В последней пьесе Антона Павловича Чехова, которую он назвал белоснежно-трогательно «Вишневый сад», тема любви — главная, не заметить это нельзя. Любви в широком смысле: к России, к родным местам, к дому, взаимную: женщин и мужчин, и - к высокому и светлому, подобному цветущему вишнёвому саду.
И главная героиня этой пьесы, конечно, тоже Любовь, потерявшая дорогу к звездам ещё молодая помещица Любовь Андреевна Раневская, которую любовь не осчастливила, и которая от бед и дурных воспоминаний уехала из России. И фамилия у неё по мужу, скорее, не от слова «ранняя», а от «раненая». А девичья — Гаева — от «сор в зерновом хлебе» (В.Даль), и от погонять, гнать. А Андреевна она - как напоминание о дворянском происхождении. В древней Греции Андреями называли отпрысков благородных семей. И назвал её так Чехов, думаю, осознанно.
И предопределил как Еве страдать от мужчин. Быть беглянкой. Но о ней так много написано, что повторяться не стоит.
Поддающаяся страстям, она и до Франции была «порочна». «Сорила деньгами без удержу» (комментарий А.П.Чехова), «вела себя нельзя сказать, чтобы очень добродетельно». И, конечно, через пять лет лучше не стала.
Получив деньги, помчалась «курьерским поездом» опять в Париж со своим лакеем, не взяв в помощницы хозяйственную заботливую и верную ей приёмную дочь Варю, забыв о судьбе юной дочки, её гувернантки, старого дворецкого и прочих.
«Такую может угомонить только смерть» - комментировал Чехов.
А.П.Чехов - не обычный писатель. Он никогда не делил мир упрощённо на чёрное и белое, не рисовал отчётливо распознаваемыми красками. Он как раз и интересен читателям и интерпретаторам-режиссёрам недосказанным, не «разжёванным», но сулящим раскрытие героев и мыслей в зависимости от воображения и уровня культуры вникающего в текст.
Недавно увидел по телевидению, как поют песню «Ромашки спрятались» семь девушек из «Сопрано» . Каждая выражает лицом и телом разные чувства. Понятно — поставлена задача на разнообразие. Но тем не менее, оттенки восприятия и сопереживания у исполнительниц заметно отличаются. И с восприятием чеховских текстов то же. Ощущения и отражения от них у всех разные. Как и понимание любви.
Чехов отчётливо представлял себе Раневскую, особенности её натуры, но он не был бы Чеховым, если бы всё это показал. Создав её романтичную (можно расписать подробнее предположения о ней и нарисовать вариант её психологического портрета, но это - тема отдельного рассказа), он не случайно отправил её не в Петербург, Москву, Харьков, Киев или Сумы, а в Париж — город женской мечты.
Но о любовных чувствах и страстях Раневской, как и о её парижской жизни, сведений в пьесе почти нет. Живой отпечаток натуры хозяйки - один только лакей Яков, которого, молодого парня из дворовых крепостных, не наученного быть слугой, она увезла в другой мир. Многое ему позволяла и на пять лет окунула с головой в свой быт.
Но теперь о некоторых деталях. От чеховского понятия «ружья на сцене», которое должно выстрелить, обратим внимание на, казалось бы, незначительный персонаж - лакея Яшу. Думаю, ввел он его — сформировавшегося в парижском окружении хозяйки молодого мужчину, Яшу, не случайно, явно не для того, чтобы разнообразить тему любви отношениями Яши и Дуняши, и не для раскрытия образа лакея, а для более глубокого понимания «раневских».
И звала его барыня не Яков, а ласково и интимно Яша. А он, неприятный, хамоватый, циничный, неблагодарный, с массой отрицательных черт, даже не эконом, не секретарь, не повар, не горничная, не камеристка, а просто лакей. А лакеи уже тогда среди средних помещиков и купцов становились редкостью. Чаще в прислуги брали одну горничную и загружали её всей работой по дому.
И лакеи (а это слово у Чехова с особой значимостью — лакей! - выражает его неприязнь и к лакейству, и к Яше, и к хозяйке) обычно служили только баринам, были у них вроде армейских денщиков. И уж никак не заменяли камеристок одиноким дамам. Марина Влади в своей книге про вишнёвый сад назвала его камердинером (а это мужской слуга!) Нелепость!
Наверно, подобное даже в Париже выглядело предосудительно.
И в Англии. Из записок девятнадцатого века одной англичанки: «Английские светские дамы, выбирая лакея, смотрят не на то. Часто их интересует рост, фигура, форма икр, но не рабочие качества. Конечно, при таком подходе нельзя было избежать романов между лакеями и их хозяйками».
Вот и у М.Ю.Лермонтова подмечено похожее про Россию в отрывке из "Нравственной поэмы «Сашка".
«Но иногда какой-нибудь лакей,
Усердный, честный, верный, осторожный,
Имея вход к владычице своей
Во всякий час, с покорностью возможной,
В уютной спальне заменяет ей
Служанку, то есть греет одеяло,
Подушки, руки, ноги… Разве мало
Под мраком ночи делается дел,
Которых знать и чорт бы не хотел,
И если бы хоть раз он был свидетель,
Как сладко спит седая добродетель».
Может, кто-то сочтёт мои размышления непристойными. Но я не Антон Павлович, я не завишу от общественного мнения и могу открыто выразить свои предположения.
Случаи с такими «яшами», вероятно, были не единичны…
Эта пьеса получилась откровеннее и тоньше предыдущих. Последняя же! С обречённым, как и он сам, вишнёвым садом. И с не спасающей любовью.
У Чехова интимная любовь (самая яркая, сильная и чувственная) и как её пик - влюблённость, не делает человека счастливее. От неё радость короткая. Это заблуждение в поисках счастья, подобное надежде увидеть небо в алмазах.
Антон Павлович как доктор и чуткая натура осознавал близость своего ухода, был трезвым реалистом, и эта история с Раневской и ее окружением не была ему симпатична. Но зрителю нужно было душещипательное и трагическое. Как комедия пьеса не воспринималась.
И казалось бы, что тут комедийного? Столько грусти и неосуществимых мечтаний!
А почему бы не предположить такое: он сам, создав эту пьесу, смеялся и над зрителями и читателями, представляя их утирающими слёзы умиления над белой вишневой мечтой, сочувствующими Любови Андреевне и горюющими от стуков топора в финале. И это не выглядит фантастично. Это типично по-чеховски. В смешном виде людей лучше видно.
Ведь жизнь, невесёлая, специфически оголённая, и есть комедия. Пример - «Комедия» Данте, названная Боккаччо из-за мастерства и темы «божественной». Читая её, за живот не схватишься. А истории Чарли Чаплина?
И назвал Чехов «Вишнёвый сад» комедией. Чтобы смеялись, а не слезились, обвиняя автора в разведении печалей.
Не единожды побывавший за границей, проехавший Россию с запада до Сахалина, медик, познавший физические и психические человеческие глубины, он не был пессимистом и нытиком, как представляют его себе некоторые не сведующие в его жизни люди.
Он был борцом с нуждой, болезнями и с нелюбовью, которая возникла у него от познания жизни. И насмешником.
Говорят, что свою последнюю пьесу он посвятил жене, специально для неё написал, заняв место единственного, первого, а он явно надеялся и массового будущего читателя и зрителя новой, эрудированной, понимающей его аудитории.
И наверное, оглядываясь назад, в последние часы бытия, с завершающим глотком шампанского улыбался бесконечной комедии жизни .