Крамской. Некрасов в период последних песен

Геннадий Мартынов
     Зал художника Крамского в Третьяковке. Я много раз бывал в нём. И не один. Каждый раз я вел за собой очередную группу из Франции. Это экскурсия. Мы не прошли ещё и половины залов нашего маршрута. Уже кто-то и притомился. и  сразу же усаживается на скамеечку в середине зала. Для наших гостей всё то , что они ни увидят в нашем музее национальной живописи, это впервые в жизни. Но не надо думать, что это только упрощает мою задачу приобщить иностранцев к тому, что мы все в основном знаем с детства. Говорить надо просто, но имея ввиду, что имеешь дело со взрослыми людьми.  Может быть кому-то это и покажется легко, но на самом деле это очень трудно.
 
     В  этом зале на иностранцев  со всех сторон смотрят лица совершенно  незнакомых им людей. Мы их знаем, а они нет. Они приехали к нам из другого мира, с другим историческим сознанием и с другими ценностными понятиями. Или почти с другими. Правда один портрет они могут и узнать. Это такой бородатый  мужчина крепкого сложения с взглядом, пронзающим насквозь. Это Лев Толстой, уж как особенно во Франции  известный по понятной причине.
 
    У меня мало времени и потому я не могу растекаться по древу у каждого портрета. Но к одному портрету я их непременно подведу.  Портрет дамы неописуемой красоты, сидящей в пролетке, которая едет по Аничковому мосту Невского проспекта. Она смотрит на нас слегка свысока и в глазах её читается легкий  вызов и чуточку презрения.  Они ,  конечно,  не знают эту даму. Да и ничего  удивительного. Потому как и у нас её никто не знает. Хотя её изображение где только не присутствует, и где мы её только не увидим. Даже на коробках шоколадных конфект. 

   Художник так и не сказал, кого он изобразил. Она так и останется навек «Неизвестная». Пусть! Но она поражает всех обликом редкой притягательной красоты. И французов тоже. И на этом всё. После мы идём в следующий зал. А можно было бы задержаться  и поговорить ещё об одном портрете. На картине  видим  человека, изображение которого не сразу бросается в глаза. Он расположен на стене напротив слева вверху.

      Это тоже портрет, но какой-то странный. Человек  полулежит на диване, оперевшись спиной о подушки.  Тело его прикрыто одеялом. Он слаб и по всей видимости болен. Но взгляд ясен и сосредоточен. Хотя этот взгляд  скорее сосредоточен на себе, на своих внутренних переживаниях. Чувствуется напряженная неутомимая работа мысли. Это поэт Некрасов. Он проживает последние дни своего существования на Земле. И перед его внутренним  взором проходит вся прожитая жизнь. Очень не простая жизнь, не бедная событиями и переживаниями. Это период его «последних песен». Так названа вся картина.

                *****
 А я вспоминаю, как я сам в мои далёкие годы читал одно стихотворение. Читал перед всем седьмым классом на уроке литературы. Не знаю почему,  этот эпизод врезался в мою память неистребимой силой. Читал с неожиданным для меня самого чувством и выражением. Притихший класс слушал меня. Кто-то в этой тишине произнес «пать» после моего прочтения.  И мне действительно поставила учительница  по литературе отлично. Хотя мы друг друга и не любили. 
   
   А читал я взволнованным голосом следующее:
 
Волга! Волга!.. Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля,-
Где народ, там и стон... Эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснешься ль, исполненный сил.
    
                *****
   Читал я это стихотворение в предалекие годы. В то время существовало мнение, что Некрасов – великий русский поэт, великий печальник за всё русское крестьянство, обличитель крепостного права и  стойкий гражданин-демократ. Хороший человек. То есть,  это был уже  не человек, а был он воплощением некой схемы, под которую надо было   намеренно подгонять всё им написанное. Поэт-демократ и всё. Не было человека в этой схеме.

    А он был человеком. И вся  его жизнь доказывает это.  И  это делает  только ближе нам вопреки устоявшейся схеме. Человеком, со всеми его греховными делами, радостями,  слабостями и поступками, граничащими с подлостью.  И вот теперь на картине он в тишине и одиночестве разворачивает внутренне перед собой свиток всего прожитого. И врать ему уже не надо даже и самому себе. Осталось ему пребывать среди живых так немного. У него тяжёлая болезнь, которая не оставляет ему никаких шансов. Он пишет свои последние песни.

