Ахриман - властитель тьмы. Глава девятая (Гульсифат Шахиди) / Проза.ру

            Папа Нариман

   «Моё слово - закон!» - любил повторять отец. С самого детства я вздрагивал, слыша эту фразу. Отец держал всех в подчинении и только за его спиной, а не рядом, позволял ходить нам. Никого в семье не подпускал к себе близко и одним взглядом наводил страх. Когда он оставался дома, всем было как-то неуютно.
   Мы называли его между собой «кани химча?» - где мой прутик? Он наказывал нас за любую провинность. Срывал толстый стебель лигустры, очищал от листьев и из ветки получалась «хорошая» плётка. Случалось это редко, но метко, ведь отец много работал и дома появлялся поздно вечером. Можно было и стерпеть.
   Когда родилась наша сестричка Нилуфар, папа Нариман, вроде бы, смягчился. Он изредка брал её на руки, и мама тихо радовалась, что дочка пробуждает в нём добрые чувства. Но малышка взрослела и на ней тоже останавливался строгий взгляд отца, а в разговоре появлялся приказной тон.
   Я долго не мог осмыслить, почему папу за спиной называли Ахриманом. Получалось, что на улице о нём знают больше, чем дома? В нашем окружении маму очень любили и ничего не говорили при ней. Многого из похождений мужа она не знала, а, если и догадывалась, делала вид, что не в курсе. Никогда не выясняла отношений. Я не помню, чтобы мама ревновала отца. Иногда по утрам я видел её заплаканной, но она с улыбкой говорила, что в глаза попала мыльная вода при умывании.
   Наш папа Нариман, по рассказам бабушки, был любимцем всей семьи. Она разрешала наследнику всё. Старшая сестра Майрам ревновала его к родителям и стремилась подчинить себе. Гоняла братишку, изводя придирками. А родители любили Наримана за его мягкосердечность, за прилежность в учёбе и сметливый ум. Глава семьи Абдулло Курбони гордился сыном и возлагал на него большие надежды. По утрам они вместе делали пробежку, в свободное время засиживались за шахматной доской. читали и обсуждали книги.
   Но мама Салима называла сына не иначе, как «мой эмир». Она внушала, что он самый благородный и красивый и никто из окружающих не может с ним сравниться. Дома не позволяла Нариману делать тяжёлую работу и звала на помощь соседских парней, которые смеялись над сверстником-белоручкой. Абдулло пытался вразумить жену, чтобы она не воспитывала из сына неженку. Старался приучить Наримана к хозяйственным делам: изредка они вместе работали во дворе под сокрушённые охи и вздохи следящей на ними Салимы.
   Я больше всех из детей наблюдал за отношениями родителей и никак не мог понять, почему отец решил жениться на маме. Никогда не замечал в его разговоре, взгляде, поступках хоть маленькую толику привязанности к жене. Он был ХОЗЯИН!
   Помню, родителей позвали на свадьбу моей двоюродной сестры Симин, которую тётя Сайрам называла «несравненной». Папа Нариман с утра уже был в столице, а мы с мамой решили из Зарнисора поехать вдвоём. Я нарезал огромный букет белых лилий. Мама грустно улыбнулась и посетовала на то, что нашей Нилуфар на свадьбе не будет - свекровь не пустила.
   В душанбинском ресторане у входа в банкетный зал нас никто не встречал. Мы с мамой направились к столу, стоящему на возвышении, где сидел весёлый и раскрасневшийся от выпивки отец. Но нас остановила появившаяся вдруг тётя Сайрам: показала на места за столом, стоящим у самой двери, и усадила нас с незнакомыми людьми. Мама хотела было уйти со свадьбы, но посмотрела на меня и смирилась.
   - Там, – показывая на парадный стол, громко бросила тётя Сайрам, - места только для членов семьи Курбони!
   - Ради Бога, - спокойно ответила мама. – Если в твоей семье ты одна Курбони, то нас - шестеро.
