Пролог
Совершенно особенное место в жизни нашего училища занимал спорт. Приобщение к нему было добровольно-принудительным. Добровольным, поскольку никто не обязывал посещать какие-либо спортивные секции. А принудительным – потому что от сдачи зачетов по физподготовке, сокращенно «физо», напрямую зависели такие драгоценные, можно сказать, сакральные понятия как увольнения и отпуск. «Физо сдал – пошёл в увал». «Путь в отпуск лежит через перекладину» – много было на сей счёт лозунгов, пословиц и поговорок. И все они работали!
Наш физкультурный минимум – это ежедневная утренняя зарядка, которая заключалась в пробежке вокруг жилого городка ИВВАИУ, по расстоянию это было что-то около двух с половиной километров. Отменить зарядку мог либо проливной дождь, либо мороз ниже минус двадцати градусов. На все остальные случаи нам предписывались две формы одежды: при температуре воздуха от плюс пяти и выше – «форма номер два» – это бриджи, сапоги и голый торс. При температуре ниже плюс пяти и до минус двадцати полагалась «форма номер три» – наша обычная повседневка, только без ремня и с расстегнутой верхней пуговицей кителя. Зимой третья форма дополнялась шапкой и перчатками. Если мороз был ниже двадцатника, то нам предписывалась утренняя прогулка в шинелях и шапках.
От физзарядки были свободны только суточный наряд и больные, имевшие соответствующую справку из санчасти. Пока все бегали, наряд проветривал помещение, а больных выгоняли на улицу погулять и подышать свежим воздухом на плацу.
Помимо укрепляющего и ободряющего утреннего бега, был ещё бег зачётный на сто, тысячу и три тысячи метров. Раз в году у нас был кросс: на первом курсе шесть, а далее и до пятого курса включительно – десять километров с полной выкладкой, то есть с оружием, противогазом, вещмешком, котелком и шинелью в скатке.
Зимой по воскресеньям организовывались лыжные бега на десять километров в окрестностях речки Ушаковки. Апофеозом лыжной подготовки был ежегодный мартовский кросс на двадцать километров в районе полевого лагеря Добролёт – с полной выкладкой и со стрельбой сразу после окончания дистанции. Нечто вроде биатлона, только на широких и тяжелых армейских лыжах, с вещмешком, противогазом и автоматом Калашникова за спиной.
Из специфических воинских дисциплин нам были положены основы рукопашного боя и полоса препятствий, а также обязательные для сдачи гимнастические упражнения на перекладине и брусьях, прыжки через коня (спортивного, разумеется). Всё перечисленное давалось нам на кафедре физподготовки в ходе регулярных занятий. Давалось щедро, давалось всем, причём без каких бы то ни было исключений и предпочтений. Хочешь – не хочешь, а сдавай положенное. Как бы мы ни относились к обязательной физподготовке – с любовью или с отвращением, но ее результат был очевиден: к пятому курсу все мы были подтянутыми, крепкими и довольно резвыми молодыми людьми.
Если же говорить о добровольном спорте, то нужно вспомнить, что в училище было немало всевозможных спортивных секций: тяжелая атлетика, гиревой спорт, футбол, ручной мяч, борьба, лыжи. И бокс, который в нашу пору был, пожалуй, первым по популярности, ведь соревнования по боксу – самые зрелищные. Неудивительно, что спортивным организатором нашего курса или сокращенно – спорторгом – был именно боксёр Алексей Чистяков. С него, пожалуй, и начнем рассказ о выдающихся спортсменах нашего курса.
Спорторг
Лёша Чистяков учился в четвертой группе. Крупный, на первый взгляд чуть полноватый, высокий, с добродушным лицом. Боксом он начал заниматься ещё до училища, и, едва отпустила нас железная дисциплина курса молодого бойца, сразу записался в боксёрскую секцию. Уже на самых первых училищных соревнованиях он неизменно выходил в финал, а с третьего курса и до самого выпуска оставался непобежденным чемпионом училища в тяжелом весе. Боксировал Лёша красиво: без лишних движений, точно, хладнокровно. Вначале он как бы присматривался, больше оборонялся, чем атаковал. Выбирал момент, создавал удобную для себя ситуацию, чтобы быстрой атакой смять соперника. В составе сборной училища Алексей неоднократно выступал за ИВВАИУ на городских и областных турнирах, на чемпионатах Забайкальского военного округа. Без медалей никогда не возвращался.
Между тем, выездные мероприятия всегда были серьезным испытанием для участников. Во-первых, пока шли соревнования, занятия в училище продолжались, и по возвращении спортсменам приходилось навёрстывать пропущенное. Во-вторых, в командировках парни пользовались почти неограниченной свободой. Соблазнов было много, устоять – почти невозможно. Не избежал их и наш спорторг. Дадим слово Алексею Чистякову.
