Прошло много лет. Моя жизнь изменилась и стала другой. На лице появились заметные морщины. Волосы, схваченные сединой, заметно поредели.
Однажды, надев на нос очки, я перебирал бумаги на письменном столе. Что-то я откладывал, чтобы выбросить, что-то перекладывал на новое место. И в руки мне попалась тонкая стопочка пожелтевших бумаг, скрепленных металлической канцелярской скрепкой. Я начал их просматривать, незаметно для себя углубился в чтение, погружаясь в то самое походное время, когда был молод, красив и удал, сел в кресло качалку. Все давно ушедшее снова всплыло перед глазами. Я вспомнил себя, своих друзей и ту, кто подарила мне незабываемые чувства.
Наши отношения еще продолжались. Что-то непонятное нас еще связывало. Мы звонили друг другу, поздравляли с праздниками и оба чего-то ждали. Нас что-то связывало непонятное и тонкое. Я мучился ее бесчувствием и ждал, когда она станет прежней. Иногда мне казалось, что я ей нужен. Вдруг среди ночи звонил междугородный телефон. Я просыпался от коротких и частых звонков, вскакивал, бежал к телефону, но тот молчал, как будто не звонил. Я снимал трубку и слышался длинный и непрерывный гудок свободной, незанятой линии. Этот звонок мне приснился. Но я слышал его наяву, когда бежал к телефону. Иногда я, измученный ожиданием, звонил ей. Трубку брали ее друзья и бросали. И снова снимали. У нее, похоже, шла вечеринка. Мне говорили, что ее нет, что она занята или не может подойти к телефону. Я звонил еще и еще. И тогда она брала трубку и говорила спокойным голосом, что у нее собрались друзья. Случалось и, когда у меня в квартире начинал нервно звонить телефон короткими частыми и требовательными звонками. Я все бросал, бежал к телефону и в это время звонки прекращались, телефон замолкал. Я в ответ звонил ей, и родные мне говорили, что ее нет дома. Эти нервные телефонные звонки выводили меня из себя и нервировали обоих. Мы мстили друг другу за невнимание, за не звонки, за неправильно и не вовремя сказанные слова, за тривиальное непонимание, за нетерпимое отсутствие того чувства, которое нами владело прежде. Я снова звонил ей на этот раз из командировки, и она брала трубку, разговаривала предельно спокойно и равнодушно. Я говорил себе, что не буду ей больше звонить и снова звонил, и снова убеждался, что не нужен ей. Обещал себе все забыть и больше не звонить. Не звонил месяц, два. Неожиданно к Новому Году она сама позвонила и поздравила с праздником. Я не понимал, что это значит, говорил неохотно. Но она меня разговорила, подкупила искренностью, обещанием чего-то нового. Мы изредка стали перезваниваться. Я не торопился ей звонить, не верил, что все может вернуться и выжидал, когда она позвонит сама. После этого через некоторое время звонил сам. К весне наши звонки участились. На Первое Мая у меня в гостях собрались друзья. Мы готовились в поход по весенним рекам, радовались новому походу, пили вино. Она позвонила, мне поздравила с праздниками и, узнав, что у меня все друзья, передала им привет и тоже поздравила с праздниками весны. Она показалась мне счастливой. Ее голос излучал любовь, обещание счастья, в нем чувствовалась расплавленность и сверкание нового высокого чувства. Это состояние передалось и мне. Друзья смотрели на меня, видели, что я улыбаюсь, спрашивали, кто звонит, и, узнав, кто со мной разговаривает, принялись выкрикивать ей пожелания. Через месяц она позвонила и сказала, что ее дядя скоро будет в Москве и заедет ко мне. Она сказала это с каким-то особым значением. Я растерялся и принялся готовиться встретить дядю. Мы обговаривали с мамой, как его встретим. Через неделю раздался звонок и солидный внушительный голос, естественным образом требующий к себе уважение сообщил, что его обладатель прилетел в Москву и что он является ее дядей. Ему нужно уладить в Москве кое-какие дела, после чего он готов приехать ко мне. Мы поняли с мамой, что он будет у нас ночевать. Нам следует обеспечить ему отдых, ночлег и хорошее питание. Судя по тому, как он говорил, у него в столице имелись безотлагательные дела. После того, как он их сделает, приедет в гости, потому что его попросила об этом сестра, мама моей девушки, точнее той, которую я еще считал своей девушкой. Он приехал к нам ближе к вечеру. Высокий статный, немного кучерявый в тех местах, где не проглядывала лысоватость, карие спокойные глаза чуть навыкате. Он вел себя естественно, немного