Фрунзенск 18+
Город Фрунзенск был похож на все почти небольшие российские городки – грязный, уродливый и скучный. Несмотря на то, что где-то здесь во времена оны пролегал знаменитый торговый путь из варяг в греки и, если верить преданию, именно на эту землю сошел приплывший из-за моря воинственный варяжский бригадир Рюрик со своими братками, чтобы заложить понятия российской государственности, от тысячелетней истории не сохранилось абсолютно ничего.
Уже в XIX веке здесь находилось большое имение помещиков Редкозубовых. На старых фотографиях в городском музее было представлено все великолепие помещичьего быта в эпоху созревания первой русской революции. Тогда на высоком берегу реки стоял белоколонный дом с мезонином, построенный отставным майором Алексеем Редкозубовым на исходе XVIII века.
Вся жизнь его и последующих поколений этого известного дворянского рода определилась практически за пару часов. Будучи гвардии сержантом, как-то светлой летней ночью он покинул пост на дворцовой лестнице по зову с балкона пожилой немки: «Эй, зольдат, ити-ка сюта, что скашу», и мухой влетел в темные душные покои. И уж там то - не растерялся. Хватанув полбутылки предложенного хозяйкой крепкого гишпанского хересу, молодой хваткий вояка без зазрения совести и политесной галантности в ответ также от души попотчевал бабку своим, скажем без обиняков, не менее крепким «хересом». Да и потом, получив от нее сразу маеорский чин, еще раза три исправно не терялся, но ввиду скандалезности натуры и неуемной тяги к попойкам и дракам, был отправлен государыней в дарованную от ее щедрот деревню.
На другом старом дагерротипе семья Редкозубовых сидела в саду за чайным столом: барин с барыней улыбались белыми и ровными, отнюдь не редкими зубами, бабка-графиня щурилась в лорнет, дед-генерал дымил сигарой, а барчата в матросках смотрели светло и доверчиво, как котята за печкой. В общем «и звуки Шуберта, и хруст французской булки». Сбоку от стола стоял лакей Мишель в белых перчатках с полотенцем через руку и умильно заглядывал в объектив. И десяти лет не прошло, как он же со товарищи как раз и разредил бывшим хозяевам зубы – чтобы все было чин по чину, а заодно растащил из дома оставшееся бесхозным ценное имущество – как выяснилось, созданное потом и кровью простых людей. Долго еще босоногие детишки игрались костяным китайским веером, а супруга Мишеля, ставшего Михаилом Сергеевичем и возглавившего сельский комбед, в промозглую погоду идя в сарай за дровами, набрасывала на плечи отороченный белым мехом ментик Ахтырского гусарского принца Нефшательского полка.
Эпоха индустриализации превратила большое торговое село в маленький образцовый город. Тогда-то здесь впервые побывал легендарный красный полководец, большевик-ленинец, орденоносец, и, наконец, просто энергичный мужчина, давший молодому городу свое славное имя. Проведя на штабной карте одним росчерком синего карандаша линию длиной сантиметров десять, он словно ураганом прошелся по бывшей Заречной улице – до ностальгической боли провинциальной, пыльной и кривой, ощетинившейся дощатыми заборами. Промчался, сметая с лица земли покосившиеся домишки, давя тракторами курятники, сараи и неказистые сельские сортиры. Визжали пилы по стволам старых яблонь и груш, загорелые мускулистые парни походя вытаптывали вонючими кирзачами малинник, и повсюду отступали, погибая в неравной схватке, густые заросли не знавшей доселе преград бузины. А по середине улицы мчалась под горку, лихорадочно работая крыльями и лапами, подпрыгивая, крича как под ножом, какая-то тощая, обезумевшая от страха и оттого враз одичавшая курица.
Но сам инициатор разгрома ничего этого не видел, как не видел он и второго этапа – этапа созидания. Вытянулся в струнку прямой как взлетная полоса бульвар, зашумели, затрепетали, будто новобранцы перед первым смотром, высаженные в аккуратном порядке молодые липы, а между ними забелели стандартные скульптурные фигуры – икрастые, крепкие женщины-спортсменки, призванные тянуть трудовую лямку и рожать здоровых детей, доменщик с поднятым «забралом» и футболист, готовящийся врезать по мячу. А на площади у здания строящегося Дома культуры в динамичном развороте замер великий вождь и учитель, идущий в солдатской шинели в светлое завтра.
