Май 1940 года. Берлин - Дамаск - Берлин

(Фрагмент  из романа «Держава»)
Май 1940 года. Берлин – Дамаск – Берлин
1.
Иван Григорьевич не ошибся, его попутчиком оказался именно подполковник Крутов, командированный в качестве наблюдателя на широкомасштабные манёвры Вермахта в изобиловавшей лесами и озерами Западной Померании, наблюдать за которыми предстояло и полковнику Мотовилову.
В Берлин офицеры прибыли вечером одиннадцатого мая на второй день вторжения германских войск в Бельгию и Голландию. В имперской столице царило небывалое оживление, несравнимое с началом победоносной Польской кампании.
На привокзальной площади, прочих центральных улицах и площадях имперской столицы толпились горожане, не спешившие расходиться по домам после окончания рабочего дня. Гремели военные оркестры, исполнявшие бравурные марши. Повсюду пестрели огромные знамёна, флаги поменьше и прочие флажки, едва ли не у каждого в руках – кроваво-красные символы Третьего рейха с чёрными полосами в виде прямого креста и чёрными свастиками в центральном белом круге.
Временами оркестры смолкали, уступая место многочисленным мощным динамикам, из которых доносились восторженные вопли имперского министра пропаганды Геббельса, сообщавшего немцам последние новости о продвижении германских войск в Голландии и Бельгии, стремительно приближавшихся к границам Франции – главной цели весенней кампании Вермахта.
Офицеров, прибывших на Силезский вокзал  Берлина, встречал сотрудник советского посольства, который был должен доставить командированных в гостиницу при посольстве СССР в Германии.
– Борис Семёнович Гришин, – представился сотрудник посольства, пожимая руки офицерам. – С кем имею честь?
– Полковник Мотовилов, Иван Григорьевич.
– Подполковник Крутов, Сергей Егорович.
Поочерёдно представились офицеры.
– Очень приятно, товарищи офицеры, – устало улыбнулся Гришин и, вздохнув, продолжил, уже о наболевшем. –  Вы только посмотрите что твориться! Такая эйфория по поводу нападения Германии на Бельгию, Голландию и Францию, продолжается уже второй день. Утром и днём ещё терпимо, а по вечерам буквально весь Берлин на улицах. Кругом толпы из людей всех возрастов, от стариков до малых детей. По домам сидят лишь коммунисты и евреи, за которыми охотится гестапо и отправляет в концентрационные лагеря целыми семьями.
– Знаете, товарищи, что такое концентрационный лагерь?
– Догадываемся, – ответил Мотовилов.
– Остальные немцы на улицах. Все с флажками, все кричат – «Зиг Хайль! Хайль Гитлер!» – Гришин снял шляпу, вытер платком вспотевший лоб и с горечью продолжил. – От грохота оркестров и динамиков можно оглохнуть! А когда стемнеет повсюду факельные шествия, от которых случаются пожары. Форменное безобразие, товарищи офицеры! Только при немцах об этом не говорите. Слишком гордые, могут обидеться, – предупредил офицеров сотрудник посольства. – Идите, товарищи, за мной. Машина в переулке, там потише, и можно проехать. Нет, остановимся, посмотрим. Эти нас не пропустят.
Путь к спасительному переулку перекрыла, чеканя шаг в начищенных до блеска сапогах, колонна «коричневорубашечников », состоявшая из молодых мужчин и юношей в коричневых галифе и рубашках, перепоясанных ремнями, с красными повязками на левой руке, и с флажком на длинном древке в правой. Под звуки оркестра штурмовики СА, пополнявшие войска СС, надрываясь, пели марш штурмовиков  СА.
 
Die Fahne hoch
Die Reihen fest geschlossen
S.A. marschiert
Mit ruhig festem Schritt
Kam’raden die Rotfront
Und Reaktion erschossen
Marschier’n im Geist
In unsern Reihen mit
Die Strasse frei
Den braunen Batallionen
Die Stasse frei
Dem Sturmabteilungsmann…

– Да ведь под эту музыку у нас исполняется «Марш советских авиаторов »? – удивился Крутов. – Как там у нас поётся, – напел подполковник-танкист, любивший напевать «Марш советских танкистов», но и не забывавший слов, любимого марша советских лётчиков.
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
  Преодолеть пространство и простор,
  Нам Сталин дал стальные руки-крылья,
  А вместо сердца пламенный мотор!

  Всё выше, выше и выше
  Стремим мы полёт наших птиц,
  И в каждом пропеллере дышит
  Спокойствие наших границ!..

И так далее. Помните слова марша, товарищ Гришин?
– Помню, товарищ Крутов, хоть я и не авиатор, – вздохнув, признался сотрудник посольства. – Колонна прошла. Товарищи, следуйте за мной, не отставайте!
– А эти о чём пели, Иван Григорьевич? – спросил Крутов, кивнув вслед штурмовикам.
– В целом, слова неплохие, Сергей Егорович, чем-то напоминают слова  «Интернационала ». Помните, – «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем, мы наш мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем».
Вот и эти парни в коричневых рубашках призывают «разрушить этот мир без сожаления», утверждая, что «Позору рабства отведён лишь час». Слова-то неплохие, однако, проверяются делами. Вот и французский гимн – знаменитая «Марсельеза» – чем не пролетарская песня, а какова политика Франции? Каждый скажет – лютая ненависть к России на протяжении веков. Однако окончательно запутались французы вместе с англичанами. Готовили удар по нам, да сами попали под удар немецкий.
– Попали, пусть теперь расхлёбывают кашу, которую сами и заварили, – откровенно радуясь вторжению германских войск в Бельгию, Голландию и Францию, признался Крутов. – Ну а что касается нашего гимна – «Интернационала», в котором есть слова – «Весь мир насилья мы разрушим, до основанья, а затем, мы новый мир построим, кто был никем, тот встанет тем», – напел Крутов. – то очень даже похоже. – Правы вы, Иван Григорьевич – не по словам судите, а по делам…
«Это уже из Библии», – вздохнув, подумал Мотовилов.
– Да тише вы, товарищ Крутов! – одернул Гришин подполковника. – Слова пролетарского гимна здесь запрещёны. Могут возникнуть неприятности. Поселитесь в гостинице – пойте в номере сколько угодно.
Продвигаясь в сторону переулка, где их ожидала машина из гаража советского посольства, Иван Григорьевич обратил внимание на множество солдат и офицеров среди горожан. Поскольку до наступления темноты и факельных шествий оставалось не менее трёх часов, советских офицеров, которых сопровождал мужчина в штатском костюме и надвинутой на лоб чёрной шляпе, узнавали по форме и все без исключения военнослужащие Вермахта, вытягивались перед ними и отдавали честь советским офицерам.
– С воинской дисциплиной у них порядок, – заметил Крутов.
– Немцы всегда отличались дисциплинированностью и аккуратностью, – пояснил на ходу полковник Мотовилов. – Немецкий солдат вышколен своим унтер-офицером до такой степени, что своего командира боится больше, чем солдата противника. Но если оказался в плену, то не упрямился и рассказывал всё что знал. Мне приходилось допрашивать пленных немцев в прошлую войну, – припомнил Иван Григорьевич.
– Как бы снова не пришлось их допрашивать, – пробурчал Крутов. – Не нравится мне всё это, товарищ полковник. Очень не нравится. За месяц разобьют они французов, Парижем овладеют. Разве успокоятся?
– Думаете, что Франция капитулирует так скоро? – удивился Мотовилов.
– Уверен, Иван Григорьевич. – В окопы зарываться, как в прошлую войну, немцы не станут. В современной войне не артиллерия «бог войны», как говаривали у нас, а танковые соединения, способные рвать оборону противника и проходить за сутки до ста километров!
– Товарищи, офицеры, давайте отложим разговоры на военные темы до гостиницы, к нам могут прислушиваться. Уверен, что нас незримо сопровождают агенты вездесущего гестапо. Знаете, что это такое?
– Догадываемся, товарищ Гришин, – ответил Крутов и пошутил. – Наверное следят, чтобы нас никто не задевал.
– Пришли, – облегчённо вздохнул Гришин. – Вот наша машина, садитесь товарищи. Володя, едем, – обращаясь к шофёру, распорядился сотрудник посольства. – Постарайся пробираться переулками, так будет безопаснее. Не дай Бог какой-нибудь опившийся пива  идиот угодит под наши колёса вместе с флагом!..

2.
Какого же было удивление полковника Мотовилова, когда у входа в здание советского посольства, расположенного между Унтер-ден-Линден и Беренштрассе , где командированным в Германию офицерам следовало отметиться по прибытии в Берлин, его встретил сам генерал Готфрид, предупреждённый телеграммой из Москвы о дне и часе прибытия своего русского друга в столицу Третьего рейха.
– Боже мой! Наконец я дождался приезда дорогого русского гостя! – Адольф обнял за плечи и троекратно, по русскому обычаю, расцеловал Ивана Григорьевича. – С приездом, герр Иоганн! Думал, что письмо моё в адрес вашего военного ведомства затерялось, и я уже никогда не увижу вас! Помните нашу встречу на танковых курсах под Казанью? – аккуратно подбирая ещё незабытые, заранее отрепетированные слова, Готфрид попытался говорить по-русски, но скоро иссяк и перешёл на немецкий.
– Помню Адольф. Как не помнить! – растрогался Иван Григорьевич.
– О, вы не один, герр Иоганн! – взглянув на Крутова, лицо которого генералу показалось знакомым, спросил Готфрид.
– Не один, Адольф. Со мной подполковник Крутов. Неужели не узнаёте своего инструктора по танковым курсам? – Мотовилов одновременно отвечал Готфриду и переводил для Крутова с немецкого языка на русский.
– Да, да! – Готфрид обратился к Крутову, протянул ему руку и крепко пожал. – Конечно же, узнаю. Просто сразу не разглядел и не вспомнил. Приятно увидеть не одного, а сразу двух своих знакомых русских офицеров – оберста и оберстлейтената! У вас теперь новые звания, которые были в прежней русской армии и это хорошо!
– Да, Адольф, в нашу армию вернулись капитаны и майоры, полковники и подполковники. У нас пока нет генералов, а старинные воинские звания – поручик, подпоручик и прапорщик, к сожалению, забыты. Вместо них появились лейтенанты – и старшие, и младшие. Жаль, чин поручика и подпоручика принят в других славянских армиях… «Да только Польши и Чехословакии уж нет…» – додумал про себя Иван Григорьевич. – «Однако ещё есть Болгария и Югославия!»
– Товарищи офицеры, извините, что перебиваю вас, – внимательно посмотрев на немецкого генерала, напомнил о себе сотрудник советского посольства Гришин. – По приезде вам следует отметиться о прибытии.
Иван Григорьевич перевёл Готфриду требование сотрудника посольства.
– О да, конечно! Не стану вас больше задерживать. Вы приехали вовремя. Прошу вас, герр Иоганн быть на моём юбилее завтра, двенадцатого мая! Торжество состоится на моей вилле в Ванзее. Это пригород Берлина.
– Юбилей? – сделал удивлённый вид Мотовилов, заметив, как хмыкнул и опусти глаза Гришин.
«Неужели и этого невзрачного чиновника информировали о появлении Готфрида и о его юбилее?» – подумал Иван Григорьевич. – «Не иначе, как полковник Рубин…»
– Да, Иоганн, завтра мне исполняется пятьдесят лет! Ваш приезд в Берлин совпал с моим юбилеем. Не правда ли, удивительное совпадение? – с удовольствием подчеркнул Готфрид.
– Поздравляю вас, Адольф! И в самом деле, удивительное совпадение, – пришлось слукавить Мотовилову.
– О чём это он? – спросил Крутов.
– Представляете, Сергей Егорович, завтра моему немецкому другу исполняется пятьдесят лет! У генерала юбилей, о котором я даже не подозревал! – опять слукавил Иван Григорьевич и взглянул на Гришина, верхнюю часть лица которого прикрывали поля шляпы.
– Что ж, значимая дата. Поздравляю вас, генерал, с днём рождения, – Крутов протянул Готфриду руку, а Мотовилов перевёл слова, адресованные генералу.
– И вас жду к себе, герр оберстлейтенант, – Готфрид крепко пожал руку подполковника Крутова.
  – Что он сказал? – спросил Крутов.
– Приглашает нас к себе. Отказаться – значит обидеть.
– Мы готовы поздравить вас, герр генерал и во время завтрашнего торжества, – подтвердил своё согласие подполковник Крутов. – К тому же завтра у нас свободный день, который планировали посвятить знакомству с Берлином.
– Очень хорошо, господа офицеры. С Берлином познакомитесь в другой день, а завтра, в десять часов утра машина с моим шофёром будет ждать вас на этом месте. До встречи господа офицеры!
Сотрудник советского посольства в Берлине Борис Семёнович Гришин был заблаговременно предупреждён телеграммой из Наркомата внутренних дел о генерале Готфриде и его встрече с командированным в Германию полковником Мотовиловы, а так же о том, что Готфрид пригласит полковника на свой юбилей и этому не следовало препятствовать. К тому же будет хорошо, если и подполковник Крутов получит приглашение на юбилей. И всё же встреча германского генерала и советского полковника у входа в советское посольство стала для него неожиданной. Гришин ожидал, что встреча состоится на вокзале или же на следующий день.
– Товарищ Мотовилов, вот вам номер моего телефона. При необходимости звоните в любое время суток, – Гришин протянул Ивану Григорьевичу кусочек плотной бумаги с напечатанными на нём именем, отчеством и фамилией сотрудника посольства и двумя номерами телефонов. – Если не удастся связаться по первому номеру, позвоните по второму. До связи, товарищи офицеры.   
Завершив все формальности, Мотовилов и Крутов разместились в двухместном номере небольшой гостиницы, входившей в комплекс зданий советского посольства.