   - Тётя Сайрам, почему мы не за одним столом с папой? – удивлённо спросил я.
   - Потому что я хозяйка свадьбы и решаю, кого и где посадить.
   – Ладно, сам спрошу у него, - возразил я и направился к главному столу.
   Отец увидел меня и поинтересовался, почему сын один. Я ответил, что маму к нему не пускает тётя Сайрам. Отец засмеялся и велел привести свою половину.
Пока мы шли к его столу, тётя Майрам усадила кругом своих подруг с мужьями. Рядом с отцом остался лишь один свободный стул, и я подвёл туда маму, сказав, что буду рядом - с кузеном Ромином и его друзьями.
   - Хорошо, Озар.
   Зазвучала музыка и я пригласил маму на танец. Она застеснялась, но я настоял.
   - Хорошо, что ты меня увёл из-за стола, - шепнула мне мама. - Я сидела там с семьёй Курбони, как чужая. На меня никто и внимания не обратил, все заняты своими разговорами.
   - Потанцуем, а потом скажем отцу, что сядем вместе. Там есть место, - успокоил я маму.
   Вскоре вокруг нас послышались возгласы восхищения - мама моя очень красиво и нежно танцевала. Со всех сторон зала стали подходить гости -бывшие её ученики и бурно аплодировали.
   Вдруг рядом появились подвыпившие тёти Майрам и Сайрам и стали так вульгарно отплясывать, что мама аж покраснела. Мы пошли к отцу. Он не заметил нас и с игривым выражением лица разговаривал с одной из весёлых подруг тёти Сайрам. Её мужа не было за столом. Вдруг мама резко повернулась и потянула меня за собой к выходу из зала. Я ничего не понял.
   - Хочу домой, Озар. Давай уедем!
   - Но я должен предупредить отца. Вы же знаете его.
   - Лучше не ходи к нему.
   - Не могу понять, что случилось?
   - Ничего, мой родной, всё нормально.
   Тут подбежала тётя Майрам и ехидно улыбаясь спросила:
   - Куда это вы собрались?
   - Нам далеко ехать, поэтому мы решили уйти пораньше, - ответила мама.
   - А мне показалось, что вы чем-то расстроены? - с притворной заботливостью допытывалась тётя. Но её прервали мамины бывшие ученики. Окружив свою муаллиму, стали спрашивать о здоровье, с большим уважением вспоминали о её уроках. Тётя отвернулась и ушла. Ей, видимо, не понравились эти разговоры.
   Мама оживилась, но сказала, что на свадьбе шумно и лучше встретиться в Зарнисоре у нас во дворе и вдоволь повспоминать школьные годы. Ученики уговорили её хотя бы несколько минут посидеть с ними.
   Я пошёл к отцу предупредить, что мы уезжаем. И не поверил своим глазам: он сидел в окружении откровенно льнувших к нему женщин. А обе мои тёти, громко смеясь, вслух подсчитывали, сколько времени их брат Нариман целует каждую. Мне стало не по себе. Я отвернулся и поспешил к маме. Мы уехали…
   По дороге домой я тихонько поглаживал мамину руку, думая о том, как оскорбительно было для неё разгульное поведение отца. Удивился, что даже в такие тяжкие минуты она пожалела не себя, а меня. Тревожилась, чтобы я прилюдно не осудил отца за непристойность.
   Мы не обсуждали с ней увиденное на свадьбе. «Меч мести может коснуться и тебя» мысленно вспомнил я восточную пословицу и вздохнул невольно. А мама, словно угадав мои думы, грустно произнесла:
   - Тот, кто обижает людей, столько же обид принесёт и своим детям, всем, кого любит. Бумеранг всегда возвращается к пославшему его...
   И правда. Семейная жизнь Симин даже год не продлилась - муж бросил её. Свёкор со свекровью даже не прописали невестку в своём доме и пришлось Симин возвращаться к родителям. В два года у ребёнка обнаружили аутизм. Моя кузина стала встречаться с женатым многодетным мужчиной. Поломала ему жизнь, но, когда тот остался без денег, бросила его. И я вспомнил пророческие слова мамы о бумеранге.
