(Отрывок из Романа "Держава")
1.
На 6 июня в 41-ю годовщину битвы при Ватерлоо, где в последний раз сражались между собой французы и англичане, главнокомандующий английской армией в Крыму лорд Раглан назначил очередной штурм Севастополя после четвёртой по счёту массированной бомбардировки города, начавшейся с рассвета 5 июля и продолжавшейся весь день и всю ночь.
В течение суток вся дальнобойная артиллерия союзников, включая несколько сардинских пушек, обстреливала оборонительные сооружения русских, город и бухту, где укрывались последние немногочисленные корабли Черноморского флота.
Очевидно, сухопутной артиллерии Раглану показалось мало, и он приказал подключиться к бомбардировке Севастополя кораблям английской эскадры, которые подошли к городу с моря и обрушили огонь сотен орудий по городу, береговым батареям и укрытым на внутреннем рейде русским кораблям.
Неприятель применял зажигательные снаряды. Повсюду возникали пожары, гасить которые было крайне сложно.
На сильнейший обстрел русские батареи почти не отвечали, приберегая порох и снаряды на случай штурма. Ввиду острой нехватки ядер, дошло до того, что мобилизованное гражданское население привлекли к раскопкам валов, приспособленных для артиллерийских стрельб в мирное время. Мужики и бабы извлекали из земли, пушечные ядра, застрявшие в ней многие годы назад, очищали от земли и ржавчины и отвозили на батареи. Не хватало свинца, и дети, которым не сиделось в погребах, бегали по городу, копались в земле, собирая и сдавая солдатам и матросам залетавшие в город пули.
Слабый ответный огонь русских батарей сыграл с генералом Пелисье злую шутку. Полагая, что снаряды у защитников Севастополя на исходе, генерал решил начать решающий штурм на рассвете 6 июня, доказав разболевшемуся лорду Раглану, что французская армия, разгромленная англичанами при Ватерлоо, способна взять реванш в этот памятный день хотя бы в Севастополе и над русской армией. Одержать в такой день победу над русскими столь же символично, поскольку именно русские изгнали из Москвы прежде не знавших поражений наполеоновских солдат, с честью прошли по всей Европе и триумфально вошли в Париж.
Ключом к Севастополю оставался Малахов курган и, подгоняемый непрерывно поступавшими по телеграфу из Парижа приказами Наполеона III, Пелисье был намерен взять его любой ценой и именно сегодня, с утра пораньше, захватив русских врасплох.
Для решающего штурма, Пелисье собрал все свои силы, а также переподчинённый ему пятнадцатитысячный сардинский корпус генерала Ламарморы. Поскольку сардинцы не имели должного боевого опыта, Пелисье держал их в резерве, намереваясь использовать на второстепенных участках после решающего прорыва русской оборонительной линии самыми боеспособными батальонами французских гренадёров.
Ещё до рассвета армия Сардинского королевства почти в полном составе во главе с генералом Ламарморой и офицерами его штабы выстроилась на высотах, оставленных русскими во время майских сражений, когда союзникам удалось потеснить защитников Севастополя, захватив передовые укрепления.
Батальон майора Алонсо ди Орсини выстроился возле полуразрушенного люнета, которые русские называли «Камчаткой» ввиду удалённости от других позиций. Алонсо и офицеры его батальона оживлённо переговаривались, наблюдая за началом штурма русских бастионов французскими войсками. Утро было великолепным. Ещё не жарко, видимость отличная, всё как на ладони. В оптических приборах нет нужды.
– Синьор, майор, как вы полагаете, будем мы сегодня в деле или так и простоим в качестве наблюдателей за сражением? – Спросил у Орсини лейтенант Берлони, беспрестанно крутивший барабан своего револьвера. Наверное, нервничал.
– Лейтенант, оставьте барабан в покрое и уберите револьвер в кобуру! – Посоветовал Берлони майор. – Как только нам подадут сигнал, мы устремимся вниз. Вот тогда он вам понадобится. Пелисье оставил наш корпус в резерве. Пока французы атакуют, и русские откатываются к своим бастионам, а за ними, вот там, видите белую башню?
