхали и бездеятельно сочувствовали... После 1991 года, в уже независимой Литве эти люди изображают из себя противников советского строя, чуть ли не революционеров и борцов или по меньшей мере тихо несогласных. Однако, тогда в шестидесятых именно со злобным совковым пафосом осуждали они всех тех молодых людей, кого преследовало, кошмарило, и сажало за тунеядство совейское полицейское государство. Именно такое отношение и характеризует состояние наибольшей части тогдашнего литовского общества, уверовавшего в прелести социализма или просто с присущим практицизмом служившего той власти. Лишь родители некоторых его еврейских друзей не гнали его и не чурались возможности ему как-то помочь.
Старая пани не ко времени ушла на вечный покой. Квартиркой, где Андре снимал комнату, завладела родня упокоившейся, и ему было отказано в скромной обители из-за того, что «нерегулярно» оплачивал аренду. Как бы там ни было, летом 1962 года Андре оказался без крыши над головой и зачастую без денег. Спасали щедрые посылки из Канады. Отец присылал пластинки, журналы, одежду, а иногда и доллары. Пластинки с записями американских звёзд рок энд ролла, блюза, кантри и знаменитых исполнителей биг-бита стоили немалых денег - от 50 до ста и более рублей, некоторые альбомы и более двухсот, при зарплате инженера в 90 – 120. Андре выбирал из каталогов и журналов, заказывал их для себя, а также за оплату по просьбе знакомых и для продажи. Так складывалась громадная впоследствии коллекция винилов - фонотека, равной которой в городе не было. Андре продавал часть присланного добра, а реализованные деньги скоро заканчивались при его неустроеном быте, нерасчётливых тратах и кутежах, и он опять оставался на мели. Нельзя сказать, что он знал толк в еде и напитках и шиковал - напротив, как и все, стремился подешевле, но частые, пусть и невеликие расходы на весёлую жизнь всё-таки складывались в немалые суммы. Бедняга был вынужден ночевать где придётся: на вокзале, на чердачных этажах подъездов, в подвалах, у друзей и знакомых, у случайных собутыльников – как складывались обстоятельства.
После отчисления из университета Андре несколько лет нигде не работал и работу не искал, тем самым привлекая внимание соответствующих неусыпных структур тогдашнего полицейского государства, грозившего лишением свободы за тунеядство. Являясь человеком без прописки и определённых занятий, Андре неизбежно оказался под колпаком конторы и милиции. Приходилось откупаться от милицейских инспекторов и следователей. В конце концов, молодой человек попал в какую-то неприятную историю, которая потребовала крупной суммы, чтобы её «замазать». Деньги требовались срочно, и верная подруга Таня выручила своего возлюбленного друга - взяла их на работе из кассы взаимопомощи, к которой имела прямой и непосредственный доступ. Однако, скоро хватились недостачи, пришёл черёд выручать Таню, и в 1965 году влюбленным пришлось расстаться – Андре завербовался на какие-то работы в Средней Азии. Там сулили большие заработки, благодаря которым Фндре и Таня рассчитывали погасить недостачу. Андрюша получил подъёмные, отбыл внезапно, никому ничего не сказав, и безвестно пропал на несколько лет, оставив Таню без денег и «права переписки». Никто не знал куда и зачем, ибо и она, и он решили до поры до времени держать это в тайне. И на вопрос где Андре, Таня неизменно отвечала, что он внезапно пропал, и она не представляет куда, и что с ним случилось. Тем не менее её подруги Вера и Мира скоро узнали о Таниной недостаче и её причинах. О том куда пропал Андре, я узнал от Тани в 1968 году, когда вернулся домой после трёхлетней службы в армии, да и сам он к тому времени уже жил в Вильнюсе с законной женой Нелей.