После случившегося на свадьбе я всё же спросил отца, почему он унизил маму своим поведением. Он колюче взглянул на меня, словно удивляясь смелости подобного «допроса» и самодовольно усмехнулся:
   - Пьяный был, вот женщины на мне и повисли. Хотя на меня и трезвого всегда есть спрос. Я мужчина! Мне нужны внимание и ласка, а твоя мама холодная, как зимняя стужа.
   - А разве маме не нужны внимание, ласка и нежность? - возразил я. — Но с ней вы бесчувственный и грубый. Какая женщина это стерпит? Есть хорошая пословица - одной рукой не похлопаешь.
   - Ты доцентом кафедры длинного языка и литературы стал? — съязвил отец. - Смеешь меня учить? Но я не твой студент! И не намерен держать пред тобой экзамен, понял?
   И в гневе вышел, хлопнув дверью. А я вздрогнул, подумав, что он может выместить злобу на маме.
   Дома он мог заткнуть нам рты, но обманутые мужья не молчали. Слухи об «аморалке» дошли до высшего начальства и отца перестали продвигать по служебной лестнице, да и доверие к нему пошатнулось.
   А отец считал, что ещё не всё потеряно и продолжал «прожигать жизнь». Женщины липли к нему, как мухи, пока были деньги. Но когда понимали, что от Наримана уже пользы нет, бросали. Отец к такому не привык. Думал, он красив и здоров - за это его любят. Но таких «Дон Жуанов», да ещё моложе и богаче вокруг было много, вот и менялись приоритеты.
   Отец с годами становился всё более жёстким и непредсказуемым. Нервозность и постоянная нетрезвость стёрли с его лица былую привлекательность. Исчезли щеголеватость и галантность. Даже гордая походка отца изменилась, казалось, что он ростом стал ниже.В неудачах своих он, конечно же, винил жену. Я понял, что отец никого кроме себя не любил. И даже от бабушки Салимы отделывался деньгами. Сестёр иногда слушал и охотно участвовал в их интригах. При этом всех женщин считал не людьми, а особями. Откуда у него это? Из-за того, что они были доступными? От постоянных загулов на стороне и вседозволенности? Видимо, благодаря бабушке, в душе его поселился червь самовлюблённости и постоянно поедал его …
   Смерть жены Садбарг напомнила, что не всё вечно под луной. Однако на сороковой день после маминых поминок отец привёл домой новую жену — вальяжную и самоуверенную молодуху Назримо. Я перестал бывать дома. Новая «хозяйка» вела себя неадекватно: то строила мне глазки, то лезла обниматься «по-родственному».
Назримо быстро довела отца до инсульта, забрала все ценности из дома и оставила больного одного. Сколько пролежал мой отец в таком состоянии – не знаю. Предчувствуя неладное, я целый день звонил домой, но никто не отвечал. Примчался на такси и схватился за голову от ужаса: отец лежал на полу голым у кровати, весь синий. Я вызвал «скорую» и увёз его в больницу. Бабушка Салима, узнав об этом, слегла.
   Две недели папу Наримана держали на аппаратах, а как стало чуть легче, он попросился домой. Вернулся совсем другим. Наша верная соседушка Анора-кайвону пришла проведать отца и не узнала его постаревшего, с потухшими глазами и беспомощного. Левая сторона осталась неподвижная и отец еле-еле произносил слова.
   Тёти Майрам и Сайрам тут же привезли в наш дом больную бабушку Салиму. Растолковали мне, что в Душанбе за ней ухаживать некому, все на работе. А ещё передали последнее желание бабушки - быть похороненной в Зарнисоре рядом с сыном Нариманом, хотя на душанбинском кладбище для неё было место у могилы мужа Абдулло Курбони.