высокомерно из-за определенной взятой сразу дистанции, как это умеют люди при должностях. На тот момент она мне сообщила, что ее дядя главный инженер какого-то большого завода. Мы говорили мало. Он сразу на взгляд оценил нашу квартиру и ушел в свои мысли. В комнате, где ему постелили, в его распоряжении имелся телефон и большой стол, на котором он разложил папки и бумаги. За ужином он сказала нам, что ночевать поедет к сестре. Мне говорили, что у ее мамы есть в Москве сестра, с которой они не поддерживают отношения. После ужина дядя уединился в большой комнате и разговаривал по телефону. Судя по разговорам, он говорил не только по делам, но и с сестрой, у которой хотел переночевать. Последними его словами в разговоре я услышал: «Устал, мне нужно отдохнуть. Условие мне здесь создали хорошие». Еще после нескольких звонков он сообщил нам, что остается ночевать. Мы с мамой легли в маленькой комнатке на диванчике. «Как ты думаешь, мы хорошо его встретили?» - спрашивала мама. «Не знаю, - отвечал я. – Думаю, хорошо». Мы оба понимали, что появление у нас ее дяди произошло не просто так. Это своеобразные смотрины. И от них что-то зависит. Мы были простые люди и жили попросту. И друзья мои тоже являлись простыми людьми, и общались мы тоже с простыми людьми. Никто из нас не гнался за деньгами, зарабатывали столько, чтобы хватало на жизнь. В нашем кругу состояли люди душевные, готовые всегда прийти на помощь. Именно за это я ценил своих друзей и знакомых. Вор тянется к ворам, состоятельные люди к состоятельным, хитрецы, к хитрецам, а простые люди к простым, потому что с ними легко и понятно. Утром дядя попрощался с вежливость воспитанного человека, который выезжает из гостиницы, чтобы навсегда забыть о персонале гостиницы и думать о своих важных делах. Я представлял, что он мог сказать ее маме, женщине щепетильной и желающей отдать свою дочку в приличную семью. Могла ли наша с мамой семья причисляться таковым с их точки зрения, я сомневался. Все лето мы перезванивались, разговаривали. И каждый раз наш разговор становился все более бесчувственным и ровным. Я мучился и не знал, что мне делать. Ближе к осени она уже меньше звонила. Я же наоборот звонил чаще, хотел слышать ее голос, говорить с ней все равно о чем, лишь бы говорить. Осенью она говорила со мной увядшим, ровным бесчувственным голосом. Я звонил ей в страданиях. Весь вымотался от неопределенности. И однажды не выдержал, когда она после моего звонка подняла трубку и заговорила со мной безразличным, мертвенным, чужим голосом, и расстроенный в муках крикнул ей в трубку: «Все, я так больше не могу. Прощай!.. Прощай навсегда!.. Мы больше не увидимся никогда». Бросил трубку и в сердцах пошел бродить по улицам. После этого вскоре начались нервные междугородние звонки. Я знал, что это она звонила мне. Потому что сам поступал точно также. Я звонил ей, не выдерживал и бросал трубку. Иногда я слышал ее голос: «Алло… Алло… Говорите… Ничего не слышно. Вас слушают…» Но сам ничего уже сказать не мог. Прошел год. Бури проносившиеся внутри меня стихли, вулканы, выносившие на поверхность лавы огорчений и потоки страданий, потухли и умерили свой пыл. Я надел на себя смирительную рубашку из запретов для кипящих чувств. Иногда мне казалось, что я сам превратился в египетскую пирамиду, саркофаг, внутри которого покоится моя любовь к ней. Я ходил на работу, как робот, делал необходимые дела, не чувствуя эмоций и желаний. Мне казалось, что на моей душе лежит огромный камень, который не дает мне легко и свободно дышать. Однажды летом я увидел ее друзей. Это были молодые ребята, парень и девушка, которые приехали в гости к парню из их города, который поселился где-то неподалеку от меня. Мы узнали друг друга, но не подали вида, что знакомы и не поздоровались. Я их увидел и как-то вечером, когда вывел на улицу погулять матушку, поскольку здоровье ее пошатнулось и врач прописал ей вечерние прогулки. Мы снова посмотрели друг на друга и прошли мимо, как будто не знакомы. Еще год спустя я увидел любимую девушку около своего дома. Она стояла на автобусной остановке и смотрела на мои окна. Я узнал ее, но боль воспоминаний, которая на меня нахлынула в этот момент, заставила меня отвернуться и, не подавая вида, направиться в сторону к моему подъезду. Я ничего не хотел видеть, ничего не хотел чувствовать и тем более не хотел возвращения к тому, что с нами произошло.
