Поезд очень дальнего следования вез меня и в самом деле далеко на север, в Сибирь. Я не в первый раз отправился в эти края. Ехал в командировку. Дело туманное, предстоит, как говорится, со всем разобраться на месте. Мне доводилось довольно часто бывать в северных наших городах - Карпинск, Серов, - на этот раз это Югорск, север Тюменской области, а поезд пойдет еще дальше, в Приобье. За окном хвойный лес, дремучая тайга, а редкие станции представляют собой продолжение лесоповала - сложенные в штабели бревна, подъемные краны, подъездные пути. Кое-где копошатся люди. Не видно ни лугов, ни засеянных хлебом полей, почти нет деревень. Чем тут заняться? Видно, пшеница здесь не растет. Животноводством тоже не пахнет. Грустная, особенно по осени, картина.
Ехал я один, ехал не обремененный семьей, поэтому купил билет в плацкартный вагон, где попутчики часто меняются. Можно было бы взять купе, но в этом нет особого смысла. Хотелось отдохнуть, сменив привычную обстановку, мне предстояло провести чуть больше суток на колесах. Книжку здесь не почитаешь, музыку тоже не удастся послушать, но занятие себе найти можно.
Пассажиры уже давно освоились и стали проявлять интерес друг к другу. Скоро скучный пейзаж за окном меня утомил, и я с интересом стал разглядывать людей, пытаясь по внешнему виду определить их профессию.
Против меня оказался интеллигентный мужчина средних лет. Мне захотелось перекинуться с ним парой слов. Глядя на его одежду и особенно на холеные руки, я подумал, передо мной пианист, Он и сидел здесь, будто в театре за роялем, держась собранно и нервно. Я, привычно потирая на пальце свое золотое кольцо, смотрел на его руки. Почуял в нем родственную душу. Тщательно ухожен, видно, знает себе цену. Как он оказался здесь? Одетый подчеркнуто строго, как бы по-европейски, в костюме с галстуком, он явно выделялся среди роб спешивших на смену вахтовиков и непритязательных одежд простых жителей севера. Как и я, он оказался в непривычной среде, и у него видно тоже сработал дух приключений в стиле Джека Лондона. Он привык, судя по всему, к вниманию к своей персоне, и как человек нервный, видимо сразу почувствовал мою к нему симпатию. Мы наскоро назвали друг друга. Лица наши оживились.
Вагон мерно постукивал. Тихо позвякивала ложечка в стакане на столике у окна, Люди, занятые разговорами, явно это не слышали. В отодвинул стакан от края, а мой спутник, - я убедился, что у него музыкальный слух,- вдруг вынул ее из стакана и положил рядом:
- Так лучше будет, как вы думаете? - и мы улыбнулись друг другу:
- Хорошо, что колеса круглые, не стучат - сказал мой собеседник.
- А рельсы ровные, - сказал, я и мы вновь улыбнулись.
Удачная шутка про железную дорогу нам понравилась обоим. В одно мгновение мы стали друзьями.
Он взяв мельхиоровый подстаканник, пошел в край вагона, где было купе проводников, и вернулся с двумя стаканами горячего чая. Я достал свое печенье.
Он сказал:
- Ну, давайте знакомиться конкретнее. Еще часов шесть до Ивделя. А вам куда? Успеем поговорить. Я врач. Ну, Вы не хирург, сразу вижу, кольцо на руке - лишняя деталь при любой операции. Вот к брату еду, а встречать меня там некому. В больнице лежит.
Я не знал, что надо отвечать и ждал дальнейших разъяснений. И они конечно последовали:
- Попал брат у меня в серьезную аварию. Один живет, жена недавно умерла, сын далеко. Некому зв ним присмотреть. Плохо дело, сильно искрошило его. Множественные переломы. Чем тут поможешь, только надейся на себя самого. Возможно, инвалидом останется. Нужно еще хорошего адвоката найти.
