Не унывать и не пасть-вот жизнь и в чем ее задача

             
                Достоевский Фёдор Михайлович               
              (11 ноября 1821 – 28 января 1881 г.г.)               
           Фёдора Михайловича Достоевского в школе мы не «проходили», потому что 1 Съезд писателей СССР в 1934 году  решил сбросить его с «корабля совре-менности». Отношение новой власти в России к великому писателю, известного всему миру, было настороженное.  Ленинградский этап  Великого  Города  закончился, и мы, жители,  стали вспоминать своих великих людей, хотя бы в юбилейные даты. С удивлением нашла в  домашней  библиотеке рядом с «Преступлением и наказанием» - «Записки из Мёртвого  дома».               
        Вспомнила, что купила эту книгу в трудные  годы моей жизни на Севере,  которые  тогда я назвала  сама себе добровольной каторгой.   Я переехала из Ленинграда в небольшой город на Крайнем Севере на три года подзаработать денег и осталась на 19 лет. Почему? Так получилось. Читаю «Записки», не прибавить - не убавить, разве что кандалы не звенели.  Кстати, Ф.М. первоначально назвал роман «Сцены из Мёртвого дома», и это мне больше нравится, читаешь и как на сцене видишь жизнь.               
         Ф.М.  «В отдалённых краях… Люди здесь живут простые… или наезжие   из России, большей частью, из столиц,  прельщённые выдаваемым не в зачёт
окладом жалованья,  двойными прогонами и соблазнительными надеждами 
на будущее. Из них умеюшие  разгадать загадку жизни почти всегда остаются.  Другие, народ  легкомысленный, скоро наскучают  и с тоскою себя спрашивают:  зачем они заехали? С нетерпением отбывают свой законный термин службы, три года, и по истечении…возвращаются восвояси.»               
      Я отработала на Крайнем Севере свои  шесть трёхгодичных сроков(терминов),  значит не особо легкомысленной  была, а загадку северной жизни не разгадала.  Полярная Ночь монотонно - безрадостно сменялась  полярным   полугодовым Днём.  Итак, 19 лет.               
      Ф.М. « Первый месяц  и вообще начало моей острожной жизни живо пред-
ставляются теперь моему воображению. Последующие годы мелькают  в воспоминании  моём гораздо тусклее. Иные как будто совсем стушевались, слились между собою, оставив по себе одно цельное впечатление: тяжёлое,
однообразное, удушающее. Но всё, что я выжил в первые  дни моей каторги,
представляется мне теперь как будто вчера случившимся.  Да так и должно быть».               
       И это так же было и у меня. Прошли годы, давно вернулась уже в Санкт-Петербург, а вспоминается первый трёхгодичный срок. Обледеневшие суда у причала в 40 -градусный  мороз, мальчишки, по этой причине не пошли в школу,  играют в снежки.  Первое появление краешка солнца в конце января,  рыбный запах в транспорте и в воздухе.  Дальнейшая жизнь на Севере мне видится, как проезд тачки по штреку в шахте: тёмному и бесконечному.
       Ф.М.  «Ожидая перековки  разговорился я с Аким Акимычем :  « Да-с дворян  они не любят, - заметил он, немудрено-с.  Во -  первых, вы народ другой на них не похожий…  Здесь, я вам скажу, жить трудно. Да посмотрите, сброд – то какой-с!  Иной из кантонистов, другой черкес, третий из раскольников, четвёртый православный мужичок, пятый  жид,  шестой цыган, седьмой неизвестно кто,  всё-то они должны ужиться вместе  во что  бы то ни стало, согласиться  друг с другом…»         
 В  первые  дни моей жизни на Севере, как обухом по голове, меня ошеломи-ла не оправданная ничем с первого дня неприязнь большой женской частью рабочего коллектива. Кто- то откровенно хамил, остальные – наблюдали, как новенькая выберется или  «потонет», и как скоро она сбежит.  Почему? За что?  Если бы знать или почитать «Записки…» раньше, может, и легче  было  бы жить все эти  годы.  Я просто была другая  –Ленинградка.  Со всего Союза приехал народ ловить рыбу, за ними жены, дети и так – знакомые. При женской безработице шла борьба за рабочее место под солнцем локтями, применялись и запрещённые приёмы. Устроиться хоть нянечкой  в детский сад, куда угодно, а уж в контору! Но всё-таки, всегда рядом встанет человек, который объяснит специфику  удалённой от цивилизации жизни, и будет опорой  на долгие  годы.   И рядом со мной, как говорится, спина к спине, встала северянка, и до конца своей жизни буду её благодарно помнить.            
        Ф.М.  «Но странное дело: чем ближе подходил срок, тем терпеливее и терпеливее  я становился. Около самых последних дней я даже удивился,  попрекнул себя: мне показалось, что я стал совершенно хладнокровен и равнодушен…             Кандалы упали.   Да, с богом. Свобода, новая жизнь, воскресенье  из мёртвых…  Экая славная минута!»               
       Позднее Фёдор Михайлович писал о своей доле: «О! Это большое для меня было событие: Сибирь и каторга! Я там себя понял…   Христа  понял…  русского человека понял».               
       И мне кажется, что и я кое - что поняла. Что надо прожить Свою, именно свою, жизнь, и тогда понять, что в тебе намешено столько!  гордыня и смирение,  уве-ренность и безверие в себя, храбрости  и трусости,  интерес к жизни и равнодушие, и даже пустота. И всё это ты. Главное, понять и принять себя такой, какая ты есть, «не унывать и не пасть - вот жизнь и в чём её задача», как учил Федор Михайлович.               
Первый некролог публикует «Новое время»: «Умер не только писатель, умер учитель, умер благородный человек».
Ф.М.Достоевский настолько многогранный: иностранцам он открыл глаза на русскую душу, кто –то интересуется его философией, всех его читателей поражает его пророчество, читают и перечитывают романы великого писателя, а для меня Федор Михайлович – учитель, печальный учитель.