Чем меньше человек знает, тем увереннее он в определённых ситуациях заявляет то, что думает. Это закономерно, потому, что, во-первых, потому, что чем меньше он знает, тем меньше знает о том, сколького он ещё не знает, а во-вторых, знающий много может чувствовать себя важным основе своих знаний, а знающему мало как себя важным почувствовать? Только от уверенности, что он знает самое важное, и конечно же, и несомненно правильно.
На практике это обычно получается так: взял и сделал без лишних церемоний вывод о том, что всё обстоит так-то и так-то, и что все, кто не согласны с этим – тупы. Ну а дальше всё зависит от удачи: если случайно угадал, то в защиту своей позиции постепенно будут находиться правильные доводы – задним числом, но хоть верные, ну а если нет, то грамотная критика разобьёт её в пух и прах. Останется или признавать свою неправоту, или брызгать слюной и хлопать дверью. А признавать свою неправоту кто более всего не любит? Правильно – те, у кого кроме чувства собственной важности ничего больше не нет.
Ещё момент – кто чаще всего ошибается: те, кто меньше всего знают, о чём говорят, или те, кто знают побольше? Понятное дело, что первые. А если какая-либо система построена на лжи, то все меньше всего знающие окажутся более всего этой лжи и наглотавшимися. А значит, они автоматически будут находиться в положении, когда их убеждения вступят в конфликт с убеждениями тех, кто знает больше ихнего. А значит, если решил бороться с какой-то системной ложью, жди наплыва оппонентов, которые будут учить тебя самым бесцеремонным образом, что дело обстоит так, как они говорят, а если ты не хочешь соглашаться, ты дурак.
И вот представьте себе, живёт общество с культом веры в чистое Солнце, а тут вдруг появляется учёный, который направляет на него телескоп, и о-па – обнаруживает на нём пятна. Ожидаемое ли открытие? Не факт – возможно он и сам не ожидал, и зачастую учёные приходят к своим открытиям далеко не таким прямым и предсказуемым путём, каким бы они хотели, и открывают не то, чего предполагали. Но учёный на то и учёный, чтобы отложить в копилку знаний факт, что можно искать одно, а обнаружить другое, и просветитель на то и просветитель, чтобы принимать факты, а не подгонку желаемого под действительное. А вот с никогда не смотревшим в телескоп верящим в чистое Солнце всё иначе: он как верил в свои догмы, и изобретать никакой телескоп и что-то проверять ему и не придёт в голову, и новость о таком открытии ему свалится, как снег на голову. А так он бы всю жизнь прожил в одном убеждении, и ничто его не научило бы тому, сколько всего неожиданного можно узнать, если расширять свой кругозор. Впрочем, системный мракобес на то и мракобес, чтоб этого самому не делать и другим не давать.
Знания просветителя построены на последовательно приведённых рассуждениях; знания типичного мракобеса представляют собой просто веру в факт, построенную по принципу «…это так, потому, что это так!». И если у просветителя теория где-то не сойдётся с практикой, для него это не обязательно будет означать, что вся его позиция неправильна: он, возможно, ошибся в начале построения, а возможно и в конце, и ему надо всего лишь откатиться до уровня ошибки, и вносить исправления с этого момента. И если он сегодня обнаружил пятна, а через неделю пятен нет, то он будет изучать этот вопрос, и в конечном итоге выяснит, что пятна есть, но не постоянные, а появляющиеся и исчезающие. Внесёт корректировку и двинется дальше. И настоящий просветитель заинтересован в том, чтобы своевременно пропалывать ошибки и неточности, потому, что только так можно двигаться к адекватному знанию, поэтому он не будет от них отворачиваться со словами «ничего не знаю». У мракобеса такой градации нет: у него обычно есть просто монолитная неделимая единица знания, о которой можно говорить, либо, как о полностью верной, либо полностью неверной (Солнце чисто, потому, что так написано в догмах, и точка). Поэтому просветитель может себе позволить начать с предположения, что у него частичный крах системы; у мракобеса крах, как правило, может быть только полный.
Путь просвещения – это путь настоящего познания, который, чем более оказывается трудным, тем естественнее для него совершение ошибок, которые приучают идущего допускать, что он может и дальше ошибиться. У мракобеса такого пути нет: он просто стоит всю жизнь на убеждении, подразумевающимся несомненно истинным, и никакой необходимости признания ошибок в своём режиме не предусматривает. И ни к каким допущениям он не приучается, и приучаться ему не к чему, ибо рождённый ползать упасть не может, и мракобес уверен в том, что не упадёт, как может быть уверен только тот, кто ниоткуда никогда не падал.
