В последние секунды моей жизни мне было очень страшно.
Страх, растекающийся по жилам - первое, что я запомнила. Не было никакого чувства облегчения, впрочем, боли тоже не было. А ещё - тишина. На инстинктивном уровне я понимала, что мир должен быть полон звуков, но моё чувство слуха атрофировалось. Как и все остальные чувства, кроме зрения, да и оно было каким-то нечётким, размытым. Живые бы сказали "как во сне". Я видела огонь, растекающийся по плоской поверхности рядом со мной, несколько ослепительно ярких белых и жёлтых огней, а ещё мерцающие вспышки, синие и красные. Мне было страшно, эти вспышки пугали меня ещё сильнее, и я хотела убраться от них как можно дальше...
Но я не могла даже встать. Я осознавала, что у меня есть конечности, и могла ими шевелить, но не чувствовала земли, которой пыталась коснуться. Мои руки, или ноги, или лапы - расплывчатые бледные линии перед глазами, я мотала ими, пытаясь нащупать что-нибудь твёрдое, обо что можно опереться, от чего оттолкнуться и ползти вперёд. Но, напрочь лишённая осязания, я барахталась как рыба, брошенная на берегу. Не знаю, сколько это продолжалось. Потом я наконец увидела, что когда моя рука касается земли, она проходит сквозь неё, и шевелить ей становится чуточку сложнее. Тогда я попробовала двигаться по-другому и вскоре "вползла" под землю целиком. Яркие цветные вспышки погасли, и я осталась в полной, бесчувственной пустоте.
Полагаю, что я разбилась на мотоцикле. Огонь на земле, металлические обломки, круглый предмет, который тогда показался мне огромным. Вероятно, это было колесо. Не могу быть на сто процентов уверена, конечно. Всё-таки это самые ранние, смутные воспоминания новорождённого. Я была младенцем. Я была животным.
Первое время я и вовсе была... чем-то вроде растения, наверное. Я ничего не видела и не слышала, не испытывала ни голода, ни жажды, и не двигалась - потому что было незачем. Я словно была в коме, ничего не помня и не ощущая, не могла даже мыслить. Я не воспринимала время и пространство, поэтому не знаю, как долго провела в таком жалком положении. Однако чувства начали постепенно возвращаться ко мне: первой я стала чувствовать почву, окружающую моё "тело". Она была холодной. Холод заставил меня снова начать двигаться - в поисках тепла я инстинктивно ползла, точнее даже плыла в твёрдой земле. Так я стала червём.
Источники тепла под землёй было довольно просто найти. Они имели продолговатую форму, и сейчас я полагаю, что это были трубы теплотрассы. Я не подползала к ним слишком близко, потому что они были очень горячими. Отдалялась, если становилось жарко, и приближалась, когда снова начинала замерзать. Постепенно я научилась хорошо координировать свои движения. Я с бездумным любопытством изучала любые инородные объекты, на которые натыкалась в почве. Твёрдые блоки или округлые сгустки, мягкие, волокнистые прослойки, тёплые на ощупь, угловатые поперечные конструкции, или очень холодные длинные цилиндры, уходящие глубоко под землю. Иногда мне попадались маленькие предметы сложной формы, чуть тёплые и шершавые. Мне казалось, что они живые, что в них ещё ютится какая-то жизнь. Догадываюсь, что это были кости.
Спустя неопределённое количество времени в моих ушах начали прорезаться первые звуки. Сначала я не вполне понимала, что такое звук, не знала, каково это - слышать. Потом привыкла. И маленький подземный мир, мной обитаемый, стал намного интереснее. А ещё страшнее. Источники тепла, к которым я возвращалась всякий раз, когда хотела согреться, всегда гудели зловещим низким гулом, и периодически издавали громкое бульканье или цоканье. Это пугало меня, и заставляло отплывать дальше, в холодную почву. В то же время приглушённые отголоски, доносящиеся откуда-то сверху, заставляли меня неосознанно проявлять интерес. К тому же, выше и земля была теплей.