Месяца через три после принятия решения о закладке бульвара, в годовщину Октябрьской революции, черные автомобили выстроились вереницей вдоль тротуара, и красный командарм в защитном френче a la Иосиф Сталин и маленькой фуражке на бритой голове, в окружении областных руководителей, вступил впервые в эту аллею. Чистота, аккуратность и размах без лишних, впрочем, художественных вольностей, вполне его удовлетворили.
Бульвар выходил к довольно просторной площадке на обрывистом речном берегу. Оттуда – через реку рукой подать – были прекрасно видны огромные корпуса металлургического комбината, всесоюзной стройки первых пятилеток. Из высоких труб валил густой дым, который ветер нес в тот день на город, как бы подчеркивая подчиненное его положение по сравнению с комбинатом. И это действительно было так: комбинат жестко диктовал Фрунзенску свой ритм жизни, ибо большинство горожан работало в его гремящих цехах. Под лозунгом «Даешь стране металл!» город рос, вбирая в себя тысячи рабочих и специалистов, нужных на производстве, едущих сюда со всей страны, к слову сказать, не только по доброй воле. Эти первопроходцы, подобно американским колонистам, легко забывавшие свое не вполне безупречное с точки зрения новой власти прошлое, были напористы и энергичны. Молодой город казался всецело устремленным в будущее. Но его, этого будущего, жестокая история ХХ века отмерила большинству горожан совсем немного.
В «сороковые-роковые» Фрунзенск несколько раз переходил из рук в руки, и когда советские войска окончательно выбили из него оккупантов, только редкие остовы чудом уцелевших зданий мрачно вырастали из моря кирпичной щебенки.
Город вновь вырос практически на пустом месте. Его архитектурный облик определяли кварталы странных для России двухэтажных коттеджей, которые настроили по европейскому образцу пленные немцы. А уже в эпоху развитого социализма крупный оборонный завод, как тогда говорили «почтовый ящик», возвел для своих рабочих три ряда пятиэтажных бетонных коробок, образующих главные улицы так называемого «нового города».
А о том, что десять веков на этой земле жили русские люди, напоминала только кирпичная Церковь, возведенная во второй половине XIX века на средства местных помещиков, купцов, и «капиталистых» крестьян, иные их которых и бывших своих бар порой ссужали деньгами. Это единственное древнее строение, крепкая кладка которого устояла в огненных вихрях войн и революций, лишилось только знаменитых бирюзовых куполов, некогда усеянных золотыми звездами. И в таком обезглавленном виде оно потом десятилетиями торчало посредине города несуразным обглоданным краснокирпичным пнем.
Церковь сохранилась до наших дней в развалинах больше благодаря пресловутой российской безалаберности и пофигизму местного начальства. Сначала её хотели разобрать на кирпич, но добротная кладка дедов не поддавалась корявым рукам внуков. Краеведы и историки требовали восстановить памятник, райком партии, напротив, - снести. И то, и другое было дорого и не ко времени. Решение постоянно откладывалось, переносилось «на потом», пока уже на излете ХХ века власть во Фрунзенском районе не перешла в руки бравого вояки Василия Андреева и его делового компаньона, финансиста Константина Шалаева.
Дуэту новых хозяев удалось в короткий срок воплотить в жизнь планы годами боровшихся друг с другом радикалов и консерваторов. Для начала они взорвали древний храм, заложив в его фундамент такое количество взрывчатки, что грохот был слышан на много верст вокруг. Старушки богомолки закрестились, как угорелые, а ветеран компартии товарищ Корякин, некогда добивавшийся сноса церкви, не менее истово накатил стакан и, с чувством выпив дрянной шалаевской водчонки, закусил пахучим рыжиком собственной засолки. «Свершилось», - молвил несгибаемый ленинец и тихонько, но прочувствованно, запел «Интернационал»: «Весь мир насилья мы разрушим, до основания, а затем …».
Но не тут-то было. Затем, как водится, принялись строить «обратно». На святое дело, понятно, денег не жалели, тем более, что генеральным подрядчиком был все тот же Константин Шалаев.
Глядя из окна на голубые купола, вырастающие по ходу движения машины, Сергей Волков вспоминал свой прежний приезд во Фрунзенск, когда на полуразрушенной церковной стене висел огромный рекламный плакат Василия Андреева, только баллотирующегося на пост главы района.
Кортеж черных «Волг», под предводительством темно-синей «Вольво» с мигалкой, остановился у здания районной администрации, напоминавшей плывущий в светлое завтра корабль социализма. Вокруг него теснились своеобразным триптихом три источника, три составные части нашей сегодняшней жизни: в центре площади - памятник Ильичу, справа – церковный новодел, слева – двухэтажное здание торгового центра.
