Как я уже упоминала, домик у моих бабушки и дедушки был небольшой. Крыльцо: дощатое возвышение из одной или двух ступенек. Дальше шли небольшие сенки с чуланом, далее — вход в кухню, которая переходит в комнату. В кухне, перед входом в комнату, справа у окна, стоял стол, за которым мы всегда обедали. По левой стороне кухни, у стены стояли стол, где быба готовила еду и, уже точно не помню, вроде шкаф для посуды. Печь тоже располагалась по левой стороне у стены, объединяющей комнату и кухню, благодаря этому в комнате было тепло.
При входе в комнату, сразу справа, располагалась железная полуторная кровать, на ней я и спала. Напротив, в углу, стояла тумбочка-этажерка, на верхней полке которой стоял радиоприёмник; ниже на полке лежала коробочка с разными открытками; ещё ниже лежали газеты и какие-то журналы.
Между этажеркой и кроватью располагалось окно. Слева от этажерки было ещё одно окно, напротив него стоял стол и несколько стульев.
По левой стороне комнаты, по середине располагалась ниша, она была задёрнута шторкой, там находилась опочивальня деда и бабы. Правее от опочивальни стоял большой сундук.
Вот такая, нехитрая, домашняя обстановка.
При выходе из дома, слева у ограды — небольшая территория, отгороженная от огорода, который уходил за дом, — была занята под домашнюю живность. Не помню, чтобы была корова или поросёнок, но точно были куры, один красавец-петух, утки и гусь.
— Ал-лоч-ка-а! — окликнула меня баба, — пойдём со мной, будем наших цыпок кормить.
Мы вышли на крыльцо, потом баба пошла в сторону курочек, они как раз вышли из курятника и гуляли по двору.
— Смотри, Алла, что я буду делать. Вот здесь у меня в чашке пшено.
Баба взяла горсть пшена в ладошку и начала кликать:
— Цы-ы-па, цы-ы-па, цып, цып, цып.
Курочки, услышав зов, стали к ней подбегать, а она в это время рассыпала прямо на землю пшено, и они начинали его клевать.
— А теперь ты попробуй.
Она насыпала в мою ладошку немного зерна, и я, как мне казалось, точно так же стала подзывать курочек к себе:
— Ти-и-па, ти-и-па, тип, тип, тип...
Не успела я разжать ладошку, чтобы начать сыпать пшено, как курочки уже все оказались вокруг меня, и я не знала, куда теперь сыпать. А тут ещё из курятника гусь вышел и, раскинув крылья во всю ширь, вытянув свою длинную шею, страшно шипя, помчался ко мне. Он и так больше курочек в два или даже в три раза, а тут вдуг стал та-а-а-ким огро-о-омным! Я, потеряв дар речи, с испугу, что он меня сейчас начнёт клевать, как курочки пшено, бросила в его сторону крупу. Большая часть пшеничек прилипла к ладошке и ни в какую не хотели отлепляться. Видимо, им тоже очень не хотелось быть съеденными. Как я их поним-а-а-аю!
Гусь уже был совсем близко. Что делать? Убегать или стоять и не двигаться и будь, что будет?
— Не бойся его, Аллочка, не бойся,— услышала я голос бабули,— это он так выражает свою радость от встречи с тобой.
Она подошла и встала со мной рядом. Гусак перестал шипеть и сложил свои крылья. И был он теперь совсем не страшным. Гусь потянулся к бабе, она его погладила по голове и шее и предложила так же сделать мне. Погладила и я.
На следующий день и в последующие дни у меня уже получалось кормить курочек точно так же, как их кормит баба. Но, завидя гусака, раскрывающего свои объятия, я старалась быстро уйти в дом, особенно, если рядом не было бабули.
Как-то раз я прогуливалась по птичьему двору. Гусак отдыхал в своём закутке, и я безбоязненно разглядывала курочек, особенно петуха. Какая же у него яркая одёжка! Курочки все, как на подбор — беленькие, а он один — расписной! И чем это он так хорош, за что ему такая красота досталась?! А как кричит громко! Вот и сейчас взлетел на забор и ка-а-ак зак-ри-и-и-чит:
— Кук-ка-ре-кку-у-у!
И чего кричит? За ним ведь никто не гонится. Ну, ладно, пусть кричит. Мне сейчас другое интересно: если у курочек, у петуха, у уточек, у гусака есть крылья, значит, они все могут летать? Петух же взлетел на забор!
Решила я это дело проверить.
Побежала в сторону курочек, спокойно прогуливающихся по двору, и, взмахивая обеими руками снизу вверх, давала курочкам понять, чтобы они взлетали.
Они от меня бегут, а я — за ними, всё время взмахивая руками и подпрыгивая, как будто тоже хочу взлететь. Немного так побегав, курочки, действительно, стали взмахивать крыльями и взлетать всё выше. Ещё немного побегав, несколько курочек всё же взлетели и даже перелетели через забор на улицу. Это им было сделать легко, не очень-то он и высокий. Осталось ещё несколько курочек, у которых со взлётом, как бы они не махали крыльями, пока ничего не получалось. Решила дать им немного отдохнуть, да и сама я тоже устала. Вот сейчас отдохнём и с новыми силами...
— Га-га-га-га, га-га-га...,— вышел гусь из своего закутка.
Увидев меня, он снова распростёр свои крылья и, вытянув шею, разинув свой клюв, быстро почапал в мою сторону.
Ни разу не видела, чтобы гусь не то, чтобы летал, а даже взлетал, как петух.
Пока он ещё не добежал до меня, я, сделав несколько шагов в его сторону, начала энергично взмахивать руками снизу вверх и подпрыгивать. Гусь остановился в недоумении, даже клюв прикрыл, шею оттянул назад, крылья приспустил. Я ещё раз повторила летательные движения, но гусь словно остолбенел. Вот гусачище непонятливый! Курочки меньше его и то быстро сообразили, что от них требуется.
Тут гусь двинулся с места, всё шире распахивая крылья, вытягивая шею и разевая клюв. В голове мелькнула мысль: "Хочет взлететь? Или всё же...". Гусь, шипя, пошёл на меня. Ой, что-то мне не хочется попасть в его объятия!...
— Аллоч-ка-а-а! Иди кушать,— услышала я спасительный голос бабули, и, не дожидаясь повторного приглашения, помчалась в дом.
Продолжение:
http://proza.ru/2024/04/16/1289