Когда я впервые случайно подняла голову над поверхностью, яркий свет ослепил меня. Я испугалась и нырнула обратно. Мои глаза щекотало, перед ними плыли странные, яркие искры. К тому времени я в своей вечной подземной темноте совсем забыла о том, что способна видеть. Свет напомнил мне об этом. И хоть я больше не показывалась на поверхности, избегая слепящей белизны неизвестного мира, мои глаза уже никогда не были пусты. Я постоянно видела разноцветные геометрические формы, меняющиеся, перетекающие одна в другую, переливающиеся неизвестными мне цветами, бесконечно копирующие сами себя. Они двигались в такт звукам, которые я слышала, сообразно шероховатостям поверхностей под моими пальцами. Они не давали мне покоя. Они напоминали мне о тех самых первых ощущениях, когда я беспомощно лежала посреди огня.
Наконец, я решилась снова заглянуть в этот яркий, неизвестный мир сверху. Но на этот раз он не был таким ярким. Свет был... тише, мягче, подумала бы я, привыкшая судить о вещах, ориентируясь лишь по осязанию и слуху. Пространство вокруг было освещено парой круглых жёлтых огней, и оно казалось мне неимоверно огромным. Мои слабые глаза не могли различить чётких очертаний вещей, находившихся даже на небольшом удалении, и я не знала, есть ли вообще границы у места, в котором я оказалась. Это было потрясающе.
Заворожённая, я решила целиком выбраться из-под земли. Вытащив одну руку, а за ней вторую, я опёрлась о жёсткий, чуть зернистый пол и попыталась вытащить туловище. Мои ладони, не привыкшие столь уверенно стоять на плотной поверхности, всё время проваливались сквозь неё, и я снова увязала в почве, но снова вылезала, отталкиваясь ногами, пока наконец не выполнила поставленную цель. Я стояла... Или лежала, или, быть может, сидела на поверхности, устойчиво касаясь её отвердевшими конечностями, под двумя круглыми, жёлтыми огнями. И я была счастлива.
Очень скоро, однако, мир вокруг стал постепенно становиться светлее. Тогда я понятия не имела о существовании дня и ночи, и о том, что они по очереди сменяют друг друга. Нарастающее свечение сверху вызывало у меня сообразно нарастающую тревогу. Страх перед неизвестным. Мне почему-то казалось, что этот свет - твёрдый, что он представляет из себя какой-то предмет гигантских размеров, который опускается сверху и вот-вот подойдёт к поверхности вплотную, не оставляя нигде укрытия от этого ослепительного света...
Но этого не произошло. Достаточно поярчав, загадочный свет прекратил своё приближение. Прошло некоторое время, и мои глаза привыкли к этой залившей всё вокруг яркости. И я смогла хорошо рассмотреть то, что являлось тихим, закрытым двором на городской окраине. Неровная зелёная масса с торчащими из неё ветвящимися столбами, разрозненная плоскими серыми поверхностями. Такие же поверхности, покрытые прямоугольными провалами, устремлялись высоко-высоко вверх, упираясь в необъятную синь. В этой сини плавало что-то белое.
Это место стало моим домом на долгое время.
Разумеется, я не понимала, что за странные объекты меня окружают. Я не знала, как они называются, не знала, для каких целей они служат. Поначалу я не могла полностью доверять свои глазам, и всё, что встречалось мне на пути - ощупывала, чтобы убедиться, что оно существует, что оно твёрдое. Хоть мной в тот момент полновластно водил интерес... где-то внутри, в подсознании холодела тревога. Огромное множество новых, чуждых ощущений переполняло мой скудный разум. И я действительно начала видеть вещи, которых не существовало.
Эти вещи не были похожи на те цветные пятна перед глазами, что донимали меня в толще земли. Живому человеку они бы напомнили нечто вроде сна, только сна наяву, если так можно выразиться. Визуальные интерпретации вещей, которые я прежде воспринимала на слух и на ощупь. Большие сферы нежного цвета плавно опускались из сини. Я шарахалась от них, запутываясь в собственных неловких ногах. Из сфер выходили тёмные волнистые линии, похожие, вероятно, на корни деревьев, и растекались по окружающему воздуху, складываясь в странные глифы или распадаясь на мелкие, тонкие треугольники, которые роились в воздухе, подобно оседающему звону после удара. Мне было не по себе от творившегося вокруг. В какой-то момент это неудержимое чувство беспокойства достигло своего пика, и мне дико захотелось убраться подальше отсюда.