Выскочивший из первой машины водитель поспешил распахнуть правую дверцу, выпуская навстречу спешащему по ступенькам административного здания главе района Андрееву своего пассажира - самого Юрия Витальевича Караваева, председателя комитета организации государственного и местного управления.
Пыльная площадь разом преобразилась. Дверцы служебных авто хлюпали, высаживая чиновный люд, свежий ветер с реки трепал на флагштоке российский триколор, начальник райотдела милиции держал руку у козырька фуражки. Церковные колокола звонили, батюшка – гвардейского роста отец Феофилакт, тараща налитые кровью глаза и дыша в сторону, истово осенял прибывших широким крестным знамением, словно зачеркивая, зачеркивая нагрянувших из смрадного Вавилона прожорливых бесенят. Его грешная плоть еще не могла отойти от вчерашних крестин младенца мужеского пола в коттедже местного олигарха Константина Шалаева, а многоопытная душа уже сознавала, что и сегодня ей вновь суждено метаться в горячечном алкогольном тумане.
Солнце, словно тоже с глухого бодуна, недоуменно зыркало из-за тучи в полглаза на всю эту вакханалию районного восторга. А вечно живой Ильич с гранитного постамента указывал одной рукой куда-то в направлении Женевы, заложив большой палец другой за жилетку, словно готовясь пройтись в еврейском народном танце Фрейлехс, и щурился с ехидцей своего прадеда Мошки Бланка, некогда державшего в истерическом напряжении весь Житомир.
Юрий Караваев - член областного правительства в ранге вице-губернатора, председатель комитета организации государственного и местного управления, действительный государственный советник 3-го класса, - был сладеньким, усатеньким мужчинкой с маслеными глазками, которого за глаза все называли Юрик.
Наблюдательный Сережа, выскочив из штабной машины, сразу же просек его помощника – восточного красавца в белом обтягивающем свитере и тугих черных джинсах, который вышел с другой стороны вице-губернаторской «Вольво» и так же внимательно, как и Волков, хоть и без особого интереса, разглядывал прибывшую делегацию. Оба они разительно отличался от областных чиновников – крепких, мордатых сельских мужиков в темно-серых костюмах, едва сходящихся на наетых годами службы по райкомам-исполкомам животах и задницах.
Собственно, визит Караваева во Фрунзенск был вызван нервозностью губернатора Сорнякова, и его желанием получить из независимого источника информацию о том, что действительно «броня крепка, и танки наши быстры», а часовые Родины, или в сегодняшнем прочтении темы – смотрящие по району – не спят «на высоких берегах Амура». Но формально предполагалось торжественное открытие нового спортивного зала.
Прямо на ступеньках административного здания состоялся небольшой митинг. Андреев сверху обратился к сгрудившейся под Ильичем жиденькой, в смысле малочисленной, толпе народа, явно пришедшего на площадь в середине рабочего дня не по доброй воле. Люди, слушая своего главу, перешептывались и смотрели в землю. По завершении его речи работники администрации и бесправные учителя захлопали, остальные безмолвствовали.
Затем слово предоставили Караваеву, и он, по-доброму улыбаясь, как дедушка Мороз – «борода из ваты», поведал «землякам» о социальных программах областного правительства и о выделении нескольких миллионов на ремонт фрунзенской поликлиники и амбулатории. Тема народу понравилась, бабки задвигались, зашептались.
Последним оратором стал редактор местной газеты Марусин, всегда неплохо зарабатывающий в предвыборную страду, и потому весьма горячо повествовавший о том, как день ото дня улучшается жизнь горожан. Толпа было загудела, как торфяной пожар под толстым слоем дерна, но многоопытный журналист перевел стрелки вновь на медицинскую тему и от лица общественности спросил, адресуясь к Андрееву: «Когда начнется ремонт поликлиники?»
Юрий Витальевич что-то шепнул повернувшемуся к нему главе, тот кивнул председателю комитета и громовым командным басом рубанул в толпу: «Ремонт начнем на следующей неделе и к майским праздникам наша обновленная поликлиника примет первых посетителей! Митинг окончен, дорогие друзья!»
Его последние слова потонули в неподдельной овации, и народ моментом разбежался, словно его и не было.
А Андреев повел чиновный люд смотреть новый спортивный объект. Принято считать, что спортивные игры отвращают подрастающее поколение от всего плохого. Однако, спешим заверить наивных и старообразно мыслящих граждан, что одно другому не мешает. На самом деле для пацанов после беготни с мячом покурить в туалете травку – одно удовольствие. Или помацать друг друга в душе…
Но самодовольное начальство всегда искренне радуется, открывая очередной спортивный комплекс или футбольную площадку. И деньги освоены, и откат карман греет, и народ по идее должен крепче любить. Вот и на этот раз Андреев сиял, как медный таз, да и областные гости вполне искренне улыбались в лучах тусклого северного солнца, заливающего их лоснящиеся физиономии.