– Прямо таки с корабля на бал! – провёл рукой по суточной щетине Крутов. – Надо бы побриться. Ладно, утром. Сменим натёльное бельё, Начистим сапоги и отправимся на юбилей генерала, который был примерным курсантом в танковой школе и аккуратно исполнял все мои указания. Забыл, куда мы завтра едем?
– В Ванзее, есть в Берлине такой пригород. У Готфрида там дом, – напомнил Иван Григорьевич.
– Богато живут немецкие генералы! Интересно, живёт с ним наша Анна Ласка? –поинтересовался Крутов. – Ведь Готфрид вам прислал письмо. Что пишет?
– Прислал, только не мне, а в Наркомат обороны, на моё имя, поскольку не знал моего  адреса. Письмо пришло ещё в октябре прошлого года, а я узнал о нём только в апреле после вызова в Москву. Про жену написал, живут в любви и согласии, а вот о юбилее умолчал.
Надо сказать, друг мой Андрей Булавин работал в нашем павильоне на Всемирной выставке в Париже летом тридцать седьмого года. Он видел в павильоне Готфрида вместе с супругой. Приезжали в Париж. Готфрид был в гражданском костюме и шляпе, а Анна, по словам Булавина, ещё больше похорошела.
– Откуда же ваш друг знает её? – удивился Крутов.
– Видел её прежде, – уклончиво ответил Иван Григорьевич. – Знаешь вместе с кем Готфрид и Анна осматривали экспозицию, которую представлял мой друг в Париже?
– С кем же?
– С бывшими белыми генералами Деникиным и Красновым. Вот с кем!
– Неужели с Деникиным и Красновым? Не может быть! – ахнул от неожиданности подполковник Крутов.
– Ну почему  же не может, Сергей Егорович, может! Живы ещё белые генералы, укрылись заграницей, доживают свой век.
– Ну и шут с ними, пусть доживают. Нам они не опасны, – остыл Крутов и озаботился завтрашним днём. – Надо бы Готфриду что-нибудь  подарить, не ехать же в гости с пустыми руками?
– Я знал, что встречусь с Готфридом, предупредил его о приезде телеграммой, а он встречал нас у посольства, поскольку на вокзале было слишком людно. Прихватил ему в подарок обещанное вино и небольшой сувенир, – успокоил Крутова Иван Григорьевич.
Мотовилов раскрыл чемодан и извлёк из-под белья две картонную коробки – одну большую, другую маленькую.
– Здесь бутылка Хванчкары, обещал Готфриду ещё на курсах, а в этой коробочке серебряный портсигар. Помнится, Готфрид курил. Это ему от нас на память. – Мотовилов раскрыл коробочку и извлёк серебряный портсигар, крышке которого было выпуклое изображение поединка двух конных всадников в старинных доспехах и с пиками в руках.
– Что это? – удивился Крутов.
– На портсигаре изображён момент поединка русского богатыря Пересвета с ордынцем Челубеем перед сражением на Куликовом поле, – пояснил Иван Григорьевич. – Думаю, что портсигар ему понравится, кое о чём напомнит и станет достойным подарком к юбилею.
– Иван Григорьевич, возьмите в долю. Портсигар серебряный, наверное дорогой? – обеспокоился Крутов, не обратив внимание на «кое о чём напомнит».
– Нет, Сергей Егорович, это от меня, а вы купите цветы. Корзину цветов для юбиляра, и роскошный букет для нашей общей знакомой и супруги генерала. Если не хватит командировочных марок, то добавлю. Мне здесь нечего покупать. Идёт?
– Спасибо, Иван Григорьевич. Идёт! – согласился Крутов, любуясь серебряным портсигаром.

3.
Известие о неожиданном нападении Германии на Бельгии, Голландию и Францию застало корреспондента «Фигаро» Шарля Буланже в Дамаске. Случившееся казалось невероятным. Буланже долго не мог поверить в то, что сейчас происходит в Бельгии, откуда были родом его родители, перебравшиеся в Париж ещё до рождения Шарля.
В то, что бельгийцы, а именно валлоны – «лучшие из французов» не вызывало у Шарля сомнений, а лучшее тому подтверждение – Морис Гамелен  – военный министр Французской республики родом из Брюсселя, да и его первый заместитель Максим Вейган  – тоже бельгиец и тоже родился в Брюсселе.
Оба генерала воевали в Первую мировую войну, оба были командированы военными советниками в Варшаву во время Советско-польской войны, которая не без их усилий закончилась разгромом Красной армии под Варшавой и поражением Советской России .   
Будучи патриотом Франции, Буланже сожалел, что после поражения императора Наполеона в сражении при Ватерлоо неподалёку от Брюсселя, от Франции, чтобы её ослабить, отторгли северную самую развитую часть. Пруссия предлагала пойти ещё дальше и отторгнуть от Франции ту её историческую часть, которая прежде была независимым Бургундским герцогством.  Немцы предлагали создать новое европейское королевство Бургундия со столицей в Лионе, посадив на престол, как это было сделано во вновь образованном Бельгийском королевстве одного из многочисленных германских принцев , ведущих свою родословную от Карла Великого.
Британия, напуганная Наполеоновскими войнами, не возражала и только Россия была категорически против отделения Бургундии. Французам и поныне жаль утраты северных территорий, но без Бургундии, которая составляла более трети территории страны, не было бы и сильной Франции . Так что французам следовало благодарить русского императорам за его твёрдую позицию в отношении побеждённой Франции. И вот очередное коварное нападение немцев…
«Впрочем, мы первыми объявили войну Германии из-за злосчастной Польши. И вот теперь немцы решили напасть на Францию», – с горечью думал Шарль Буланже, сидевший в душном номере одной из гостиниц раскалённого от зноя Дамаска и пивший тёплый коньяк, закусывая апельсиновыми дольками.
«Семьдесят лет назад прусские войска маршировали по улицам Парижа . Неужели этот позор повторится? Зачем же я тогда здесь, в нескольких тысячах километров от Франции, где сейчас решается судьба Европы?» – мучился от переживаний французский журналист, прибывший на Ближний Восток, чтобы освещать вторжение французских, британских, турецких и иранских войск в советское Закавказье.
– Вот вы где, Шарль? Пьёте с горя коньяк? – заглянул в номер к журналисту сосед по гостиничному номеру полковник Бове.
– Сижу, Мишель, пью, – признался Буланже. – Что же теперь делать? О чём писать?
– Не знаю, Шарль. Пусть это решают Гамелен и Вейган. А ведь как было задумано. Мы наносим массированный бомбовый удар по нефтяным месторождениям Баку, лишая русских и немцев, которым русские продают нефть, горючего для танков и самолётов, что, по мнению Гамелена, лишало возможности Вермахта воевать с нами. Следом за нашими самолётами в Советское Закавказье врываются турки и персы. Турки занимают Армению и Грузию, персы занимают Азербайджан, но при этом англичане контролируют Баку и нефтяные разработки!
Не вышло. Опять нас опередили всего на несколько дней. Не только опередили, но и обманули. Боши  рвутся во Францию через Бельгию, минуя линию Мажино, где размещены наши основные силы, которые теперь могут попасть в окружение.
Гамелен в панике, а Вейган вместо того, чтобы командовать нашими войсками, которые войдут в Закавказье по трупам турок и персов, уничтоженных ослабленной Красной армией, застрял в Сирии. Англичане тоже хороши. Вторжение на Кавказ это их план. Не могут простить русским большевикам утраты своего влияния в нефтеносном районе, которое они имели в двадцатом году, когда в России шла Гражданская война.
Вы, Шарль, журналист, так что пишите о том, что видите и то, о чём слышите. Не наши газеты, так немецкие или русские напечатают ваши репортажи с Ближнего Востока, – посоветовал Шарлю Буланже полковник французской разведки Мишель Бове. Ещё месяц назад полковник докладывал своему командованию, что немцы попытаются сорвать вторжения в Закавказье и, пользуясь тем, что Франция первой объявила войну Германии ещё в сентябре прошлого года, вторгнуться во Францию и страны Бенилюкса . Ему не поверили, и вот результат…
– Мишель, как вы думаете, немцы захватят Париж? – спросил Буланже полковника, с которым познакомился в Дамаске.
– Налейте рюмку, скажу, – попросил Бове.
– Да, конечно! – Буланже достал из буфета вторую рюмку и наполнил коньяком.
– Бове выпил и закусил долькой апельсина.
– Полагаю, что возьмут. И в прошлую войну бы взяли, да вмешалась Россия, оттянув на Восточный фронт силы немцев. Теперь такое невозможно. Англичане пытаются что-то предпринять, но русские ни за что не станут воевать за нас после той информации, которая попала к ним от немецкой агентуры, которая чувствует себя довольно вольготно в Ираке, Турции и Иране, как стали недавно называть Персию .
Да и в соседнюю Палестину, принадлежащую англичанам, вместе с сотнями тысяч евреев вывозимых из Германии, Австрии, Венгрии и других стран, проникли десятки агентов Абвера и СД.
Перевозками в основном занимались немцы. Их пароходы с переселенцами на «землю обетованную» ходили регулярно из Триеста  в Хайфу . Руководители проекта по возвращению евреев в Палестину рассчитывают со временем создать в тех местах еврейское государство – новый Израиль  или Иудею со столицей в Иерусалиме. Это уж как получится. Предоставят ли им независимость англичане или же нет, пока неизвестно. Впрочем, теперь не до евреев с их государством, – вспомнив о Франции, вздохнул полковник Бове.    
– Не так давно мы задержали одного такого агента Абвера, проникшего из Иерусалима в Дамаск. Оказался евреем, что странно, учитывая гонения на евреев в Германии. Допросили. Не упирался, предложил сотрудничество, при условии, что мы сохраним это в тайне, иначе пострадает его семья. Многое чего порассказал, однако раскрыть немецкую агентурную сеть так и не смог, хоть и старался. Такая у них конспирация, можно лишь позавидовать.
Буланже вновь наполнил рюмки, посетовав, что скоро французский коньяк, как и всё остальное будет принадлежать немцам.
– Посоветуйте, мсье Бове, стоит ли сейчас возвращаться в Париж или быть может подождать?
– Конечно же, возвращайтесь. Чего тут торчать? Завтра я отправляюсь в Бейрут, а оттуда даже не знаю куда, в Тулон, Оран, Бизерту , а то и в Дакар , на корабле из эскадры адмирала Дарлана , который должен был вторгнуться на Кавказ, войдя в Чёрное море через турецкие проливы, а теперь возвращается во Францию. Другие пути во Францию теперь закрыты. Не знаю, отзовут ли Вейгана из Сирии в помощь Гамелену. Если это случится, то он, очевидно, воспользуется самолётом, хотя это и опасно. На пути во Францию лежит Италия, на аэродромах которой размещены немецкие истребители, да и Италия со дня на день может начать вторжение во Францию с юга. Хорошо ещё, что англичане заперли Гибралтаром  вход в Средиземное море. В противном случае стаи немецких субмарин не дали бы прохода эскадре Дарлана. Вот такие дела мсье Буланже, – вздохнул полковник Бове, не обративший внимание на то, что журналист обратился к нему, как к человеку штатскому посредством общепринятого «мсье».
– Мсье Бове, возьмите меня с собой, – попросил Буланже.
– Собирайтесь, Шарль, составите мне компанию. Возможно нам всё же удастся попасть в Париж до того, как его займут немцы. У меня там семья. Хотелось бы вывезти их к родственникам в Бордо.

4.
Ровно в десять утра за Мотовиловым и Крутовым заехал «Мерседес» с открытым верхом, которым управлял шофёр в лёгкой куртке по причине тёплой погоды и в широкой кепке, прикрывавшей от солнца голову. Рядом с автомобилем прогуливался Гришин.
– Доброе утро, товарищи офицеры. Как устроились? Всё в порядке? – поинтересовался сотрудник посольства, которому было поручено обустройство командированных офицеров.
– Спасибо за заботу, товарищ Гришин, всё в порядке, – ответил Иван Григорьевич. – Вот и машина подошла.
– Когда рассчитываете вернуться?
– Вечером, не позже двадцати трёх часов.
– Хорошо, товарищи. Надеюсь, что вас доставят до гостиницы, а я вас встречу. Если что – звоните. Номера телефонов я вам дал. Договорились?
– Договорились, товарищ Гришин.
Офицеры покрыли головы фуражками и разместились на заднем сидении автомобиля.
Не проронив ни слова в течение почти часового пути с остановкой возле цветочного магазина, где Мотовилов и Крутов долго выбирали цветы для юбиляра и его супруги, шофер доставил русских офицеров к роскошной двухэтажной вилле генерала барона фон Готфрида, куда в сверкающих на солнце автомобилях съезжались многочисленные гости.
Мужчины – преимущественно военные и чином не ниже полковника, прибывали на виллу генерала Готфрида в парадных мундирах и при наградах. Женщины – супруги, взрослые дочери и любовницы прибывали на виллу в красивых летних нарядах и шляпках всех фасонов, прикрывавших полями лица дам от коварного майского солнца, прихватив с собой и вечерние платья, поскольку торжество в честь полувекового юбилея барона фон Готфрида могло затянуться до глубокой ночи.
Погода была великолепной. В ухоженном саду, за высоким каменным забором, окружавшим виллу генерала, нанятые по случаю праздника слуги и служанки заблаговременно расставили на аккуратно подстриженной лужайке столы и летние кресла и подавали прохладительные напитки, мороженое и фрукты.
Рядом благоухали ухоженные розы, к которым вместе с супругой генерала баронессой Анной фон Готфрид устремились дамы, наслаждавшиеся ароматом и красотой первых и самых прелестных весенних бутонов. Дамы, которые встретились впервые, оживлённо знакомились, с удовольствием посвящая новых подруг в свои «семейные тайны».
Цветы – корзину с лилиями и ещё какими-то неизвестными офицерам, но красивыми цветами вручили юбиляру вместе с вином и портсигаром, на который Готфрид взглянул, поблагодарил за подарок и поспешил встречать следующих гостей.