Я бегло ощупывала глазами окружающие меня стены, пока не наткнулась на узкую вертикальную щель, протянувшуюся до самого верха. Без лишних раздумий я нырнула в неё. Мои плечи и бёдра упирались в стены, царапаясь об их, но я торопилась, я спешила избежать тех странных явлений, что происходили позади. Стены как будто сдавливали меня всё сильнее по мере того, как я двигалась вперёд. Я чувствовала, что огромные цветные пятна на стенах могут сойти с них и меня раздавить. Я не выдержала и провалилась в землю, снова.
Воспоминание о паническом побеге... Думаю, все вы когда-то испытывали это специфическое ощущение "полностью незнакомого двора". Когда вы, гуляя без особой цели по городу, мимоходом сворачивали в случайную арку и оказывались в месте, мимо которого проходили множество раз, но никогда не заглядывали внутрь. Это место вам не знакомо, но вы видели в своей жизни великое множество похожих дворов, и потому не сомневаетесь, что и этот двор устроен подобным образом. Вы неторопливо проходите мимо ржавых оградок палисадников под окнами, мимо детской площадки, горки и лесенки на которой покрыты десятками наполовину стёршихся слоёв краски от ежегодных "ремонтов"... И вот вы достигаете момента, когда уже зашли слишком далеко вглубь этого потайного мира, и вам не хочется возвращаться к той арке, откуда вы пришли.
И тогда вы продолжаете идти вперёд, подразумевая, что в другой части двора обязательно будет ещё одна арка, или автомобильный проезд, или щель между домами, на худой конец. Но вы заходите всё глубже, и вас начинает преследовать ощущение, что этот двор окружён домами со всех сторон, глухо, как крепость, и что отсюда нет выхода. И вот вы наконец находите, как и думали, щель. Она очень узка: ветер воет, с трудом протискивая сквозь неё своё едва осязаемое тело. Но по ту сторону вы слышите привычные шумы улицы - шуршание колёс, голоса людей. И вы заходите, протискиваясь в узкое пространство между бетонными глыбами.
Стены давят на вас. Кажется, что само пасмурное небо вдруг начало опускаться, ограничивая ваше пространство. Вы понимаете, что вот-вот застрянете в сужающемся коридоре, и принимаете одно правильное решение - развернуться и идти обратно. То же решение, правда, в другом ключе, выбрала и я, не в силах более сидеть под землёй и мучиться видениями поверхностях вещей и явлений. Я испытывала голод по новым ощущениям.
В течение многих дней я изучала двор и училась видеть окружающий мир таким, каким его видят живые. Привыкала к нему, чтобы избавиться от цветных пятен и прочих вещей, которых, как я выяснила, на самом деле не существовало. Совсем скоро я начала видеть настоящие движущиеся объекты. Маленькие, большие, просто огромные, разной формы, разного цвета. Они выглядели мутными и издавали необычные звуки. Я реагировала на них со смесью страха и любопытства. В те времена я так немыслимо мало знала. Понятия не имела, что кроме меня в мире есть другие существа, обладающие сознанием. Живые ли, мёртвые - я ещё не встречала никого из них.
Мой первый опыт взаимодействия с другим существом был... травмирующим. Я помню, это была очень высокая фигура на двух ногах, обёрнутая в ткань и со странным предметом на голове. Я по незнанию забралась в дом этого человека. Он увидел меня и, замерев, начал шевелить губами, что-то неразборчиво бормоча себе под нос, и делать странные движения рукой, будто очерчивающие крест. А затем он со всей силы пнул меня в живот. Мои конечности подкосились, и я упала, согнувшись пополам от боли. Этот человек ударил меня ещё дважды, прежде чем я смогла снова встать на ноги и убежать. Я помню его глаза. Должно быть, он очень испугался меня, но в этих холодных, почти белых глазах я видела только беспричинную злобу.