В центре огромного зала, который, как отметил в своем выступлении Андреев, мог бы сделать честь и областному городу, высоких гостей ждала толпа детишек в яркой спортивной форме – трусах и футболках, сияющих первозданной чистотой. Юные футболисты дружно приветствовали начальство, следя за рукой своего дирижера – Тамары Петровны Дербиной, заведующей районным отделом народного образования. Сережа обратил внимание, что мальчишки – а что собственно делать девчонкам на футбольном поле – так вот мальчишки были подобраны со вкусом. От семи до семнадцати – все яркие, глазастые, спортивные, вихрастые.
Эх, Тамара Петровна, Тамара Петровна – не дал ей Бог в юности красоты, зато ума отвесил с избытком. Постоянно мотаясь в областное правительство, она знала все слухи и сплетни, любого начальника умела принять и умаслить, за что ее ценили все – и районные и областные руководители. А дальше почти по Александру Сергеевичу: «Кто пред всеми знал почет? Максим Петрович, шутка. В чины выводит кто и грамоты дает? Максим Петрович, да, вы, нынешние, нут ко!». Грамоты, понятно не дворянские – времена то изменились, а похвальные и почетные, а также кубки, медали и прочую мишуру она нагребала из области на родной район и своих друзей в других муниципальных образованиях, а затем щедрой рукой рассыпала на тех, кто входил в её «стаю». Но, что самое главное, она знала все пути получения бюджетных и спонсорских денег, добиваясь практически всего, что могла измыслить её прихотливая фантазия.
Собранная Тамарой Петровной по случаю открытия спортзала молодежная команда радовала глаз, а кое у кого даже будила нездоровые фантазии. По манерным движениям рук, по заискрившимся глазам главного гостя мадам Дербина поняла, что Юрик одушевился. Но главная часть ее подарка ему была еще впереди.
-Дорогие гости, уважаемый Василий Сергеевич, сегодня для всех без исключения ребятишек нашего родного Фрунзенского района радостный и торжественный день. Уникальный спортивный зал, оборудованный по высоким европейским стандартам, гостеприимно распахнул свои двери для всех, кто дружит со спортом. И этим мы обязаны прежде всего той государственной политике областного правительства, - поклон в сторону Караваева, - трепетной неустанной заботе о подрастающем поколении, отеческому вниманию со стороны районной администрации, и лично нашему главе Василию Сергеевичу Андрееву. Хочу от всего сердца, - тут голос ее буквально дрогнул, в ушах слезливо заискрились бриллианты, - передать ему искреннее спасибо от всей фрунзенской молодежи. А теперь – слово нашим ребятам! – торжественно провозгласила Тамара Петровна.
Стоящие в первых рядах самые маленькие и юные спортсмены разошлись вправо и влево. Вперед выступили трое старшеклассников, которые дружно ударили по струнам гитар.
«Комбат батяня, батяня комбат
Ты сердце не прятал за спины ребят …»
Под эту музыку Андреев шел на прошлых выборах на штурм здания районной администрации, и для него это была мелодия Победы, круто изменившей всю его жизнь. Мог ли он тогда мечтать хотя бы о сотой доле красот и чудес, которыми щедро осыпала жизнь владыку Фрунзенского района. Глаза бравого вояки затуманились скупой мужской слезой, а Дербина поняла, что вопрос замены сантехники в райотделе народного образования, и, заодно, на ее трехэтажной фазенде, будет решен положительно.
«Летят самолеты и танки горят,
Комбат, ё, комбат, ё, комбат, -
Звонко тянул чернобровый курносый красавец, закидывая голову и вибрируя всем крепким спортивным телом.
Когда последние аккорды замолкли, и их отзвук растаял в углах просторного зала, растроганный Андреев, сопя, надвинулся на солиста и от души пожал ему руку. Следом за ним шагнул Караваев. Вспотевший от усердия и в восторге от своего успеха певец, кланяясь, случайно мазнул длинной кудрявой челкой по щеке придвинувшегося к нему почти вплотную вице-губернатора, чем весьма порадовал заведующую РОНО. Караваев был уже готовенек, и тут она решительно добила его.