– Да! Да, синьор майор! Там Малахов курган, самая высокая, стратегическая точка в окрестностях Севастополя! – Опередив Орсини, блеснул знаниями молодой бойкий лейтенант Пантелотти, чем-то напомнивший майору Адольфа Готфрида, но только не ростом, поскольку низкорослый и худенький итальянец как минимум на голову ниже рослого немца, воевавшего сейчас где-то под Таганрогом близ устья Дона.
На эту, одну из крупнейших рек Европы, простиравшейся, согласно географической науке далеко на восток до Уральских гор, Алонсо хотелось взглянуть в память о своём предке командоре Стефано ди Орсини, сражавшемся с русскими пять веков назад в доброй тысяче миль отсюда, в глубине России, у истоков реки Дон.
«Как же велика была Россия даже тогда», – подумал Алонсо и поделился своими соображениями с офицерами.
– Полагаю, что мы будем востребованы после прорыва русских укреплений на участке 3-го или 4-го бастиона. Пелисье намерен атаковать и взять Малахов курган сегодня, в памятный для французов день. Для этого ему понадобятся резервы, а это наш корпус. Если всё задуманное Рагланом и Пелисье удастся и Малахов курган будет наш, то русские будут вынуждены оставить Севастополь. Эта победа подтолкнёт нового русского императора к заключению мира на выгодных для англичан, французов и турок условиях.
– Но нам-то, какая от этого выгода? – Не унимался лейтенант Пантелотти. – Нам что, вернут бывшие генуэзские колонии в Крыму?
– Вы хорошо образованы, лейтенант. Увы, немногие знают о былом могуществе Генуи, имевшей множество колоний по всему Средиземноморью, а так же на берегах Чёрного моря. Самая крупная из них – Кафа была здесь, в Крыму, да и Балаклава принадлежала в те времена Генуе, – пояснил своим офицерам майор Орсини, вспомнив сентябрьское плавание прошлого года на яхте «Лаура» вдоль южного берега Крыма.
– Нет, колоний нам не вернут, но, победив Россию, Франция и Британия надавят на Австрию, заставят её вывести войска из оккупированных областей Италии. Даже среди солдат вместо прежней нелепицы: «обещали Рим – приплыли в Крым» теперь популярен новый, правильный каламбур: «завоюем Крым – получим Рим».
Услышав такое из уст майора, офицеры рассмеялись. Между тем, французские батальоны, штурмовавшие русские укрепления, ворвались в передовые траншеи, оставленные немногочисленными русскими заслонами и, торжествуя первую победу, продолжили наступление на бастионы.
«Пожалуй, нам не долго осталось ждать. Жаль, что Адольф не с нами. Сегодня он мог бы получить боевое крещение и под моим присмотром. А что там сейчас под Таганрогом, пойди, узнай…» – Подумал Алонсо, переживая за сына своего друга.
«Но что это?» – Насторожился Орсини, увидев, что русская артиллерия, вяло обстреливавшая французскую пехоту, неожиданно ожила и дружно ответила плотным прицельным огнём, сметая картечью передовые колонны штурмующих, чего никак не ожидал генерал Пелисье, уверенный что боеприпасы у русских на исходе.
Потрясённые громадными потерями среди французов, сардинцы заволновались. Строй нарушился, батальоны смешались. Неподалёку разорвались несколько бомб, выпущенных из дальнобойных орудий, обдав солдат горячей взрывной волной и осыпав осколками вперемешку с камнями и комьями сухой земли. Появились первые раненые, пролилась первая кровь.
Всё это произвело на не имевших боевого опыта итальянцев ошеломляющее воздействие. Попытки старших офицеров навести порядок с помощью выстрелов в воздух, лишь усугубили хаос, зарождавшийся в многотысячной людской массе.
Солдаты наседали на офицеров, требуя отвести их с открытых позиций в безопасное место. Кое-где возникали стычки среди горячих южан, и вскоре вся эта перепуганная человеческая масса устремилась с высот, у подножья которых разорвались ещё несколько бомб, не причинив никому вреда, но многократно усилив всеобщую панику.
Стреляя в воздух и пытаясь остановить солдат, устремившихся в сторону лагеря, майор Орсини разрядил свой револьвер и сорвал голос, пытаясь призвать на помощь офицеров, которых уносил бурный солдатский поток.
Пытаясь помочь майору, лейтенант Пателотти бросился наперерез солдатам, но его опрокинули и едва не затоптали. Не сумев противостоять паническому бегству, офицеры уносили ноги вместе со своими солдатами.