Борьба с ошибками закаляет идущего по пути просвещения, приучая его после очередной неудачи вставать на ноги и двигаться дальше. Психология мракобеса такой закалки не имеет – в этом отношении он подобен избалованному ребёнку, которого никто никогда не наказывал, и который в случае резкого и строгого наказания проявит к нему крайнюю нетерпимость. Поэтому для просветителя крах его идейных построений будет нокаутом, после которого он способен подняться; для мракобеса это будет нокдаун.
Для просветителя на определённом уровне пути приходит понимание, что способность признавать свои ошибки – это достоинство, за которое себя можно уважать. И это понимание является тоже открытием, и это уважение частично компенсирует удар по самомнению в случае краха каких-то убеждений. У мракобеса такого амортизатора нет – у него всё самоуважение завязано на моменте, что он всё знает предельно точно и несомненно, так что ему сразу кувырк, и шмяк со всей той высоты, на которую он задрал свой нос, на самый жёсткий пол, на котором никакой соломы не подстелено.
Наконец, чем дальше движется просвещаемый по пути настоящего развития, тем больше понимает, сколь малы имеющиеся у него знания в сравнении с тем, чего он ещё не знает. И со временем его самомнение перекочёвывает с позиции «О, да я много чего знаю…» на «Я знаю, сколь многое можно считать невозможным, пока оно не осуществится!». И когда в его капитале самомнения появляется ценность «Я знаю, что мы все знаем ещё очень мало, а вы не знаете и этого!», он чувствует себя достаточно богатым, чтобы позволить себе небольшую трату, вроде признания, что он ещё многого не знает. Потому, что он достаточно заработал, чтобы «вложиться в расширение» своего дела. И когда он, подобно Сократу в конце жизни, позволяет себе сказать: «Я знаю, что я ничего ещё не знаю!», это означает, что он имеет очень ценное знание, а когда кто-то говорит: «Я знаю всё что надо…», это для просветителя это означает, что тот не знает ничего. Ибо тот, кто по пути познания далеко не ходил, достаточно не заработал, чтобы позволить себе такую акцию, и потому и никакой речи о том, что он знает недостаточно, быть не может, и его самомнение этого не проспонсирует.
У мракобеса самомнение строится по своей системе: он знает простую вещь, но зато знает «точно». А если это оказывается недостаточно интересно, то тогда додумывается обстоятельство, что сама по себе его точность знания есть ценность, которая вручается только важным/достойным/избранным, и забота о них со стороны вручившего это откровение довешивает их значимость. Поэтому позволить себе подвергнуть сомнению свои убеждения мракобес не может, и будет держаться за свою позицию так, как та бойцовая собака, которая скорее умрёт, чем разожмёт зубы.
И вот сталкиваются два учения: мракобесов и просветителей. Просветители учат «на Солнце пятна»; мракобесы «Нет и не может быть!». Единственно возможным сценарием развития событий, при котором учение мракобесов продолжает существовать и процветать, является политика, при которой они не смотрят в телескоп и не другим дают. И приходят они к этому так: когда они недостаточно упёрто противостоят доводам оппонентов, их ряды жидеют. И тогда те, кто остаются, задним числом (или априори) допирают, что противостоять в данном случае можно только так. А поскольку они при этом убеждены, что их убеждения истинны, то и единственно эффективные методы в их защиту у них автоматически считаются правильными.
Т.о., у мракобесов получается опыт, который называется «правильные методы в защиту правильных убеждений». И вот прёт, допустим, такой мракобес с таким опытом, и не хочет слушать, что ему говорят. А ты ему пытаешься объяснить, что нельзя в диалоге с другим человеком слушать только себя. А ему непонятно: зачем ему тебя и тут слушать, если он знает, что начни он тебя слушать, и у него не получится отстоять всё то, что он считает столь важным. Ему объясняешь некорректность такого подхода, а ему это не надо (на его языке называется «Я лучше знаю, что надо и что не надо!»)
Если мракобес своих важностях уверен, и пересматривать их не собирается, то у него получается, это ты неправильные вещи говоришь – неправильные и неважные. А значит, можно тебя и не слушать, потому, что, что он потеряет от того, что пропустит неправильное и неважное? И вот у него есть уверенность (важная такая), у него есть объект уверенности (который отстоять важнее всего), и у него есть опыт, который при таком раскладе тоже получается тоже очень важным. И набитый всей этой важностью мракобес себя чувствует настолько уверенным, что прёт на тебя с позиции «Да чтобы я такой важный, и мог ошибаться?!»