-Глубокоуважаемый Юрий Витальевич, Вы, как учитель по образованию, хорошо понимаете, какую роль в жизни подрастающего поколения играют физкультура и спорт. Речь идет не только о рекордах и высоких достижениях, но о каждодневной привычке к физическим нагрузкам, формирующей юношеские тела, дающей здоровье и жизненный оптимизм. «Ведь нет на свете красивей одежи, чем крепость мускулов и свежесть кожи», - подразнила Тамара Петровна вице-губернатора невинными строчками пролетарского поэта.
- Поэтому от лица фрунзенских педагогов, ребят и их родителей, хочу поблагодарить Вас за ту постоянную поддержку, которую Вы оказываете всем нашим предложениям, направленным на развитие спортивной базы в районе. Вы большой друг молодежи - наш родной, русский, светловолосый, синеокий …
Строго говоря, пегие с проседью кудряшки начальника, как и серые глазенки, не дотягивали до высоких арийских стандартов. Но, потонув в море эпитетов, Караваев расправил плечи и почувствовал себя этаким былинным юношей, скачущем на розовом коне весенней гулкой ранью.
Младшие ребята быстро встали, взявшись за руки, вокруг Юрия Витальевича. Дербина сняла с шеи шелковый шарф, слегка пахнущий дорогими духами, и завязала глаза председателю комитета – так ловко, чтобы он мог снизу подсматривать. Мальчиши-Кибальчиши, двинулись вокруг него, весело выкрикивая речевку: «Каравай, Каравай, кого хочешь - выбирай!»
Сережа смотрел на все это действо, и губы его непроизвольно складывались в циничную ухмылку. В этот момент он ощутил своим ухом горячий развязный шепот: «Это только в Латвии чиновники педофилы, а у нас они просто любят детей».
Волков дернулся – и конечно, как всегда порозовел - ну что же это такое, в самом деле. Караваевский помощник нагло заглядывал ему прямо в душу: в нежную, трепетную, скромную Лисью душеньку, растревоженную мечтами о всесильном Кире, и смущенную чувством вины перед верным давним другом Андреем, - а тут еще и этот азиЯт лезет просто как кобель на сучку. Сережа сладостно подумал о том, что нельзя же, в конце концов, быть на свете красивой такой.
-Ахмед, представился помощник вице-губернатора, – твой ласковый и нежный зверь.
«Что зверь – понятно. Но почему же мой? Вот твой начальник отойдет от детских соплей и будет со мной, да и с тобой тоже, совсем не ласковым», - вертелось на языке у малость струхнувшего от неожиданного напора Сережи.
«Каравай, Каравай, кого хочешь - выбирай!» - громко орала ребятня в ожидании завершения спектакля.
- Он то хочет, но кого-нибудь постарше, - жарко давил в ухо Ахмед, по-хозяйски прихватив Лисенка за талию.
-А ты? – неожиданно для самого себя с каким-то вызовом спросил Серенький. Его новый приятель не растерялся.
-Для меня - такие как ты – в самый раз, – вернул мяч на поле Волкова знойный сын степей, - Чего щенков то лизать?
Караваев растопырил руки, и театрально затопал, прыгая влево-вправо и делая вид, что пытается схватить то одного, то другого. Ребятишки радостно визжали, но уворачивались не всерьез. «Эх, - подумал член правительства, -того бы солиста сладкоголосого, у которого уже усишки пробиваются и глаза горят жарким огнем – того бы за бочок ухватить. Ну да ладно, тут главное с катушек не съехать, чего лишнего не натворить. Ишь, Тамарка на ушко шепчет по поводу домашнего кинотеатра для молодежного клуба. Знаем мы этот молодежный клуб. И как все же эти молочные поросята сладко пахнут».
Поймав мальчонку, крепкого деревенского пацаненка, Караваев сорвал повязку, посмеялся, похлопал по детскому плечу, дивясь уже формирующимся классическим формам мужской фигуры, потом задрал футболку и поцеловал парнишку в живот. Все умилились, вспоминая о президентской выходке на Кремлевской площади, а Юрий Витальевич ощутил солоноватый вкус мальчишеского пупка.
Караваев, раскрасневшись, довольным взором окинул своих спутников и местное начальство. Потом нашел глазами помощника Ахмеда, зыркнул победно – мол, брошу тебя ненасытного вымогателя, и буду растить такого вот мальца – всем довольного и за все благодарного. Походя, он прошелся по Сережиному лицу, с которого тот успел стереть откровенную усмешку.
С точки зрения Юрика, любившего горячих степных жеребцов, Сережа был мелок, хрупок и невыразителен. К тому же своей цветущей мордашкой он прямо-таки цинично напоминал действительному государственному советнику 3-го класса о том, что белый дым с его яблонь облетел давненько и теперь шляться босиком по стране березового ситца кому-то можно, а кому-то, увы, нельзя. Но есенинская внешность и мальчишеская бойкость все же по-особому грели душу и настраивали господина Караваева на лирический лад.