Произошедшее надолго лишило меня любопытства. Боль прошла, но воспоминание об этом чувстве осталось, и я боялась снова его испытать. Да, я боялась боли. Это естественно для примитивного животного, каким я тогда являлась. Большую часть времени я проводила, забившись под крышу маленькой кирпичной пристройки у входа в один из подъездов. Оттуда мне была видна только часть двора: асфальтовая площадка с пасущимися на ней голубями, шесты с натянутыми между ними верёвками, на которых сушилось бельё... Шуршание пропеллера в трубе вентиляции, гул аппаратуры в шахте лифта, удары отбойных молотков на стройке неподалёку, вой сирен, носившихся где-то за пределами двора - я не понимала природу этих звуков, не знала, что может издавать их, и меня совсем не тянуло узнать об этом.
Я была крысой в этом кусочке города. Ничтожным созданием, каждый день отчаянно боровшимся за свою жизнь. Я даже не понимала, что у меня нет жизни. Я не знала, что была мертва. Внезапно проснувшиеся инстинкты говорили мне, что я должна есть, пить, спать. Возможно, я просто увидела, как едят, пьют и спят голуби, и что-то во мне вдруг вспомнило, что эти простые действия необходимы для выживания. Я с величайшей осторожностью покидала своё убежище под шиферной крышей пристройки, чтобы попить воды из лужи, пожевать нежной травы в палисаднике или поискать хлебные крошки, оставшиеся после голубиной трапезы. Убегала в страхе при любом замеченном движении, словно моей жизни что-то могло угрожать... я боялась даже воробьёв, чего говорить.
Конец такому жалкому существованию положила ещё одна случайная встреча. Однажды, когда я как обычно ютилась в пристройке, меня нашла пара тёплых жёлтых глаз. От страха я застыла на месте, в то время как эти глаза с интересом рассматривали меня. Их обладательницей была кошка - рыжая и пушистая, с грязными лапами и порванным ухом. Она источала искреннее, лучистое дружелюбие, и моё оцепенение совсем скоро прошло. Она мурлыкала, пыталась тереться о мои проницаемые ноги. Потом она отошла от моего убежища, призывно оглядываясь. Я решила последовать за ней.
Кошка отвела меня в дальний, неухоженный угол двора, где за высокой травой и обломками кирпича скрывался маленький продух, ведущий в подвал. Из продуха вышло ещё шесть кошек: они оживлённо кружили вокруг меня, обнюхивали. Они встретили меня с радостью, приняли в свою семью, словно я была одной из них. Да, так я стала кошкой. И кошкой оставалась почти четыре года.
Моя "жизнь" оставалась простой. Мы пили воду из ржавого эмалированного ковша, кем-то забытого в кустах. Ели из разорванных мусорных пакетов, или из пластиковых подложек из-под магазинной курятины, куда люди складывали обрезки, объедки и другие съедобные вещи. Иногда приходившие люди кормили моих товарищей прямо с рук: они окружали человека, суетились под ногами, мяукали, взывая к этому высшему существу. Меня большая часть людей даже не замечала. Я не могла есть в привычном понимании этого слова, только слизывала с кусочков еды их вкус и, возможно, некую тонкую составляющую. Мне этого хватало.
Когда мы не были заняты поиском пищи, играли в догонялки. Задрав головы к небу, внимательно наблюдали за воробьями в ветвях. Летом, растянувшись на обогретом бетоне, нежились в тёплых солнечных лучах под пение птиц, шелест листвы на ветру и звонкие хлопки выбивания ковра. Зимой мы собирались в кучу и грелись друг у друга под боком. Иногда мы выходили за пределы двора - так мой маленький мир немного расширился тротуарами, газонами, яркими вывесками ларьков. Я видела новые места и новых существ. Большинство из них было не опасно, но я до сих пор помню собак. Они были страшны - кошки спасались от них, забиваясь под стоящие автомобили или залезая на деревья, и ждали, пока они отступят. Мне очень хотелось им помочь, но я не могла ничего сделать.
Это незамысловатое существование казалось мне чем-то таким знакомым, близким. Практически родным. Прохладными утрами, в окружении своих друзей-кошек, таких тёплых и мягких, в пыльном и тёмном подвале я чувствовала высшую, непередаваемую степень уюта. Там я готова была лежать не шевелясь, в забытье, целую вечность. Но когда мир снаружи вновь согревался поднявшимся солнцем, кошки уходили из подвала на поиски еды, и я вставала, и шла вместе с ними.