   Поместили бабушку Салиму в маминой спальне и через открытую дверь она переговаривалась с сыном Нариманом. Ноги у неё отказали и пришлось возить болезную в инвалидном кресле. Я не мог оставить работу в Душанбе и своих студентов в университете. Посоветовался по телефону с братьями, и мы решили нанять сиделку, чтобы смотрела за отцом и бабушкой. Анвар присылал деньги на сиделку, лекарства, массажиста.
   Но бабушке Салиме ничего не помогло-она тихо скончалась во сне. Заниматься погребальными делами пришлось мне. Больно было смотреть на отца: он не мог даже пойти на кладбище, и у гроба произнёс лишь две фразы:
   - Простите меня, мама! Скоро и я за вами уйду...
   Похоронили бабушку рядом с Нилуфар. Тёти Майрам и Сайрам проводили мать в последний путь и уехали. Они были обижены, что по завещанию она оставила всё имущество трём внукам – Ховару, Анвару и Озару.
   Папа Нариман после ухода бабушки Салимы из жизни будто потерял себя. Лежал, отвернув лицо к стене, и не говорил ни слова. Сиделка отчаялась вывести его из этого состояния и сказала мне при встрече, что больному нужна семья: дети и внуки вдохнут жизнь в этот опустевший дом. Врачи подтвердили, что наш отец вряд ли протянет полгода.
   Я написал братьям. Они вначале не хотели приезжать, но потом решили простить отца. Приехали семьями в начале лета. У Ховара с Верой уже начались школьные каникулы и больше всех приезду в Зарнисор радовался их сын Данияр - рыжий и кудрявый, очень похожий на нашу Нилуфар. Данияр тут же сообщил деду Нариману, что в Гатчине одноклассники зовут его на русский лад Данилой, а соседка по парте Света ласково называет Данилкой. И что скоро у мамы Веры родится ещё ребёночек, но пока неизвестно кто будет - братик или сестричка.
   Дети Анвара и Заррины - дочка Махбуба и сын-малыш Мухсин, вопреки опасениям, не испугались больного деда, а дружно подошли к кровати, чтоб обнять его. А когда тот от радости заплакал, Махбуба вынула из кармашка платья вышитый платочек и стала вытирать с лица дедушки слёзы, шепча ласковые успокоительные слова. У меня комок застрял в горле от волнения и радости.
   Наш дом ожил. Заррина с Верой хлопотали на кухне, готовили вкусные и полезные блюда, Анвар и Ховар помогали отцу умываться и переодеваться, шутками сглаживая неловкость этих болезненных для его самолюбия процедур. По очереди вывозили в кресле-каталке в сад и о чём-то беседовали. Внуки мчались к деду с рисунками, просили ответить на разные вопросы, пели и танцевали перед ним. Данияр-Данилка с притопом - прихлопом и вприсядку лихо отплясывал «Калинку», а Махбуба под звуки популярной эстрадной песни «Эй, Санам!» изящно кружилась как восточная принцесса. На ночь старший по статусу внук Данияр со всей серьёзностью читал деду сказки.
   - Вот это счастье, - со слезами на глазах повторял наш отец.
   Как-то утром он проснулся рано и сказал, что видел сон: мама просила провести семейный праздник и пригласить мою невесту Гульбахор. Мы с радостью занялись организацией застолья. Из Душанбе приехали родители моей любимой, познакомились со всеми. Позвали соседей, коллег мамы из школы, а тётушка Анора порадовала всех вкусными блюдами. Впервые за столько лет в доме звучала музыка.
Отец стал постоянно вспоминать свою Садбарг.
   - Ваша мама была самой лучшей! Ну почему я её не уберёг? — сокрушённо повторял он.
   Что мы могли ему ответить?
   У Ховара и Анвара кончились отпуска, и они не могли оставаться дольше. Зато невестки с детьми решили побыть у нас до конца лета.