                *****
   А все начиналось очень давно. С детства начиналось. Он происходил из дворянской некогда богатой семьи. Его отец служил поручиком и он любил играть в карты. Плохо играл: проиграл почти всё состояние. 

   Отец женился, вопреки желанию родителей невесты, которые     не соглашались выдать прекрасно воспитанную дочь за небогатого и малообразованного армейского офицера. Но девушка Елена вступила брак без согласия родителей. А брак был несчастливым.
 
    Вспоминая  детство, поэт всегда говорил о своей матери как о страдалице, жертве грубой и развратной среды. Он посвятил матери несколько стихотворений.

   Отец его как военный участвовал в войне против Наполеона. Вернулся живым, но вот три дяди мальчика так и не вернулись с этой Отечественной войны. Убили их.

   Брак был не радостным, а в нём родилось 14 детей, сестёр и братьев Коленьки. Годы детства Некрасова прошли в тяжёлой обстановке.   В тяжёлой обстановке зверских расправ отца с крестьянами, бурных оргий его с крепостными девками  и жестокого отношения к «затворнице»-жене.
    Отец не был богат: всего 40 душ. И при этом он был кляузником. Судился с собственной сестрой из-за одной крепостной души. Маленький Николя писал под диктовку  исковые заявления. 

 
 В возрасте 11 лет, Некрасов поступил в ярославскую гимназию. Интереса к учёбе он не испытывал, учился плохо.  Из пятого класса отец его забрал. На этом образование Некрасова завершилось. Но тяга к учению только нарастала с годами. Он не без труда окончил филологический факультет. А отец на учёбу сыну денег не давал.

    А потом началась  литературная и издательское дело Некрасова. Особенно издательское дело Он приобретает совместно с писателем и  другом  журнал, основанный ещё Пушкиным «Современник».  У него в журнале  печатались Тургенев, Гончарёв, Герцен. Огарёв, островский, Чернышевский, Белинский, Достоевский. Толстой. Какие имена! Неудивительно, что «Современник» стал главным литературным журналом России. И какие деньги он приносил его обладателям. Дело шло.

  Но цензура не дремала.  Деятельность журнала  была приостановлена на 8 месяцев. Как лучший, так и сразу к тебе особенно пристальное внимание властей. Формулировка была такой: «За вредное направление». А в 1866 году журнал и вовсе закрыли. Была причина. Выстрел Каракозова. Это было первое покушение на царя при выходе из Летнего сада. Каракозов промазал. Спас Царя некий Комиссаров, крестьянин из деревни. Эту деревню мы  видим на знаменитой картине  Саврасова «Грачи  прилетели». Он ударил по руке террориста – и пуля ушла вверх. А при обыске этого террориста у него нашли экземпляр «Современника". И закрыли журнал после этого.

     Обидно! Но ничего. Он приобретает через пару лет другой журнал «Отечественные записки» И как говорят,  он превратил этот журнал в орган демократической мысли в России.

               
                *****
 
       В его биографии случился эпизод, который никак не красит поэта и издателя, и о котором он сам хотел бы позабыть впоследствии.   Он написал стихотворную оду генералу Муравьёву.  А кто он таков, этот генерал.  А это был участник войны 1812 года. Он был  на Бородинском поле в самом опасном месте. На батарея Раевского. Французское ядро его тяжело ранило в ногу.  Но главное, он отметился  в истории как генерал, который подавил польское восстание в 1863 году. Подавил решительно и жестоко. После чего получил прозвище «Вешателя». Правда жизни ему после этого осталось всего  три года. Умер своей смертью.

   Ну так вот Некрасов  в попытке спасти свой «Современник» сочинил верноподданническую оду в честь Муравьёва.

     По словам присутствовавших, Некрасов начал заискивать перед Муравьёвым с самого начала обеда. Сидя за столом с Муравьёвым и слушая, как тот ругает революционные идеи, распространяемые журналами, поэт кивал ему и повторял:
 
"Да, ваше сиятельство! Нужно вырвать это зло с корнем! Ваше сиятельство, не щадите виновных!» После окончания торжества, когда обедавшие покинули обеденный стол и остались лишь немногие, перешедшие в галерею выпить кофе, Некрасов подошёл к Муравьёву и попросил позволения сказать свой «стихотворный привет».

Муравьёв разрешил, но даже не повернулся к поэту, продолжая курить трубку. Текст оды не сохранился, но, по утверждению присутствовавших, она содержала высокопарные восхваления Муравьёва и призывы к расправе над всеми революционно настроенными.