На минуту оставив женщин, Анна сама подошла к русским гостям, о которых была заблаговременно предупреждена, улыбнулась, поздоровалась, призналась, что помнит их, и, приняв в подарок букет из роскошных роз, на который пришлось истратить едва ли не  четверть из командировочных марок, вернулась к дамам, предложив им освежающие напитки, фрукты  и мороженое.
– Красивая шельма, хоть и не молодая! – присвистнул Крутов. – Ей ведь сейчас лет тридцать семь – тридцать восемь. На курсах на неё заглядывались все, а здесь ну просто расцвела!
– Сергей Егорович, негоже так отзываться о женщинах,  Иван Григорьевич укоризненно посмотрел на Крутова. – Ваша супруга тоже красавица. Помню её по Крыму.
 – Красавица, – недовольно пробурчал Крутов. – Да только не хочет жить, в гарнизонах, как жёны других офицеров. Рожать тоже не хочет. Уехала к родителям в Ленинград… 
Поначалу Мотовилов и Крутов чувствовали себя достаточно неуютно среди незнакомых им людей, издали рассматривавших гостей Готфрида – двух русских офицеров, полковника и подполковника в далеко не парадных мундирах и без погон, как неких «диковинных экспонатов», усевшихся на уютной скамеечке со спинкой в тени зацветавшей белой акации.
Чтобы хоть как-то себя занять, Крутов курил одну за другой папиросы «Казбек» из захваченной на дорогу коробки. Иван Григорьевич не курил, делал вид, что просматривает утреннюю берлинскую газету, которую уже успел прочитать, а Крутов, дымя очередной папиросой, подсчитывал прибывавших на юбилей генералов и офицеров Вермахта, среди которых оказался один эсэсовец и один моряк.
– Семь генералов, три полковника, генерал из СС, стало быть – группенфюрер, как таких называют в Германии, один моряк – кажется капитан первого ранга, семеро мужиков в штатском, двое из них – старики, обоим под семьдесят, однако довольно бодрые, – перечислял и оценивал Крутов мужскую половину гостей юбиляра. Пересчитать женщин было сложнее, и он скоро бросил это бесполезное занятие.
– Иван Григорьевич, обратите внимание на группенфюрера. Весьма похож на вас этот «гусь» в чёрном мундире с одним погоном, а тот старик, что покрепче, то и дело смотрит на нас, вернее на вас, и о чём-то разговаривает с группенфюрером. Бьюсь об заклад, что это его отец! О чем же это они говорят?
– Плохо слышно, – ответил Мотовилов, сравнивая себя с группенфюрером. – «Действительно похож! Вот бы удивилась Татьяна! Постой, не тот ли это шурин и зять Готфрида, который, по его словам, очень похож на меня?» – вспоминал Иван Григорьевич полуночное общение с Адольфом в стенах танковой школы осенью тридцать второго года.
– Направляются к нам, – сообщил Крутов.
– Вижу, Сергей Егорович, придётся встать и познакомиться, – поднимаясь, ответил Иван Григорьевич.
– К ним присоединился и другой «старец», – добавил Крутов. – Чем это мы их заинтересовали?
– Группенфюрер Фридрих фон Гутлов, – отдав честь русским офицера, представился эсэсовец.
– Барон Генрих фон Гутлов, оберст в отставке, – представился чем-то взволнованный пожилой мужчина, которому, вероятно, перевалило за семьдесят, – а это мой старинный друг генерал в отставке Пауль фон Леттов, – представил старший Гутлов пожилого и ещё довольно крепкого мужчину, которого Крутов назвал «старцем».
– Полковник Мотовилов.
– Подполковник Крутов.
Представились немцам русские офицеры.
«Угадал! Отец и сын», – услышав одинаковые фамилии, подумал Крутов и посмотрел на Мотовилова – «переведи, Иван Григорьевич».
– Герр Мотовилов, я взволнован! Вы так похожи на моего сына, просто одно лицо! – энергично пожал руку Ивану Григорьевичу старый барон Гутлов, внимательно вглядываясь в лицо русского офицера. – А ведь я помню вас, герр Мотовилов! И вы вспоминайте! Петербург, декабрь 1912 года, Царское Село, юного подпоручика у входа в парк! Признайтесь, это были вы, герр Мотовилов?
– Да, герр Гутлов, это был я, – ответил старому барону Иван Григорьевич, до глубины души взволнованный и растроганный неожиданной встречей с человеком, которого видел всего лишь несколько минут почти двадцать восемь лет назад в конце декабря 1912 года на посту возле входа в Царскосельский парк, где по утрам прогуливался российский император.
– О чём это вы? – сжав плечо Мотовилова, спросил Крутов.
– Потерпи, Сергей, расскажу чуть позже, – шепнул Крутову Иван Григорьевич, в то время, как старый барон Гутлов объяснялся с сыном.
Заметив завязавшееся и весьма энергичное общение между русскими офицерами и баронами фон Гутлов – отцом и сыном, к ним поспешил встревоженный Готфрид, не успевший представить своим родственникам русских гостей.
За Готфридом потянулись остальные мужчины – военные и штатские, желавшие познакомится с русскими офицерами, которых никак не ожидали встретить на юбилее у героя Польской капании генерала Готфрида. Уловив нечто необычное, за мужчинами поспешили и женщины, которым Анна успела кое-что пояснить. 
– Генрих, Фридрих! Что происходит? Надеюсь, вы не повздорили?
– Что вы, Адольф! Напротив! – улыбался старый сентиментальный барон Гутлов, в глазах которого заблестели слезинки. – Вы даже не представляете, как я рад встретить в вашем доме русского оберста, которого видел двадцать восемь лет назад в Петербурге юным офицером, удивительным образом, походившим на моего Фридриха. Помнишь, я об этом рассказывал. Они ровесники, да они и сейчас очень похожи!
– Простите, герр Гутлов, что не предупредил вас заранее о моих русских гостях, об Иоганне, сходство которого с Фридрихом я отметил, когда пребывал в командировке в России. Было это не так давно, осенью тридцать второго года, – извинился Готфрид перед пожилым сентиментальным бароном.
После этих, идущих от сердца слов, Готфрид взял себя в руки и, как полагалось в аристократическом обществе, представил своим немецким друзьям и родственникам своих русских гостей, прибывших в Берлин на другой день после начала Французской кампании, в которой участвовал его старший сын Карл, служивший в танковом корпусе генерала Гудериана.
Готфрид и Гудериан вместе сражались в Польше, и Адольф был готов пригласить прославленного генерала на свой юбилей. К сожалению, не получилось. Третий день танки Гудериана, среди которых был и танк лейтенанта Карла фон Готфрида продвигались по Бельгии, подавляя слабые очаги сопротивления со стороны деморализованной бельгийской армии, час за часом приближаясь к Франции в обход теперь уже бесполезной линии Мажино.
Готфрид сожалел, что сыновья не смогли присутствовать на его юбилее. Карл воевал в Бельгии, а Герман позвонил и поздравил отца, сообщив, что не смог покинуть лётное училище, поскольку молодые пилоты готовились сразиться с самолётами противника в небе над Францией.
– Герр Иоганн, простите моё упущение, – извинился Готфрид. – Каждому из гостей следует уделить минутку внимания, на всё просто не хватает времени! Вижу, что вы уже познакомились с Германом и Фридрихом – оба мои близкие родственники. Генрих – отец, я Фридрих брат моей покойной жены Ирмы. Я рассказывал вам о них во время нашей удивительной встречи на танковых курсах. Вы тогда ещё удивились, узнав, что Фридрих мой зять и шурин одновременно. Помните?
– Конечно же, помню, Адольф! С того памятного вечера, когда вы надумали пригласить меня к себе в гости не прошло и восьми лет. Спасибо за приглашение, которое совпало с моей командировкой.
– О да! Германия и Россия – дружественные государства. К нам приезжает немало ваших военных и гражданских специалистов. У нас есть чему поучиться!
– Есть, – согласился Мотовилов.
– А это моя сестра Хельга – супруга Фридриха, – представил Адольф русским офицерам высокую миловидную женщину, приехавшую на виллу барона Готфрида в чёрном, в тон парадного эсэсовского мундира мужа, вечернем платье и в бриллиантах.
– Рудольф – брат Адольфа и Хельги, – скромно представился мужчина в чёрном смокинге.
Мотовилов вспомнил, что брат Адольфа был адвокатом и социал-демократом, а Фридрих убеждал его порвать с «демократами» и вступить в набиравшую вес партию «национал-социалистов».
«Наверное, вступил», –  подумал Иван Григорьевич.
– К глубокому сожалению, среди нас нет сыновей – Карла и Германа. Карл служит у моего друга Гудериана и через две – три недели его танк будет под Парижем! А Герман готовится к воздушным боям в небе Франции! – с гордостью за сыновей сообщил Готфрид.
– Вот видите, герр Иоганн, мы уже дважды прикрыли России от вторжения французов и англичан, а теперь намерены раз и навсегда покончить с угрозой для Германии с запада!
«Дважды?» – удивился, подумав, Иван Григорьевич. – «Первый раз, действительно предотвратили высадку англо-французского экспедиционного корпуса в Нарвике с возможным возобновлением военных действий на советско-финляндской границе. Это понятно, а что же могло случиться ещё? Неужели скупая информация о готовящемся воздушном ударе по нефтяным приискам Баку оказалась правдой? Об этом следует расспросить поподробнее, если представится такая возможность».
– Среди нас наши старинные друзья, а теперь и близкие родственники, которые приехали из Рима. Знакомьтесь, господа офицеры – граф Алонсо ди Орсинии, супруга графа Стефания ди Орсини и их дочь Джулия – супруга моего старшего сына Карла.  – Готфрид представил офицерам импозантного пятидесятилетнего брюнета в смокинге, его супругу и дочь, которая была на шестом месяце беременности и к концу лета обещала родить Готфриду внука или внучку. – К сожалению здесь не присутствует сын графа лейтенант военно-морского флота Италии Ринальдо ди Орсини. Он служит на линкоре «Джулио Чезаре» . Италия – союзник Германии, и в связи с военными действиями против Франции, у итальянских моряков отменены отпуска. Жаль, что Ринальдо не смог приехать. Помните, герр Иоганн, я рассказывал вам о моих итальянских друзьях?
– Помню, – ответил Иван Григорьевич, хотя ничего такого припомнить не смог, подумав, – «забыл или чего-то напутал оберстлейтенант Готфрид, изрядно накачанный алкоголем в тот октябрьский вечер».
– Герр Иоганн, впереди вечер, выберем время и вспомним наших далёких предков! – дрожал от волнения голос сентиментального юбиляра, которому в этот день исполнилось пятьдесят лет. Полвека – значимый юбилей.
Далее торжества по случаю юбилея генерала барона фон Готфрида продолжались уже в просторном зале первого этажа и по заранее утверждённому регламенту. Совпавшее с обеденным временем всеобщее застолье с торжественными поздравления от родственников и друзей, красноречивые тосты с шампанским и непременными здравицами в честь юбиляра, чередовавшиеся со здравицами в честь фюрера Третьего рейха, большой портрет которого в обрамлении имперских флагов украшал фасад виллы Готфрида.
Дождавшись своей очереди, Иван Григорьевич поздравил Готфрида с пятидесятилетием и пожелал юбиляру крепкого здоровья.
Постепенно гости насытились и утомились от тостов. Слуги разобрали общий стол, освободив пространство для танцев. Вместо шампанского – коньяк, десертные вина, фрукты на столиках, расставленных по стенам и красивая «живая» музыка в исполнении небольшого оркестра.
Дамы по очереди отходили в туалетные комнаты, приводили себя в порядок и возвращались в вечерних платьях с поправленными причёсками, надушенные дорогими французскими духами и с подкрашенными губами. Нетерпеливо посматривая на разогретых коньяком мужчин, прислушивались к ярким музыкальным ритмам и готовились к танцам.
Вот в центре зала закружилась «в вихре венского вальса» первая пара – баронесса Анна фон Готфрид и сорокалетний оберст, имени которого Иван Григорьевич не запомнил. Следом за ними к танцевальному кругу потянулись дамы, любившие танцы и мужчины в мундирах и смокингах.   
Постепенно общая компания распадалась на мелкие группы по интересам, которые между танцами обходила сияющая улыбкой баронесса Анна фон Готфрид.
Мотовилов и Крутов беседовали с баронами фон Гутлов – отцом и сыном и другом старшего Гутлова бароном фон Леттов. Старший Гутлов вспоминал эпизоды войны, которую уже называли Первой мировой, вспоминал, как она начиналась, однако на попытки Мотовилова узнать с какой целью Гутлов приезжал в декабре 1912 года в Царское Село, так и не получил ответа.
Иван Григорьевич полагал, что Генрих Гутлов прибыл в Россию в качестве тайного посланника от германского кайзера Вильгельма II к русскому императору Николаю II.  Однако цель той секретной миссии, по-видимому, навсегда останется тайной.
Полковника русской разведки Угрюмова, который приезжал в Царское Село вместе с Гутловым, давно нет в живых, как и императора Николая II, расстрелянного вместе с семьёй под Екатеринбургом в далёком восемнадцатом году. Что же касалось Генриха Гутлова, то он унесёт эту тайну вместе с собой, как и Вильгельм II – последний из германских императоров, доживавший свой век в Голландии, которую теперь занимали немецкие войска .
Исчерпав свои военные воспоминания, старший Гутлов обнял за плечи своего старинного друга барона фон Леттова.
– А знаете ли вы, герр Иоганн, кто сделал последний выстрел в прошлой, теперь уже первой по счёту мировой войне?
– Конечно же, нет, герр Гутлов. – Россия вышла из войны первой в результате октябрьской революции. Германия воевала ещё год. Вероятно последний выстрел в той войне сделал либо немец, либо француз.
