- Слышь, Митька, а чтобы ты делал, если бы тебе на новый год вместо конфет мамка нашлась? - спрашивал Петька, разглаживая блестящий фантик. Конфета давно растворилась в желудке и на языке уже не было сладко, а фантик всё ещё хранил запах. Он ещё долго будет пахнуть сладкой конфетой. Даже летом, когда Петька достанет свою коллекцию фантиков и засунет нос в коробку, то желудок тут же сведёт тоской.
Петька тосковал. Тосковал не по конфетам, а по домашнему теплу, которого у него никогда не было, но он точно знал, что дом, это там, где мамка. Мама, это слово, как сладкая конфета, сводило желудок тоской.
У Петьки не было мамы. Вернее она у него была, как бы он появился на свет, но.. Но он подкидыш, как и все в этом детском доме.
- Открываю я дверь, чтобы помои вынести, а на пороге ты лежишь, - в сотый раз рассказывала тётя Вера историю Петькиного появления.
Он любил сидеть на кухне у тёти Веры и слушать эту историю. Петька её уже знал от и до, но всё равно, жуя ароматную краюху хлеба, спрашивал:
- А расскажи как я появился в детском доме?
И повариха тётя Вера, которая не одно поколение подкидышей пропустила через своё сердце, рассказывала снова и снова эту неприятную историю.
На дворе стоял серый промозглый ноябрь. Листья с деревьев облетели и всё чаще шёл моросящий дождь, делая всё вокруг грязным и склизким. Темнело быстро, а на заднем дворе вечно перегорала лампочка. Уж она и с электриком ругалась и директору жаловалась, а всё одно, дольше недели лампочка не горела. Прямо напасть с этим фонарём. Вот и приходилось с ручным фонариком вечером помои выносить.
Так и в тот день тётка Вера открыла входную дверь, а фонарь-то не горит.
- Ну что ты будешь делать, - проворчала она, доставая из кармана фонарик. А когда она его включила, то чуть ведро из рук не выронила. На пороге лежал сверток, из которого доносился еле слышный писк, а сверху сидела крыса.
- Ах ты ж тварь, - топнула ногой тётка Вера и направила луч фонаря на животное. Крыса медленно сползла со свертка и скрылась за мусорными баками.
Тётка Вера бросилась к свертку. В нём лежал младенец. Она прижала его к себе и побежала на кухню. Положив его на стол, развернула и закрыла рот рукой, чтобы не зарыдать в голос. Младенец был худым и измождённым.
- Теть Вер, ты ещё не ушла? - вошла в кухню дежурная воспитатель и ахнула, увидев на столе находку.
- Что делается, что делается на белом свете, - со слезами в голосе, говорила тётка Вера. - Не война же нынче, а дитё с голоду помирает. И как же таких матерей земля-то носит. А главное же положила на зданий двор, а там крысы. Понимаешь, крысы. А оставь я помои до утра, то что с ним могло быть. Что делается, что делается на белом свете.
Потом они вызвали скорую помощь и Петьку долго выхаживали. Естественно, того, кто подкинул младенца, не нашли, а Петьку определили в дом малютки. А через некоторое время вернули в детский дом, в который его и подбросили.
Тётка Вера рассказывала Петьке эту историю, опустив подробности про крыс, да про его смертельную худобу, а у самой всякий раз сжималось сердце, глядя на этого вечно голодного и худого мальчугана. Выходить-то его выходили, а избавить от чувства голода не избавили. Поэтому он был особенно ей дорог и лишняя порция еды оставлялась для него.
- Ешь, ешь, проглот ты наш, - приговаривала тётка Вера, когда Петька тайком приходил к ней в кухню.
Они оба понимали, что для него это опасно. Прознают другие ребята - побьют. Но Петька не мог совладать с голодной тоской, живущей в его желудке, а тётка Вера не могла забыть крысу, сидящую на свертке. Она до сих пор выходила на задний двор, молясь про себя, чтобы на пороге никто не лежал.
- Мамка? - спросил задумчиво Митька. Он почесал затылок, посмотрел в окно, развернул смятый в кулаке фантик. - Не, лучше конфеты. Кто его знает какая эта мамка будет, а конфеты сладкие.
И в глубине души Петька был с ним согласен, что конфеты всегда бывают сладкими. Но всё же, когда есть мамка, тогда и конфет вдоволь. Поэтому он каждый новый год загадывал себе мамку и верил, что однажды она придет и тоска в желудке наконец-то его покинет.