Сонет 113
Since I left you, mine eye is in my mind,
And that which governs me to go about
Doth part his function, and is partly blind,
Seems seeing, but effectually is out;
For it no form delivers to the heart
Of bird, of flow'r, or shape, which it doth latch:
Of his quick objects hath the mind no part;
Nor his own vision holds what it doth catch:
For if it see the rud'st or gentlest sight,
The most sweet favour or deform d'st creature,
The mountain, or the sea, the day, or night,
The crow, or dove, it shapes them to your feature.
Incapable of more, replete with you,
My most true mind thus maketh mine eye untrue.
С тех пор, как я оставил тебя, мои глаза -- в моей душе,
а те, которые направляют меня в передвижениях,
расстались со своей функцией и отчасти слепы --
кажутся видящими, но по-настоящему не действуют,
так как они не доносят до сердца никакой формы
птицы, цветка или тела, которых они запечатлевают;
в их быстрых объектах душа не участвует,
и само их зрение не удерживает того, что улавливает,
потому что, видят ли они самое грубое или самое изысканное зрелище,
самое приятное* или самое уродливое создание,
горы или море, день или ночь,
ворону или голубя, -- они всему придают твои черты.
Неспособная вместить больше, полная тобой,
моя истинно верная душа делает мои глаза неверными.
Нет ничего для глаз моих больней
С тобой разлуки… Внутрь обращены,
Расстались они с функцией своей,
И зрения былого лишены.
Не донести до сердца им теперь
Ни птицы, ни предмета, ни цветка,
Душа не помогает им, поверь,
От их забот безмерно далека...
Изысканный спектакль или бред,
Красавец перед ними иль кривой,
Гора ли, море, ночь иль солнца свет,
Ворона, голубь — все им образ твой.
Душа тобой полна - в ней места нет,
Чтоб взор другой смог разместить предмет.
Сонет 114
Or whether doth my mind being crowned with you
Drink up the monarch's plague, this flattery?
Or whether shall I say mine eye saith true,
And that your love taught it this alchemy,
To make of monsters, and things indigest,
Such cherubins as your sweet self resemble,
Creating every bad a perfect best,
As fast as objects to his beams assemble?
O 'tis the first; 'tis flatt'ry in my seeing,
And my great mind most kingly drinks it up;
Mine eye well knows what with his gust is greeing,
And to his palate doth prepare the cup.
If it be poisoned, 'tis the lesser sin
That mine eye loves it and doth first begin.
Моя ли душа, коронованная тобой*,
жадно пьет эту чуму монархов, лесть?
Или мне следует сказать, что мои глаза говорят правду,
и это любовь к тебе научила их такой алхимии,
чтобы делать из чудовищ и созданий бесформенных
таким херувимов, которые напоминают твое милое существо,
создавая из всего плохого наилучшее,
как только предметы собираются в их лучах**?
О, верно первое: это виновата лесть в моем зрении,
и моя великая душа по-королевски выпивает ее;
мои глаза хорошо знают, что доставит ей удовольствие,
и приготовляют чашу по вкусу.
Если она отравлена, то это меньший грех,
так как глаза любят это питье и начинают вкушать первыми.
* Т.е. возвышенная до королевского достоинства твоей дружбой.
** См. примечание к переводу сонета 43.
Душа ль моя возвышена тобой,
Вкушая лесть, как царь, не знает меры,
Иль то глаза, гордясь своей судьбой,
Любя, способны из любой химеры,
Из чудищ и бесформенных существ
Создать тебе подобных херувимов,
Узрев во всем величье совершенств?
Как то дается им? Необъяснимо...
О, видно, все же виновата лесть,
Из глаз моих - душа ее вкушает.
Умеет зренье яства преподнесть
И чашу с ядом чудно украшает.
Грех невелик - отравлена она,
Взор выпить зелье сам готов до дна.
Сонет 115
Those lines that I before have writ do lie,
Even those that said I could not love you dearer;
Yet then my judgment knew no reason why
My most full flame should afterwards burn clearer.
But reckoning Time, whose millioned accidents
Creep in 'twixt vows, and change decrees of kings,
Tan sacred beauty, blunt the sharp'st intents,
Divert strong minds to th'course of alt'ring things --
Alas, why, fearing of Time's tyranny,
Might I not then say `Now I love you best',
When I was certain o'er incertainty,
Crowning the present, doubting of the rest?
Love is a babe: then might I not say so,
To give full growth to that which still doth grow.
Те строки, которые я написал до этого, лгали --
именно те, в которых говорилось, что я не могу любить тебя сильнее,
но тогда мой ум не знал причины, по которой
мое горевшее в полную силу пламя должно было потом разгореться еще ярче.