– Нет, герр Иоганн, последний выстрел в той войне прогремел не в Европе, а на юге  Африки в британской колонии Родезии  и сделал это выстрел один из аскари, как называли германских солдат, набранных их африканцев, служивших в отряде герра Пауля фон Леттова. Вот он перед вами, герой Африканского похода немецких войск, с которым вам, господа русские офицеры, довелось сегодня познакомиться. Случилось это знаменательное событие 23 ноября 1918 года, спустя двенадцать дней после капитуляции Германии ввиду разразившейся, как и у вас в России, революции. Расскажи, Пауль, как это было.
– Да ты уже всё рассказал, старина Генрих, – улыбнулся фон Леттов. – Да, мы воевали ещё двенадцать дней и могли бы дойти до Йоханнесбурга и даже до Кейптауна, если бы в июле и августе в моём отряде не случилась эпидемия гриппа, который позже нахвали «испанкой». Эта ужасная болезнь погубила много больше моих солдат и офицеров, чем пули англичан и их наёмников из зулусов.
После эпидемии у меня осталось всего лишь двести немцев, из них до тридцати офицеров, и чуть больше тысячи туземных солдат.  Несмотря на потери, 23 ноября мы выбили британцев из стратегически важного городка Касама. Это уже в Родезии, где прозвучал последний выстрел прошлой Мировой войны.
В Касаме мы узнали от пленного английского офицера о капитуляции Германии, читали доставленные из Кейптауна газеты. Делать, нечего, пришлось сложить оружие после четырёх лет войны в дебрях Африки, после тысяч пройденных миль по Танганьике, Кении, Уганде, Мозамбике, Родезии.
Вернувшись в Германию, вышел в отставку. Теперь я не в политике, работаю над мемуарами, – закончил своё краткое повествование семидесятилетний генерал в отставке Пауль фон Леттов, которого в Германии встречали как национального героя .
– Герр оберстлейтенант, я правильно назвал ваше воинское звание? - с помощью переводившего Мотовилова, – обратился к Крутову фон Леттов. – Вижу, что мой друг Генрих курит вторую папиросу из вашей коробки с нарисованным на ней всадником. Угостите и меня. У нас в основном курят сигареты, но я старый консерватор и предпочитаю папиросы.
– Пожалуйста, выбирайте! – охотно предложил папиросу Крутов, которому, используя короткие паузы, Иван Григорьевич кратко переводил всё сказанное Леттовым.
– Хороший табак, – затянувшись, похвалил фон Леттов. – Такой табак выращивают в России?
– Да, выращивают у нас, на Кавказе. Вот и на коробке изображён конный горец на фоне двуглавого Казбека. Есть на Кавказе такая гора, – пояснил немцам Крутов, призвав на помощь Ивана Григорьевича.
– Папиросы заканчиваются. Жаль, что не захватил вторую коробку, – сожалел Крутов, подумав, – «вечер только начинается, так что придётся курить сигареты».
Оттанцевав с Анной танго, Готфрид уступил супругу другому кавалеру и, вместе с графом ди Орсини, подошёл к компании из русских офицеров, отца и сына Гутловых и фон Леттова, принципиально не желавших танцевать. Старший Гутлов и Леттов по причине почтенного возраста, а младший Гутлов просто не любил шаркать ногами. Зато супруга Фридриха и сестра Готфрида – сорокалетняя Хельга, меняя кавалеров, не пропускала ни одного танца.
– Разрешите папиросу, герр оберстлейтенант, а то мне не достанется, – обращаясь к Крутову, улыбнулся довольный юбиляр. – Господа, герр Иоганн словно предвидел мой юбилей и привёз из России мне в подарок этот серебряный портсигар. Вот он! –   Готфрид достал портсигар из кармана. Пока он пуст, но очень скоро наполнится папиросами и сигаретами. Эту, – выбрав из коробки «Казбека» понравившуюся ему папиросу, – я сохраню на память! – Готфрид убрал папиросу в портсигар.
– Возьмите ещё, – предложил Крутов, – остались три папиросы. Потом перейдём на сигареты.
– Пожалуй, – согласился Готфрид. – Вторую папиросу выкурю вместе с друзьями, а у вас ещё остались две. – Как закончатся, попросите закурить у моего друга и родственника графа ди Орсини. У него итальянские, лучше наших немецких сигарет, – закрывая портсигар, посоветовал Крутову виновник торжества. – В Италии много солнца. Там выращивают хороший табак. Герр Иоганн не курит, бережёт здоровье, и его супруге, которой, к сожалению, нет среди нас, можно позавидовать…
– Кавказ? – взглянув ещё раз на коробку с всадником на фоне гор, озадачился Готфрид. – А знаете ли вы, герр Иоганн, что на двадцатое мая наши общие враги англичане и французы назначили бомбардировку Баку с последующим вводом своих войск, сконцентрированных в Сирии и Ираке, в ваше Закавказье .
Вместе с англичанами и французами на Кавказ готовы ввести свои войска Турция и Иран. Они уже поделили, как у вас, русских, говорят «шкуру не убитого медведя». Туркам достанется Армения и Грузия, персам Азербайджан, но без Баку, где нефть. Баку заберут англичане, а французы намерены управлять Казакией . Там, видите ли, начнутся восстания ваших казаков. Так что с началом Французской кампании мы спасли СССР от войны с Англией, Францией, Турцией и Ираном.
– Адольф, откуда у вас такие подробности? – не удержавшись, спросил Иван Григорьевич.
– От Фридриха, герр Иоганн. Фридрих, расскажи нашим русским гостям, что и как там, на Ближнем Востоке.
– Хорошо, Адольф, расскажу, – охотно согласился группенфюрер. – Теперь это уже не секрет, хотя ещё несколько дней назад это являлось тайной, которой владели Абвер  и СД. Наша разведка на Ближнем Востоке не дремала, информировала о приготовлениях англичан и французов ваше правительство и подсказала командованию Вермахта удобное время для нанесения удара по Франции.
В марте – апреле в Бейруте и Дамаске побывал главнокомандующий французской армией генерал Гамелен, а теперь, когда наши танки движутся к Парижу, в Сирии застрял генерал Вейган, который должен сменить растерявшегося Гамелена и остановить наше наступление во Франции. Французы, а следом и англичане спешно сворачивают так и не начавшуюся операцию на Кавказе, однако перебросить дополнительные войска во Францию уже не смогут, не успеют.
Англичанам и французам, видите ли, не нравится, что русские добываю в Баку почти всю свою нефть, часть которой продают Германии. Из этой нефти мы производим дизельное топливо, которое залито в баки наших танков, продвигающихся в сторону Парижа. Чего нам не удалось сделать в прошлую войну – сделаем сейчас, возьмём Париж, поставим Францию на колени, а затем займёмся Британией, которую следует укоротить, забрав колонии! Вы довольны, герр Иоганн? Довольны, что мы бьём ваших и наших врагов?
Мотовилов промолчал.
Сделав вид, что не заметил молчания русского полковника, группенфюрер продолжил.
– Теперь это у них не выйдет! – и погрозил кому-то пальцем, наверное, Лебрену и Черчиллю, который был позавчера назначен премьер-министром Великобритании
Выпив рюмку коньяка и закурив вторую папиросу, предложенную ему Крутовым,  Фридрих фон Гутлов, принялся комментировать последние новости, поступавшие из Бельгии и Голландии.
– Голландия капитулирует через пару дней , это я вам обещаю. – Бельгия продержится ещё несколько дней . Вчера наши войска взяли Льеж  и продвигаются через Арденны  к Франции. Французская армия многочисленна, более двух миллионов солдат и офицеров, но слаба духом и не сможет противостоять немецкому удару. В июне мы обязательно возьмём Париж!
– В июне, но какого числа? – озадачился Готфрид. – Фридрих, предлагаю пари. Чья названная дата взятия Парижа окажется ближе к реальной, тот получит приз в тысячу марок!
– Согласен! – поддержал шурина гуппенфюрер. – Отец, примешь участие?
– Нет, Фридрих, уволь. Не молод я для таких забав, – ответил старший Гутлов, посмотрев на Ивана Григорьевича.
– А вы, герр Иоганн, вы, герр Крутов, примете участие в споре? – обратился группенфюрер к русским офицерам.
– Нет, Фридрих, мы вне игры, да и не имеем с собой такой суммы, – вежливо оказался Мотовилов, и старший Гутлов поддержал его одобрительным взглядом.
«Война не развлечение. Пари здесь неуместно…» 
– А вы, Пауль?
– Нет, господа. Я тоже вне игры, – решительно отказался фон Леттов.
– Может быть, вы рискнёте, граф? – обратился Фридрих к Алонсо ди Орсини.
– Нет, господа, и я воздержусь.
– Кстати, граф, когда итальянские войска нанесут удар по Франции с юга ? Вы служите в МИД, должны знать. Чего выжидает Муссолини?
– Служу в другом управлении. Надеюсь, что скоро, – ответил граф и покинул компанию, пригласив супругу на очередной танец.
– Я приму участие, раздался голос подошедшего к ним младшего брата Готфрида Рудольфа – человека штатского, однако живо интересовавшегося событиями, которые разворачивались на западе.
– Ну что ж, пари на троих! – Объявил Фридрих. – Каждый вносит по триста тридцать три марки. Я на одну больше, а победитель получает тысячу марок. Согласны?
– Согласны! – ответили братья Готфрид.
– Я называю число «десять». Это значит, что мы возьмём Париж десятого мая.
– Я называю число «восемь», – опередил старшего брата Рудольф.
– Моё число – «тринадцать». Число несчастливое, особенно для французов, – назвал свою дату взятия немецкими войсками столицы Франции  герой Польской кампании генерал Вермахта барон фон Готфрид.
– Адольф, а ты не жалеешь, что получил от фюрера имение в Польше? Не лучше ли было немного подождать и получить землю в Франции? – уколол старшего брата Рудольф.
– Да нет, – пожал плечами Готфрид. – Во Франции вряд ли будут раздавать земли.
– Верно, Адольф, не будут, – поддержал шурина группенфюрер. – Франция – европейская страна. Мы наведём там надлежащий порядок, искоренив все пороки, насаждаемые ложной демократией. Франция станет частью Третьего рейха, как это было при Карле Великом!
Французы происходят от франков, галлов и римлян. Это не поляки и прочие варвары из славян, которые станут нашими трудовыми ресурсами, а их земли должны принадлежать нам! Фюрер уже наградил Готфрида поместьем, где мы обязательно побываем этим летом, посмотрим, как он там обустраивается.
– Что он сказал? – заметив, как нахмурился Мотовилов, спросил Крутов.
– Потом расскажу.
– Фридрих, по-моему ты перегнул палку! – шепнул группенфюреру Готфрид, указав глазами на русских офицеров.
– Адольф, я имел в виду только поляков и чехов, – группенфюрер попытался сгладить своё высказывание, столь неуместное в этот вечер и при русских гостях юбиляра, – и потом, русские – потомки варягов, которые пришли тысячу лет назад к диким племенам на востоке из Померании. Это известный исторический факт! Этого не отрицают даже русские учёные, называя конунга Рёрика варягом, а значит немцем!
– Нет, герр Гутлов, это не так. Рюрик был славянином! Да и в ваших жилах, барон, течёт славянская кровь! – возразил, сдерживая себя от «крепких слов», полковник Мотовилов и, уловив взгляд Анны, которая утолила жажду лимонадом и ждала приглашения на следующий танец, направился к супруге Готфрида.
– Герр оберстлейтенант, не желаете рюмку коньяка? – предложил Крутову Готфрид.
– Пожалуй, – догадался Крутов о предложении юбиляра.
Компания распалась. Гутловы и Леттов присели за столик под пальмой в огромной керамической вазе и пили коньяк. Граф ди Орсини танцевал с женой, изредка посматривая да беременную дочь. Джулия разместилась в удобном мягком кресле и рассеяно листала журнал мод, наблюдая за танцующими парами. На сердце молодой женщины было неспокойно из-за Карла, воевавшего в Бельгии, а возможно уже и во Франции.
Отец утверждал, что Франция «крепкий орешек» и по этой причине Муссолини не спешить ввязываться в войну. Джулия ещё не дочитала известный роман Ремарка  о Первой мировой войне, переживая муки и страдания героев романа, и теперь ей было страшно за мужа…
 6.
– А вы хорошо танцуете, Иван Григорьевич, ещё не разучились. Помните прощальный вечер в танковой школе под Казанью?
– Практиковался в танцах все эти годы, – пошутил Мотовилов, – а тот прощальный вечер и неожиданную встречу с Готфридом, конечно же, помню. Адольф рассказывал вам, о том, что связывает нас?
– Рассказывал, всего я правда не запомнила, – призналась Анна. – Интересные истории, и прошлый век и старина. Князья, татары, рыцари, сражение на Куликовом поле. Потом война Англии, Франции и Турции против России...   
– Было, Анна, всё это было. Вспоминаю тот вечер, помню, как Адольф познакомил нас, как мы танцевали в тот прощальный вечер, как он сиял от счастья. Ещё бы, увозил в Германию такую красавицу!
– Спасибо за комплимент! – улыбнулась Анна. – А мне-то как повезло! Кем я была там – работница швейной фабрики, уборщица, официантка. Одинокая женщина, жила в общежитии. Даже не хочется вспоминать. А здесь, Иван Григорьевич, я баронесса! Самой не верится!
– Неужели вы не забыли моего имени и отчества?
– Адольф напомнил.
– Спешу вам сделать следующий комплимент. За прошедшие годы вы ещё больше похорошели, а сегодня вы истинная королева бала! – с удовольствием признался Мотовилов.
– Спасибо за комплименты. Сегодня я это слышала от многих. Как вы находите, наш праздник удался?
– Праздник ещё не закончился, но полагаю, что удался. В этом и ваша заслуга.
– Пришлось потрудиться, – призналась Анна, – только сегодня перевела дух. Мы приехали из нашего нового имения, которым фюрер наградил Готфрида за заслуги перед Германией, восьмого мая. Времени на подготовку к юбилею не так уж и много.