– Было это на втором курсе, в ноябре. Мы поехали на чемпионат ЗабВО в Читу. Там я встретился со знакомыми еще с гражданки ребятами, которые проходили срочную службу и приехали на соревнования от своих воинских частей. Договорились с ними, что назад поедем одним поездом и встретимся в вагоне-ресторане. Сказано – сделано: встретились в ресторане. Заказали водку, закуску, приступили к трапезе. Поначалу всё шло прекрасно: выпиваем, общаемся. Но день у меня выдался слишком насыщенным: финальный бой, масса эмоций, да и вообще – устал я страшно. Потому захмелел быстро, и именно в таком состоянии меня застал майор Шкуропат, который от кафедры физо ездил с нами на соревнования. Он тоже решил поесть в ресторане. Зашел, и первым делом увидел там своего курсанта – уже практически готового для передачи патрулю... Ужин, сами понимаете, закончился. Во всяком случае – для меня.
Наутро, по приезду в Иркутск, я просил прощения, буквально умолял Шкуропата никому не рассказывать. Но майор был безжалостен. Он официальным тоном заявил мне, что обязан доложить начальнику кафедры подполковнику Никишову, а дальше пусть уж тот сам решает, что со мной делать.
Нужно сказать,что за пьянку в наше время можно было в два счёта вылететь из училища. Это был самый верный, практически стопроцентный способ отчислиться. С нашего курса некоторых уже проводили за ворота, примеры были свежи. Воображение рисовало самые мрачные картины: как выведут меня перед строем, объявят об отчислении… Позор! Короче, к Никишову я шёл, как на высший суд, с дрожью и в коленках, и в голосе. Разговор, однако, вышел коротким. Начальник кафедры пообещал, что докладывать дальше не будет, но зачёт по физо я получу только после сдачи всех положенных упражнений без исключения.
Это был шанс, но, прямо скажем, призрачный. Ведь я хоть и считался главным спортсменом курса (все пять лет был бессменным спорторгом), но с гимнастикой не дружил абсолютно! Подъемы переворотом, а тем более кувырки на перекладине были для меня просто недостижимы. В надежде на чудо я каждый день как проклятый висел на турнике, старался изо всех сил. Но – мать-природу не обманешь. Не может большой человек крутиться на маленькой перекладине, которая к тому же прогибается и скрипит при каждом движении! Чем больше я делал подходов, тем жалобнее стонали растяжки турника, и тем безнадёжнее становилась перспектива. И вот однажды он наступил – тот день, когда можно было бы ехать в отпуск… А я всё ещё не сдал зачет по физо!
Отчаявшись, я подошел к Зайцеву с просьбой помочь в моём горе. Командир посоветовал поплакаться в жилетку Никишову. Ничего не скажешь, хороший совет, учитывая, что после меня ту жилетку уже несколько раз выжимали и сушили! В общем, остался я со своей проблемой один на один. И тут мне пришла в голову гениальная, как тогда показалось, идея. Я позвонил на кафедру Никишову и, представившись курсовым офицером Банных, попросил посодействовать курсанту Чистякову (то есть мне) в сдаче зачета. Никишов моему «Банных» отказал. Но при этом он не догадался, что с ним разговаривал не Андрей Фёдорович, а я! Это обнадёживало.
Было ещё одно, последнее средство: подделать подпись в зачётке. Некоторые ведь так и делали, и благополучно уезжали в отпуск! Да, потом, когда подлог выяснялся, таких махинаторов отзывали обратно. Громкий скандал, куча нарядов вне очереди или гауптвахта, и всё такое… Но, ёлки-палки, это ж ПОТОМ! А так – хоть один день, да в отпуске!
Я уже вовсю обдумывал детали своего «преступления», как ситуация резко осложнилась. Подполковник Соколов, начальник учебной части факультета, объявил нам перед строем, что лично будет проверять отметки о сдаче зачета и об отправке в отпуск тех, кто сдал. Риску прибавилось. Но я и не подумал отступать! Подделав подпись преподавателя лейтенанта Худякова в зачётке, я от его имени позвонил подполковнику Соколову и сказал, что мне (в смысле лейтенанту Худякову, конечно же) якобы нужно посмотреть зачётные ведомости. Соколов, не заподозрив подвоха, предложил «лейтенанту Худякову» зайти в учебную часть минут через тридцать. Через полчаса я снова позвонил и сказал, что во всём-де разобрался, и как бы между прочим сообщил, что курсант Чистяков с курса Зайцева зачёт сдал. Получилось!