Но, принимая во внимание Время, чьи бесчисленные [миллионные] случайности
проникают между обетами и меняют указы королей,
портят* священную красоту, притупляют самые острые намерения,
склоняют самые сильные души на путь непостоянства, --
увы, почему, опасаясь тирании Времени,
не мог я тогда сказать: "Сейчас я люблю тебя сильнее всего", --
когда я был уверен в этом вне всяких сомнений,
превознося [коронуя] настоящее, и сомневаясь относительно остального?
Любовь -- дитя; поэтому я не мог так говорить,
приписывая полный рост тому, что вечно растет.
* В оригинале -- "tan", буквально: "делать темным и грубым, похожим на дубленую кожу".
Тебе я лгал, сгорая от любви,
Любить сильней, писал я, невозможно!
Стихи те, если хочешь, разорви,
Заблудший ум мой оплошал безбожно.
Ведь, я считал, что Время тот министр,
Что королей указы отменяет,
Что ход его безжалостен и быстр -
Красу лишь портит, чувства притупляет...
Так почему же я не мог сказать:
«Сейчас тебя люблю всего сильнее»?
Тогда я сам министру был под стать
С любовью настоящею своею...
Любовь — дитя, присущ ей вечный рост,
А я солгал, не вникнув в сей вопрос.
Сонет 116
Let me not to the marriage of true minds
Admit impediments; love is not love
Which alters when it alteration finds,
Or bends with the remover to remove.
O no, it is an ever-fix d mark
That looks on tempests and is never shaken;
It is the star to every wand'ring bark,
Whose worth's unknown, although his heighth be taken.
Love's not Time's fool, though rosy lips and cheeks
Within his bending sickle's compass come;
Love alters not with his brief hours and weeks,
But bears it out even to the edge of doom.
If this be error and upon me proved,
I never writ, nor no man ever loved.
Не дайте мне для [брачного] союза верных душ
допустить препятствия*; та любовь не любовь,
которая меняется, находя изменения,
или сбивается с пути, подчиняясь обстоятельствам.
О нет, это установленная навечно веха,
которая взирает на бури, всегда неколебима;
для всякой блуждающей ладьи это звезда,
чье значение неизвестно, хотя бы ее высота была измерена.
Любовь -- не шут Времени, хотя цветущие губы и щеки
подпадают под взмах его кривого серпа;
любовь не меняется с быстротекущими часами и неделями,
но остается неизменной до рокового конца.
Если я заблуждаюсь, и мне это докажут,
то, значит, я никогда не писал, и ни один человек никогда не любил.
* Всю начальную фразу сонета можно понять двояко: "Да не признаю я, что возможны препятствия для союза верных душ", или: "Пусть я не буду препятствием для союза верных душ".
Не дайте мне для брачного союза
Двух верных душ преграду допустить...
Назвать любовью не посмеет муза
То чувство, что сбивается с пути...
Любовь - та веха, что крутым нажимом
Ветрам и бурям грозным не согнуть,
Она - звезда, ярка, непостижима,
Ладьям заблудшим указует путь.
Любовь - не жалкий шут часов злосчастных,
Что вскоре старцем сделают юнца,
Она серпу кривому неподвластна,
До рокового царствуя конца.
А коль вы доказать иное в силе,
Я - не поэт, а люди не любили...
Сонет 117
Accuse me thus: that I have scanted all
Wherein I should your great deserts repay,
Forgot upon your dearest love to call,
Whereto all bonds do tie me day by day;
That I have frequent been with unknown minds
And given to time your own dear-purchased right;
That I have hoisted sail to all the winds
Which should transport me farthest from your sight.
Book both my wilfulness and errors down,
And on just proof surmise accumulate;
Bring me within the level of your frown,
But shoot not at me in your wakened hate;
Since my appeal says I did strive to prove
The constancy and virtue of your love.
Обвиняй меня так: что я пренебрег всем,
чем должен был отплатить за твои великие заслуги,
забывал взывать к твоей драгоценной любви,
к которой все узы привязывают меня день за днем;
что я часто бывал с чужими*,
и дарил времени** твое дорого купленное право на меня;
что я подставлял парус всем ветрам,
которые уносили меня дальше всего с твоих глаз;
запиши в обвинение и мое своенравие, и мои заблуждения,
и к верным доказательствам добавь догадки;
возьми меня на прицел своего неудовольствия,
но не стреляй в меня своим разбуженной ненавистью,
так как моя апелляция говорит, что я всем этим только старался доказать
постоянство и добродетель твоей любви.
---------
* В оригинале -- "...with unknown minds", что можно истолковать как
"...с людьми, чьи души мне неизвестны (в отличие от твоей, с которой моя
душа слита)".