    Но это не все. Поэт-демократ выразил  «беспредельную радость о сохранении горячо любимого монарха».  А затем сочинив стихи в честь простого мужика  Комиссарова, спасшего царя. Кстати, этот спаситель кончил очень плохо. Не смотря на царскую благодать, обрушившуюся на него, он спился и умер. 
 
    Весть о поступке Некрасова быстро разнеслась по Петербургу и вызвала бурю негодования. Революционеры проклинали его, вчерашние поклонники Некрасова срывали со стен его портреты и рвали в клочья или писали на них слово «подлец» и посылали ему по почте. Появились эпиграммы, сатиры, пасквили, анонимные письма, пародии. Фет назвал Некрасова продажным рабом, отлучённым от храма поэзии. «Браво, Некрасов… браво! Признаемся… этого и мы от вас не ждали» — язвительно писал Герцен в «Колоколе».
 
Сам Некрасов никогда не отрицал подлости своего поступка, но поначалу отвергал право судить себя, полагая, что всё общество пропитано подлостью:
"Да, я подлец, но и вы подлецы. Оттого я подлец, что я ваше порождение, ваша кровь. Вашего суда я не признаю, вы такие же подсудимые, как и я".

                *****
   У Некрасова был и другой источник доходов. Не сказать, чтобы  с точки зрения нравственности  безупречный , но вполне допустимый в понимании общественности в те времена. Доход этот - карты. А в семье Некрасовых игра на деньги, разумеется, была едва только не семейной традиции.
 
      Алексей Сергеевич рассказывал своему сыну Николаю, будущему поэту, родословную : «Предки наши были богаты. Прапрадед ваш проиграл семь тысяч душ, прадед — две, дед (мой отец) — одну, я — ничего, потому что нечего было проигрывать, но в карточки поиграть тоже люблю».

   Но  Николаю Алексеевичу удалось переломить судьбу, превратить страсть к игре в источник дохода. Очень серьезного дохода. Он выигрывал. Но не наудачу. Он изучил эту игру до виртуозности. Но шулером не был. Выигрывал в честном противостоянии. И потом он играл только в одном престижном клубе. В петербургском Английском клубе. А там играли только очень состоятельные люди. Это был элитарный клуб. Проигрыш в этом клубе не был трагедией. 

Некрасов понял, что люди такого психологического склада играют рассеянно и не могут эффективно противостоять умному и сосредоточенному противнику. А для Некрасова каждая игра была  настоящим сражением и проигрывал он крайне редко.

                *****
 
    Было у поэта и ещё одно увлечение. Псовая охота. А это не простая охота. Она требовала больших средств и большого умения. Эта охота требовала особого обслуживания и присутствия   двух  десятков доезжачих, борзятников, выжлятнико псарей и стремянных.

    Он посвятил псовой охоте весёлые стихи и даже одноимённую поэму «Псовая охота», воспевающую удаль, размах, красоту России и русской души. А потом была ещё и медвежья охота.  А это было целое мероприятие, соответствующим образом обставленное. Везли с собой дорогие вина и закуски. Везли с собой повара. Рассказывают , что однажды за один день он сумел трёх медведей убить.  А всего он «добыл» около десятка Хозяинов лесов. 

      Ходил он на охоту и  на дичь с «первым охотником России» с Иваном Тургеневым. И просил потом у Тургенева купить ему в Париже ружьё за 500 рублей. Тургенев не купил. Потому как к тому времени он поругался с Некрасовым. Впрочем,  с Некрасовым поругались и Толстой,  и Островский. Они  перестали печататься у него.  Ничего! Теперь у него в друзьях были Чернышевский с Добролюбовым. Вот такие были у нас писатели. Они вечно ругались друг с другом.
 
    Охота, да вроде бы и ничего такого в этом нет. Вспомним про чудные «Записки охотника». Да ведь тут есть одна очевидная запятая. Боль от страданий за судьбы русского народа, русского нищего крепостного крестьянства с одной стороны. А с другой стороны -  барские выезды на охоту с дорогими винами и сопутствующею охотничьей челядью, лакеями, с сервисами и нессесерами. 

      Но случилась неприятность.  Однажды сопровождавшая его последняя любовь в его  жизни Занаида «Фёкла»   случайно застрелила любимого пса Некрасова.  После этого Некрасов навсегда повесил ружьё на гвоздь.
               