Не буду утверждать, что Андре привёз с собой из Средней Азии тысячи денег или, быть может, отец прислал крупную сумму, но факт, что его и родителей жены совместными усилиями была куплена двухкомнатная кооперативная квартира напротив коня11 в новом микрорайоне Лаздинай. Он никогда ничего не рассказывал о своём пребывании в Средней Азии на стройках пятилетки, за исключением, в разных интерпретациях, истории, как уносил оттуда ноги. История та мне так и не запомнилась, поскольку каждый раз звучала по-иному, по-новому и под стакан водки. Андре, отнюдь, не был носителем правды, в том числе и касающейся его лично; что-то скрывал, что-то утаивал, отделывался пустыми и неясными отговорками. Не для того, чтобы придать себе желаемые достоинства, они и без того были, или стремления вешать лапшу на уши, а просто из нежелания открыться или с целью привести, в качестве доказательства, выдуманный им факт, случай или обстоятельство. Когда, бывало, пытались его в чём-то уличить, пусть даже в совершеннейшей мелочи, пустяке, Андре, как ребёнок, упорно отнекивался и нагло и неубедительно врал. Был он человеком своенравным и неудобным - с ним невозможно было договариваться о встрече, ибо без всяких на то причин и без предупреждения он мог просто не прийти и всегда опаздывал. Чрезвычайно редко и в исключительных случаях отдавал он долги, хотя и занимал деньги не часто.
Будучи проректором пединститута, отец жены пристроил Андрюса завхозом в одну из центральных средних школ, но основной заработок Андрюс и Неля получали от так называемых халтур по оформлению наглядной агитации в колхозах и совхозах, где войдя в сговор с председателем и главбухом делались сумасшедшие по тем временам деньги. Выполняя на селе одну из таких халтур по заказу полученному от некоего псевдохудожника Ванагайтиса, Андре и познакомился с Нелей, нанятой тем же Ванагайтисом. Так, за совместной работой, за вечерним кофе и вином зародился их любовный роман, который неугасимо продолжался несколько месяцев и счастливо перерос в Гименей. Наша общая подруга Шура была свидетелем на их свадьбе и рассказала об одном эпизоде их бракосочетания. Когда Андрюс и Неля предстали на торжественной церемонии, и регистратор вещал свой длинный унылый пассаж о советской семье, её месте и роли в советском обществе, Шура разаразилась чуть ли не истерическим смехом. Регистратор приостановил свой фонтан, потребовал прекратить смех. Не знаю, что так сильно рассмешило Шуру. Представляю себе тот фальшивый пафос и могу предположить, что весь тот напыщенный маскарад и в самом деле мог быть ужасно смешон. Остановиться было не в Шуриных силах, и регистратор со словами «тут вам не весёлый цирк и не цирк весёлый», потребовал у Шуры покинуть зал. На это Андре отрезал, что хотя тут и не цирк, однако очень напоминает, и Шура никуда не пойдёт. Вся свадебная процессия стала смеяться не меньше Шуры. Регистратор вынужден был заткнуться, быстро оформил документы, и свадебная процессия весело и задорно хохоча покинула ЗАГС12.
Молодожёны любили друг друга и с десяток лет прожили под одной крышей. У них был открытый гостеприимный дом, в который нередко поападали и люди случайные. Располагая колоссальной фонотекой Андре с Нелей по вечерам принимали гостей, проводя время в застольях и посиделках с прослушиванием музыки, разговорами об искусстве, обсуждением кинофильмов и книг. Продолжались они до глубокой ночи. Парадом командовала Неля. Она создавала домашний интерьер и атмосферу вечеринок, всегда задавала тон, темы бесед, определяя их национально-политический вектор. Будучи наполовину литовкой (мать русская) с литовской девичьей фамилией, учась в литовском художественном институте, Неля страстно жаждала быть русской и презирала всё литовское, «проповедуя» национальное превосходство. Комплекс ли это полукровки или затаённая обида на отца в семье, где старшая сестра и младший брат отнюдь этим не страдали, месть преподавательскому составу и администрации института за то, что не дали доучиться, отчислили? Скорей всего, то был её бэкграунд, установка, которой она бравировала, выставляя напоказ своё нежелание говорить на литовском. Андре заведовал водкой, музыкой и, не возражая, поддерживал ту её национально-политическую направленность, иногда и беря инициативу в свои руки. Навязчивой «фишкой» тех вечерних бесед, переходивших в словесные баталии, стали превосходство русскости и русско-советской культуры, снисходительная похвала польской, оплёвывание литовцев и поношение литовской культуры, осуждение «присущей им провинциальности, незначительности, их мелкотравчатого национализма». Редкий случай, чтобы обошлось без этого, и такая проимперская направленность, вкупе с антилитовской, вызывала у меня понятный протест, и не раз, когда ситуация накалялась, я разругивался с ними и уходил. Должен заметить, что несмотря на свою как бы самобытность и несговорчивость, Андре быстро попадал под влияние своих таких же, как и он сам, незаурядных талантливых женщин, искренне и быстро им в пандан меняя взгляды и убеждения. Так происходило с его национально-политическими приоритетами при Тане, затем при Неле и, наконец, при Вильяме. Близко общаясь с ним на протяжение шестидесяти лет и бывая у него дома чаще кого-либо другого, мне особенно эти метаморфозы были заметны.
