Я - РУССКИЙ
Нас уговаривают
именовать себя рАсеянами.
Дескать, национальность –
подход устарелый да узкий.
А тут бабы грянули песняка,
да под переливы баянные.
И душа оживает:
Я – Русский!
На пригорочке средь берёз
дедЫ на погосте.
А у реки в огородах
головасты кочны капустные.
Что кривитесь:
Это, мол, не Манхеттен! Слишком всё просто!
Видал я Манхеттен!
Потому-то я именно Русский!
Будем жить! Не привыкать;
Одолеем и теперешнее лихолетье.
Геенну огненную перейдём,
да в припляс, даже по досточке узкой.
Нам ли страшиться проклятий
да завистливых междометий!
Что они нам…
Ужель мы не Русские!
НЕЧИСТЫЕ
Толкнём того, кто милосердья просит.
И вором назовём, кто ввек не крал.
Блажен лишь тот, кто гадов в сердце носит.
И горести счастливцу пожелал.
Отыщем оправдание убийце,
Иуде – серебра, чтоб предал вновь,.
Вина нальём, чтоб пьяный смог упиться,
Заплатим потаскухам за любовь.
А властолюбцу – всю безмерность власти.
Ты про свободу? - Надевай ярмо.
Осиротевшим - соли вместо сласти.
А вместо розы поднесём дерьмо.
Да ! Мы из тех, кто оскверняет храмы
С презрением на Родину плюёт,
Кто забывает про старуху-маму
И быдлом именует свой народ
Мы дьявола услужливые дети.
К нечистому взываем неспроста:
Для нас страшней всего на этом свете,
Огонь свечи и кроткий лик Христа!
…………………………………….
Нет! Не дано всей этой лютой стае
Отеческую Веру одолеть,
Когда она крепка, подобно лучшей стали.
Пред ней бессильны волчья тьма и смерь.
РУССКОЕ ЗЁРНЫШКО
Александр Цикало - рядовой
Под Обоянью по ошибке остался живой.
Наводчик немецкий не рассчитал –
Недолёт - и снаряд в бойца не попал.
Только землёю присыпало чуть,
В окопе, как зёрнышко в борозде зарыло по грудь.
Но не с головою - голова осталась цела
Словом, свезло… Такие, брат, вышли дела,
Такое везенье, что не передать…
Едрит твою мать!!!
А Курская Дуга грохотала – не переорать,
Молитвою маминой не перешептать.
Не переплакать… Он огляделся, а Никита –друг
Труп.
Да и трупом нельзя Никиту назвать,
Потому, что тело уже не собрать.
Кусочки, что от друга остались, малы…
А танки немецкие бьют – не поднять головы.
Александр Цикало – у пехотинца мал супротив танков росток.
Но он не собирается отходить на восток
Он, как семя, в земле укоренился, не страшась бороны,
Лихо ему, лишь глаза из-под каски видны
А эсэсман в «Тигре» уверен, что он убил
Этого унтерменша и в землю навеки вбил,
Втоптал, вдавил… И век недочеловеку вовек не поднять…
Эх, дурак, мертвоголовый! Ты ничего не успеешь понять
Потому, что боец гранатою танк укокошит сейчас
И танк замрёт, и пробьёт, паразит, твой остатний час.
И кончится твой Drang nah Восток.
А зёрнышко русское проклюнется и даст росток…
***
Рождённому в Державе не понять,
Как свою землю можно проклинать.
И, по-лакейски спину изогнув,
Обслуживать иную сторону.
И пресмыкаться, у чужих виляя ног…
Я знаю: мой отец бы так не смог.
И дед не клал пред идолом поклон.
И пращуры у родовых икон
Молили Бога о родной стране.
И Веру эту завещали мне.
Гвардии подполковнику Владимиру Райсперу
***
Товарищ Война, посидим, помолчим
Из кружки допьем да по дну постучим.
Мы прожили день, начинается ночь,
Мы скажем себе: «Ничего не пророчь».