                *****
    А какова была личная жизнь поэта? Тут ведь тоже вопросы, которые не могут не заставить задуматься. Он встречает Авдотью Панаеву. Она жена писателя, его друга и сотрудника по журналу Ивана Панаева. Да, она красивая брюнетка и одна из самых красивых женщин Петербурга. Она умна и у неё литературный салон.  И ещё она отличается порядочностью.  А Некрасов влюбился в неё. В замужнюю женщину. Для меня лично эта вещь совершенно немыслимая. А он влюбился и усердно оказывает ей знаки внимания. Недвусмысленные.  Влюбился по настоящему. Она его отвергает. Он едва не покончил с собой из-за этого.
 
      Но он упорный и добился-таки своего. Ответила она ему своей взаимностью. И стали они жить гражданским браком. Стали жить, внимание, в квартире Панаевых. То есть в квартире законного мужа Панаева. Это уже вовсе за гранью воображения. На глазах у всех.

    Мне это напоминает другой брак. Между Маяковским и семьёй Брик. Маяковского ввела в семью Бриков сестра Лили.  Через несколько дней Маяковский упрашивал Бриков принять его «насовсем», объясняя своё желание тем, что «влюбился безвозвратно в Лилю Юрьевну». Та дала своё согласие, а Осип, муж,  был вынужден смириться с прихотями ветреной супруги. И поэт перебирается  в квартиру к Брикам  в 1918 году. Так начался один из самых громких романов ушедшего столетия, «брак втроём», слухи о котором быстро распространялись среди знакомых, друзей и в литературных кругах.

  Брик не была красивой. Маленькая ростом, худенькая, сутулая, с огромными глазами, она казалась совсем подростком. Однако было в ней что-то особенное, что так притягивало мужчин и заставляло тех восхищаться этой удивительной женщиной.

К моменту встречи с Маяковским она уже была замужем. Лиля была  женой Осипа Брика.  И вот Владимир пришёл в дом Бриков.   Он пришёл и восхитился хозяйкой дома. Он прочёл ей свои лучшие стихи и на коленях просил разрешения посвятить их ей. А  муж  Осип был вынужден смириться с прихотями ветреной супруги. Брак втроём под одной крышей. Лиля не прогнала настоящего мужа,  но и не вышла замуж за нового воздыхателя. И обоих привязала к себе.

                *****

Вот тоже самое случилось и с Некрасовым.  Общественность смотрела на сожительство Некрасова  с Панаевыми с осуждением.  Говорили, что он живёт в чужом доме, любит чужую жену и при этом ещё и закатывает сцены ревности законному мужу. В этот период от него отвернулись даже многие друзья. Но, несмотря на это, Некрасов и Панаева были счастливы.


 В итоге  тоже самое случилось и с этим треугольником.   Жили под одной крышей вначале в полном согласии. Были дети. Два мальчика. И оба умерли во младенчестве. Это потрясло  поэта. Характер испортился. Это привело к разрыву отношений с Авдотьей. Иван Панаев, его друг и соратник,  вскоре умер. Авдотья ушла от поэта и треугольник развалился

  От всех потрясений он уехал за границу. Уехал с родной сестрой и в Париже  нашёл новую  пассию , француженку Селину Лефрен. Но  он был знаком с ней ещё в Пе5тербурге.  Она была актрисой.  Сердце успокоилось, но не надолго. С ветреной француженкой тоже не сложилось.
 
   
       Под конец жизни  у Некрасова  новая любовь.  Любовь к девушке , которую он выиграл в карты у заезжего купца.   Деревенская девушка. Её звали Фёкла. Она была малообразованной и по-французски не говорила. Но главное было то, что она была очень доброй и сердечной. Ей было 23 года,  а ему уже 48 лет. Чтобы её всё-таки как-то образовать, не гнушаясь таким мезальянсом, он водил её на концерты,, выставки и в театры. Ему не нравилось имя Фёкла. Он звал её Зиной. Она учила наизусть стихи Некрасова и восхищалась им. Обвенчались они только незадолго до смерти поэта, и он считал её своей законной женой. И это очень не нравилось его родственникам
                *****

В начале 1875 года  Некрасов тяжело заболел. Очень тяжело и  неизлечимо. Рак кишечника. Эта болезнь приковала его к постели. Что за жизнь? Два года медленной агонии. Была, конечно, операция. Не помогло. Известие о его тяжкой болезни разнеслось по всем возможным местам. Как странно, но милосерден наш народ.  Эта весть  значительно подняла его популярность.

 Со всех сторон  к нему в больших количествах стали приходить письма и телеграммы поддержки.  Вот в это самое время он пишет «Последние песни».