Стало понятно, что разговор будет серьезный. Я сказал ему что-то в ответ и пошел долгий разговор. Это была речь умного человека. Мужчины часто немногословны. Мой спутник явно хотел выговориться. Он говорил мне, случайному попутчику, видимо затем, чтобы душа почуяла облегчение. Речь его торопливая, с неожиданными всплесками эмоций. Он явно заволновался. Человеку хотелось выговориться. Так, женщины, вдоволь наплакавшись, становятся внимательнее и добрее ко всем. Если выскажешься, то на душе полегчает.
Трудно передать всю беседу, но мы сразу сошлись во взглядах, словно давнишние друзья. Я, собственно, потому и купил плацкарт, что люблю поговорить с незнакомыми людьми. Попутчик скажет иногда такое, чего не услышишь в собственной среде. А он может в поезде откровенно выложить все перипетии семейной жизни. Мужской честный разговор. Нам часто его не хватает.
Вот теперь мой собеседник едет к своему брату, который почти при смерти. Брат свою вторую половину недавно похоронил. Еще не оправился от потери. Сын, наверно, тоже скоро приедет.
Я невольно стал думать о своем старшем брате, пришли воспоминания о давней нашей семейной беде. Мой милый братец, как говорят, сгорел на работе. Говорят с завидной долей иронии. Работник-то он был хороший. Да вот, сгорел. Нередко приходил с работы в приподнятом настроении. Был он хороший автослесарь, и друзей тьма, все с автомобилями. Выпьет с одним, с другим приятелем. Охотно всем помогал в ремонте. Расчетной единицей была бутылка, которую он распивал вместе с хозяином. Сапожник без сапог, у самого машины не было. Намучились с ним в его семье. Часто слишком он квасил на работе, пили то «за ходовую часть», то за новые шины - зимние, летние, или за то, чтобы, скажем, цилиндры не стучали. Исход понятен.
Я еще давно понял, что есть два типа людей: голова-руки-ноги и другие, руки-ноги-голова. Одному надо что-то сразу сделать, а ому хочется наперед все обдумать. Импульсивный был мой брат. Когда раз я спросил его, почему он не купит себе машину, ответ был понятный, ему ездить некуда, а если надо, друзья отвезут.
Такой вот веселый у меня братец был. Нерасчетливый. Руки явно вперед головы начинали работать.
А кто же я? Я рано понял. Я первый тип - голова, руки, ноги. По пути брата не пошел. Мне хотелось учиться. Меня порой даже захлестывает умствование. Вспыхивают глаза, обостряется обоняние, осязание. Все должно быть настороже.
Как это бывает с другими? Не обращают внимания на шум листвы, на росу на траве. Важно, как высоко поднялось солнце, надо успеть! День проходит в заботах. Какой короткий день! Вот то, вот другое успел - не успел, надо было бодрее ручками-ножками шевелить. Мой брат, знаете ли, никогда на пенечке в тенечке не отдыхал.
Я вижу мир как узел, завязанный вокруг меня. Много разных действий, касающихся напрямую, – иногда сложных, порой вовсе примитивных, как, к примеру, обед, ужин, или не касающихся меня. Пенье птиц, или то, как колышется ветром цветок, как пахнет цветущая черемуха. Не все надо близко к сердцу принимать.
Брат был старше на пять лет. Вспоминаю детство, я опять от чего-то отлынивал. Иду к столу с внутренней виной – за что меня только кормят? И он смотрит на меня полупрезрительно и извиняюще – рохля, неумеха, лентяй. Брат четко знает, что все мои рассуждения ломаного гроша не стоят. Он со своими руками место в жизни найдет. В руках у брата топор, а у меня карандаш.
Как я стал тем, кем я стал? Когда началось в нашей семье это размежевание на человека делающего и человека думающего? С того момента, когда у меня под ударом молотка гвоздь болезненно изогнулся, это я не рассчитал, не под тем углом пришелся по шляпке удар. Но, глянь, размахнулся старший брат и забил гвоздь в стену наполовину с одного удара! А может, это деление началось со школы, когда учительница сказала нам, давайте подумаем! Но это разделение произошло. Все чаще мне говорили - умница, а брату - молодец! И вот теперь я какой-никакой начальник, а его давно нет в живых - алкоголики редко подолгу живут.