Мы скажем себе: «У кавказских высот
Пусть каждый из кружки солдатской допьёт.
За прожитый день, за сверканье вершин
За то, что в ауле поёт муэдзин,
За хлебную корку, за злые слова,
За то, что седа у тебя голова.
За то, что Всевышний не прячет лица
И кружку позволил допить до конца».
***
Что ты в голос клянёшь бездорожье?
Чем прелестней иные пути?
По просёлку меж паром и рожью
Так легко и привольно идти.
Справа рожь наливается силой,
Слева – пашня атласно черна.
И берёза – молитва России
Над пригорком вознесена.
Дальше – путь закружится, завертит.
Понесёт – только шапку держи.
Но с тобой, да пребудет до смерти
Эта тропка вдоль спеющей ржи.
БОГОМАЗ
Богомаз под куполом церковным
Возлежит на досках неспроста.
Отрешившись от забот греховных.
Он рисует Господа Христа.
По канонам древнего преданья
От веков начальных до сих пор
Пишет кисть. Ещё одно касанье -
И Спаситель обретает взор.
Богомазу Он в глаза посмотрит
И в церковной, гулкой тишине
Слышит тот, как сердце то умолкнет,
То опять займётся, как в огне.
Храма свод прообразом Вселенной,
Чья непостижима глубина…
И точна, и боговдохновенна
Кисть его. О, как легка она!
Обмакнёт её он в краску снова,
Линию кладёт за пядью пядь.
И уста раскроются Христовы,
«Отче наш» произнеся опять.
Вопреки былому оскверненью
И безбожной воле вопреки,
Явлено нам чудо Возрожденья
Лёгким мановением руки
И пускай кресты стегает ветер,
И над Русью ночь ещё темна,
Храм живёт. Лампада ярко светит
И молитва явственно слышна.
ИСПОВЕДЬ
Это я.
Это я! О, Господи!
На авось, впотьмах, на ощупь, да наобум,
Ищущи истину и путь к истокам,
Прикладываю осеннюю ночь ко лбу,
Чтобы унять пульса отчаянную пальбу
И лихорадочный жар,
ввергающий душу в истому.
Это я! О, Господи!
Это я!
По дороге от Перекопа к Джанкою
Золотопогонную сволочь рублю на ходу,
И все такое.
Это я! О, Господи!
Или не я?
Или мне мерещится что-то:
Большевики поднимаются и идут
Вопреки моему трататакающему пулемету.
Не изнасилованные еще дворяночки
лепечут: «люблю»,
И Серебряный Век исторгает восторги
и воспевает розы.
А я рукою в лайке вбиваю зеленую соплю
В красное месиво носа комсомолёночку
на допросе.
Это я.
Господи! Это я!
Что мне до иноязычия да иноверия?
Я один из тех, которые перекраивают да кровят
Изнемогающую Империю!
Это я императорову дочку конвоирую до нужника.
А у нее, как у бабы моей,
на бельё прикатило…
Это я - русский, о, Господи, вздергиваю
русского мужика,
Русского, Господи! Русского!
Спаси и помилуй!
Вздергиваю, вздыбливаю, стреляю…
Во имя - кто скажет - чего.
Сильничаю, топчу,
определяю врагом и изгоем.
Гноем напитанные слова обращу на того,
Кто не со мною…
Я знаю, что я прав, Господи!
Я знаю, как я не прав!
Пошли мне, Всемилостивый,
смирение и раскаяние.
Я душу свою, как рубаху,
от ворота до пупа разодрав,
На вопрос Твой про Авеля
повторяю ответы Каина.
Покаяния двери отверзи!
Прости, если можно, грехи!
Душу помилуй мою.
Ту, что изранена и измучена!
А рассветы, о, Господи,так над рекою тихи!
Только рыба, порою, плеснет
да вполголоса всхлипнет уключина.
***
В храме деревенском Троица Святая.
Старая икона, простенький оклад…
Что ты испытала, милая, родная?
Муки поруганья, взрыв и камнепад.