Обрадованный, я помчался к начальнику курса за отпускным билетом. И тут оказалось, что я совершенно забыл про ещё один свой должок – зачёт по авиационному материаловедению. Зайцев напомнил. И сказал, чтобы я готовился к этому зачету весь день завтра, а послезавтра шел сдавать. Потому что завтра на кафедре никого не будет – у них какое-то городское мероприятие…
Всё, приплыли! Это конец. Завтра, в лучшем случае – послезавтра мою гениальную афёру разоблачат! И я как минимум останусь без отпуска. А уж про максимум и подумать страшно. Положение отчаянное! Мчусь бегом на кафедру материаловедения и химии, каким-то чудом договариваюсь о сдаче зачета на завтра, чтобы ради меня кто-нибудь из преподавателей специально пришёл… И здесь удалось!
Счастливый, иду на ужин. Возвращаюсь в казарму, забираюсь в кубрик девятой группы и спокойно начинаю готовиться к зачету. Тут подходит дежурный по курсу и говорит, что меня Зайцев в канцелярию вызывает. У меня всё оборвалось внутри, подумал – вот оно, попался! Каково же было моё удивление, когда Зайцев отпустил меня в отпуск с условием, что я сдам зачёт по материаловедению. Пронесло!
Зачет я, разумеется, сдал и спокойно отправился догуливать остатки отпуска. До самого последнего дня никто меня не беспокоил, и я уже не сомневался в благополучном исходе дела. Но едва я увидел командира, как тот с порога огорошил меня: «Ну что, Чистяков – не сдал?». Снова стресс, я-то про физо подумал! Оказалось – материаловедение. Девушка-лаборантка забыла передать в учебную часть мою зачетку и справку о сдаче. Недоразумение легко уладилось, и жизнь потекла своим чередом.
.. Не думаю, чтобы я был в любимчиках у Виктора Алексеевича. Но не сомневаюсь, что без его участия тот мой отпуск точно не состоялся бы.
Кстати, дни, что я потерял на втором курсе, вернулись ко мне в зимнем отпуске на четвертом курсе. Зайцев любил в виде благодарности добавлять дни к отпуску победителям соревнований. В том семестре за первое место по боксу я получил два дня, за первое место по борьбе – ещё два дня, и за какие-то хозработы – ещё день. По расписанию после последнего семетрового экзамена у нашей группы оставалось до отпуска ещё двое или трое суток. Каким-то образом я умудрился самый последний экзамен сдать досрочно, и в итоге получилось, что за пять дней до официального начала отпуска все экзамены и зачёты у меня были сданы. Я пришел к Зайцеву и доложил, что к убытию в отпуск готов. Командир поинтересовался – не напутал ли я чего-нибудь, ведь отпуск начинался только через 5 дней. Я скромно напомнил о своих заслугах и объявленных мне дополнительных днях. В ответ Виктор Алексеевич поручил мне найти нашего курсового офицера, чтобы тот озадачил меня предотпускной работой. Это давняя армейская традиция – накануне отпуска или увольнения подгрузить личный состав какой-нибудь работой, чтоб служба мёдом не казалась. Курсовой – Андрей Фёдорович Банных – мудрить не стал, и просто поставил меня в наряд по курсу. Сразу же после сдачи наряда я поехал домой.
…Сейчас, спустя тридцать пять лет, мне совершенно ясно, что в случае с моим «залётом» в поезде я попал в неписанную училищную систему воспитания – простую, жёсткую, но эффективную. Всем раздолбаям командиры сперва давали хорошенько прочувствовать всю меру, степень и глубину допущенных прегрешений. А потом, смотря по реакции воспитуемых, предоставляли шанс искупить вину. Неисправимых отчисляли, а случайно оступившихся, вроде меня – оставляли.
Конечно же, Зайцев с Никишовым обсуждали между собой – что делать с подающим надежды боксёром Лёшей Чистяковым. Да и Андрей Фёдорович Банных, наш курсовой офицер, почти наверняка знал обо всём. Мои ежевечерние трепыхания на турнике, когда я вопреки закону всемирного тяготения пытался осилить подъем переворотом, не остались незамеченными. Но, как я теперь совершенно точно понимаю, не менее прозрачными для командиров были и мои попытки перехитрить их. Представляю, как хохотали надо мной Зайцев с Никишовым! А я-то восхищался своей находчивостью – всех обвёл вокруг пальца! Сейчас самому смешно… Конечно же, всё они знали, всё видели. Просто тогда наши командиры знали и понимали нас лучше, чем мы сами знали и понимали себя.