– Готфрид рассказал, что ваше новое имение на востоке Польши, недалеко от границы с СССР.
– Да, эти территории теперь присоединены к Германии, к Восточной Пруссии. Ближайший большой город – Алленштайн. До него всего шестьдесят километров. На автомобиле можно доехать за час – полтора.
– Как будто всё хорошо, однако, Анна, вижу грусть в ваших глазах. Вас что-то тревожит?
– Нет, просто устала, – солгав, ответила баронесса фон Готфрид, которую помимо обычной усталости сильно обеспокоили события в Бельгии и Франции.
«Если падёт Франция, а затем и Англия, то на что можно рассчитывать несчастной Польше?» – думала она, тщательно скрывая свои мысли. Порой она держалась на одних лишь нервах, изображая на лице улыбку, в то время, как хотелось выть от нестерпимой душевной боли. Она ненавидела немцев и в то же время сам становилась немкой…
– И всё-таки, Анна, вас что-то беспокоит. По глазам вижу.
 Давайте не будем об этом, Иван Григорьевич, – взмолилась Анна.
– Хорошо, не будем. – «Семейные проблемы, что ещё может беспокоить женщину?» – подумал Мотовилов. – «Впрочем, возможно есть что-то другое…»
– Вы хорошо говорите по-русски, – похвалил Анну Иван Григорьевич. – Не забываете русский язык?
– Не забываю, хотя стараюсь даже думать по-немецки. Адольф просит. А русский и украинский языки, я ведь из Харькова, помогают общаться с поляками в нашем новом имении.
Музыка смолкла. Мотовилов собрался откланяться, но Анна настояла на следующем танце.
– Медленное танго, Иван Григорьевич. Мы с вами ещё не договорили. Чувствую, хотите сказать что-то ещё?
– Товарищ полковник, уступите даму хоть на один танец младшему по званию офицеру! – послышался голос, неожиданно оказавшегося рядом с ними, подполковника Крутова.
– Дама не возражает? – спросил Анну Иван Григорьевич.
– Только один танец! – внимательно посмотрев на Крутова, который выпил изрядное количество коньяка, однако ещё твёрдо стоял на ногах, согласилась Анна. – Танцуете танго, не помню вашего имени?..
– Сергей Егорович, можно просто Серж. У нас танцуют то же, что и у вас, – уверенно подтвердил Крутов, положив руку на талию баронессы.
– Хороша ты, Анна, не скрою! Жизнь в Германии пошла тебе на пользу. Мы ведь были знакомы с тобой в течение двух месяцев, прежде чем приворожил тебя твой немец. Не прогадала, такой особняк, да ещё твой немец дослужился до генерала, награждён целым поместьем! Я ведь тоже воевал в Польше, дошёл до Бреста, однако поместья у нас не раздают. Награждён орденом, полюбуйся, какой красивый! – указал Крутов глазами на орден «Красного знамени». Такая награда дороже любого поместья!
Многим ты нравилась, многие пытались ухаживать за тобой. Признаюсь, ты тоже мне нравилась, но я не пытался. Помнится, возле тебя крутился один офицерик, похоже, из ОГПУ. Прислали его за нами присматривать. Танки его не интересовали, интересовался тобой, но и его ты отшила. Правильно поступила. Поганый он человек.
– О ком ты, Серж? – сделала удивлённый вид Анна.
– Кареглазый такой брюнет, Высоцкий. Кажется, звали его Ефимом. Неужели забыла? – удивился Крутов.
– Вот  ещё! – нахмурилась Анна. – Всех не упомнишь. К тому же, кареглазых брюнетов я не терплю!
Музыка стихла и, поцеловав руку даме, подполковник Крутов уступил её старшему по званию офицеру.
– Ну и шутник этот Крутов. Назвался Сержем и сообщил, что в танковой школе я ему нравилась, но ухаживать за мной не решался, – призналась Анна, едва сдерживая неестественный, как показалось Мотовилову, нервный смех. 
– Иван Григорьевич, меня ему больше не уступайте. Мне не хотелось обидеть гостя отказом. И поберегите его, слишком уж много пьёт. 
– Хорошо, Анна, проведу с подполковником воспитательную беседу, пошутил Мотовилов. – А хотите, Анна, удивлю вас?
– Чем же? – насторожилась баронесса.
– Мой друг Андрей Булавин видел вас в конце июля тридцать седьмого года в Париже, на Всемирной выставке. Он видел вас в Советском павильоне.
– Да, мы были там вместе с Адольфом. В Париже мы встретили Ольгу Чехову с мужем – крупным бельгийским коммерсантом Марселем Робинсом и вместе с ними посетили ваш павильон. Было весьма интересно.
Чехова была в нашем старом имении под Гамбургом на праздновании по случаю присвоения Готфриду генеральского звания. К сожалению, Чехова и Робинс уже успели развестись. Я приглашала Чехову на юбилей Готфрида, но она неожиданно уехала в Вену на съёмки очередного фильма. Жаль…
Париж мы посетили перед поездкой в Италию к другу Готфрида графу Алонсо ди Орсини. Годом спустя старший сын Адольфа Карл, который сейчас воюет где-то в Бельгии или уже во Франции, женился на дочери графа прелестной Джулии. Вы её видели. Так что теперь мы родственники. Бедняжка сильно переживает за Карла, к тому же в конце лета ей родить. Так что у Адольфа появится внук или внучка.
О, это была необычайно красивая свадьба на вилле графа Орсини неподалёку от Генуи. Вилла графа на берегу тёплого моря. Над нами сияли яркие южные звёзды, пьянил аромат цветущих магнолий и роз. Представляете, мы пили шампанское и купались в море нагишом под звуки старинной итальянской музыки, – смущённо призналась Анна.
«Ну и притворщица!» – подумал Иван Григорьевич, – «Такая женщина очарует, а затем «обведёт вокруг пальца» любого. Готфрид не исключение…»
– Там, где вы живёте, есть море? – спросила Анна.
– Поблизости только Байкал, – ответил Иван Григорьевич. – Однако, вода в нём холодная даже летом.
– Но ведь Байкал – озеро. Огромное, но всё же не море.
– Сибиряки зовут его «славным сибирским морем». В Байкале пятая часть всей пресной воды Планеты.
– Ого, как много! Так значит вы сибиряк? Там ведь очень холодно!
– Служу в Сибири, а жена моя – сибирячка.
– Ваша жена красивая?
– Красивая.
– Кто же этот ваш друг Андрей Булавин? – Откуда он меня знает? Почему не подошёл к нам в Париже? Почему же я его не узнала? – вернулась к прерванной теме настороженная Анна.
– Право, не знаю, стоит ли рассказать, – засомневался Мотовилов.
– Нет уж, говорите, я слушаю! – потребовала Анна, прижимаясь в красивом танце к мундиру русского офицера.
– Ладно, расскажу, только не обижайтесь, если вдруг что-то не так.
– Загадками говорите, Иван Григорьевич. С чего мне обижаться. Не тяните, танец скоро закончится!
– Андрей Булавин видел вас в конце декабря двадцать второго года на небольшом хуторе неподалёку от города Ровно. Это на Западной Украине.
– На востоке Польши! – машинально не согласилась Анна.
– Теперь это Украина, – поправил Анну Иван Григорьевич. – Так вы там бывали?
– Почему вы об этом спрашиваете?
– Потому, что там вас видел мой друг.
– А он не мог ошибиться?
– Нет, не мог. Узнал же он вас в Париже?
– Иван, Григорьевич, тут какая-то ошибка! – дрожал голос взволнованной Анны. – Я никогда не бывала на хуторе, тем более где-то под Ровно! Ваш друг не мог меня видеть где-нибудь в другом месте?
– Вряд ли, Анна, – не поверил ей Мотовилов, скрыв, что Булавин видел её в польской военной форме.
«Впрочем, и Готфриду не стоит об этом говорить», – подумал Иван Григорьевич. –  Хотите, Анна, опять удивлю вас?
– Давайте, Иван Григорьевич, добивайте женщину нелепыми домыслами ваших друзей! – попыталась улыбнуться Анна, однако улыбка получилась неестественной, жалкой, вымученной.
– Один ваш знакомый по танковым курсам под Казанью и совсем мне не друг, просил передать вам привет.
– Кто же это? – Анна с тревогой посмотрела на Мотовилова.
– Высоцкий. Помните такого?
– Боже мой! – простонала Анна, и Мотовилов ощутил, как дрожит её тело. – Простите, Иван Григорьевич, мне плохо. Простите, я сильно устала. Спасибо вам за привет от Высоцкого…
Музыка смолкла, и к ним поспешил Готфрид, озабоченный состоянием супруги.
– Да вы её совсем «затанцевали», герр Иоганн! – покачал головой Готфрид. – Что с тобой, дорогая?
– Немного устала, – попыталась улыбнуться Анна. – Не беспокойся, Адольф, это скоро пройдём.
– Милая моя! – подошла к ним встревоженная супруга графа Орсини синьора Стефания и взяла Анну под руку. – Да ты и в самом деле устала, едва стоишь на ногах. Пойдём со мной, посидим, выпьем по чашечке кофе.
– Да, Стефания, пойдём, выпьем кофе и отдохнём.

* *
Жаркий майский день подходил к концу. Близился вечер, обещавший прохладу. Солнце скрылось за кронами деревьев, однако было по-прежнему светло. Утомлённые застольем и танцами, гости вышли в сад и наслаждались приятной свежестью. Слуги накрыли небольшие столики, расставленные среди благоухающих роз, предложив гостям напитки, фрукты, кофе, шоколад и пирожные.
Отдохнувшая и посвежевшая супруга юбиляра вместе со Стефанией и сестрой Адольфа Хельгой занимали гостей, устроив для них ещё одну экскурсию по саду.
Пользуясь передышкой, Готфрид пригласил русских офицеров и графа ди Орсини в свой кабинет.
– Вот, господа, где я теперь работаю и отдыхаю, когда бываю в Берлине. К сожалению, такое случается не часто. Дивизия моя расквартирована в Восточной Пруссии, куда недавно были включены северные территории бывшей Польши. Там же моё новое обширное имение среди лесов и многочисленных озёр. Прекрасные места! В лесах великолепная охота! Множество всякого зверья, водятся даже зубры! Реки и озёра полны рыбой. Ловятся угорь и форель. Подумываю окончательно перебраться туда.
Когда закончится война с Францией, я обязательно приглашу вас в своё имение. Вместе поохотимся. А эту виллу в Ванзее мы с Анной уступим Карлу и Джулии, которая к концу лета обещает подарить нам внука или внучку. Правда, Алонсо?
– Ждём, Адольф, – улыбнулся граф ди Орсини.
– Словом, Адольф, жизнь удалась! – Иван Григорьевич похлопал Готфрида по плечу. – И новое поместье в «райских кущах» и дивизия, расквартированная поблизости. Почему же вашу дивизию не перебросили на запад? У французов под ружьём не менее двух миллионов солдат и офицеров. Есть ещё бельгийская армия и британский экспедиционный корпус. Пополнения прибудут из Канады и других британских доминионов – Австралии, Южной Африки, Новой Зеландии, Индии. Что если немецкие войска потерпят поражение и противник ступит на территорию Германии?
– Нет, Иоганн, этого не может быть, к тому же у нас пока численный перевес в войсках и авиации. Французская кампания продлится с месяц и будет не труднее, чем Польская кампания, так что подкрепления из британских доминионов подойти не успеют.
– Насколько мне известно, французы имеют превосходство в танках, – заметил Крутов, а Мотовилов перевёл Готфриду.
– Жаль, что рядом нет моего Карла. Он танкист и мог бы разъяснить преимущества наших танковых дивизий перед французскими танковыми батальонами, приданными к пехотным дивизиям. Карл служит у Гудериана – мастера массированных танковых прорывов вражеской обороны. Гудериан получил большой опыт в Польше. Его танки дошли до Бреста, который мы уступили вам. Помимо всего наши танки превосходят французские по всем показателям.
– Я был в Бресте и видел танки Гудериана, – подтвердил Крутов. – Признаюсь, за последние пять – шесть лет вы достигли больших успехов в танкостроении. Смешно даже вспоминать, о тех «Гросстракторах», которые вы привозили в разобранном виде в танковую школу под Казань.
– Да, у нас создана мощная военная промышленность, – с удовольствием сообщил Готфрид. – Немецкие танки лучшие в мире!
«Это мы ещё посмотрим!» – подумал Крутов. – Спасибо, Иван Григорьевич за перевод.
– Нам не придётся штурмовать линию Мажино, мы её обойдём, – продолжил Готфрид. – Северная Франция – равнинный край. Местность удобная для танковых прорывов. Наших танкистов поддержит авиация. Мой младший сын – Герман будет сражаться в небе над Францией. Мы непременно победим, герр Иоганн! Я заключил пари с зятем и братом, что Париж будет взят нами тринадцатого июня. Фридрих и Рудольф назвали ещё более ранние даты. Посмотрим, кто из нас окажется точнее и получит приз в тысячу марок!
«Увы, он прав. Франция не устоит, а затем и Англия постарается заключить с Германией перемирие. Что тогда? Не повернёт ли Гитлер, вкусивший лёгких побед, свои дивизии на восток?» – задумался Иван Григорьевич. - «Вот и с восточных границ немцы не отводят свои дивизии. Неужели опасаются удара с нашей стороны, как это было в прошлую войну? Возможно. Однако, возможно и другое – готовят нападение на СССР. Что для Гитлера какие-то договора…»
– О чем вы задумались, герр Иоганн. Устали?
– Да вот, задумался о том, не будут ли воевать наши страны опять? – признался полковник Мотовилов. – Как говорят у нас в России, «не наступят ли опять на одни и те же грабли»? Что вы думаете об этом, Адольф?
– Готфрид не понял, о каких «граблях» упомянул Мотовилов, ну суть предельно откровенного вопроса заставила его глубоко задуматься.