Из под смертной груды взорванного храма
Бабушка-старушка извлекла на свет
Триединство Божье. Омыла слезами.
И спасла икону, Богу дав обет.
Мы о наших бедах горестно вздыхаем.
Что случись – рыдаем. Можем завопить.
А старушка знала: Бог не поругаем.
Надо только верить. И с надеждой жить.
***
Во предзимье на полях
Запрядает тонкопряха
Белый иней на ветвях,
Как во смертный час рубаха.
Не шелОхнется ветла.
Зачарован сном терновник.
Ель стоит белым-бела.
Лишь у трёх дубков шиповник
Льёт свой свет сквозь кисею
Дерзновенным красным цветом.
И являет ярь свою,
Уверяя: - Будет лето.
Будет! Будет, вопреки
Зазимкам да снегопадам.
Полынью середь реки
Льдом скуёт… А всё же надо
Верить смыслу этих слов,
Дерзкой правде красных ягод:
Как ни тяжек хлад оков,
Надо жить. И верить надо.
СЛАВЯНСКАЯ ЗЕМЛЯ
Опять за дымкой перелеска
Стога в заснеженных полях…
Как несказанно ты прелестна,
Моя славянская земля!
Скажи: где взять слова такие,
Чтоб воплотилось в них твоё
Пространство; боры вековые,
Да чёрно-желтое жнивьё?
Как выразить весь этот чудный
Мир, возлежащий предо мной:
От скал, омытых изумрудной
Адриатической волной,
До голубых, карпатских, горных
Вершин, укутанных в снегу,
До срубов серебристо-чёрных
На беломорском берегу,
До голубых очей, манящих
Хоть на край света за собой,
До куполов златых, парящих
Во тьме полночной над Москвой.
О, сколько бы, смеясь беспечно,
Жизнь ни отмерила мне дней,
Как на молитве я пред вечной
Неизъяснимостью твоей.
РУССКАЯ РЕЧЬ
Когда Тебя не сбережём.
Зачем нам сердце жечь?
Не спи: идёт на нас с мечом
Иного мира речь!
Когда Кирилл и Брат его
В забвенье пропадут.
Господь нас спросит: Для чего
Толкли вы речи тут?
Зачем невнятицею слов
Опутывали мир?
Зачем ослейший из ослов
Теперь у вас кумир?
Зачем вы мой Священный Дар
На праздность извели?
Пыль ваших книг пожрёт пожар,
Все пропасти земли
Разверзнутся, что вас вовлечь
Смогла земная твердь,
Когда свою родную речь
Вы обрекли на смерть.
КОЛОКОЛ
- Пусть Колокол молчит! В славянском поднебесье
Нет места для него! Вовеки проклят!!! И
Им люб собачий брёх, да вопли чужебесья,
-Геть! Рвать ему язык, звенящий о любви,
О дружбе, о родне, о Вере Православной .
О предках, что в могилах на погосте спят,
О той дороге, что прошли - о Главной -
О Дне Победы, что вовеки будет Свят.
Как взвихрились они! Какою чёрной волей
Напитаны. Как кровью зенки налились:
- Могильной тишиной пусть веет в чистом поле.
Так, сверзим колокол – хоть плачь или молись!
…………………………………………………
Ужель смиримся мы? И лишь унылым стоном
Славянский огласим родимый окоём?
Нет! Колокол, гуди! Буди набатным звоном.
Речь Русская жива! А, значит, мы живём!
РОДИНА
Там, где реки текли молочные,
Всё кисельные берега,
Сроки счастья давно просрочены,
Всё растрачено, раскурочено.
А на небе, как бесы всклоченные,
Клочковатые облака.
Здесь дожди невпопад случаются –
От того ль, недород-перерод?
Под гармошку от дури мается
Разухабистый наш народ.
Эта ль Родиной называется?
И о ней ли душа печалится:
То завоет, то запоёт?
Всё о ней, всё о ней, родименькой.
Что простёрлась на полземли…
Слышишь: сани скрипят по зимнику.
Видишь: встали дымы вдали.
