Эпиграф:
"У нас - русских, две родины: наша Русь и Европа», Достоевский 1876г.
_______________
Итог наполеоноаских воен для России по Ф. Достоевскому:
Свою точку зрения высказала исследователя, который знает о Достоевском буквально все, - писатель и филолог Людмила Сараскина.
Федор Достоевский накануне эпохи Александра III,
Россия и Европа - лейтмотив публицистики Достоевского на протяжении двадцати его последних лет, насыщавшей полемические диалоги его романов. Достоевский-почвенник надеялся примирить противоречия России и Европы, мечтал о синтезе родной почвы и западной культуры.
Пушкин не пророчил,а провидел истинную причину всегдашней нелюбви Европы к России - она и в XX веке сделает с европейским нашествием то же самое, что сделала в веке 19-м.
Достоевский продолжает мысль поэта: "Европа нас постоянно не любит, терпеть даже нас не может. Мы никогда в Европе не возбуждали симпатии, и она, если можно было, всегда с охотою на нас ополчалась. Она не могла не признать только одного: нашу силу...".
Начало 1860-х - время возвращения в европейскую Россию после сибирской каторги и ссылки - Достоевский воспринимает еще и как финал Петровских реформ.
"Дальше нельзя идти, да и некуда: нет дороги; она вся пройдена... Когда-то мы сами укоряли себя за неспособность к европеизму. Теперь мы думаем иначе. Мы знаем теперь, что мы и не можем быть европейцами, что мы не в состоянии втиснуть себя в одну из западных форм жизни".
Русские убедились, наконец, считал Достоевский, что они тоже отдельная национальность, в высшей степени самобытная, и вернулись на родную почву не побежденными. "Недаром же мы говорили на всех языках, понимали все цивилизации, сочувствовали интересам каждого европейского народа, понимали смысл и разумность явлений, совершенно нам чуждых".
"У нас - русских, - писал Достоевский в "Дневнике писателя за 1876 год", - две родины: наша Русь и Европа... Против этого спорить не нужно. Величайшее из величайших назначений, уже сознанных Русскими в своем будущем, есть назначение общечеловеческое, есть общеслужение человечеству, - не России только, не общеславянству только, но всечеловечеству".
"Всякий европейский поэт, мыслитель, филантроп, кроме земли своей, из всего мира, наиболее и наироднее бывает понят и принят всегда в России. Шекспир, Байрон, Вальтер Скотт, Диккенс - роднее и понятнее русским, чем, например, немцам... Это русское отношение к всемирной литературе есть явление, почти не повторявшееся в других народах".
Достоевский множество раз горько сетовал на то, что Европа Россию не принимает и не любит. Это горечь была особенно сильной в разгар русско-турецкой кампании. Благородная цель войны, провозглашенная Россией, казалась Европе столь невероятной, что воспринималась, как варварство "отставшей, зверской и непросвещенной" нации, способной лишь на низость и глупость. "Взгляните, кто нас любит в Европе теперь особенно? Даже друзья наши, отъявленные, форменные, так сказать, друзья, и те откровенно объявляют, что рады нашим неудачам. Поражение русских милее им собственных ихних побед, веселит их, льстит им. В случае же удач наших эти друзья давно уже согласились между собою употребить все силы, чтоб из удач России извлечь себе выгод еще больше, чем извлечет их для себя сама Россия...".
Достоевский вынужден признать: весь девятнадцатый век русских европейцев преследовала лакейская боязнь и постыдный страх прослыть в Европе азиатскими варварами. Во имя этого стыда и страха были допущены колоссальные ошибки, за которые русские поплатились утратой духовной самостоятельности. Неудачная европейская политика России вызвала у Европы еще большую неприязнь к ней. "И чего-чего мы не делали, чтоб Европа признала нас за своих, за европейцев, за одних только европейцев, а не за татар. Мы лезли к Европе поминутно и неустанно, сами напрашивались во все ее дела и делишки. Мы то пугали ее силой, посылали туда наши армии "спасать царей", то склонялись опять перед нею, как не надо бы было, и уверяли ее, что мы созданы лишь, чтоб служить Европе и сделать ее счастливою".
Гений или сумасшедший: кто разгадает загадку Достоевского?
Однако всякая попытка "осчастливить" Европу, освободив ее от очередного деспота и узурпатора, почему-то, никому не приносила политического счастья. Так случилось даже и с освобождением Европы от Наполеона, от его, по Пушкину, "наглой воли": "Все эти освобожденные нами народы, тотчас же, еще и не добив Наполеона, стали смотреть на нас с самым ярким недоброжелательством и с злейшими подозрениями. На конгрессах они тотчас против нас соединились вместе сплошной стеной и захватили себе всё, а нам не только не оставили ничего, но еще с нас же взяли обязательства, правда, добровольные, но весьма нам убыточные, как и оказалось впоследствии. Затем, несмотря на полученный урок, - что делали мы во все остальные годы столетия и даже доныне?".
Спустя полвека после Пушкина, Достоевский видит все те же причины европейской подозрительности и недоброжелательства. Подводя предварительные итоги русско-европейским отношениям, он признает русское поражение в европейской политике. "Кончилось тем, что теперь всякий в Европе... держит у себя за пазухой припасенный на нас камень и ждет только первого столкновения. Вот что мы выиграли в Европе, столь ей служа?-- Одну ее ненависть!".
---------------
Это наследство является одной из причин русофобии в Европе и самой России
до сих пор:
«Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды чистый лик увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел...»,
А.Пушкин.
-------
О многом говорит свидетельство поляка: Немцы отнимут наши земли, а русские--душу. То есть, гордый дух шляхтича оскорблен несокрушимой мощью русского духа,
вызывающим ненависть и страх перед непредсказуемостью политики России.
----------
РЕЗЮМЕ:
НЕ ВЛАДЕЯ МЕХАНИЗМОМ НЕСОВМЕСТИМОСТИ ментальности РОССИИ И ЗАПАДА,
мы обязаны констатировать исторический антагонизм: запад имеет волчью суть бить лежачего, но Россия уважает все народы. Поэтому, компромисс невозможен априори.