– Молчите, не знаете, что ответить? – заметил Мотовилов.
– Не знаю, Иоганн, всё может случиться, – тяжко вздохнув, признался Готфрид. – Не мучайте меня такими вопросами. Хватит о войне! – Готфрид перевёл дух, прошёлся по кабинету, открыл бар, налил в рюмку коньяк, выпил залпом и постарался успокоиться.   
– Иоганн, помнится, я обещал вам показать древнейшую реликвию, вернувшуюся самым удивительным образом к потомкам рыцаря Тевтонского ордена барона Адольфа фон Готфрида, который с отрядом немецких рыцарей участвовал в сражении войска эмира Крыма Мамая с русскими войсками в глубине России у истоков реки Дон.
Случилось то сражение более пяти веков назад. В том памятном сражении, в котором русские одержали верх, участвовал и ваш предок, герр Иоганн – князь Монтвид и ваш, Алонсо, предок – командор Стефано ди Орсини. Вот, что связывает наши семьи на протяжении многих веков!
Готфрид прошёл к массивному дубовому секретеру, достал из кармана ключ, с которым никогда не расставался, открыл дверцу и извлёк украшенную замысловатой резьбой шкатулку изготовленную из красного дерева.
– Занятная история, – удивился подполковник Крутов, выслушав краткий перевод от Мотовилова. – Стало быть, Иван Григорьевич, ваш предок князь?
– Князь, – подтвердил Мотовилов. – Никогда этого не скрывал. Князь Монтвид вместе с родичами – князьями Дмитрием Ольгердовичем и Андреем Ольгердовичем перешёл на службу к Великому московскому князю Дмитрию Ивановичу, прозванному Донским за победу, одержанную на Куликовом поле. Перешли они в Великое Московское княжество из Руси Литовской накануне нашествия Мамая и вместе с русскими сражались с разноплемёнными полчищами эмира Крыма.
– Монтвид? Ольгердовичи? – какие-то необычные имена…
– Монтвид был литовским князем из рода Гедиминовичей. Слышали, Сергей Егорович, о таких князьях?
– Что-то слышал, но плохо помню, – признался Крутов.
– Довелось побывать в Новгороде?
– Нет, не бывал.
– Обязательно побывайте. В Новгороде установлен памятник «Тысячелетие России ». На том памятнике есть и литовские князья: Гедимин, Ольгерд, Кейстут, Витовт, Довмонт и другие. Вместе с русскими князьями и народом нашим они строили и защищали русскую державу!
– По возвращении из командировки поеду в Ленинград за женой. Хватит, нагостилась у родителей! На обратном пути обязательно заедем в Новгород. Спасибо за совет, Иван Григорьевич. Посмотрим на памятник.
Готфрид вернулся к письменному столу, за который усадил гостей и раскрыл шкатулку.
– Вот он, старинный кинжал, принадлежавший моему предку рыцарю Тевтонского ордена капитану барону Адольфу фон Готфрид! – торжественно произнёс генерал Вермахта барон Адольф фон Готфрид, получивший при рождении имя своего предка.
– Кинжал был утрачен в сражении у верховьев Дона, в котором участвовал и предок моего друга и родственника Алонсо командор Стефано ди Орсини. Случилось это в сентябре 1380 года. Мой предок рыцарь Тевтонского ордена барон Адольф фон Готфрид был тяжело ранен, но выжил, и ему удалось вернуться домой. А кинжал вернулся к нам в прошлом веке во время Восточной войны.
Иван Григорьевич хотел было напомнить, как это случилось, но промолчал, не стал огорчать юбиляра.
Готфрид извлек из кармана подарок – серебряный портсигар, достал папиросу и закурил.
– Замечательная вещь, герр Иоганн! Тронут вашим подарком. Жаль, что на портсигаре нет дарственной надписи.
– Увы, не успел побывать у гравёра, – признался Мотовилов.
– Ничего, впереди у нас ещё несколько дней, зайдём и к гравёру, сделаем дарственную надпись на память об этом дне! – заявил Готфрид. – Кстати, а что это за сюжет на крышке портсигара? Похоже на поединок двух восточных рыцарей. Кто они?
- Один из воинов – русский. Имя его Пересвет. Другой воин – татарин из войска эмира Крыма Мамая. Имя его Челубей. Мы видим этот поединок перед сражением в верховьях Дона, как его изобразил художник, но наши предки – князь Монтвид, рыцарь Адоль фон Готфрид и командор Стефано ди Орсини видели его собственными глазами. Случилось это 8 сентября 1380 года, – пояснил генералу Готфриду и графу ди Орсини полковник Красной армии Иван Григорьевич Мотовилов.   
      
* *
 – Прадед мой, известный историк и профессор Берлинского университета Карл фон Готфрид, проживший большую, насыщенную событиями жизнь и умерший в возрасте девяноста шести лет, отличался необычайной работоспособностью и помимо множества изданных книг и статей, составил генеалогическое древо нашего древнего рода.
Эта кропотливая работа, занявшая несколько последних лет его жизни, была, пожалуй, самой значимой для потомков баронов фон Готфрид, ведущих своё начало от рыцаря, по-видимому, готского происхождения, что сохранилось в выбранной им родовой фамилии. Первый из Готфридов принял в середине IX века христианскую веру вместе с именем Адольф.
Мой предок служил королю саксов, и за ратные заслуги ему были пожалованы земли в Нижней Саксонии вместе с крестьянами. Сейчас я вам покажу этот древнейший, чудом сохранившийся документ. Вам, Иоганн, будет небезынтересно взглянуть на него, поскольку известнейшие представители двух наших родов, как это удалось выяснить и задокументировать профессору Карлу Готфриду, состоявшему в дружеских отношениях с вашим прадедом Клаусом, пересекались дважды.
Первый раз в четырнадцатом веке, второй раз в девятнадцатом. Жаль что после смерти Клауса, с которым встречался и переписывался профессор Карл Готфрид, эта связь оборвалась. Впрочем, тому были серьёзные причины, в том числе Первая мировая война и революция в вашей стране, которая теперь зовётся СССР.
– Припоминаю, Адольф, – задумался Мотовилов. – Вы рассказывали о родословной баронов фон Готфрид восемь лет назад во время нашей встречи в Казани на танковых курсах.
– Менее восьми лет назад. Сейчас май сорокового, а тогда был октябрь тридцать второго, – уточнил Готфрид. – И вы тогда пожалели, что у вас нет своего генеалогического древа, – напомнил он.
– Да, пожалел, – вспомнил Мотовилов. – Возможно, нечто подобное имелось, однако было утеряно вместе с другими документами во время Гражданской войны, когда сгорела наша усадьба в селе Воскресенское бывшей Симбирской губернии, которая теперь названа в честь вождя нашей революции. Хотя некоторые звенья генеалогического древа старинного рода Мотовиловых сохранились в моей памяти, поскольку передавались от отца к сыну в виде рассказов о предках…
– Увы, мы все понесли поражение в той ужасной и бессмысленной войне, которая погубила четыре крупнейшие монархии, – вспомнил Готфрид. – В выигрыше оказались наши исконные враги - британцы и французы, которые втянули Россию в ту братоубийственную войну на своей стороне, а потом, когда русский монарх стал понимать, чем это грозит России, помогли масонам и либералам свергнуть вашего императора и продолжать войну.
Впрочем, об этом сказано слишком много. Вот древо рода баронов Готфрид, начало которому положил принявший христианскую веру рыцарь Адольф, имя которого ношу и я, – с гордостью за свой род произнёс генерал возрождённого семь лет назад Вермахта, ставшего в течение нескольких лет сильнейшей армией мира.
Готфрид раскрыл круглый кожаный пенал, лежавший рядом с кинжалом, и извлёк потемневший от времени свиток из пергамента самого высокого качества. Осторожно, так словно опасался повредить, развернул его на столе, прижав один конец тяжёлым пресс-папье, а другой основанием литой бронзовой статуэтки, изображавшей рыцаря Тевтонского ордена.
Иван Григорьевич хорошо владел немецким языком, однако разобрать строки из, местами совершенно выцветших, замысловатых готических букв и знаков старинного древнегерманского письма, исполненного опытным каллиграфом, был не в состоянии. Ниже текста разместилась королевская печать в виде нечёткого, расплывшегося рисунка, изображавшего орла с распростёртыми крыльями.
– Вижу, что вам не прочитать текста, да и я вряд ли смогу это сделать, – сожалел Готфрид. – Интересен сам документ, даровавший рыцарю Адольфу дворянство, земли и крестьян. Случилось это в 860 году от Рождества Христова! 
Среди прочих славных ратных дел середины девятого века, а это, прежде всего войны саксов с данами, ободритами и лютичами, о которых сообщил Готфрид, Иван Григорьевич обратил внимание на датированный 862 годом морской поход на восток вместе с воинами конунга Ютландии Хорика II, с которыми саксы заключили временный взаимовыгодный военный союз.
О целях морского похода и о противнике ничего не сообщалось, но сама дата такого похода привлекла внимание Ивана Григорьевича. В старинном дворянском роду Мотовиловых хранилось древнее предание о воине Монтвиле из славянского племени ободритов, который вместе с дружиной князя Рерика оправился в Русь Словенскую именно в 862 году!
Согласно преданию, от Монтвила и пошёл на Руси род Мотовиловых, другим славных представителем которого был князь Монтвид из рода Гедиминовичей, перешедший в конце 1379 года на службу к Великому Московскому князю Дмитрию Ивановичу из рода Рюриковичей.
– Вижу, Иоганн, что вас заинтересовал рыцарь Адольф предводитель отряда саксов, участвовавших в походе на восток, который совпал по времени с пришествием на Русь Словенскую легендарного основателя вашего государства конунга Рёрика.
– Не столько он сам, как дата морского похода на Восток. Известно, что именно в том, 862 году, в Русь Словенскую по призыву деда своего словенского князя Гостомысла, прибыл с острова Руяна, который теперь называется Рюгеном, князь Рюрик, родом из приморского города Рарога или Рерика, да и первоначальное имя князя звучало как Рерик или Рёрик. Я правильно произношу имя славянского князя, которого вы назвали конунгом?
– Ладно, Иоганн, пусть Рёрик будет вашим, славянским князем, – согласился Адольф. – Маленький курортный городок с таким названием существует и поныне. Расположен он в двадцати пяти километрах севернее Висмара. Я бывал там. Очень красивое взморье и самая чистая вода в Мекленбургском заливе. Возле Рерика лежит большой остров Вустров, большая часть которого покрыта реликтовым буковым лесом. На острове, который соединили с материком насыпным перешейком расположено имение моего знакомого барона Вацлава фон Вустрова, который ведет свою родословную от конунга Рёрика. Кстати, он женат на русской женщине из знатного рода, которая эмигировала в Германию после вашей революции. Обязательно побываем в Рерике и я познакомлю вас с ними. Не возражаете?
– Не возражаю, Адольф. Нас командировали в качестве наблюдателей за крупными  манёврами немецких войск в Западной Померании. Рерик неподалеку от тех мест, а ещё хотелось бы побывать на Руяне, то есть на Рюгене, как теперь называется этот остров, – уточнил Мотовилов.
– Вот и замечательно! Я в отпуске до семнадцатого мая. Вместе понаблюдаем за манёврами тех частей, которые не заняты во Французской кампании, и побываем на Рюгене и в Рерике! – обрадовался Готфрид. – Вот видите, мы, немцы, сохранили название старинного городка, который дал вашей стране немецкого князя, прекратившего междоусобные распри и объединившего славянские племена.
Россия и Германия исторически тесно связанные между собой дружественные государства. Особенно это становится наглядным, если вспомнить наших монархов, многовековые родственные связи между которыми были омрачены Мировой войной, разразившейся в 1914 году, – подчеркнул генерал Вермахта, неплохо знавший историю.
– Адольф, вы опять назвали Рерика немецким князем, но ведь это не так? – Покачал головой Мотовилов. – Рерик был славянином и по отцу и по матери. Отец его был славянским князем Годолюбом из рода Рарогов, а мать – средней дочерью словенского князя Гостомысла Умилой.
– Дорогой Иоганн, – улыбнулся Адольф, – Даже в ваших школьных учебниках, по которым русские дети изучают историю своей страны, сказано, что князь Рюрик – варяг, а значит скандинав или германец. Впрочем, я не отрицаю и того, что в жилах вашего князя текла славянская кровь. В Мекленбурге и поныне поговаривают: «Какого немца не потри – увидишь в нём славянина». При этом белокурые и голубоглазые мекленбуржцы полагают себя немцами самой «высокой пробы», хотя Никлотинги – герцоги Мекленбургские происходят от славянского князя Никлота, сын которого Прибыслав подчинился королю саксов и крестился по латинскому обряду.
Хотелось было Ивану Григорьевичу рассказать историю ложной легенды о немецком происхождению князя Рюрика, которые сочинили всесильные в Российской академии наук немецкие историки Байер  и Шумахер , во времена императрицы Екатерины II, которую если «потереть», то непременно найдёшь в ней славянскую кровь, однако не стал, поскольку переубедить Готфрида было невозможно. А фальсификации русской истории настолько укоренились в России и даже в её наследнике СССР, что школьникам по-прежнему продолжают морочить головы.
– Адольф, оставим в покое князя Рюрика, однако в его дружине служил ободрит по имени Монтвил, от которого согласно нашим семейным преданиям происходит род Мотовиловых. Помнится, я рассказывал вам об этом в тот прощальный вечер в танковой школе под Казанью. Что вы на это скажете? А?
 – Вот как? – удивился Адольф. – Простите, наверное, запамятовал. А вы в этом уверены?
– Уверен! – подтвердил Иван Григорьевич. – И вот что, именно сейчас у меня появилась догадка о целях морского похода на восток флотилии конунга Ютландии, в которой был и отряд саксов под началом основателя вашего рода рыцаря Готфрида, крестившегося по латинскому обряду и наречённого Адольфом. Конунг Ютландии хотел помешать дружине князя Рерика достигнуть морем Руси Словенской. К счастью, ему это не удалось!