И хотя заворуи роются.
Ищут золото во дерьме –
Пусть их… Радуйся: храмы строятся,
Да для песен слова накопятся,
Да зародыш живой в зерне.
Значит, хватит стонать да нюниться:
Мол, беда ото всех сторон…
Срок настанет: росток проклюнется,
И пасхальный раздастся звон.
ТЮЛЬПАНЫ В СТЕПИ
Посланцы весны, долгожданны,
Воскреснув из талой земли,
От края до края тюльпаны
В привольной степи расцвели.
Завидишь – и сердце забьётся…
А над головой в вышине
Поёт жаворОночек, вьётся
И гимны слагает весне.
Цветения час скоротечный
Пройдёт. Но навеки со мной
Цвет жизни прекрасный и вечный,
Нам свыше дарован весной.
ПРИВОКЗАЛЬНАЯ МЕЛОДИЯ
У привокзального буфета,
Где всяк заезжий сыт да пьян,
С утра до ночи в это лето
Рвет воздух надвое баян.
А баянист - он знает дело!
По мелочам не мельтешит.
Играет не за ради тела,
А для спасения души.
Он голову к баяну склонит,
Вразмах рукою поведёт.
А то – сожмет баян в ладонях,
Как будто женщину берёт.
Он кнопки пальцами ласкает,
Он нежен, зная наперёд,
Что музыка то зарыдает,
То засмеется, то замрёт,
То вдруг задышит часто, жарко
Да так, что жара не унять.
И ничего тогда не жалко
За эту музыку отдать.
А баянист махнет рукою:
- Да что вы, братцы! Это ль труд!
Сейчас бы водочки – не скрою!
Да передышку в пять минут.
А то, что в кепку налетело,
Ту, что у ног моих лежит,
Так это, братцы, не для тела,
А для спасения души.
А для души отказа нету –
Все остальное ни к чему!
И посылают из буфета
В награду стопочку ему.
И пусть кудлат он и похмелен
И бестолково говорлив –
Не будет Господом затерян
Его заливистый мотив.
И там, в нездешнем измеренье,
Где музыкой пронизан свет,
Ему даровано прощенье
И избавление от бед
За то, что он играл, старался,
За то, что во хмелю чудил.
Что он души людской касался
И хоть на миг её будил.
***
Страна устала кланяться,
В грудь кулаками бить.
Страна устала каяться,
О милости молить:
Чтоб в лондонах похлопали
За чаепитьем в пять
За то, что верно топали:
Не вкривь, не вкось, не вспять.
Мизинчик оттопыривши,
Чаёк глотая свой,
Упырики, упырищи
Кивают головой.
От счастья глазки узкие,
Улыбчив жабий рот:
-Yes!!! Русский душит русского
И смертным боем бьёт.
Да, господа-товарищи,
Интер-национал!
Заморской я заварочки
Сверх меры похлебал.
Вы потчевали здорово
По части пить да есть…
А сколько храмов взорвано -
Вовек не перечесть.
Мы вас устали слушаться
И слать за ратью рать
За ваше, вечно «лучшее»
Покорно умирать.
Нам краше со смородиной,
С вишнёвым со листом…
Как издавна на родине,
Чаёчек заведём.
По-над речной излучиной,
На самой, на горе,
Набрав воды из ключика,
Заварим на костре.
За речкой песня слышится,
Мерцает костерок.
И так свободно дышится,
И Млечный путь высок.
* * *
Не рыдайте… О чём разрыдались?
Рано слёзы горючие лить.
Так бывало; Останется малость,
Истончается тонкая нить,
Преисподняя – за поворотом,
Вот провалимся в тартарары…
Вдруг промолвит тихонечко кто-то:
- Ну, ребяты, бери топоры.
Запоют сладкогласые пилы,
Пахнет стружкой, как будто вином.
И покажется заново милым
Дом, с отражающим солнце окном.
Снова печь истопили сегодня,
Самотканый ковёр на полу.
И, как прежде, Никола Угодник
На посту своём в Красном углу.