В свой относительно спокойный и материально наиболее благоприятный период, живя с Нелей, Андре стал покупать себе шикарные костюмы и обувь, роскошную домашнюю утварь и аксессуары, дорогие книги, художественные альбомы и картины. Вместе с тем обнаружились его прижимистость, скупость и практичность, что было незамечено в его прежней неустроенной холостяцкой жизни. Друзей и знакомых сие удивляло, вызывая осязаемую реакцию - Андре же отвечал, что ему плевать на то, что скажут или подумают, и что он давно обуржуазился. Однажды наш общий приятель Марк и я были совсем нежданно шокированы. Втечение месяца мы трудились у Андрюши с Нелей в подручных, объём работ был велик, и когда он был закончен, Андрюша упросил поехать с ним в Псковскую область сдавать выполненный заказ. Сама сдача заказа, «обмывка» с заказчиком, ожидание денег – всё заняло четыре дня, втечение которых мы продолжали спокойно, не форсируя «процесс» бражничать. Когда же вернулись домой, наш друг заплатил нам всего лишь по сорок рублей. Наши претензии были отвергнуты им в присутствии и при участии Нели, как необоснованные, ибо, «прожив с нами четыре дня в комнате ведомственного домика для гостей, он платил за водку и закуску». Зная Нелю, её самооценку и высокомерие, мы посчитали такой расклад её иннициативой. В дальнейшем работать на них мы отказывались, и Андре нанимал студентов, платя им жалкие копейки.
Всё это прощалось ему, как человеку неординарному, его близкие друзья особо ни на чём не зацикливались, не настаивали, оставляя его проделки без обид, так, как есть. А сам он был человеком талантливым, к тому же и некоей «вещью в себе». Никогда не смеялся в голос, а его ассиметричная улыбка всегда была насмешливо одинаковой. Он по-своему, оригинально мыслил, с ним всегда интересно было общаться, ибо был ироничен, наполнен задорным злым юмором, и в том читался некий вызов. Вместе с тем Андрюша был человеком инертным, даже ленивым. Следовало прикладывать немалые старания, дабы расшевелить в нём зачатки активности и подвигнуть его заняться делом, что всё-таки как-то удавалось Неле, иногда не без помощи поднимаемого ею шума. Эта инертность и лень касались и устройства быта вообще, и, в частности, задуманных ими домашних или других каких-то дел, а также необходимости предпринимать определённые действия, чтобы добиться желаемого результата.
Здесь обозначается, сопровождавший всю его вильнюсскую жизнь, вопрос: «Почему Андрюс Судикас не уехал к отцу в Канаду?» Ответа на сей вопрос нет, поскольку он абсолютно никогда и ничего так и не предпринял для этого – вплоть до того, что не сделал ни одного, даже первого шага. Однако многие люди, его знавшие, ожидали от него такого поступка, и в воздухе всегда висел тот незаданный вопрос - Как так? Такой мэн, не шагающий в одном общем строю с обывательской общественностью, такая личность, своим образом жизни и самим нетипичным своим стилем поведения бросавшим вызов всему социуму – Как так? Впрочем, никогда не довелось мне от него услышать, что он страстно желает уехать из совка и добивается этого, и, что отец с нетерпением его ждёт. Не припомню, чтобы вопрос возможного отьезда когда-либо им оглашался или с ним обсуждался, да и не был он склонен развивать тему сию. Но был ли он, и считал ли себя готовым менять страну с привычной и знакомой средой обитания, будучи человеком без специальности, без профессии, без образования, даже если и тайно хотел? Вопреки бытовавшему мнению, Андре «до Вильямы» (о ней речь пойдёт далее) был достаточно аполитичным. Отнюдь, не являлся и не слыл ярым антисоветчиком, иногда брюзжал по какому-нибудь бытово-экономическому поводу да рассказывал антисоветские анекдоты не более, чем тогда было в тренде у общей тусовки. И, хотя поставить его в типичное стойло советского человека было нельзя и, несмотря на упоминание Андрюса Судикаса в известной справке КГБ, всё же был он достаточно тих, голос свой не возвышал, не был костью в горле или соринкой в глазу у какого-нибудь начальства, поскольку и начальства, как такового, не имел. В конце концов вопрос тот отпал для него сам собой – отец покинул сей мир, совок развалился, его и нас всех постигла свобода. Вторым «вечным почему», сопровождавшим почти всю его жизнь, был вопрос лечения и протезирования зубов, которые быстро один за другим выпадали, никак не заставляя его озаботиться этим, хотя создавали непрезентабельный вид, мешали нормально выпивать и закусывать, делали невыразительной дикцию и замедляли речь. Андре бесспорно являлся известным и широчайшего масштаба непревзойдённым знатоком рок энд ролла, блюза и кантри, много лет был гуру, автором и ведущим радио и телепрограмм этой музыки. Заняться зубами, в конце концов, его сподвигло, и то далеко не сразу, давление коллег на телевидении – лицо на экране. И случилось это уже на его седьмом десятке.