Все это я обдумывал, когда мой попутчик уже давно сошел в Ивделе, а мой путь лежит дальше, в северные края. Мы были вместе совсем немного. Я за все это время говорил мало, больше слушал мужчину. Он и не подозревал, что то, о чем мы говорим, складывается для меня во всеобщую историю жизни, которую я хотел бы описать и разобраться в ней. Он не думал, что у меня есть способности изложить все связно, по порядку и дать другим повод для раздумья. Я все время пытался увести разговор на жизненные подробности, на обстоятельства, выявляющие характер.
- А кстати, - спросил он уже в конце, - вы-то кто по профессии?
- Да о чем тут расскажешь? В структуре одной работаю. С бумажками весь день.
- Семья?
- Двое детей. старшему десять, дочурке – пять.
- Понятно. Все так живем.
Вновь наш разговор перешел в обыденную плоскость. Как отыскать умного адвоката, поговорить с людьми, кто оказался в результате аварии в больнице, с травмами и переломами, - шофер и сам пострадал. Но обошлось без смертельных исходов. И история пока не закончилась.
- А Вы что-то маловато про работу свою рассказывали.
И я, вдруг неожиданно проникшись доверием к спутнику, сказал:
- Не все так просто. Вот Вы доктор, врач, пользу людям приносите. А я макулатуру создаю, бумажки. указания, распоряжения. Они к людям приходят, о которых сном-духом не ведаю, которых в глаза не видал. Людей не видишь, не знаешь, что они скажут. От народа за забором живу.
- Ох уж вы, эти большие начальники! - в его глазах появилось невольное отчуждение. - Великая сила – бумага. Клочок вроде, а порой жизнь перевернет. А я о Вас подумал, корреспондент какой из газеты. Больно вопросы заковыристые.
- Начальник я. По делам приходится ехать. Командировка. Вот разбираться еду.
Он окончательно смешался. Больше не удалось преодолеть стену. Сразу повеяло от него холодком.
- Нужны не речи и не бумаги. Бумагой делу не поможешь. Нужно, чтобы за ними стояли добрые дела. Столько стало отписок. Люди теперь другие. Одни ничего перед собой не видят, а другие ясно понимают, да ничего поделать не могут.
Ну, наверно пора нам разговор заканчивать. Подъезжаем. Мне в Ивделе сходить.
-Едва ли скоро увижу брата, может, хоть как доктор ему пригожусь- были его последние слова.
Мы попрощались со смешанным чувством.
Я долго потом вспоминал все, что он рассказывал о своем брате. Брат его – водитель автобуса. Авария страшная. На его совести, возможно, судьбы нескольких людей. Теперь его ждет судебное разбирательство.
Мой же брат всю жизнь подвизался «на обслуживании» приятельских запросов, вдохновлялся «благодарностью за труд», и жил благополучно, все более и более увязая в болоте жизни. Брат попутчика оказался среди людей, по воле обстоятельств попавших вместе с ним в беду. Не справился с управлением? Как это так? За его спиной два десятка лет шоферского стажа.
Все время, пока я ехал, я продолжал думать о попутчике и о своем брате. Чем человек притянул к себе? Одежда, мало подходящая для путешествия, - пиджак и галстук, - скорее говорила о торопливости, чем о желании ехать с удобствами. Что-то было несоответственное в нем, в той ситуации, в которой он оказался. Я сам, как человек много путешествующий, ясно видел эту странность, его внутреннюю неуверенность и неумение запрятать в себе интеллигентность. Наметанный мой глаз сразу рассортировал своих попутчиков: вот женщина накупили товару на продажу, этот едет на заработки, за северным рублем, этому все безразлично, он не смотрит ни на кого.
И вот он. Вот этот совсем другой, он не будет кучковаться со всеми, он понимает свое место в жизни. Врач. Моему собеседнику тоже надлежало бы ехать в отдельном купе, но путь недалекий, всего несколько часов, но и он требует длительной подготовки. Было видно, сколь недолгими были сборы. И я понял то место, которое занимал в его жизни брат. Обеспокоенность выявлялась в каждом слове, брат был частью его ближнего мира.