Обоняние я возвратила себе последним из чувств. Понимаете... мёртвым не нужно дышать. Призраки лишены элементарного рефлекса дыхания, если им хочется вздохнуть, они делают это осознанно. А чтобы сделать что-то осознанно, нужно знать, что это осуществимо. Я научилась дышать, наблюдая за своими живыми соседями. За тем, как они чихают, как принюхиваются к углам, на которых другие оставили свои метки. Я помню, что могла различить по запаху каждого из них, и как мне было обидно оттого, что собственного запаха я не имею. Я помню запах сырости, старых ковров, кошачьей шерсти. Запах ночных цветов и табака. Ах, я помню того курильщика, который плевался с балкона на тротуар и получал в ответ нецензурные выражения от рассерженных прохожих.
Это было так давно, и я совсем не понимала сказанного, и всё же я почему-то удивительно хорошо это помню. Теперь я всё помню, я не умею забывать. Мне объяснили, что это является следствием того, что вся моя прежняя память оказалась стёрта в момент смерти. Я начала эту новую "жизнь" с пустой чашей, с чистого листа, если угодно. Многие мои товарищи начинали так же.
До последних месяцев своего обитания в этом закрытом дворе я никогда особо не приглядывалась к своему "телу". Возможно, где-то глубоко в подсознании у меня и были мысли о том, что внешне я больше похожа на человека, но эти мысли не всплывали на поверхность. Я помню, как однажды увидела своё отражение в большой осенней луже. Я видела, что у меня нет шерсти, или хвоста, и мои глаза совсем холодные, окружённые белизной, лишённые жёлтых искр. Я не придала этому значения, ведь кошки относились ко мне как к одной из них, я не могла ставить под сомнение их искренность.
Но тогда я обнаружила, что на самом деле у меня не четыре конечности, а шесть. Пара крохотных, присохших к бокам крыльев - зачем они были мне нужны? Я не чувствовала их, и едва могла ими пошевелить. Они были чешуйчатыми, но отчасти напоминали крылья птиц. Да, я много времени проводила, наблюдая за тем, как неведомые мне птицы кружат над двором. Будь я в то время разумным, осознанным существом - скорее всего захотела бы попробовать применить эти крылья на практике. Привести в движение, разработать, набраться сил и когда-нибудь подняться в воздух... Но я была просто животным, и во мне не было той необходимой крупицы мечты о высоте, о свободе, о синеве бесконечного неба. Я так никогда и не научилась летать.
Ещё я много наблюдала за тем, как мои друзья-кошки охотятся на голубей. Играючи, без желания съесть их, но всё же это была хищническая игра, беспощадная к "игрушкам". Кошки хватали птиц за шеи, трепали их, выдёргивали перья, мяли лапами, а потом, когда им это наскучивало, бросали. Я видела, что голуби не всегда поднимались после этого. Некоторые оставались неподвижно лежать, и тогда из них выходили, выползали, вываливались их бледные образы. Кто-то из них сразу улетал, как ни в чём не бывало. Кто-то подолгу сидел на одном месте, с глазами такими же остекленевшими, как у их бездыханных тел. Кто-то проваливался сквозь землю. Прямо как я.
Это дало мне пищу для размышлений на долгие, бедные событиями дни. Я вспомнила, как однажды одна из кошек, беременная, ушла искать безопасное убежище для будущих котят, и я из интереса последовала за ней. За нами вскоре увязалось пятеро незнакомцев - они выглядели странно, и странно вели себя. Они сверлили меня взглядом, кричали, шипели, дыбили шерсть. Когда кошка пришла к старой норе в развалинах гаража, эти чужаки остановились на мгновение, а затем всем скопом, выпустив когти, помчали на меня. Я убежала, искренне не понимая, почему и за что они решили напасть. Через несколько дней я осмелилась вернуться к норе. Котят - старых мёртвых душ, обрётших новую жизнь в молодых телах - было пятеро.
Все эти странные мелочи, не имевшие для меня особого значения, вдруг выстроились в единое целое. Я поняла наконец, что всё это время была мертва. С этим осознанием ко мне почему-то нахлынуло удушающее чувство вины. Сложно сказать, почему. Мне словно стало стыдно за то, что всё это время я бездумно подражала поведению живых. Я не могла больше жить вместе с кошками, потому что думала, что только мешаю им. Я ушла со двора. Бродила по незнакомым углам города, мучаясь от непонятных мне чувств, пугаясь странных новых образов и звуков. Потом решила идти только в одном направлении. Дома вокруг постепенно становились ниже, а большие деревья попадались всё чаще, пока я не покинула этот город. Я даже не знаю, как он назывался.