Семейная идиллия Андре с Нелей покатила к закату на девятом году их совместной жизни. Возможно, ему осточертела сытая спокойная жизнь под пятой у жены. Может быть между ними что-то произошло, и Неля ударила его ниже пояса, сказав что-нибудь непростительно злое и обидное – она умела и была на то горазда. Андре, как оно было когда-то, пустился в весёлую разгульную жизнь, у него после длительной паузы появились другие, «посторонние женщины». Он стал зависать, сутками не появлялся дома, и поначалу Неля его рьяно разыскивала. Потом сама начала гулять, забросив домашний быт. Многие из нас, не исключая Андре, переживали в то время кризис среднего возраста. Однако, в семьдесят седьмом году родился мой сын Илюша. Я называл своего младенца – Чудесный Мандарин. Андре отнёсся к этому факту с нехарактерным для него нескрываемым восторгом. Он всякий раз спрашивал: «Ну, как там Чудесный Мандарин?»,- с большим воодушевлением произнося это словосочетание и долго, косясь на меня, рассматривал фотокарточки моего сына. Один из общих знакомых как-то завёл его к Юлии, и стал он к ней захаживать. Юлия была разведёнка, жила с 14-летней дочкой в центре в двухкомнатной квартире. Она привечала Андрюса и некоторых его друзей, наливала и закуской угощала – всё лучше, чем под жверинским мостом или на скамейке в скверике. У Юлии было тепло, уютно, интеллигентно, всегда имелось что выпить. Андре обеспечивал винилами и магниофонными записями. Слушали музыку, листали художественные альбомы, проводили время в беседах. Когда водились деньги, приносили свои напитки.
Молодой мужчина, находясь «на распутьи», стал присматриваться к Юлияниной девчонке и зачастил туда. Оба они были неподдельно своеобразными, некими оригиналами – не такими, как все, и, оказавшись друг у друга на виду, взаимно потянулись навстречу. Когда сложились благоприятные для того обстоятельства, обоюдные тяга и интерес получили развитие и переросли в любовь. Их отношения недолго и не для всех являлись тайной. Прознала о том и Неля. Кинулась освобождать «благоверного» из «липкого» плена захватчиц - бегала к Юлии, бегала в школу, где на тот момент училась ангел волоокий Вильяма. Однако путы, вопреки представлениям Нели, оказались крепкими, и, что самое главное, пленнику в них мило. Андрюша, который до того ей врал, изворачивался и давал обещания, решился и поставил самую крупную и жирную в своей жизни точку над i, и, надо заметить, не прогадал. Дело пошло к разводу. Пользуясь частым отсутствием мужа, Неля, будучи особой не только талантливой, но и практичной дамой, смекнула вывезти ценные вещи и всю огромную фонотеку Андрюса. Также прикарманила немалые деньги, которые наличностью хранились в квартире, оправдываясь тем, что «Андре свою часть пропил». Герой любовник в который раз остался без гроша, без пристанища, но самой большой и не столько материальной, сколько душевно-психологической потерей явилась фонотека. Пришлось всё начинать сначала. И жизнь и фонотеку ... И Андре с Вильямой начали.
