Песенка
Она поет в печной трубе.
Ее веселый голос тонок.
Мгла опочила на тебе.
За дверью плачет твой ребенок.
Весна, весна! Как воздух пуст!
Как вечер непомерно скуден!
Вон – тощей вербы голый куст –
Унылый призрак долгих буден.
Вот вечер кутает окно
Сплошными белыми тенями.
Мое лицо освещено
Твоими страшными глазами.
Но не боюсь смотреть в упор,
В душе – бездумность и беспечность!
Там – вихрем разметен костер,
Но искры улетели в вечность...
Глаза горят, как две свечи,
О чем она тоскует звонко?
Поймем. Не то пронзят ребенка
Безумных глаз твоих мечи.
9 апреля 1905
– «Она поет в печной трубе. // Ее веселый голос тонок.// Мгла опочила на тебе. // За дверью плачет твой ребенок. – «Она» – песенка, а «твой ребенок» – ребенок уже героини стихотворения.
А.А. Блок. «Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты»:
«
«…Багровый отблеск [на груди]
Еще страшней на платье красном…"
»
"Красное платье" – оно из недавнего стихотворения «Повесть»:
«…Были как виденья неживой столицы –
…И – нежданно резко – раздались проклятья,
Будто рассекая полосу дождя:
С головой открытой – кто-то в красном платье
Поднимал на воздух малое дитя…
Январь 1905»
То есть здесь – всё то же инфернальное отражение земного Санкт-Петербурга. Прошло три месяца, а красотка в красном за очередным окошком «занавешенном сетью мокрой пыли», за «шторами и пунцовыми цветочками» творит очередное безумие со своим ребенком. Да не три – больше. Вот стихотворение из предыдущей книги «Разные стихотворения», за полгода до того:
«В голубой далекой спаленке
Твой ребенок опочил.
Тихо вылез карлик маленький
И часы остановил.
Всё, как было. Только странная
Воцарилась тишина…
4 октября 1905»
Из Примечаний к тому стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
«
В воспоминаниях о Блоке В.П. Веригина приводит свою беседу с поэтом (состоявшуюся на вечере театра В.Ф. Коммиссаржевской 14 октября 1906 г.): «Разговор зашел о стихотворении "В голубой далекой спаленке твой ребенок опочил ... " Я спросила: "Ребенок умер?" – и получила ответ: "Мать его задушила". Помню, что у меня вырвалось: "Не может быть! Тут нет убийства!" Александр Александрович улыбнулся и сказал: "Ну, просто умер, можно и так". Несомненно, что в данном случае какое-то происшествие из газет попало в мир блоковской поэзии и было выражено таким образом.»
»
Нет, упомянутое происшествие не из газет… В том Питере всё такое же – и фонарь, и аптека, и даже театр:
«В высь изверженные дымы
Застилали свет зари.
Был театр окутан мглою.
Ждали новой пантомимы,
Над вечернею толпою
Зажигались фонари…
25 сентября 1904 »
…но вряд ли Блок там тратил время на чтение местной прессы.
*
Даниил Андреев. «Роза Мира». «Падение вестника»:
«…Сперва — двумя-тремя стихотворениями, скорее описательными, а потом всё настойчивее и полновластней, от цикла к циклу, вторгается в его творчество великий город. Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, — но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это — тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс «с выщербленным ликом» — уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного — цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды — жертвенник-дворец-капище — выступит из мутной лунной тьмы. Это — Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, — но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга.»