«Боже, какой позор!» – Негодовал Орсини, готовый расстреливать паникёров и трусов, но перезарядить револьвер не смог и, ограничившись самыми ужасными проклятиями, последовал следом за своим батальоном, краем глаза заметив растерянного генерала Ламармору, которого увлекали за собой офицеры штаба.
«Хорошо, что Адольфа здесь нет», – с горечью подумал Алонсо. – «Стать свидетелем позора, которым покрыли себя жалкие потомки славных воинов-генуэзцев, а потом рассказать об этом отцу… Хорошо, что Адольф далеко…»
Взглянув на многотысячное человеческое стадо, в которое превратился сардинский корпус, майор Орсини убрал разряженный револьвер в кобуру и принялся нагонять свой батальон. Сардинский корпус был окончательно деморализован и Пелисье лишился столь необходимых резервов в самом начале штурма.
Потерпев неудачу на участке русской обороны между 3-м и 4-м бастионами, французы перегруппировали силы и атаковали 1-й и 2-й бастионы, однако и там им не удалось добиться успеха. Помимо уничтожающего артиллерийского огня бастионов и яростных контратак, собранных в роты матросов, к отражению штурма присоединились два русских парохода, которые вошли в Килен-бухту и открыли огонь по французам, нанеся им огромный урон. Французы обратились в бегство, и укрылся в балках и оставленных в конце мая русских редутах, ожидая дальнейших приказов.
Внезапного нападения не получилось, французы понесли большие потери, сардинский корпус в полном составе отступил с поля боя в свой лагерь, и на резервы можно было не рассчитывать. Однако Пелисье не сдавался. Его подгоняли непрерывные указания, поступавшие из Парижа по недавно проложенному по дну Чёрного моря телеграфу. Генерал возненавидел это последнее «чудо техники» и дай ему волю, обрушил бы на телеграф огонь всей своей артиллерии…
Вместе со своим штабом, Пелисье прискакал на Камчатский люнет, отбитый у русских в конце мая, и произнёс пламенную речь перед укрывшимися на люнете солдатами и офицерами, вспомнив Наполеона Бонапарта и сражение при Ватерлоо, которое французы проиграли после неожиданного удара прусской армии, появившейся в критический для противника момент. На этот раз пруссаки не смогут оказать помощь русским, а потому вперёд французы!
Не столько воодушевлённые, сколько напуганные речью своего главнокомандующего, в которой звучали угрозы, с сигналом к всеобщему штурму французы двинулись с трёх сторон к Малахову кургану. Главнокомандующий объединёнными силами союзников лорд Раглан, возложивший на французов главное бремя штурма, намеченного на 6 июня, тянул время и отдал приказ англичанам атаковать 3-й и 4-й бастионы после того, как Пелисье приказал атаковать Малахов курган.
Оба главнокомандующих были взбешены дезертирством сардинцев, корпус которых в полном составе покинул поле боя и отступил в свой лагерь, по пути растеряв несколько десятков солдат, которые могли сдаться русским.
– Ну и союзники! – Возмущался Пелисье. – Да их всех вместе с Ламарморой следует отдать под трибунал! Сегодня же телеграфирую Наполеону III, пусть надавит на Виктора Иммануила, пусть сардинский король накажет генерала, а если не поможет, то назначит другого или же подчинит корпус непосредственно мне!
– Согласен с вами, генерал, пусть переподчинят корпус вам, мне такие союзники не нужны, хуже турок, – в обычной для него манере, морщась от болей в желудке, уколол Пелисье лорд Раглан, болезненный вид которого не мог внушать оптимизма.
Пелисье обиделся, но не подал виду, пожалев расхворавшегося лорда. Подумал:
«Вот так всегда. Как таскать из огня каштаны, так французы! Эти «гордые британцы» готовы загребать жар чужими руками!» – Под «каштанами» Пелисье понимал гибель своих солдат, под словом «жар» – плоды одержанных побед.
Гибель зуавов не слишком огорчала генерала, в Африке наберут новых, но когда на его глазах картечь, пули и штыки уничтожали сотни коренных французов, ему становилось не по себе. Чтобы как-то успокоить себя, генерал мысленно возвращался в эпоху победоносных наполеоновских войн, в которых принял участие ещё безусым юнцом.