Сейчас, сидя задумчивым в кресле-качалке, у меня возник один вопрос, на который я очень хотел найти ответ. Я думал о том, что было, что когда-то произошло, и задавал себе разные вопросы. Почему тогда у нас ничего не получилось? Почему при такой любви мы не стали мужем и женой? Что помешало нам объединиться, жить в месте и радоваться жизни? Правда, мы иногда ссорились, но быстро мирились. Мне вспомнился случай, когда мы гуляли по городу во время ее приезда ко мне и на одной из улиц с лотка продавали большие, красивые апельсины. Тогда мне показалось, что они очень гармонировали с ее роскошной шоколадной дубленкой с маленькими нежно въющимися кучерями на белоснежном воротнике, с ее глубокими зелеными глазами, с лежащим на улицах снегом и удивительно счастливой улыбкой. Я купил один апельсин и подарил ей. Она шла рядом со мной необыкновенно счастливая, и в ее руках сверкал оранжевый апельсин. Она подкидывала его и ловила. Этим любовался не только я, но и все прохожие. И это была картина для стороннего радостного наблюдения. Мы как раз только что вышли из Третьяковки и проходили храм. Он поманил нас своей стройностью и торжественностью. Я предложил войти в него. Мне хотелось представить наше венчание, как мы будем стоять у алтаря и говорить торжественные слова. Она выглядела счастливой, и оранжевый апельсин в ее руках просто сиял, как солнце, и привлекал внимание верующих, пришедших помолиться. Я заметил косые и недовольные взгляды. Тогда я увел ее из храма и сделал замечание, что не нужно было заходить с апельсином в церковь и держать его у всех на виду. Она не понимала, почему я так осерчал. Лишь через некоторое время я понял, что мне самому следовало забрать у нее апельсин. Мы не имели никакой сумки, чтобы его убрать. Апельсин казался большим и сиятельным. Его некуда было спрятать. Он не помещался в наши карманы и ее маленькую сумочку. Все объяснилось, и мы помирились. В тот день, когда она мне сказала, что все прошло, чуть позже, я услышал от нее другие слова: «У нас все равно ничего бы не получилось. Мы все время ссорились». Ссорились мы не часто. Но без ссор иногда трудно найти взаимопонимание. Вся семейная жизнь это часто поиск компромиссов на пути к пониманию. Ты говорила мне как-то в походе, что тебе кажется, что мы не будем вместе. Мне тоже иногда так казалось. Сейчас мне хотелось все- таки докопаться до истины наших отношений, и не просто сказать себе, ну что ж, - не судьба. А проникнуть в суть происшедшего и корень событий. Я понимал, что, когда заболел папа и с ним случился инфаркт, ваша счастливая семья претерпела настоящий удар жизни. На папе все держалось, он являлся центром семьи. И когда центр начал рушиться, стержень надломился, все кинулись его спасать, чтобы не потерять то, что имелось, чем жили и что называется счастье семейной жизни. К тому же в это время заболела маленькая сестренка, которая являлась обещанием семейного счастья впереди. Тогда, в это время, у нее просто случился психологический слом. И мама, которая всегда находилась рядом и внушала, что нельзя сейчас оставить папу, не следует оставлять семью и уезжать куда-либо, что у нее есть своя квартира, которую ей оставил дедушка. Возможно, мне следовало быть деликатнее и терпеливо ждать своего часа. Но мне не казалось, что именно в этом скрывалась суть происходящего. Однажды у них дома я разговаривал с ее мамой. Она показывала мне лепнину на потолке и очень ей гордилась. Я смотрел на эти уголки, гипсовые листики, вензеля, и они меня нисколько не трогали. Она показывала на большие напольные расписные вазы и говорила, что они исторические, дорогие и стоят очень хороших денег. И эти вазы тогда меня совсем не трогали. Историческими ценностями я привык наслаждаться в музеях. Она рассказывала, что ее папа работал на железной дороге машинистом и очень хорошо зарабатывал. Я слушал и понимал ее, потому что ни деньги, ни какие-либо накопления меня тоже не интересовали. Ничего такого о нас с мамой не мог рассказать ее брат, после того, как коротко погостил у нас дома. Мы с ней были из разных слоев общества, что не могло трогать меня и ее. Перед нами была вся жизнь, и мы сами могли достичь всего. Мне вспомнилось, как во время приезда ко мне, мы пошли с ней в бар, она любила ходить в бар