Однако, как известно, кому-то нравится поп, кому-то попадья, а кому – так и вовсе попова дочка, у которой даже не за что подержаться. И в этом Юрий Витальевич в скором времени убедился, равно как и в том, что у нас ухо надо держать востро, и расслабляться практически нигде нельзя.
Андреев широким жестом пригласил гостей в банкетный зал. Ходили слухи, что его прадед был богатым купцом: владельцем рыбной и гастрономической торговли. Сергей вполне этому поверил, глядя на роскошный стол, сверкавший всеми цветами будто памятник героическим защитникам в майские дни: морковные розы, помидорные тюльпаны и скромные яичные хризантемы среди огуречных листьев покрывали залежи жирной семги, поляны пряной буженины, горы салатов и прочей снеди, охраняемой гвардейскими шеренгами водок, коньяков и вин.
Пока глава Фрунзенска обхаживал Караваева, и тот слегка размяк под действием отличной водки и богатой закуски, степной джигит переместился на другую сторону фуршетного стола и начал подбивать клинья под светловолосого бойкого парнишку.
Сергей после пары-тройки рюмок коньяка осмелел. Он поддразнивал загорелого караваевского скакуна с модельной внешностью молодого мачо, легко отбивая длинными ресницами пушечные удары жгучих раскосых глаз и прикидываясь простоватым скромником, не понимающим их мегаваттного накала.
Понятно, что о любви, а тем более такой быстрой и жаркой, «сказать лишь могут руки» - и руки Ахмеда заговорили как раз в тот момент, когда главный начальник всего государственного и местного управления оторвался от заливного телячьего языка, чтобы убедиться, что голубоглазый цыганенок уводит с его двора лучшего коня. А тот, а тот - ну просто сволочь – это было самое мягкое, что мог бы сейчас сказать Юрий Витальевич о своем любимце.
Член областного правительства и помощник губернатора Сорнякова обменялись взглядами двух проституток, скрестивших ножи из-за подвыпившего лесоруба. Сережа понимал, что как бы ни пыжился бывший комсомолист Караваев, а стоит ему, худенькому ясноглазому парнишке, только намекнуть, что он не против поиграть в татаро-монгольское иго со степным волком, и Ахмед просто расшибет сухую тыкву своего благодетеля, если тот попытается встать на пути его бешеной плоти. И осознания этого кокетливому Лисенку было вполне достаточно.
Сережа, в планы которого не входило более детальное знакомство с устройством тела его нового приятеля и, уж тем более, – громкий скандал и разборки с Караваевым, счел за благо отступить.
-Василий Сергеевич, - вдруг потянулся он к Андрееву, звонко перекрикивая гул застолья, и, тем самым, привлекая к своей персоне всеобщее внимание. Ахмед отодвинулся и посмотрел «типа в сторону».
Андреев, держа в правой руке вилку с нанизанным на нее прозрачно оранжевым ломтем печерской семги, смотрел на Волкова поверх съехавших на кончик потного носа очков в ювелирной золотой оправе и силился понять, что хочет от него этот крикливый пострел, которого он где-то когда-то видел, но вспомнить не мог.
-Василий Сергеевич, мы только вчера подвели итоги социологического опроса по всем, кроме двух восточных, районам области. В связи с этим позвольте мне поздравить Вас – результат по Фрунзенскому району превзошел все ожидания – он лучший в области!
Тут уж понятно, стало не до семги. Андреев принял пас и повел мяч по правому краю к воротам.
- Дорогие друзья, - торжественно провозгласил он в разом установившейся тишине, - думаю, здесь сегодня собрались те, кто осознанно и искренне уже сделал свой выбор в пользу Василия Петровича Сорнякова. Не скрою, нас радуют такие результаты опроса. Но это не значит, что мы можем расслабиться. Напротив, чем ближе день выборов, тем острее становится политическая борьба. И мы, сторонники Сорнякова, должны сделать все возможное, а может быть и невозможное, для того, чтобы победить!
Мы знаем Василия Петровича не первый год. С ним нам очень повезло: мы почувствовали стабильность, экономика области пошла на подъем, власть начало разворачиваться лицом к людям. Лучшего кандидата на пост губернатора нашей области я не вижу. Мы идем по правильному пути, и другого пути, другой дороги у нас с вами нет!