«А ведь одержи мы победу при Ватерлоо над армией герцога Веллингтона, всё могло бы сложиться иначе…»
От этих мыслей в воображении Пелисье рисовались такие радужные картины, что становилось не по себе. Он взглянул на Раглана, рассматривавшего в морскую подзорную трубу ход сражения за Малахов курган, являвшийся центральным узлом в грамотно выстроенной русской обороне, над созданием которой потрудился талантливый военный инженер полковник Тотлебен.
«Немец, а воюют на стороне русских», – с раздражением подумал Пелисье, которого отвлёк от раздумий Раглан.
– Взгляните, генерал, мне показалось, что атака ваших солдат опять не заладилась, и это притом, что их активно поддерживает вся британская артиллерия.
Пелисье не ответил лорду, с ужасом наблюдая, как защитники Малахова кургана встретили французских солдат картечью и ружейными залпами. В течение нескольких минут выжженное пространство перед курганом покрылось телами павших французов, среди которых преобладали уже на алжирцы, а отборные солдаты, набранные из уроженцев Иль-де-Франс.
Остатки разгромленных штурмовых колонн на глазах генерала превращались в дезорганизованную толпу, ничуть не лучшую, чем сбежавшие с поля боя сардинцы. Лишь несколько сотен солдат достигли крутого вала, куда не доставала картечь, и по инерции пытались карабкаться вверх, опираясь на штуцера и сабли. В этот момент на курган прискакал Нахимов, перемещавшийся с конной группой офицеров по всей линии русских укреплений. Командующий спешился и отдал защищавшим курган матросам команду «в штыки».
Ободрённые появлением Нахимова, матросы встретили карабкавшихся на вал французов ружейным огнём, а затем, скатываясь с дружным русским «Ура!» по крутому склону, контратаковали противника штыками. Подгоняемые разъярёнными офицерами французы попытались повторить атаку, но безуспешно.
* *
Атаки англичан на 3-й и 4-й бастионы, уже не столь яростные, как атаки французов на Малахов курган, были успешно отбиты артиллерийским и ружейным огнём защитников бастионов.
В штыковых контратаках отличились стрелки капитана Булавина, многие из которых впоследствии были представлены к наградам. В последней контратаке принял участие и Василий Рябов, не усидевший в каземате возле Надежды, перевязывавшей раненых стрелков и матросов.
Правая рука никуда не годилась, а одной левой с ружьём и штыком не управиться. Выручила сабля, раненого лейтенанта Самсонова, которого перевязывала Надя, счастливая уже тем, что обе раны лейтенанта – головы и бедра неопасные. Кости целы, с головы содрана кожа и клок волос, повреждено ухо, а рана бедра сквозная и извлекать пулю не придётся. Лейтенант рвался к своим орудиям, однако от потери крови, головокружения и ранения ноги, при попытке встать, морщился от боли, стонал и бессильно опускался на землю.
– Нельзя вам, Иван Григорьевич! Только зажила рана на руке и вот вы опять ранены. Прямо-таки пули к себе притягиваете! А в голову ранены, ну как мой Василий на речке Альме! Даже ухо задето! Кровью изойдёте. Матросы сами управятся с пушками. Противнику нашего бастиона не взять. И у Малахова кургана наша победа. Там командует сам Павел Степанович! Так что лежите спокойно и радуйтесь, что остались живы.
Бог вас оберегает. Раны у вас не опасные, но чуть пуля в сторону, могло быть куда хуже. Перевяжу вас как следует, а то с бинтами туго, всего сейчас не хватает. Как отобьёмся, отправим вас в госпиталь к Фёдору Алексеевичу. Скорняков раны очистит, чтобы не попала инфекция. Поправитесь и скоро вернётесь к своим любимым пушкам.
В суматохе Надя не скоро хватилась мужа, который помогал пожилому каптенармусу заносить в каземат раненых, а тут куда-то запропастился.
Перехватив озабоченный взгляд женщины, Самсонов признался.
– Саблю у меня взял Василий Тимофеевич. Вместе с Булавиным и стрелками пошёл в контратаку на англичан.
– Как же он мог? – Испугалась Надя. – Вдруг убьют!