   Отец очень подружился с Верой. Она и не вспоминала ту первую встречу, когда отец открыто высказался против женитьбы Ховара. Теперь же свёкор и невестка душевно беседовали часами. Как-то раз и я подсел рядом с Верой у кровати отца. Он взглядом поблагодарил меня, желая, чтобы и я услышал его откровения.
- Вера, ты очень добрый, благородный и милосердный человек. Скажи, может ли Бог простить меня? Я ведь, по его канонам, великий грешник. Про меня говорили, что муж я никакой, и отец так себе. Зато любовник прекрасный. Значит я по уши утонул в болоте греха? – спрашивал отец.
   Вера легонько массировала малоподвижную левую руку отца и старалась утешить его:
   - Самый большой грех – это когда не боишься совершать его. Когда не боишься кары небесной. Вы уже пришли к покаянию, значит осознали неправедность жизни. Надо молиться и просить Бога и людей о прощении. У всех обиженных и загубленных вами - живых и мёртвых. Молитва — это плач нашей души и её услышат все, кому она предназначена, я в это верю.
   - И мне хотелось бы верить… Моя любимая Садбарг, родная кровиночка Нилуфар, они жертвы моего жестокого нрава, гнёта и насилия, - со слезами и дрожью в голосе отвечал отец. - Я очень виноват перед ними и перед сыновьями. Единственное, что я прошу у Бога – чтобы он позволил мне встретиться на небесах с моими любимыми.
   - Обязательно встретитесь. Они всё видят с небушка и давно вас простили.
   - Ну, а ты меня простила?
   - Главное, пусть Бог простит. Все мы люди – грешные. А сыновья у вас прекрасные! Не оставили вас. Это воспитание мамы Садбарг. Никогда не забуду её прекрасную душу, наполненную любовью.
   - Озар, - обратился отец ко мне, - знаю, ты самый главный свидетель моих недостойных поступков в отношении твоей мамы Садбарг. Я оглядываюсь теперь на свою жизнь и не понимаю, как стал таким монстром. Примером для меня всегда был отец - Абдулло Курбони с его благородством, великодушием и жизнелюбием. Я любил его и старался быть таким же. Говорят, сын ищет жену, похожую на свою мать. Так вот я не хотел этого! Моя мама Салима - властная и самолюбивая сделала отца подкаблучником. А он, похоже втайне сознавая это, уже на смертном одре выбрал мне в жёны лучшую из лучших - образованную, светлую, милосердную Садбарг. Она принесла в наш семейный дом радость, любовь, всепрощение. Растворилась в вас-четырёх детях. Я не оценил этого. Знал, что моя мать и сёстры тиранили Садбарг, потому что не могли простить ей прекрасных человеческих качеств, которых у них не было. И сам я творил недостойное…
   Отец плакал, и мы с Верой искренне жалели и утешали его в этом горьком раскаянии.
   В самом конце лета отец стал слабеть. Врачи тоже подтвердили, что жизнь его угасает. И я вызвал братьев. Папа Нариман попросил похоронить его между женой Садбарг и дочкой Нилуфар. Сказал, что дом, который он построил здесь в Зарнисоре, не стал местом объединения и любви. И выразил надежду увидеться с родными в небесном доме - в ином мире.
Нас поразили последние слова отца:
- Теперь понял, почему люди называли меня Ахриманом… Сколько зла, горя и печали я принёс в этот мир. Но я каюсь. Простите меня, мои дорогие Ховар, Анвар и Озар. Нелегко мне придётся на том свете. Прошу прощения и у вас, дорогие мои невестки и внуки. А тебя Озар, за себя и за маму благословляю с Гульбахор.
   Конечно, это было позднее раскаяние. Но мы отпустили его с миром...
   Теперь отец навсегда соединился с женой и дочерью, а рядом могилы тётушки Парвин и бабушки Салимы. Мы сыновья огородили это место. Получился семейный склеп. Может быть, там душа отца найдёт успокоение…

   Продолжение следует...