   Он ясно осознает своё значение в истории русской литературы.
В это нелёгкое для себя время он пишет последние стихи , которые по искренности чувств относят к его лучшим творениям. Прочтем одно из последних его произведений. Он пишет стихотворение «Баюшки – баю».
 

Непобедимое страданье,
Неумолимая тоска.
Влечет, как жертву на закланье,
Недуга черная рука.
Где ты, о муза! Пой, как прежде!
"Нет больше песен, мрак в очах;
Сказать: умрем! конец надежде!

И нет ее, моей всесильной,
И изменил поэту стих.
Но перед ночью непробудной
Я не один. Чу! голос чудный!
То голос матери родной:

"Пора с полуденного зноя!
Пора, пора под сень покоя;
Усни, усни, касатик мой!
Прийми трудов венец желанный,
Уж ты не раб - ты царь венчанный;
Ничто не властно над тобой!

Не страшен гроб, я с ним знакома;
Не бойся молнии и грома,
Не бойся цепи и бича,
Не бойся яда и меча,
Ни беззаконья, ни закона,
Ни урагана, ни грозы
Ни человеческого стона,
Ни человеческой слезы.

Усни, страдалец терпеливый!
Свободной, гордой и счастливой
Увидишь родину свою,
Баю-баю-баю-баю!

Еще вчера людская злоба
Тебе обиду нанесла;
Всему конец, не бойся гроба!
Не будешь знать ты больше зла!
Не бойся клеветы, родимый,
Ты заплатил ей дань живой,
Не бойся стужи нестерпимой:
Я схороню тебя весной.

Не бойся горького забвенья:
Уж я держу в руке моей
Венец любви, венец прощенья,
Дар кроткой родины твоей.
Уступит свету мрак упрямый,
Услышишь песенку свою
Над Волгой, над Окой, над Камой,
Баю-баю-баю-баю!"

                *****

 «Если, когда ты получишь мое письмо, Некрасов будет продолжать дышать, –         писал Чернышевский своему двоюродному брату из ссылки,– скажи ему, что я горячо любил его, как человека, что я благодарю за его доброе расположение ко мне, что я целую его, что я убежден: его слава будет бессмертна, что вечна любовь России к нему,. Я рыдаю о нем. Он действительно был человек высокого благородства души и человек великого ума. И как поэт он, конечно, выше всех русских поэтов».

     Близко принял к сердцу болезнь Некрасова и высоко ценивший его творчество Павел Михайлович Третьяков. Как раз в семидесятых годах он задался благородной целью собрать в своей галерее портреты выдающихся людей России. Портрета Некрасова у него еще не было, а тяжелое состояние больного поэта заставляло торопиться. Третьяков обратился с просьбой к И. Н. Крамскому, который и ранее выполнял для него подобные заказы.

    Задача действительно была необычайно трудной. Болезнь лишала Некрасова последних жизненных сил.  Как только Крамской получил заказ от Третьякова, он стал часто заходить к Некрасову, первое время чуть ли не каждый день. Но работать ему удавалось мало. Он больше ухаживал за больным, чем писал: «Я дежурил всю неделю, и даже больше». 

    Наблюдая поэта изо дня в день, от часа к часу, Крамской был свидетелем его ужасных страданий, но потрясен он был не столько физическими муками больного поэта, сколько тем творческим огнем, который и сейчас не угасал в Некрасове.

      Художник ничего не придумал. Написал портрет, как видел и как чувствовал свою модель. И всю окружающего его обстановку. Мы видим здесь изображение наиболее близких ему людей. Вот портрет Добролюбова – его ближайшего соратника. Мы видим также портрет Адама Мицкевича. Это хорошо, но как не вспомнить генерала Муравьёва, о котором речь шла выше.  Мы видим бюст критика Белинского. Долгое время он был духовным и литературным наставником поэта. И которого не очень любили власти.
 
    А вот как пишет Достоевский о Некрасове в его последние дни:

 «Я видел его в последний раз за месяц до его смерти. Он казался тогда почти уже трупом, так что странно было даже видеть, что такой труп говорит, шевелит губами. Но он не только говорил, но и сохранял всю ясность ума. Кажется, он всё ещё не верил в возможность близкой смерти. За неделю до смерти с ним был паралич правой стороны тела».

      Некрасов умер 27  декабря 1877 года. (8 января 1878 года) в 8 часов вечера.

    Проститься с ними пришли тысячи людей. Прощание началось в 9 утра. Забыли все его грехи перед лицом вечности, в которую ушёл большой поэт.  Был сильный мороз. Несколько тысяч человек провожали тело поэта до места его погребения на петербургском Новодевичьем кладбище.   И что удивительно, в толпе было много молодёжи.
 