– Прости его, Наденька, и меня прости, – извинился Самсонов. – Бог милостив…
Только произнёс лейтенант эти слова, как в каземат ворвался Рябов, ощутивший себя в тот миг не инвалидом, а как прежде – воином, капралом, героем.
– Бегут англичане! Пленных взяли! Только вот жаль, убит поручик Бероев. Других убитых у нас нет, только раненые…
Следом за Рябовым появился капитан Булавин. Снял фуражку, достал из кармана платок и устало утёр пот со лба.
– Поручик Бероев погиб, – прохрипел Булавин, не узнав своего голоса, и в бессилии опустился на скамью рядом с Самсоновым. – Ты-то как, Иван Григорьевич?
– Бероев убит! Как это случилось? – Приподнялся на локтях лейтенант Самсонов.
– Вперёд вырвался с саблей. Дрался с двумя англичанами, да те оказались гренадёрами опытными. Штыками пронзили поручика, насмерть. Догнали стрелки, тех гренадёров, закололи, да Бероева не вернуть…
А ты, Надюша, принимай своего героя! Каюсь, проглядел, как оказался среди нас с саблей в левой руке, отсылать было поздно. Дрался Василий вместе со всеми, себя не щадил, заколол одного англичанина. Слава Богу, сам цел остался. Принимай раненых, их у меня шестеро, один тяжёлый. Жаль, поручика Бероева, жаль… – Уже бредил мертвецки усталый капитан.
– Вот револьвер, взял в бою, трофейный, английский. С таким и одной рукой управлюсь. Теперь, как и прежде, всегда буду вместе с Андреем Степановичем, – показал Рябов жене добытое в бою оружие.
– Делай, как знаешь, – обняла супруга Надежда, – только не забывай, в конце августа мне родить. Второй раз вдовства не переживу!
* *
В тот светлый июньский день, атаки на отдельных участках русской обороны продолжались до темноты. Стало известно, что до батальона французов прорвались в город между 1-м и 2-м бастионами и укрылись в полуразрушенных, оставленных жителями домах на окраине, откуда их выбивали стрелки генерала Хрулёва.
Убедившись, что штурм не удался и помощи ждать неоткуда, французы стали сдаваться в плен, однако часть их во главе с офицером, воспользовавшись сумерками, попыталась пробраться к своим уже на другом участке русских укреплений. Прятались в кустах, ползли словно змеи, прижимаясь к земле. Едва не ушли. Хватились их уже за позициями, облаяла забежавшая неведомо откуда собака.
Ночь. Темно и душно после жаркого дня. Звёзды, молодой месяц скрыты натянувшими с моря облаками. Кое-где вьются искрами светлячки. Ничего толком не разглядеть.
Стрелки с 4-го бастиона открыли стрельбу в пустоту, французы не отвечали, опасаясь выдать себя по вспышкам. Капитан Булавин велел прекратить огонь и послал охотников перехватить и пленить французов. Те укрылись в глубокой лощине, поросшей шиповником, и окружённые стрелками сложили оружие.
Уже после полуночи на бастион пригнали толпу французов, обезоруженных, помятых, в изодранных мундирах. При свете ночных фонарей Булавин осмотрел пленных, среди которых, к всеобщему удивлению, оказались не только французы. Шестеро молодых симпатичных чернявых солдат в добротных мундирах и шляпах с чёрными перьями не походили ни на французов, ни на англичан, участвовавших в сегодняшнем штурме. Промелькнула догадка.
«Неужели сардинцы?»
Весть о пленённых сардинцах, которых русским довелось увидеть впервые, облетела бастион. К каземату, где после изнурительных боёв отдыхали стрелки капитана Булавина, стали стекаться матросы и офицеры, чтобы взглянуть на диковинных солдат, которых отделили от французов, запертых под замок до утра.
В сопровождении капитана 3-го ранга Крестовского появился как всегда озабоченный капитан 1-го ранга Кутров.
– Ну что там у вас, Андрей Степанович, за чудеса? Говорят, стрелки ваши захватили солдатиков в шляпах с перьями. Неужели берсальеры ?
– Слышал о таких, Константин Синадиевич. Все в шляпах с перьями. Похожи на берсальеров. Судя по опрятному внешнему виду, участия в штурме не принимали. Их бы допросить, узнать, как оказались в одной яме с французами, да никто из нас не владеет итальянским языком.