** Т.е. растрачивал в сиюминутных увлечениях.
Так обвиняй меня: скажи, что я
Всем пренебрег, чем был тебе обязан,
Что изменял тебе я втихаря,
Любовь и дружбу предавая разом.
Что я другим бесстыдно отдавал
То время, что тебе принадлежало...
Что парус мой не смял девятый вал -
И миль меж нами пролегло немало.
В свое ты обвиненье запиши
Мой вздорный нрав и глупость заблуждений,
Добавь к уликам домыслы души...
Но не стреляй в меня пренебреженьем!
Я лишь узнать хотел наверняка
То, что твоя любовь ко мне крепка.
Сонет 118
Like as to make our appetites more keen
With eager compounds we our palate urge,
As to prevent our maladies unseen
We sicken to shun sickness when we purge:
Even so, being full of your ne'er-cloying sweetness,
To bitter sauces did I frame my feeding,
And, sick of welfare, found a kind of meetness
To be diseased ere that there was true needing.
Thus policy in love, t'anticipate
The ills that were not, grew to faults assured,
And brought to medicine a healthful state
Which, rank of goodness, would by ill be cured.
But thence I learn, and find the lesson true,
Drugs poison him that so fell sick of you.
Подобно тому как, для обострения аппетита,
мы острыми смесями возбуждаем небо, --
как, для предотвращения невидимых недугов,
мы прибегаем к болезненному очищению, чтобы избежать болезни, --
так же, наполнившись твоей прелестью, которой нельзя пресытиться,
я кормил себя горькими соусами
и, испытывая дурноту от благополучия, находил некую сообразность
в том, чтобы заболеть прежде, чем в этом будет настоящая нужда*.
Такая политика в любви -- предвосхищать
хвори, которых нет, -- породила настоящие изъяны
и довела до необходимости применения медицины здоровое состояние,
которое от переедания добра желало лечиться злом.
Но из этого я узнаю и нахожу урок верным:
лекарства только отравляют того, кто так жестоко болен тобой.
* Здесь, в развернутой метафоре, отразилась медицинская практика эпохи, в которой для предупреждения болезней широко применялись рвотные и слабительные средства.
Подобно тем, кто горечь выпивает,
Чтоб возбудить здоровый аппетит,
Кто очищенья зло претерпевает,
Ведь хворь возможная спокойствию претит,
Я, красотой наполнившись твоею,
Себя печалью горькою кормил,
Чтоб сохранить то счастье, что имею,
Сказался хворым при избытке сил.
Но как порочна практики такая
Предвосхищать болезнь, которой нет,
Себе невольно в этом потакая,
Я избежать не смог серьезных бед...
А вывод прост: я лишь тобою болен -
И вред, и яд мне снадобье любое.
Сонет 119
What potions have I drunk of Siren tears,
Distilled from limbecks foul as hell within,
Applying fears to hopes, and hopes to fears,
Still losing when I saw myself to win!
What wretched errors hath my heart committed,
Whilst it hath thought itself so blessd never!
How have mine eyes out of their spheres been fitted
In the distraction of this madding fever!
O benefit of ill! now I find true
That better is by evil still made better,
And ruined love when it is built anew
Grows fairer than at first, more strong, far greater.
So I return rebuked to my content,
And gain by ill thrice more than I have spent.
Какие я пил настойки из слез Сирены,
выделенные из перегонных кубов, внутри отвратительных, как ад,
применяя* страхи к надеждам и надежды к страхам,
всегда проигрывая, когда представлял себя выигрывающим!
О какие несчастные ошибки совершило мое сердце,
пока полагало себя счастливым как никогда!
Как мои глаза вылезали из орбит
в забытьи этой сводящей с ума лихорадки!
О польза вреда [несчастья]! теперь я нахожу верным,
что лучшее посредством зла делается еще лучше,
и разрушенная любовь, когда ее строят заново,
становится еще прекраснее, чем вначале, -- прочнее и гораздо больше.
Так я, пристыженный, возвращаюсь к источнику моего довольства
и приобретаю посредством вреда [несчастья] втрое больше, чем потратил.
* Смысл глагола "apply" (применять) здесь не совсем ясен; возможно, имеется в виду применение (страхов и пр.) как лекарства.
Настойки горькие я пил из слез Сирены,
Хоть перегонный куб отвратней ада….
Уверен был в победе несомненно,
Но пораженьем венчана бравада.
Я совершал ошибок вереницы,
А сердце было счастливо в припадке...
Глазам малы вдруг делались глазницы
В угаре сумасшедшей лихорадки!
Теперь согласен я, что зло иное
Творит добро, подчас ценой несчастья,
Рождая счастье новое, святое,
Разрушенного больше и прекрасней.
Так возвращался я опять к истокам,
А чувство крепло сообразно срокам.