Зал взорвался аплодисментами, но глава Фрунзенского района продолжил:
- Кто я, Василий Андреев, во что я верю … - тут он пошел шпарить по последней листовке, написанной от его имени в поддержку Сорнякова малохольным журналюгой Витюшей Тарабаевым, любившим с похмелья подпустить достоевщины в свои агитки.
Глава района цитировал тарабаевский опус проникновенно, как будто впервые себя увидел, и сам пытался осознать, кто же он собственно такой есть.
Пока он витийствовал, Сережа аккуратно обошел банкетный стол и приблизился к главе Фрунзенского района. И после того, как все радостно махнули по очередной рюмке и перешли к закуске, он, наконец, сказал:
- Василий Сергеевич, мне надо переговорить с Вами с глазу на глаз. У меня есть информация важная именно для Вас.
Андреев с минуту посмотрел на настойчивого парня, и, наконец, признал его: Сережа работал в его команде на прошлой избирательной кампании.
- Сергей Волков, - представился тот, понимая, что Андреев забыл его имя и фамилию.
- Да, Сережа, - обрадовался глава района, - я тебя помню. Если тема серьезная, пойдем ко мне в кабинет и все обсудим.
- Очень серьезная, - подтвердил Волков.
Василий Сергеевич повернулся к Караваеву, и попросил разрешения отлучиться на полчаса.
Вице-губернатор обжег злыми глазами Сережу, но поскольку его любовник Ахмед тоже подтянулся к центру событий, и, несмотря ни на что, явно пытался получить от понравившегося ему парнишки «счастья полного и желанного», - решил, что все складывается как нельзя лучше.
-Давай, давай, дело прежде всего, - замахал он руками, словно выталкивая Сережу с Андреевым из зала.
Андреев с Волковым поднялись на второй этаж. Кабинет главы считался в районе вторым чудом света после воскресшей как Феникс из пепла церкви. Но если церковь была у всех на виду, то в начальственном кабинете смогли побывать немногие. Поэтому рассказы об этом обиталище Андреева, передаваясь из уст в уста, обрастали невероятными подробностями и в силу этого гнули рейтинг районного начальника вниз.
Андреев, на правах хозяина, продемонстрировал Сергею присутственное место, комнату релаксации, сауну с душевой и оборудованную на основе самых крутых западных стандартов кухню. Здесь он извлек из двухдверного американского холодильника завернутые в целлофан бутерброды с икрой и белугой.
После чего глава района и менеджер избирательной кампании устроились в бордовых кожаных креслах у массивного стола красного дерева. Сережа разложил свои бумажки.
-Дело в том, что в ходе этого опроса мы ставили задачу выяснить, как воспринимает народ действующих руководителей и депутатов, и чья поддержка будет работать на повышение рейтинга Сорнякова. К сожалению, вынужден признать, что Вас знают, но не любят.
-Что-то я не понимаю, - недоуменно пробасил Андреев, идя к бару и доставая оттуда бутылку коньяка.
-Вот смотрите: рейтинг Вашей известности практически 100-процентный. Рейтинг популярности – только 15 процентов. Сказали, что точно не будут поддерживать Вас на предстоящих выборах главы района – 45 процентов Ваших потенциальных избирателей. А «вероятно не будут» - еще 30 процентов. Это диагноз. Вам не удастся выиграть следующие выборы. Несмотря ни на какой административный ресурс.
-Как же так, ведь ты говорил, что в нашем районе лучший результат?
-Думаю, что у Вас все четко, по-военному организовано. Оппозиция придушена. Ни Кустова, ни Зубова даже не слышно. Народ знает только Сорнякова. Но и Вас он знает, - осторожно добавил Волков, - и в своих оценках очень категоричен. Люди Вас, мягко говоря, не поддерживают.
-Ну, ты подумай, вот ведь сволочи, нах. Я церковь восстановил, школу отремонтировал, верхний розлив там заменил, вот спортзал, нах, спортзал …
Конечно, отставной полковник не упомянул про откат, полученный от строителей, и позволивший ему возвести над рекой, на месте сгоревшей в годы войны редкозубовской усадьбы, внушительный персональный особнячок.
Сокрушенно качая головой, Андреев откупорил дорогой французский коньяк. Тягучая жидкость забулькала в Сережиной рюмке, и тот замахал ручкой – хватит, хватит. Василий Сергеевич же налил себе полную, и одним глотком осушил, послав Хеннеси ХО в ненасытную луженую утробу.
Сережа грел коньяк в ладошках и интенсивно вдыхал в себя его аромат.
-Эмаль роскошных иномарок в их отражается глазах и льется в полутемных барах в бокалы бархатный коньяк – процитировал Сережа, посмеиваясь над самим собой, куплет из песни о голодных мальчиках, ищущих богатых спонсоров.