– Синьоры, я говорю по-французски, – догадавшись, о чём речь, – предложил свои услуги один из сардинцев, по-видимому, сержант.
– Во французском я не силён, – признался Кутров. – Жаль, что отправили в госпиталь лейтенанта Самсонова, а поручик Бероев убит. – Как вы, Николай Ильич? – Обратился Кутров к капитану 1-го ранга Крестовскому.
– Свободно говорю по-английски и по-немецки, – развёл руками Крестовский. – Французским владею слабо. Боюсь, меня не поймут.
– Кутров посмотрел на капитана Булавина.
– Придётся мне, Константин Синадиевич, – сдался Булавин, хорошо владевший немецким языком и хуже французским.
– Начинайте, Андрей Степанович. Интересно послушать, что расскажут эти молодцы. Надо же, какие все симпатичные и вырядились, словно на парад, – с трудом сдерживая зевоту, заметил измотанный за день Кутров.
– Кто вы? Из какого полка, батальона? Кто ваш командир? Откуда прибыли? Как оказались среди французов? – Собравшись с мыслями, задал сразу несколько вопросов капитан Булавин и приготовился выслушать сержанта – молодого человека лет двадцати с узким смуглым лицом.
– Сержант Фабио Монтини, 1-я пехотная дивизия, 3-й батальон. Командир батальона майор Орсини. Прибыли в Балаклаву из Генуи в конце апреля. Воевать мы не желаем. В суматохе покинули батальон и укрылись в яме. Ждали, когда стемнеет чтобы сдаться в плен . Оказались среди отступавших французов. Что было дальше, синьор офицер, вы знаете, – на хорошем французском языке сообщил сержант.
– Si, si, Signore ! – Соглашаясь с сержантом Монтини, покорно закивали остальные сардинцы, довольные тем, что их не бьют, над ними не издеваются русские солдаты и офицеры, которых командиры батальонов и рот представляли солдатам в образе жестоких азиатов и дикарей.
Неправда, русские – обычные, симпатичные люди, в большинстве светлоглазые и светловолосые, лицами похожие на англичан или немцев, что заметно даже при свете ночных фонарей, скупо освещавших бастион.
* *
Штурм, предпринятый союзниками в годовщину сражения при Ватерлоо, закончился для них полнейшим провалом. В результате кровопролитных боёв обе стороны понесли большие потери, однако по законам войны, потери обороняющейся стороны были меньшими, чем у наступающей стороны. После такого поражения англичане и французы были настолько деморализованы, что почти два месяца, до начала августа, не предпринимали крупных операций, дав защитникам Севастополя столь необходимую передышку.
За блистательную победу 6 июня главный триумфатор князь Горчаков щедро раздавал награды: чинами, орденами, деньгами. Солдатам и матросам выдали по два рубля на человека и по три Георгиевских креста на роту. Кого ими награждать, решали командиры.
Офицерам жаловали от двадцати пяти до ста рублей, многих награждали. Булавин и Самсонов получили по пятьдесят рублей и по Георгиевскому кресту.
Павел Степанович Нахимов, возглавивший оборону Севастополя, в дополнение к адмиральскому жалованию получил победные шесть тысяч рублей в год пожизненно. В ответ на такую милость история сохранила слова героя: «На что мне эти деньги? Прислали бы лучше бомб!» И вот ещё слова Нахимова, отстоявшего вместе с русскими воинами Малахов курган: «Если даже неприятель возьмёт город, то мы на Малаховом кургане продержимся ещё месяц!»
Однако планам адмирала сбыться не удалось. 28 июня, спустя три недели после победных реляций и награждений защитников Севастополя, Нахимов был смертельно ранен и спустя два дня скончался.
После смерти Нахимова, по распоряжению князя Горчакова, оборону города возглавил генерал Хрулёв, сумевший использовать время относительной передышки для укрепления обороны Севастополя, что, позволило, несмотря на растущие потери среди защитников, продержаться ещё два месяца. Но и после 30 августа, когда англичане, французы, и сардинцы, получившие, наконец, боевое крещение в начале августа в сражении на Чёрной речке, вошли в оставленные русской армией руины Русской Трои, как современники окрестили город русской славы, военные действия не прекратились.