После долгих поисков кооперативную квартиру разменяли. В конце 1978 года Андре поселился на улице Басанавичяус, во дворе напротив Русского Драмтеатра и Вильяма пришла жить к нему. Андре, теперь уже вместе с Вильямой, досталась такая конура, что не дай то боже. Однокомнатная тёмная халупа сплошь сырая с облезлыми стенами, где кухня была совмещена с ванной комнатой, а туалет в общем с другими жильцами коридоре, располагалась на первом этаже аварийного четырёхэтажного дома. Вход в тот дом со двора на Басанавичяус, окна выходили на улицу Миндауго. Припоминаю февральский вечер 1979 года, когда мы отмечали дни рождения Андрюса (12 февраля) и Вильямы (14 февраля). В тот день погода стояла слякотная, шёл холодный дождь и быстро таял, растопляемый им снег. В какой-то момент в их ветхом доме через прохудившуюся крышу полилась накапливаемая на чердаке вода. Она стала проливаться сквозь все этажи, заливая нас ничуть не меньшим дождём, чем на улице, да только грязным. Деваться было некуда, мы были уже слегка подшофе, и сначала всё это уж очень смахивало на предвестие апокалипсиса. Я сказал об этом и вдруг стало смешно, я смеялся как-бы ему в лицо, и всем стало смешно, и мы пили, и смеялись вопреки непогоде, дырявой крыше над головой, вопиющему дискомфорту, и лишь старались прикрывать рюмки с водкой от лившейся с потолка воды.
Брак молодые зарегистрировали не сразу, но спустя несколько лет, когда первенцу Симасу было уже четыре. Мне довелось быть свидетелем их бракосочетания в новом, на то время шикарном, Дворце Бракосочетаний. После официальной церемонии небольшой компанией отпраздновали свадьбу в, недавно открывшемся после реновации, ресторане «Гинтарас». Вильяма любила своего Андрюса и он по своему отвечал ей тем же. Любила вопреки тому, что образ жизни свой Андре не поменял. Их лодку поливало и штормило по жизни похлеще, чем в тот памятный февральский вечер на Басанавичяус. Андре продолжал свою блюзовую жизнь, проводя время в музыке, в хмельных застольях с приятелями и женской близости не избегал. Имел своеобразный вкус; его женщины никогда не были банальными смазливыми глупышками и ценили то обаяние, которое достигалось его оригинальным мышлением и речистостью. Да и относился он к женщинам гораздо мягче и снисходительней, чем к близким друзьям. Однако, Вильяму ничто не смогло сбить с курса, и их судёнышко продолжало удерживаться на плаву в любые бури, обходя все подводные камни и отмели. Они нажили и вырастили в любви двоих прекрасных детей – первенца мальчика Симонаса и девочку Люцию. Последние лет тринадцать Вильяма и Андрюс прожили не только в любви, но и во взаимном уважении и согласии, держась друг друга и поддерживая. И велика в том заслуга Вильямы, сумевшей заинтересовать мужа и вытащить из хмельного куража тяжёлого на подъём Андрюса в совершённые ими разнообразные путешествия по европейским странам.
Мой очерк о внезапно ушедшем друге не является хронологически выстроенной биографией, но отражает его таким, каким знал я его и ведал о нём на протяжение шестидесяти лет. Также не претендует на единственно верный портрет, ибо являлся Андре человеком неоднозначным и пртиворечивым. Он, отнюдь, не был душой компании, ни к кому не приспосабливался, не потакал, не льстил, не заигрывал. Кукушка хвалит Петуха за то, что хвалит он Кукушку – это не про него. Напртив, был жёсток, зачастую непримирим, осмеливался сказать правду в лицо, был навроде некоего судии, что впрочем созвучно с его фамилией. Он такой был один – ни на кого не похожий. Самим своим присутствием в пейзаже и неторопливой походкой для многих он стал как-бы неотъемлемым символом старого города и виделся таким Вечным Андре. Тем сильней и больней для меня утрата друга, мгновенно (хвала провидению), без продолжительной болезни и физических мук ушедшего из жизни в 77 лет. Это случилось 19 октября 2021 года. Вечный покой и земля ему пухом! Так, длиной в один Судикас безвременно, увы, закончилась непростая жизнь интересного человека.