Я продолжал раздумывать о разнице между ним и мной, столь ярко и неожиданно выступившей в мыслях. Все началось уже в раннем детстве, в наших взаимоотношениях. Брат мой тянулся к технике, я – к людям. Я не замечал ничего. Главное по мне – книги, они расскажут обо всем. Умение забить гвоздь для меня не главное. Желание иметь хотя бы мотоцикл не посетило меня ни разу за всю жизнь. Запах масла, бензина, исходящий от брата, не рождал во мне ни желания скорости, ни чувства первооткрывателя за рулем. Это был другой, даже не параллельный, а скорее перпендикулярный мир, и брат был там.
А попутчик мой показал мне, что бывает и по-иному. В его рассказе была не только озабоченность, была влюбленность мудрого человека.
Ах, Витька, Витька, брат мой! Ты ведь тоже жил, смотрел на нашу обыденность,
да часто, увы, нетрезвыми глазами, и так получилось, что наши оценки не совпадали, и действия тоже. Я не курил, я не разбирался в содержимом разных бутылок, в стоимости автомобилей, в престижных марках. Но меня возят на хороших машинах на разные скучные совещания, на разные встречи, у меня есть кабинет, мне приносят бумаги на подпись. Это случайность, что я поехал в плацкарте, это потому, что на этот раз еду один, без двух-трех сотрудников разных отделов, и поездка, к счастью моему, не сложилась во внутреннее совещание с обсуждением производственных вопросов. И никому в голову не придет упрекнуть меня в нерациональном расходовании средств, хотя и скромности моей никто не оценит.
А брата у меня часто и в мыслях не было. Как и у него не было желания говорить со мной. Теперь я вдруг до боли в сердце понял, что брата у меня попросту не было, это так. Не было рядом, он был далеко, и ему тоже не было до меня никакого дела.
Хотелось пожелать моему случайному попутчику всяческих удач. Вот он был бы мне братом. Жизнь подарила мне его на несколько часов.
Кто я? Перед моими глазами живым укором стоит врач, хирург, спасающий человеческие жизни. Шофер, пострадавший вместе с народом. Такие вот люди. Нет у меня возможности кому-то помочь. Впрочем, я не врач, не пианист, и даже не автослесарь.
Быть может, кому покажется интересной причина, по которой я отправился в путь. Дошла бумага, сведения о непорядке расходования средств, сообщения об их нецелевом использовании. Кто-то под начальника копает. Бумажка говорила в том, что довольно большую сумму удалось присвоить некой семье при попустительстве местного начальника, женщины. Дело может закрутиться серьезное.
Многодетная семья потеряла отца, кормильца, работника предприятия. И им были выделены деньги на покупку жилья, когда человек уже не числился в списке работников предприятия. Беда в том, что погибший был родственником начальника. Уволили инженера по ТБ, по технике безопасности.наказали и руководителя за непорядки. Вроде бы все по закону. Дело явно запутанное, спорное.
Ведь правда, должен ли быть наказан шофер, о котором рассказал мой попутчик, человек не справился с управлением. Брату надо найти адвоката, брат пытается защитить брата. А я в виде кого еду? В виде прокурора? Я, который родному брату не помог, отвернулся от него даже в последние минуты. Душа-то у меня есть?..
Еду явно по кляузному делу. Ушел из жизни человек, погиб на рабочем месте. Соверши он нечто героическое, нашлись бы средства из мрамора поставить памятник на площади. Погибший всю жизнь проработал на своем месте, был на хорошем счету, и его не забыло родное предприятие. Но нашлась мелкая душа, узрела непорядок. Чиновник, который даже не подписал свое письмо, взялся сыграть на трагедии. Другие, не он, должны принимать огонь на себя. Конечно, детям дадут пенсию, не оставят без стакана молока, но люди попытались сделать большее. Видимо, знали за что. на чьей я стороне?
И вот помощь многодетной семье признали законной. Сыграл свою роль профсоюз, мнение людей. Появилась бумага, подводившая итог. Был одобрен стиль руководства, конфликт исчерпан, все стало на свои места, Была воздана дань памяти доброму человеку. А у меня остался в душе рассказ попутчика об аварии с тяжелыми последствиями.Остается и в этом случае надеяться на справедливость.