Надышавшись благородным напитком, он сделал, как предписывается, маленький глоток, подвигал коньяк во рту и только после этого проглотил, прислушиваясь к послевкусию. Хеннеси ХО закусывать не полагалось, но Лисенку хотелось копченой рыбки.
Василий Сергеевич, понятно, не обращал на него внимания, сконцентрировавшись на своей обиде.
-Бля, как волка ни корми, - резюмировал Андреев
-А у слона все равно больше, - быстро закончил за него Сережа.
Андреев переварил и заухал тяжелым сочным смехом.
Возвращаясь от Андреева, Сергей к столу уже не пошел, но, пробегая мимо открытых дверей зала – заглянул туда. Ахмед стоял рядом со своим хозяином, который, видимо уже успел нашептать ему немало гневных упреков и угроз. Но в его еще больше сузившихся от злобы глазах горела досада жадного крепкого волчонка, которому не дали всласть помять нежную лисью шерстку.
Сергей подумал, что Караваеву даже повезло. Грядущей ночью он получит все то, что восточный красавец накопил в душе, и не только в душе - для голубоглазого юноши. Напевая вполголоса «потому что нельзя, потому что нельзя, потому что нельзя быть на свете красивой такой» Лисенок устремился к выходу, где уже кучковался собирающийся отъезжать народ.
В вестибюле на колонне он заметил розовый листок бумаги. Листовка, украшенная перекрещенными серпом и молотом, называлась «Последний банкет». Похоже, коммунисты, которых не позвали на пьянку к Андрееву, подобно греческой богине Раздора с ее пресловутым яблоком, решили подбросить в праздничную бочку меда свою ложку дегтя. Небольшая, в половину стандартного листа прокламация, содержала отпечатанный на старом струйном принтере стихотворный текст, написанный в размере известной песни о поручике Голицыне и корнете Оболенском.
Полковник Андреев, от вас мы устали,
Сегодня шумит ваш последний банкет.
Хотим, чтоб на нарах, и вы вспоминали
Про девочек ваших, про ваш кабинет.
Ваш джип у подъезда огнями мигает,
Майор милицейский вам честь отдает,
Ларечник Шалаев покой охраняет
И в клювике деньги на водку несет.
Сережа осторожно потянул свежеприклееный листок и аккуратно, чтобы не порвать, отодрал листовку народных мстителей от облицованной камнем колонны. На соседних розовели такие же «яблочки». Волков подумал, что самодовольному Андрееву почитать «народную правду» будет даже полезно.
Толпа подхалимов вам гимны слагает,
И тянется к стопке на барском столе,
Но, словом недобрым народ вспоминает
И в городе нашем, и в каждом селе.
И честь офицера, и верность солдата
Давно уже пропил батяня-комбат.
Народ понимает, народ выбирает
Не вас выбирает, не ваших ребят.
Впрочем, разговор с Василием Сергеевичем убедил Сережу, что батяня-комбат не способен воспринимать критику и меняться в соответствии с пожеланиями общественности. Подобно всем русским начальникам он окружил себя подхалимами, которые ежечасно пели ему хвалу, так искренне убеждая Андреева в его непогрешимости и незаменимости, что тот довольно быстро во все это поверил.
- Ну и ладно, - решил про себя Волков: дальнейшая судьба Андреева мало его волновала. Хуже было другое: штабной водитель, с которым приехал во Фрунзенск Сережа, срочно повез какие-то бумаги и его не дождался. Но, слава Богу, место Лисенку нашлось.
Пришлось возвращаться в город в микроавтобусе с Лариской Перовой, крупной, самоуверенной, энергичной теткой из штаба Кукушкина, и двумя чиновниками из областного правительства. Все во Фрунзенске крепко выпили, отчего раскраснелись; глаза светились, тела потели.
Лариска солировала, сидя на переднем сиденье, поминутно оборачиваясь к остальным и по-мужски энергично жестикулируя.
Темой оживленного монолога Перовой стал директор фрунзенской птицефабрики Борис Степанович Колупаев. Народным говорком, шуточками-прибауточками, а также живым рассказом о разведении птицы по голландской технологии, а затем дегустацией готового продукта во всех видах под коньяк, птицевод Колупаев явно запал Лариске в душу.
- Мне рассказывали, что у него самые большие яйца во всей области. Машина прыгнула на какой-то неровности дороги, и у Лариски ключевое слово прозвучало интригующе: «я-ай-ца».
Машина затряслась от дружного мужского смеха.