и заказывать пиво с орешками. И к нам за столик подсела молодая девушка. Мы с ней разговорились. Она оказалась психологом. Во время моего разговора с подсевшей девушкой, она похоже, ревнуя, искала под столом мою ногу и соединялась с ней, требуя к себе внимания. Но мне больше интересовала не сама девушка, а то, что она говорила. Она спросила мой год рождения и ее. Что-то посчитала на бумажке и сказала, что у меня годы расцвета наступят еще не скоро, а у моей девушки скоро, уже через несколько лет. Еще она предложила нам пройти несколько тестов. Один из них я запомнил и позже анализировал его способность по интуиции раскрыть характер человека и его способности. Она предложила нам из трех фигур треугольника, четырехугольника и круга нарисовать человека, используя на свой рисунок десять элементов, что мы и сделали. Посмотрев на наши рисунки, она сделала следующие выводы. У меня эмоциональная, чувственная, сексуальная составляющая занимает мою сущность на пятьдесят процентов, доброта занимает мою сущность на тридцать процентов, ум занимает мою сущность всего на двадцать процентов. У нее эмоциональность, чувственность и сексуальность занимают ее сущность на тридцать процентов, ум занимает ее сущность на пятьдесят процентов, а доброта занимает ее сущность на двадцать процентов. Мы попросили девушку объяснить, как она это поняла. И она объяснила. Каждый элемент в рисунке дает десять процентом. Всего элементов по условиям задания должно быть десять. А дальше нужно просто складывать все одинаковые элементы и их количество умножать на десять, что даст процент от ста. В сумме все элементы, помноженные на десять процентов должны дать сто процентов. Я убрал эту бумажку в карман и потом еще долго ее анализировал и проверял на своих друзьях. По тому, что девушка нам сказала, все представлялось мне, верным, правильным. Могло ли это как-то повлиять на наши отношения? Не думаю. В жизни главное искать и находить компромиссы, добиваться понимание, а ссоры, размолвки и конфликты неизбежны. Их следует использовать как инструменты для достижения целей в совместной жизни. При этом, конечно же, необходимо располагать очень важным качеством в совместной семейной жизни. Нужно научиться прощать.
И еще кое-что меня мучило в нашей несостоявшейся жизни. Один вопрос не давал мне покоя. Тогда после похода мы обрели какую-то легкость эйфорию после трудностей пути. Все испытывали радость и облечение. И я видел в твоих глазах любовь и желание быть со мной. Мы с друзьями собирались отпраздновать это событие мужским коллективом. Она просила меня провести последний вечер вместе с ней. Я сказал, что посижу с друзьями и приду к ей. Она попросила: «Только не пей, пожалуйста, не напивайся». Я улыбнулся и кивнул ей. Мы посидели с друзьями, говорили тосты о дружбе, взаимовыручке. Смеялись, шутили и пили вино. В веселом расположении духа я нашел ее. Мы обнимались и целовались. По блеску глаз в ночи, по сладкому шепоту и жарким объятиям, я понял, она в решилась в этот вечер стать моей. Мы пошли к ней в палатку. Но там в темноте, уже кто-то спал и шевелился. Я повел ее в свою палатку. И в моей палатке уже кто-то спал. Все палатки оказались заняты. Я взял из своей палатки спальный мешок и повел ее за палатки. Обо что-то спотыкался, падал, поднимался, ощупью искал место для того, чтобы лечь, постелил мешок на землю лег с ней, сладко обнял ее и тут же заснул. Просто провалился в бесчувственную темноту и все. Проснулся утром, светало. Я оглядывался и не мог понять, где лежу. Не сразу сообразил, что лежу между палатками. Рядом протягивались веревочные растяжки, которые натягивали крыши палаток. Это о них я ночью спотыкался. Ее рядом не увидел. Поднялся, взял спальник и пошел ее искать. Она спала в своей палатке. Я дождался, когда она проснется и попросил рассказать, что случилось ночью. Она сказала: «Мы искали место, потом легли, и ты сразу заснул». Получалось я не оправдал ее надежд. «Почему ты мня не разбудила?» - хмуро спросил я. «Я будила тебя», - виновато сказала она. «Надо было растолкать меня, растормошить» - предлагал я. «Я толкала и тормошила. Ты не просыпался», - призналась она. «Надо было бить меня по щекам», - предложил я. И она ответила: «Я била тебя по щекам. Била, куда придется», - виновато