    Достоевский произнёс речь. Также как он произнёс речь, потрясшую публику, по случаю открытия памятника Пушкину в Москве. В своей речи он поставил Некрасова третьим поэтом после Пушкина и Лермонтова. Из толпы послышались крики «выше, выше Пушкина» Достоевский счёл неуместным затевать дискуссию у гроба и продолжил речь.
 
                *****
   Да,  не всё просто было в жизни Некрасова. И он сам это понимал. Он сам признавался в своей двойственности. Он пишет:

 «Во мне было всегда два человека — один официальный, вечно бьющийся с жизнью и с тёмными силами, а другой такой, каким создала меня природа».
 
     Люди, которые его критиковали никак не хотели и не могли отделить его творчество от его личности.
 
     «Я не слишком нравлюсь себе самому, — признавался Некрасов, — я осудил сам себя беспощадным судом». Один писатель писал:  жизнь сформировала Некрасова помещиком и плебеем в одном лице, «такой парадокс истории», барин и разночинец всю жизнь боролись внутри Некрасова, и в этом вся разгадка его двойственности, — «двуликий, но не двуличный».
 
  А у нас у всех есть, за что нам стыдно было за всю нашу жизнь?  Вот что пишет Пушкин по этому поводу:

  Воспоминание безмолвно предо мной
          Свой длинный развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
          Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
          Но строк печальных не смываю.

  А вот как вы думаете, кто написал о себе самом вот это :
 
 « Без ужаса, омерзения и боли сердечной не могу вспомнить об этих годах. Я убивал людей да войне, вызывал на дуэли, чтоб убить, проигрывал в карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал. Ложь, воровство, любодеяния всех родов, пьянство, насилие, убийство... Не было преступления, которого бы я не совершал, и за все это меня хвалили, считали и считают мои сверстники сравнительно нравственным человеком».

          Трудно догадаться, а это написал о себе гений нашей литературы, Лев Толстой. А другие были  много лучше? Тот же  Пушкин, у него было несколько десятков дуэлей и вызовов на смертельный картель. И в карты он тоже играл, и проигрывал изрядно.  А у Лермонтова  был всеми признанный дурной характер. Однажды это плохо кончалось для него. Хотя я лично считаю, что мне всё равно, кто в кого запустил там бутылкой. Главное – мы потеряли великого поэта и писателя.
 
    Этот список мы можем легко продолжить. И вдруг мы можем обнаружить, что Пушкин был не совсем прав, когда говорил, что « гений и злодейство – две вещи несовместные» Бывает и совместные. И что же делать? Мы как бы забываем, что гении – это тоже были люди со всем, что свойственно любому человеку. И что собственно единит их со всеми нами.
   
Некрасов – великий русский поэт. Это очевидно. Из нашего национального сознания просто невозможно убрать Некрасова и всё его творчество. Трудно найти более русского человека. При всей моей любви к Пушкину и Лермонтову не могли они выражаться тем языком, которым пользовался Некрасов, и который собственно и  был  русским  языком. К примеру можно взять любой его стих. А многие из них стали просто песнями. Их иногда считают народными песнями. Вспомним одну из них. 


Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село.
Горе горькое по свету шлялося
И на нас невзначай набрело.

Ой, беда приключилася страшная!
Мы такой не знавали вовек:
Как у нас — голова безшабашная —
Застрелился чужой человек!

Суд приехал… допросы… — тошнёхонько!
Догадались деньжонок собрать:
Осмотрел его лекарь скорёхонько
И велел где-нибудь закопать.

И пришлось нам нежданно-негаданно
Хоронить молодого стрелка,
Без церковного пенья, без ладана,
Без всего, чем могила крепка…

Почивай же, дружок! Память вечная!
Не жива ль твоя бедная мать?
Или, может, зазноба сердечная
Будет таять, дружка поджидать?


Почивай себе с миром, с любовию!
Почивай! Бог тебе судия,
Что обрызгал ты грешною кровию
Неповинные наши поля!

Кто дознает, какою кручиною
Надрывалося сердце твоё
Перед вольной твоею кончиною,
Перед тем, как спустил ты ружьё?

Меж двумя хлебородными нивами,
Где прошёл неширокий доло;к,
Под большими плакучими ивами
Успокоился бедный стрелок.

Будут песни к нему хороводные
Из села по заре долетать,
Будут нивы ему хлебородные
Безгреховные сны навевать.