– Интересно! Продолжайте, Иоганн, я слушаю вас, – Готфрид закурил и, поудобнее усевшись в кресле, забросил ногу на ногу.
– Господа, довольно на сегодня воспоминаний! В другое время! – неожиданно вмешалась в беседу мужчин вошедшая в кабинет супруга генерала, отдохнувшая, посвежевшая и сменившая платье баронесса Анна фон Готфрид. – Гости прогулялись по саду, подышали вечерней прохладой, надышались ароматом вечерних роз и вернулись к столу. Все ждут вас!
– Действительно, хватит воспоминаний! Идём, дорогая! – улыбнулся Готфрид, любуясь женой, которая в этот вечер была особенно хороша.
«Сегодня не стану её огорчать, скажу завтра, что после обеда уезжаю на все оставшиеся пять дней в Мекленбург вместе с русскими коллегами и Фридрихом», – подумал Готфрид. – «Одну тебя не оставляю. Несколько дней у нас погостят Алонсо со Стефанией и Джулия, а там и я скоро вернусь…»

8.
Минули пять до предела насыщенных дней. Заканчивался десятидневный отпуск Готфрида, половину из которого он провёл в компании русских офицеров и своего родственника группенфюрера Фридриха Гутлова. Позади масштабные манёвры крупной войсковой группировки Вермахта численностью в несколько дивизий, которые в случае острой необходимости могли быть переброшены во Францию, в течение нескольких дней. Позади незабываемые поездки по побережью Балтийского моря с осмотром небольшого курортного городка, носившего имя славянского князя-сокола Рерика. Поездка на славный остров Руян, где некогда стояла славянская крепость Аркона, откуда более тысячи лет назад отплывали в Словенскую Русь ладьи князя Рерика, прозванного на Руси Рюриком.
В поездке не обошлось без курьёзов. Многие немецкие офицеры и генералы, с которыми приходилось иметь дело, отмечали поразительное внешнее сходство русского оберста и группенфюрера. Самые смелые задавали нелепые вопросы – не братья ли? вызывая улыбку, а то и смех. Бывает же такое… 
Где-то там, далеко на западе шла война, а здесь среди лесов, рек и озер древнего, в прошлом славянского края, где нет больших городов и огромных заводов, края, ставшего много веков назад после нескончаемых кровопролитных войн частью Германии, тишь и благодать. Уезжать не хотелось. Однако, отпуск у Готфрида подходил к концу, да и русским офицерам, наблюдавшими за манёврами Вермахта, пора было возвращаться в Берлин. И так уже «накатали» в общей сложности около тысячи километров на новеньком «Мерседесе», который подарил своему родственнику группенфюрер Фридрих фон Гутлов. Нечего сказать – не дешёвый подарок.
В пути обсуждали увиденные на манёврах новинки – бронетранспортеры и армейские грузовики, множество армейских мотоциклов. При этом немцы неоднократно повторяли кем-то вброшенную «крылатую фразу», что «современная война – война моторов».
Полковник Мотовилов признался, что такой современной техники крайне не хватает в стрелковых полках и дивизиях Красной армии. Зато подполковник Крутов отметил, что новые советские средние танки Т-34 , которые начали поступать в бронетанковые корпуса, не только не уступают немецким средним танкам Т-3 и Т-4, но и во многом превосходят их по скорости движения, маневренности, прочности брони и огневой мощи. Жаль только, что их пока мало.
На танковых учениях присутствовали представители предприятий, выпускающих немецкие средние танки, которые пригласили русских офицеров посетить один из заводов, где выпускались Т-4. До конца командировки оставались ещё три дня, и Мотовилов с Крутовым согласились посетить завод, расположенный на другом конце страны в промышленном Руре .
Гутлов простился с ними на полпути до Берлина в Темплине, где у него были дела, а Готфрид довёз русских офицеров до Берлина и высадил на Беренштассе возле гостиницы.
– Герр Иоганн, вот и пришло время проститься, – обнял Мотовилова Готфрид. – Жаль расставаться, но завтра заканчивается мой отпуск. Очень рад, что ваша командировка совпала с моим юбилеем. Когда же ваш юбилей? Быть может и мне удастся побывать в России и выпить бокал шампанского или рюмку замечательной русской водки за ваше здоровье! – с большим чувством произнёс Готфрид.
– До моего юбилея ещё надо дожить. Я моложе вас, Адольф, на четыре года, а пятьдесят лет мне исполнится на Ивана Купалу . Есть у нас такой древний народный праздник. В честь него назвали меня Иваном. Отмечают его русские люди и другие славяне 24 июня, если по старому стилю, а если по новому, то 7 июля.
Если суждено нашим странам прожить эти годы в мире, то приезжайте к нам в Россию. Куда пока не знаю. По возвращении из командировки жду нового назначения. Россия – великая держава и по своим размерам и по духу! – с не меньшим чувством ответил Иван Григорьевич, прощаясь с Готфридом и полагая, что навсегда...

* *
На виллу в Ванззе Готфрид вернулся к обеду, однако Анны не застал. На столе в гостиной он обнаружил записку:
«Вернусь к шести вечера. Вещи в дорогу собрала. Обед на столе. Разогрей. Целую. Анна».
Готфрид прикинул время в пути до поместья на новеньком «Мерседесе», прошедшем обкатку по Западной Померании.
«Если выехать в шесть вечера, то часам к трём ночи можно добраться до поместья. Погода хорошая, сухо. Дороги до Варшавы и далее хорошо охраняются. По приезде можно немного поспать, а к девяти утра прибыть в штаб дивизии, полностью исчерпав десятидневный отпуск», – размышлял довольный собой Готфрид, поедая отбивную с картофелем, которую не удосужился разогреть, и запивая пивом.
Раздался телефонный звонок.
– Наверное, Анна? – подумал Готфрид, беря трубку.
– Адольф, это я Фридрих! – послышался встревоженный голос Гутлова. – Анна дома?
– Нет, оставила записку, обещала вернуться к шести часам вечера. Почему ты спрашиваешь? Что случилось?
– Случилось, Адольф! Притом, очень пренеприятная история. Теперь уже вторая. Первую хотел от тебя скрыть, не портить твой праздник, но теперь вынужден рассказать всё. Оставайся дома. Я еду в Берлин. Буду у тебя часа через два. Обязательно дождись. Это очень важно! – Гутлов положил трубку.
«Что случилось? Что он хотел скрыть? Почему теперь всё расскажет?» – озадачился не на шутку встревоженный Готфрид. – «И Анны нет. Куда она ушла, да ещё в день отъезда?»
В ожидании Фридриха, Адольф вышел в сад. Пытаясь успокоиться, обошёл его несколько раз, а затем разместился в шезлонге со свежими газетами, читая об успехах германских войск во Франции и Бельгии, которая пока не сложила оружия.
Беспокоило, что уже больше недели не было никаких вестей от Карла. Последний раз сын позвонил и поздравил отца с юбилеем девятого мая накануне вторжения Вермахта в страны Бенилюкса, за которыми лежала главная цель – Франция.
Готфрид одобрял план Генерального штаба, отказавшегося от лобового штурма линии Мажино, тем более, что на помощь французам могли придти британцы из экспедиционного корпуса. Бои могли затянуться, при этом Германия понесла бы большие потери.
Просмотрев одну газету, Готфрид принялся изучать вторую, третью и очнулся от чтения, когда к вилле подкатил служебный «Мерседес» группенфюрера Гутлова, оборудованный радиотелефоном. За рулём автомобиля сидел персональный шофёр Гутлова в звании штабсшарфюрера . Адольф отложил газеты и открыл ворота.
«Только утром простились, а он опять здесь. Зачем? Что же такое могло случиться?», – думал Готфрид, здороваясь с Фридрихом за руку.
– Зайдём в дом, – расстегивая китель, предложил группенфюрер. – Жарко, и не только от солнца! Адольф, у меня для тебя две очень плохие новости. Одну всё откладывал, не желая тебя огорчать. Другая новость не требует отлагательства. Завтра ты вернёшься в свою дивизию, и полковник Заухель доложит тебе обо всём в подробностях. Но начну с первой неприятной для тебя новости пока не вернулась Анна.
– Да её нет. Оставила записку. Обещала быть к шести часам. Вещи собраны, так что сразу же выезжаем. Фридрих, а откуда тебе известно, что Анны нет дома? – спохватился Готфрид.
– Во-первых – не встречала родственника. Во-вторых – не вижу её автомобиля. В третьих – пока знаю, что Анна отправилась в Берлин за покупками. – Группенфюрер взглянул на часы. – Вернётся часа через полтора. Сейчас она в универмаге на  Курфюрстендамм  и я попросил присмотреть за ней, как бы чего не случилось. С неё и начнём. Прости Адольф, что говорю так прямо, Анна тебе изменяет…
– Что ты несёшь! – возмутился Готфрид. – Не может этого быть!
– Может, Адольф, может! Успокойся, выпей стакан воды. Сядь, выслушай. Такое, к сожалению, бывает. Мне жаль мою покойную сестру Ирму, которая была тебе верна и подарила двух сыновей. Анна не хочет рожать, она привыкла распоряжаться собой как заблагорассудится.
Ты привёз её из России, поставив меня и всех твоих родственников перед фактом, что Анна – твоя жена. С самого начала я был против этого брака и не только в память об Ирме. Мы близкие родственники. Карл и Герман – мои племянники, и честь твоей, Готфрид, семьи волнует меня не меньше, чем собственная честь! – признался Фридрих, вытер платком пот с лица, перевел дух и продолжил. – Анна – красивая женщина, с этим не поспоришь, но та ли она, за которую себя выдаёт?
Сражённый известием о неверности супруги, Готфрид растеряно посмотрел на Гутлова, ожидая услышать подробности об изменах Анны.
- В двадцатые и тридцатые годы бывали случаи, когда немцы, надолго командированные в Россию, привозили оттуда жён. За ними приходилось наблюдать, не засланы ли к нам советские «агенты в юбках». Некоторых таких дам нам удалось изобличить.
Первые годы люди из гестапо присматривали и за твоей Анной. Не скрою, Адольф, по моей просьбе. Однако ничего предосудительного не заметили. После вашего переезда в новое поместье, я поручил известному тебе штурмбанфюреру Шульцу понаблюдать за новым окружением Анны, которая занялась обустройством дарованного фюрером поместья. Нанимала управляющего, лесничего, повариху, польских работников и так далее.
Надеюсь, ты помнишь, что накануне твоего отпуска, подчинённые Шульца пытались задержать крестьянскую телегу, в которой оказались два десятка комплектов солдатского обмундирования. Возница, установить личность которого так и не удалось, по-видимому, он не местный, оказал вооружённое сопротивление и был убит.
Спрашивается, зачем поляку немецкое обмундирование и в таком количестве? Откуда оно взялось? Куда он его вез? А ведь задержали его в окрестностях твоего имения? Что скажешь? – Гутлов вопросительно посмотрел на Готфрида.
– Не знаю, пусть с этим разбирается Шульц! – резко ответил Готфрид. – Причём тут это? Начал с того, что обвинил Анну в измене, а затем перешёл к какой-то телеге! Я жду доказательств измены моей жены! Я жду от тебя подробностей!
\– Хорошо, будут и подробности. В тот день, когда тебя вызвали в штаб, Анна побывала в Алленштайне и вернулась в поместье на следующий день. Это так?
– Да, Фридрих, её поездка в Алленштайн была со мной согласована. И что же?
– В Алленштайн Анна отправилась с управляющим. Его имя Владислав Шенк. Фольксдойче, однако, по матери он поляк. В Алленшайне в одном из гаштетов к ним подсел мужчина. О чём они говорили, неизвестно. Вели себя, как давнишние знакомые. Спустя некоторое время Анна вернулась в гостиницу, где останавливалась во время поездок в Адлленштайн, а мужчины ещё некоторое время оставались в гаштете. Затем Шенк отправился в обратный путь, а второй мужчина, который оказался шведским коммерсантом – имя его Генрих Ролсон, вечером заглянул к твоей жене и провёл у неё всю ночь…
– Эти сведения верны? – выдавил из себя Готфрид, раздавленный услышанным от брата покойной Ирмы.
– К сожалению, эти сведения верные, – подтвердил ШГутлов.
– Кто это швед? Какого чёрта он торчит в Алленшайне? – возмутился Готфрид. 
– Торгует женским бельём и прочими галантерейными товарами.
– Давно?
– Сравнительно недавно. Появился в Алленшайне с полгода назад и открыл свой магазинчик. Анна покупает у него белье и спит с ним…
– Вернусь в имение, разыщу этого поганца и сотру в порошок! – скрипел зубами Готфрид.
– Боюсь, что найти этого Ролсона будет не просто. Два дня назад он предупредил продавщицу своего магазинчика, что отправляется в Швецию. Вернётся ли? Впрочем, не факт, что он в Швеции, и мы его разыскиваем. У нас к этому Ролсону есть вопросы. Если вернётся, то Шульц немедленно арестует его.
Теперь второй, крайне неприятный инцидент, о котором я узнал спустя полчаса, после того, как мы распрощались с тобой в Темплине. В моей машине есть радиотелефон. Звонил Шульц. После задержания той злосчастной телеги, он уговорил твоего заместителя Заухеля выделить батальон солдат, чтобы поутру прочесать, лес, примыкающий к твоему поместью. Дожидаться тебя не стали, поскольку накануне поступил анонимный сигнал, что в лесу скрывается крупный отряд из не пожелавших сложить оружие польских солдат и офицеров. Кто этот аноним, к сожалению, выяснить не удалось. С какой целью он нам сообщил о скрывающихся в лесу вооружённых поляках, тоже пока не ясно.    
– И что же, обнаружили их в лесу? – затаил дыхание Готфрид.