в отчаянии призналась она. Я опустил глаза. Она сказала: «Не знала, что мне уже делать. Заплакала и ушла». Я чувствовал себя виноватым и не отходил от нее ни на шаг. Мы пошли к реке, которая впадала в озеро, сели на берегу и сидели, прижавшись друг к другу. Я целовал ее. Мы обнимались. Голова туманилась. Не помню, как расстегнул ее джинсы. Мне даже показалось, что это сделал кто-то другой. Я просто как будто потерял сознание и сделал то, что не осознавал. Кто-то над нами шел по тропе. Я пришел в себя от этих шагов и ничего уже не мог сделать. Ты как будто спала рядом со мной. Я налился соком, который выходил из меня с вулканическими толчками сердца. Сладкая судорога владела мной. Когда мы оба пришли в себя, ты увидела на моих брюках мокрое пятно и спросила: «Что это?» Я промолчал. Ты догадалась, что это могло быть, и взволнованно спросила: «Тебе было больно?» Я промолчал, не понимая, почему мне могло быть больно. Это ей могло быть больно. Но я ничего такого не сделал. Я относился к ней, как к богине. Мое чувство было сильнее физиологических притязаний. Когда я вышел провожать ее, после посиделок в городе вел к тому месту, где ее в машине ждал папа, мы остановились у скамьи, сели. Целовались, льнули друг к другу, жаркие объятия толкали нас на близость. Почему-то я не мог позволить себе совершить это, потому что это было не достойно нашего чувства. Я любил ее, как богиню. Я тянулся к ней и ничего не мог сделать такого, что могло осквернить наши высокие отношения и подтвердить, что наши чувства земные. Она казалась мне божественной, и мое чувство к ней представлялось не земным. Перед тем, как она прилетела ко мне зимой, мне звонила ее мама и просила, чтобы я ее не обидел ничем. Мы оба понимали, о чем она говорит. Мама позаботилась, чтобы мы не жили в одной квартире. Это было ее условие. Мы с друзьями его выполнили. И она поселилась у девушки, которая ходила с нами в поход. Мы гуляли по городу и истекали соком любви. Однажды утром я приехал за тобой на квартиру к той девушке. Она коллекционировала музыкальные записи на магнитных катушках. Мы сидели на диванчике, слушали записи магнитофона и целовались. Все могло случиться тогда, но мы забыли о катушках. Катушка, на которую наматывалась лента с прозвучавшей музыкой, оказалась меньше той, с которой лента сматывалась. Она начала тянуться с маленькой катушки падать на пол. И когда мы уже обо всем забыли, на полу образовалась большая борода из спутавшейся ленты. В это время еще зазвонил телефон. Это мама девушки, у которой ты жила поверяла ушли мы из квартиры или нет. Она работала в соседней школе и в любой момент могла вернуться. Мы не снимали трубку с телефона, распутывали бороду и торопливо наматывали магнитную ленту обратно на ту катушку, с которой она сматывалась. Последнюю ночь ты ночевала у нас с мамой. Мы сидели в маленькой комнате, где тебе постелили. Ты просила меня не уходить. Я раздевал тебя и раздевался сам. Мы легли в одну постель, целовались и сблизились телами. Все могло произойти, но мама испугалась и позвала меня. «Ты не должен этого делать», - сказала она. И я вспомнил, что обещал ее маме заботиться о дочери и не обидеть. Я вернулся к ней, поцеловал и пожелал спокойной ночи. Она пошла в ванную принять душ и проверила осталась ли она девушкой или нет. Да, я оставил ее девушкой. И, может быть, так не нужно было поступать. Я не смог превратить нашу неземную любовь в земную. Если бы мы сблизились тогда, то дальше все развивалось бы не так. Могло бы это изменить что-либо в дальнейшем, если бы связь состоялась раньше, чем мы обо всем договорились. Но мне хотелось правильного, рожденного в согласии с нами, с твоими родителями, неотвратимого и постепенного счастья для всего нашего окружения. Теперь мне кажется неспроста ты рассказала мне о подруге, которая собиралась замуж, и жених которой сорвался с высоты вниз и разбился. Она ждала замужества и когда это произошло сказала: «Я все равно его не любила». Между ними ничего не осталось из того, что могло бы быть. Они обе собирались замуж и светленькая и темненькая. И когда это произошло с одной, на другую это тоже подействовало. Если бы между нами осталось что-то плотское, я стал бы твоим первым, может быть тогда все пошло бы иначе. Может быть и нет.
