(Этот рассказ был написан после посещения одного собрания в эпоху Перестройки и Гласности)
-----------------
Роскошный кабинет. Массивные бронзовые часы пробили полночь. Кресло пошевелило своими подлокотниками. Заметив это движение зашумели стулья и выстроившись в почетную линию перед Креслом благоверно замерли.
Тишина. Кресло прокашлявшись, проговорило:
— Дорогие соратники! Стулья и табуретки! Если мы раньше собирались по торжественным случаям, то сейчас я должен сказать вам, что нам приходит конец.
— Что? — раздался громкий хор, — Опять кто-то хочет поменять нашу обшивку? Так это не страшно. В свое время мы тоже боялись перемены, но ведь выдержали, выстояли. Даже лучше стало. Может и на этот раз будет так?
— Это тогда было хорошо. А вообще-то, если вспомнить, какие времена были, какие кресла, уважение к нам было, почет. А какие оды и восхваления читались — заслушаешься. Мы — всюду впереди! И люди хорошие были.
Вот мой бывший надсидник, как он любил меня. Делал все что угодно, лишь бы не расставаться со мной. Вот это любовь! Это я понимаю.
Как он лелеял меня, приглаживал. Обшивку новую сделал. И сам он весь такой мягкий, удобный, легко было с ним контактировать, с полуслова понимали друг друга.
А главное, как мы работали! Это просто песня труда! Где то в 11 утра он ко мне приходит, пылинки сдует и начинает принимать. Понятно, что принимает не он, а я. Приходили люди, им что-то надо было и взамен чего только не приносили.
Ну, вы понимаете, мне лично это не нужно, ну и я, по доброте своей душевной, отдавал все ему, пусть радуется. А какие люди звонили... Ох... Это... я даже не знаю как выразить свои чувства. Гордость и радость, что они не забыли меня. Это надо почувствовать!
А часиков в 12 мы начинаем отдыхать от такой тяжелой работы. Уезжает он на свою дачу, которую я лично своим существованием ему обеспечил, а я тут в тишине и в прохладке дремлю.
Бывали, конечно, и трудные дни, когда нужно было что-то реальное сделать, и мы сидели и думали, как составить такой доклад, чтобы все эти проблемы исчезли, чтобы их не было, чтобы о них никто не знал.
И составляли! Конечно, нам помогали другие кресла и сбоку и сверху. И понятно, что и мы тоже помогали, когда надо было. Ведь есть же принцип:” Ты — мне, я — тебе!”.
А сейчас что? У меня новый надсидник! Ладно, хоть бы сверху, так нет, снизу. А кто он такой? Мальчишка! Хоть и со стажем. Зеленый огурец! Что он знает об искусстве и нюансах нашей работы? Ничего! И весь какой-то острый, угловатый, неудобно с ним работать, никакого с ним контакта. С утра до вечера никакого отдыха. Я так долго не выдержу. Возраст, знаете ли ....
И с людьми что-то непонятно... Хоть и ходят к нему и те, и не те, да что-то не то. Не то! Никакого уважения. Восхвалений нет, медалей нет, ничего нет. Все разрушают. Все, что я создал — все насмарку.
И, главное, кто его ко мне засадил? Народ. Нам уже стали указывать, что нам делать и кто на нас должен сидеть. Мне, конечно, известно, что у многих из вас тоже новые надсидники.
— Но ведь, — раздался робкий голос из ряда стульев, — говорят же, что нужны новые кадры. “Кадры решают все!”
— Правильно! Кадры решают все! Кадры, то есть, мы, Кресла, стулья, табуретки. Вчитайтесь внимательно — Кадры, а не человек.
Человек что? Есть бумажка — есть человек, нет бумажки — нет человека. А значит, что человек равен бумажке. Что на бумаге написано, таков он и есть. Написано, что он начальник, он будет начальником. Написано — дурак, он дурак.
А, главное, кем эти бумаги созданы? Кому они нужны? Кто на них пишет?
Нами! Нам! Мы!
От нас зависит, что на бумаге будет написано, значит мы важней. Чем нас больше, тем лучше. Мы, Кресла, руководим людьми. Кто на нас сядет, тот и будет делать то, что мы прикажем. И они обязаны слушаться. Говорится же, что “положение обязывает”. Значит есть понимание наших позиций.
А сейчас что? Вместо того, чтобы нас слушаться, они что придумали?
Перестройку! Кооперативы, которые мы гнали по шеям, подряды, хозрасчеты... Невозможно выполнить наше историческое предназначение — распределять созданные блага так, как мы считаем нужным, ибо народ еще не созрел для самостоятельности.
Я слышал, что у других кресел, где есть новые надсидники, тоже не все спокойно. Многие наши старые испытанные соратники уже начинают танцевать под дудку этих новеньких...
Позор!! До чего докатились! Не досмотрели! Не уследили! Потеряли бдительность! Ведь до того дошло, что многих хотят сократить за ненадобностью, то есть отправить на свалку.
— И что же теперь делать ? — раздался тонкий голос, вслед за которым раздался громкий хор, — Выручи нас, спаси, убереги …
— Что делать? — задумалось Кресло, — а вот что! Придется нам сражаться на выживаемость, работать до седьмого пота. Нам надо возглавить перестройку и проводить ее так, чтобы потом нам стало еще лучше.
— А эти, инициативы, поддерживать? Они сейчас в моде.
— А как же, обязательно поддерживайте! Кричите о них на каждом углу. Вставляйте на каждом собрании к месту и не к месту. Хоть какая-то видимость. Авось, быстро приестся и надоест. А то и устареет, пока будем провозглашать.
Но делать все равно будем по своему. Если будут спрашивать, сваливайте на несознательность или на неблагоприятные условия. А лучше, немного попрактикуйтесь в самокритике, а то эта гласность житья не даст.
Наверху тоже не все спокойно, поэтому на всякий случай принимайте бдительность. Желательно все выполнять и перевыполнять и в рекордные сроки! Для рапортования о проведенной перестроечной деятельности.
Методы новые не брать. Неизвестно, что они из себя представляют, а старые — они надежные, так как проверены временем.
На всякий случай исключить из лексикона запретительные словосочетания, а вместо них употреблять слова типа “рассмотрим”, “обсудим” и т.д., то есть принимаем старый метод затягивания коллективного характера. Ибо если за провал работы отвечает больше одного человека, то есть, кресла, виноватых не найти.
Нам спокойно и другим хорошо. Впрочем, могу вас обнадежить. Вчера мой новый надсидник так сладко протерся об меня, что я понял: наши дела не так уж плохи. Придет и наш звездный час! Вся надежда теперь от того, как мы сработаемся с этими новыми...
Светает. Раздаются голоса людей. Стулья бросаются на свои места. Кресло еще раз пошевелило своими подлокотниками и застыло в ожидании.