Я бесцельно путешествовала чуть больше года, прежде чем встретила их. Странных созданий, чем-то похожих на оленей без лиц, которые носят маски и обёрнуты в ткань, совсем как люди. Но чем-то - может, мягкой шерстью, может, столь же мягкими, спокойными голосами - они напомнили мне дворовых кошек, с которыми я прожила так долго и по которым всё ещё скучала. Я особо не думала над тем, почему мне захотелось пойти вместе с ними. Это получилось само собой.
Эти существа были очень внимательны ко мне. Они расценивали меня не как животное, а как маленького ребёнка, которому ещё многому предстоит научиться, многое узнать. Они воспитали меня. Через сказки, стихи и песни обучили человеческой речи. Я хорошо запоминала новое, поэтому не испытывала больших трудностей. Мне рассказывали об устройстве мира, о его истории, о древних вымерших культурах, оставивших великое наследие, и о культурах наших дней, которые это наследие не ценят и рискуют забыть. Наконец, когда пришло время, мне объяснили, что до того, как умереть и потерять память, я была человеком. Ведь я выглядела как человек. Изуродованный животным образом жизни, бегающий на четвереньках, но человек, всё же. Я приняла это знание.
Я приняла и старинные традиции этих странных созданий. Мне рассказали, как нужно изменить свой облик. Я покрылась шерстью, мои ноги стали копытами. Поначалу было немного неудобно, но я привыкла, а потом поняла, что так куда проще ходить и бегать по дорогам и твёрдым, стоптанным тропам. Своё лицо мне следовало стереть, стать безликой, насовсем. Только так я смогла бы должным образом олицетворять то, что храню в памяти и что несу другим. Что точно так же, как у народного творчества нет единого автора, у нас не должно быть лиц. Мы носим лишь маски - такие же "маски", что надевают барды, временно принимая на себя эту посредническую роль. Мне дали мою первую маску, и она стала моим новым, сменным лицом. Так я стала землемером.
С тех пор уже прошло несколько лет. Я, честно говоря, не слежу за временем, ведь для мёртвого в этом нет особого смысла. Моё существование полно стихов и песен, которые я теперь обязана помнить, как любой другой землемер, хранитель Слова и Звука, но... Мне сложно бывает делиться ими. Мне сложно контактировать с людьми. Понимаете, я слишком долго жила бродячей кошкой. Слишком глубоки те воспоминания, которые я теперь не могу стереть. Я совсем не помню, что когда-то была человеком, всю мою новую "жизнь" я - зверь, просто обученный говорить.
А люди - звериные боги. Могущественные, непредсказуемые, недоступные для понимания. За годы, проведённые во дворе, я многое узнала о них. О том, что они возводят огромные дома, заковывают почву в бетон и асфальт. Творения людских рук для животных являются чем-то непостижимым, странным... Страшным. Я видела, как люди, руководствуясь лишь им известным принципам, создавали убежища для птиц, а потом лишали их крова, срубая деревья. Видела, как один человек кормил голубей зерном, а другой бросал в них камни. Два похожих человека, чьи намерения нельзя было понять по их поведению, по мимике, жестам. Людей, в отличие от тех же кошек, невозможно прочесть, как открытую книгу. Они никогда не бывают искренними.
Кошки, с которыми я жила, боялись незнакомых людей. Боялись сильнее, чем грома или собак. Я помню, однажды чужой человек - совсем ещё молодой, невесть откуда пришедший к нам - поймал двух котят. Одного он положил в пакет и унёс с собой. Над вторым долго издевался, пока не бросил - избитого, со сломанными лапами. Чем это крошечное создание заслужило такое? Но люди могут и помочь, могут спасти. Вызволить из западни, снять с головы застрявшую на ней банку. Больные, попавшие в беду - превозмогая страх, зовут богов на помощь, надеются на их милость... Я до сих пор не в силах воспринимать людей иначе. Может быть со временем это пройдёт, кто знает.