Когда между нами произошел окончательный разрыв, я страдал, но все равно говорил себе, что должен быть счастлив. Я говорил себе, что все равно буду счастлив. И еще, что нельзя быть заложником непредвиденных обстоятельств. Я даже что-то такое написал себе в виде пожелания на оставшуюся жизнь.
Надо сказать, что у этой истории нашлось продолжение. Лет через десять после того, как мы прекратили отношения, мне приснился явственный сон. Я увидел девушку, которая слишком походила на ту, которую я так любил. Точнее, я понял, что это она. Ошибиться я не мог. И она держала в руках маленького мальчика. Мне так показалось. И она словно показывала мне его так, что я понял ее следующим образом. Она мне этим как бы говорила: «Этот ребенок мог быть твоим». Я проснулся и еще долго лежал в постели. Слишком уж явственным показался мне этот сон. Я вспомнил, что у нее в ближайшие дни будет день рождения. И не откладывая, написал ей поздравление с пожеланиями всего хорошего. Письмо я направил на старый адрес, совсем не представляя, как оно может к ней попасть и где она сейчас может проживать. Ответ пришел тогда, когда я уже ничего не ждал. Прошло три или четыре месяца. Возможно, больше. Очевидно, она сменила место жительства, и письмо к ней пришло не без путешествий. Она в ответ прислала мне открытку, на которой коротко написала, что у нее все хорошо. Внизу стояла ее подпись. Раньше она начиналась с буквы «Б». Теперь она начиналась с буквы «А». Так я понял, что она сменила фамилию. И с ребенком, наверное, я не ошибся.
Я все пытался ответить на свой вопрос: «Почему мы не смогли сохранить наш союз и не смогли идти по жизни вместе?» И, подумав, сказал себе, наверное, она все-таки человек не моей судьбы. Хотя, нет, она же появилась в моей жизни и все-таки стала человеком моей судьбы. И опять меня не устроило слово – судьба, которое все объясняет, делает загадочным, непонятным и упрощает подход к тайнам жизни. Я задумался. Если углубиться в происходившее тогда, то можно сформулировать все иначе. То, что между нами произошло, можно объяснить несовпадением нераскрытых планов. Мы почти не говорили о том, что хотим в жизни, чего хотим достичь и как прожить. Может быть, мы были слишком молоды для этого. Однажды она спросила меня, хотел бы я стать каким-нибудь начальником. Я усмехнулся и ответил: «Нет, зачем мне это?». Она тогда расстроилась. Пример папы для нее имел большое значение. Но все в жизни меняется и положения, и устремления. В молодые годы мы иногда сами не всегда ведаем, чего хотим в жизни. Кто-то подает большие надежды и ничего не достигает, а кто-то не ставит перед собой высоких целей и у него все складывается завидным образом. И супруга, с которой он живет и о которой возможно не мечтал, играет в его достижениях не последнюю роль. Она не тянет его назад и вниз, а понуждает подниматься и двигаться вперед.
В это время я услышал, как поворачивается ключ в замке нашей квартиры, отложил бумаги, опустил ноги с кресла качалки и пошел встречать любимую жену.