– Обнаружили. В результате ожесточённого боя отряд из поляков был частично уничтожен, частично рассеян. Прочёсыванием руководил Шульц. Он насчитал свыше ста пятидесяти убитых и раненых поляков. Раненых допросили по горячим следам. Шульц умеет допрашивать, однако выяснить с какой целью в лесах скрывался вооружённый отряд из польских солдат и офицеров численностью в две с половиной сотни – без малого батальон! И откуда у поляков немецкое обмундирование и оружие, так и не удалось. Командовал отрядом некий поручик Шлёнский. Уж не сын ли бывшего владельца твоего поместья полковника Шлёнского?
– Да, вероятно это он, – тяжело вздохнул Готфрид. – Шлёнский убит?
– Нет, ему и ещё нескольким десяткам поляков удалось уйти. Прочёсывание лесного массива продолжается. Любопытно, что куда-то пропал твой старший лесничий Вольф. Не был ли этот фольксдойче заодно с поляками? Не ушёл ли он вместе с паном Шлёнским? А ведь Вольфа наняла твоя Анна. Как думаешь, Адольф?
– Ты что же, подозреваешь мою жену в связях с поляками? – возмутился Готфрид.
– Обязан подозревать не только в амурных связях со шведским коммерсантом, с которым ещё следует разобраться, но и в связях с Вольфом, пока мы его не разыщем! – повысил голос группенфюрер Гутлов. – Скажи спасибо, что этим делом пока занимаюсь я, твой друг и близкий родственник.
– А мой управляющий, который встречался в Алленштайне с этим шведом, его допросили?
– Представь себе, Адольф, и этот фольксдойче тоже исчез. Прошлым вечером уехал в Алленшайн и его до сих пор не могут найти. Ох, и не повезло тебе, Адольф, с новым поместьем, лесничим, управляющим и новой женой! Ох, как не повезло. В лучшем случае твою Анну использовали в своих целях поляки и этот, по-видимому «фальшивый швед», получавший указания от польского правительства, бежавшего в Лондон.
Понимаю, Адольф, чем тебе грозит признание фольксдойче Вольфа и Шенка, а также «шведа» Ролсона, который вполне может быть лондонским эмиссаром. Мы наведём о нём справки, если понадобится, то я направлю своих людей в Швецию. Со своей стороны постараюсь закончить это дело в максимально сжатые сроки, пока его не передали в другое управление. При обнаружении Вольфа и Шенка их немедленно ликвидируют, а вот что делать с Ролсоном?
– Ликвидировать! – потребовал взявший себя в руки Готфрид. В мыслях он уже простил Анну. Ведь о её измене никто не узнает.
– Это не так просто, – возразил Гутлов. – Для нас будет лучше, если он не вернётся в Алленштайн. Кстати, а почему ты не спросишь, сколько твоих солдат погибло в бою с поляками?
– Извини, Фридрих. Голова идёт кругом! Сколько? Какие потери?
– Сорок пять убитых, среди них оберлейтенант и гауптман. Свыше пятидесяти раненых. И это в мирное время! – возмутился группенфюрер. – Даже во Франции нет таких потерь! А что же тогда будет в России?
– В России? – насторожился Готфрид. – Разве мы будем воевать с Россией? Ведь у нас с ними договор?
– А ты как думал? К чёрту все договора с большевиками! Вот покончим с Францией, перестроим её промышленность на военные нужды, подключим к промышленности Рейха не слабую промышленность Бельгии и Голландии, сталелитейные заводы Люксембурга, и тогда можно будет ударить по России – этому колоссу на «глиняных ногах», как полагает фюрер! Россия – наш главный приз! Раздавив этого колосса за одну летнюю кампанию, мы выйдем к Тихому океану! Подчиним себе Китай, Индию и весь мир! – распалялся группенфюрер.
– А как же Англия, Соединённые Штаты Америки? – засомневался Готфрид, в глубине души догадывавшийся, что столкновение с Россией всё же неизбежно.
– С Англией можно пока подождать, поскольку неподготовленная десантная операция на острова может обойтись нам слишком дорого. Не следует забывать о самом мощном британском флоте, а Америкой займутся японцы. Только это между нами, – спохватился группенфюрер, посвящённый в планы фюрера и Генерального штаба Вермахта.
Готфриду припомнились прощальные слова русского полковника Мотовилова, - «если суждено нашим странам прожить эти годы в мире и согласии, то приезжайте к нам в Россию…»
«Неужели герр Иоганн догадывается о том, что нас ожидает? А быть может, знает, но скрывает?» – задумался Готфрид.
– Фридрих, зачем же тогда в Германию приглашают русские военных и гражданских специалистов? Зачем показываю им наши военные заводы, новейшие образцы военной техники, манёвры наших войск? Зачем всё это? Ведь они могут увезти с собой наши военные секреты, наконец, перенять наши технологии?
– Применить их всё равно уже не успеют. У них слишком мало времени, – со знанием дела ответил Гутлов. – Зато наша открытость притупляет бдительность русских. Вот увидишь, наш блицкриг станет для них неожиданностью!
Адольф, готовься к ожесточённым сражениям. Твоя дивизия будет в первом эшелоне, так что береги своих солдат, и учи их воевать. Да и сам поберегись. Усиль охрану своего нового поместья. Не ровен час, поручик Шлёнский со своими солдатами бродит по лесам и болотам, возьмёт да нападёт на своё родовое поместье. Люди они отчаянные, представляешь, как поступят с тобой, если решаться напасть?
– Представляю, – передёрнулся Готфрид.
– Не забывай, что именно ты изгнал из поместья мать, жену и ребёнка этого поручика. Где они?
– Я велел отвезти их в Варшаву.
– Неплохо бы их разыскать, однако прошло более полугода, и найти их вряд ли удастся. Однако попробуем. Если они окажутся в наших руках, то Шлёнский выйдет из леса. Хочу предупредить. Польша не Франция. Славяне упорный и беспощадный противник. Одним словом – «недочеловеки». Будут сражаться в подполье и партизанских отрядах. В Англии, и особенно в России, где много поляков, в том числе пленных солдат, офицеров и даже генералов, будут сформированы польские части, которые будут воевать против нас. 
Группенфюрер взглянул на часы.   
– Довольно, Адольф, я  уезжаю. С Анной разбирайся сам. Даю слово, что о её изменах никто не узнает. Знаешь, Хельга мне тоже изменяла с одним морячком, но это было очень давно. Морячка того я задушил собственными руками и наказал тогда Хельгу, как отец наказывает негодную девчонку – выпорол брючным ремнём, – признался близкому родственнику Фридрих Гутлов, выросший за последние пятнадцать лет из штурмовика СА до группенфюрера СС. 
– Как только Анна вернётся, немедленно выезжай в дивизию и разбирайся с происшествием, о котором наши недруги могут доложить на самый верх. Анне ни слова. Вижу, что уже простил её. Прощай! – Гутлов обнял Готфрида, похлопав его по плечу, и поспешил к «Мерседесу». За несколько часов, остававшихся до конца трудного дня, предстояло завершить немало важных дел.

* *
Анна вернулась спустя четверть часа после ухода Фридриха. Вернулась морально раздавленная, с чёрными кругами под печальными и по-прежнему красивыми изумрудными глазами. Посмотрев в глаза мужу, догадалась, что ему уже всё известно, и об измене и о том, что произошло ранним утром в окрестностях их нового поместья, которого лучше бы не было.
«Если любит – простит», – подумала она и, разрыдавшись, бросилась в объятья мужа…
Анна встречалась с Ролсоном, который вместо Данцига, где его могли задержать агенты гестапо, добрался до Берлина, откуда с документами на новое имя и несколько изменив внешность, намеревался отправиться в Данию, а затем в нейтральную Швецию, откуда можно было вернуться в Англию.
Встреча на скамеечке в глухом уголке парке длилась не более получаса. Со стороны могло показаться, что встретились любовники, избегавшие посторонних глаз. Собственно, так оно и было.
– Генри, – Анна назвала его так в память о встрече летом тридцать седьмого года в Париже, – почему же ты не посвятил меня в свои планы? Почему скрыл, что в лесу скрывается многочисленный польский отряд? Если бы ты знал, как мне хочется оказаться рядом с польскими солдатами, как это было в двадцатом году под Варшавой!
– Анна, насколько это было возможным, я оберегал тебя. Поверь, чем меньше знаешь, тем крепче спишь. Надеюсь, ты привела за собой «хвост»? – спохватился Роулинг.
– Нет, Генри. Я оставила автомобиль возле универмага и покинула его через другой выход. К тебе подъехала на такси. Вернусь таким же образом. Если за мной следили, пусть думают, что я делаю покупки. В огромном универмаге, где много народа, легко затеряться.
– Ты у меня молодец! – Роулинг обнял Анну и поцеловал. Он любил эту женщину, с которой был вынужден проститься и вероятно навсегда.
«Дай Бог, чтобы она не пострадала…» – подумал Роулинг, надеясь на лучшее.
После провала задуманной на двадцатое мая операции по вторжению на территорию СССР отряда поручика Шлёнского с немецким оружием и в немецкой форме, управляющий имением Владислав Шенк, от которого могла быть утечка в виде сфабрикованного кем-то неизвестным анонимного доноса в гестапо Алленштайна, был уничтожен и не даст показаний против фрау Готфрид. Труп Шенка Ролсон закопал в лесу и если его и найдут, то не скоро.
Главный лесничий Вольф ушёл вместе с остатками отряда поручика Шлёнского на север и затаился в лесах Восточной Пруссии. В случае крайней необходимости, поляки могли скрытно перейти границу и сдаться русским, которые вряд ли их выдадут немцам.
Роль проводника через границу отводилась Вольфу, который хорошо знал эти места. Так что Роулинг за собой «подчистил» и мог возвращать в Англию.
«Жаль, что провалилась задуманная операция, и не удалось спасти Францию», – подумал он и с грустью посмотрел на Анну, которую успел полюбить, и она была ему дороже, чем какие-то там «лягушатники».
«Что это я так о французах», – спохватился Роулинг, вспомнив о Буланже. – «Где ты сейчас, дружище Шарль? В Париже, на фронте где-нибудь возле полноводного Мааса, который форсируют немцы, или же ты в Сирии, откуда намечался удар по советскому Закавказью? Какие же идиоты сидят в наших правительствах, если задумали военный поход против СССР, да ещё вместе с турками и иранцами накануне вторжения во Францию, которую теперь не отстоять?
Не позже чем через месяц, немцы возьмут Париж и Франция капитулирует. Вместе с остатками французской армии, которая будет разоружена, немцы пленят лучшие британские сухопутные войска из экспедиционного корпуса, сосредоточенные на побережье Ла-Манша , которые вряд ли удастся эвакуировать в такой неразберихе .
В то же время русские, случись англо-французская бомбардировка нефтяных полей в Баку, опрокинули бы нестойких турок и иранцев, и вполне могли бы взять Дамаск, Тегеран и Багдад, а возможно и нефтеносную Басру, лишив англичан горючего. Не исключено, что русские могли бы перерезать и Суэцкий канал, что стало бы для Британии катастрофой! Хорошо, что этот нелепый план был сорван, но за это придётся заплатить слишком дорогой ценой – Францией…» – Роулинг прервал свои мысли, столь неуместные в минуты прощания с Анной и вернулся к реальности.      
 «Кто же нас предал? Неужели Шенк случайно проболтался поварихе Кэтрин или Анджею о польском отряде, скрывающемся в лесу? Ходили такие слухи, однако, узнав об этом наверняка, агент советской разведки, каковой была Кэтрин, догадалась о задуманной масштабной провокации британских спецслужб, которая могла перерасти в вооружённый конфликт Германии и СССР, и отправила анонимный донос в гестапо. Неплохо задумано русскими с этой Кэтрин. Женщина, повариха, на которую вряд ли падёт случайное подозрение.
Роулингу хотелось сдать гестапо Кэтрин вместе с её помощником и любовником Анджеем, ведь она тоже женщина и ей нелегко без мужской ласки, однако его останавливала забота об Анне, которая в этом случае тоже окажется в застенках мрачного заведения выход откуда либо на «тот свет», либо в концлагерь…
«Чёрт с ними, пусть живут. В конце концов, Британия и Россия неизбежно станут союзниками, как только немцы нападут на СССР. Иного не дано. Так что пусть русская разведка поможет нам…» – мучительно размышлял Роулинг, которому так и не удалось выполнить чрезвычайно важное задание. О последующих разборках в Лондоне не хотелось и думать.
– Анна, ты ничего не хочешь мне сказать? Ты ничего от меня не скрываешь? – спросил Роулинг, прогоняя навязчивые мысли.
– Нет, Генри, ничего не скрываю, и больше ничего не скажу, – тяжело вздохнула Анна, приложив платочек к влажным глазам.
– Тогда слушай, что тебе скажет Кэтрин. Скажу прямо, подчиняйся ей. Мы теперь все в «одной лодке» и Британия и Россия. Ни в коем случае не подставь Кэтрин, которая, по твоим словам, хорошо готовит. Иначе сама погибнешь, а я этого не хочу. И не ссорься с Готфридом.
В этом году вряд ли, но в следующем Германия непременно нападёт на Россию. Чем всё закончится, сказать не могу. Надеюсь, что Британия выстоит и лет через пять всё уляжется. Если переживу эти годы, то постараюсь тебя разыскать. Побереги себя…
Роулинг хотел ещё что-то сказать, но Анна перебила его.
– Что ж, Генри, стану неукоснительно выполнять твои советы – любить Готфрида и подчиняться Кэтрин, – нахмурилась она. – И не надо меня искать! Полагаю, что наша партия закончена, и ты её проиграл! Прощай, Генри. Надеюсь, что навсегда.
Фрау Готфрид встала со скамейки и, не оборачиваясь, направилась к выходу из парка.
«Жаль», – вздохнул Роулинг и смотрел ей вслед, пока Анна не свернула на другую аллею. Взглянул на часы. До отправления поезда в Копенгаген оставалось не так уж и много времени.