1. Побег.
Как всегда, в субботу, мы с товарищем поехали в речной порт. Нам по телефону сообщили, что в тупике стоит вагон с сахаром в мешках, и что нам за разгрузку заплатят сорок рублей и дадут по мешку сахара. Нас это в полне устраивало. Василий подрабатывал на городской пожарке, я на заводской. Физические нагрузки были просто необходимы, да и деньги никогда лишними не были.
Часам к пяти вечера закончили разгрузку, получили расчёт, пару мешков сахара, и поехали в общагу. Быстро приняли душ, переоделись, и решили сходить в ресторан. Пошли в недавно открывшийся, «Обь». В те времена посидеть можно было в пределах пятёрки. Ресторан был большим. Народу было много. В воздухе смешались запахи спиртного, закусок, табачного дыма, и ещё чего-то. Вышли музыканты. Толпа оживилась. Немного побренчав, подстроив инструмент, заиграли. Из-за шторки вышла певица. Прошла уверенной поступью по авансцене, и, задёргавшись в такт музыке, запела: «Ах, Одесса, жемчужина у моря…». Толпа загудела. Доведённые алкоголем до кондиции посетители пошли танцевать. Мы, с Василием закончив трапезу, заказали кофе. Перекурив, не сговариваясь, встали и пошли в гардероб. Такси домчало нас минут за пятнадцать до общаги.
Утром следующего дня поехали в ЦУМ купить на новый год какую-нибудь обновку. Нам повезло. Продавали белые нейлоновые рубашки. Самый писк моды.
Через пару дней накрыли в комнате стол. Жили вчетвером. Трое из нашей группы и одного подселили с курса постарше. Он уехал встречать новый год к родственникам. Выпили за год уходящий, за дружбу, за то, чтобы везло, и ещё за что-то. У двери сложили старые ненужные вещи, прошлогодние конспекты, пустые бутылки. По радио пробило двенадцать. Заиграл гимн нашей Родины. Мы встали, наполнили бокалы, и как только прекратили играть гимн, выпили за наступивший новый год. Кто-то вырубил свет и в коридор полетели старые вещи, пустые бутылки. Минут через пять всё прекратилось, включили свет, и народ высыпал из комнат в коридор. Кто лопатой, кто шваброй, кто веником гребли всю эту кучу мусора к мусоропроводу. Я взял баян, вышел в коридор, и врезал Цыганочку. Толпа вдруг пошла в пляс. Кто-то вытащил в коридор колонки. Начались танцы. Вдруг музыка стихла и народ начал сканировать: «Цыганочку… цыганочку…». Я взял баян и заиграл. Играл с закрытыми глазами. Неожиданно почувствовал удар в лицо. Капли крови из разбитого носа потекли на новую рубашку. Это уже было чересчур. Я поставил на пол баян, выпрямился и кого-то вырубил первым ударом, за-тем второго. Кто-то меня потащил в комнату. Это был Василий. - Витя! Ты что натворил? Это же институтский профком! Сейчас набегут оперативники! Кто-то заглянул в дверь и шепотом произнёс: - Оперативники уже на первом этаже блокируют выход. Я быстро оделся. Мы с Василием спустились на третий этаж по запасной лестнице, зашли к нашим девушкам в комнату. Окна их комнаты выходили на козырёк студенческой поликлиники. Нужно было спускаться метра четыре. Девчонки, не сговариваясь, связали пару простыней, открыли окно, и, через пару минут я был на козырьке. Ещё пару минут, и я спрыгнул в сугроб. Вылез из сугроба и направился к проспекту Карла Маркса. Там, у входа в подземный переход, стояло свободное такси. Я пошарил в кармане. Деньги, смятые, как попало лежали и в куртке и в брюках. Спасибо Василию. Успел положить на первое время. Таксист за рубль согласился меня отвезти на вокзал. Пошатавшись по вокзалу, попив пивка в буфете, устроился на скамейке покемарить. Часов в шесть утра появился наряд милиции. Они неспеша ходили между скамейками, будили граждан, проверяли документы. Я встал, пошёл в туалет, умылся. Зашёл в буфет, выпил кофе с каким-то бутербродом и пошёл к телефону-автомату. Набрал номер товарища, с которым вместе служили. Через некоторое время в трубке послышался сонный, слегка хрипловатый, голос Серёги – Да! Какого хрена? Услышав мой голос, он вдруг перестал хрипеть. – Ты где? На вокзале – ответил я. Он назвал мне свой адрес. Я положил трубку. Вышел на улицу. Светало. Морозец усиливался. Воробьи, голуби, кучковались на крышках колодцев теплосети. На дворе было первое января одна тысяча девятьсот семьдесят пятого года.
Улицы после новогодней ночи были пустынны. Таксист, рассказывая какой-то анекдот про тёщу, минут за двадцать довёз меня до Станиславского жилмассива. Рассчитавшись с таксистом, поднялся к Серёге. Он уже ждал. Сели на кухне. Выпили по стопке за наступивший год. Я ему рассказал про свои приключения. Покурили, попили чайку. – Ночь поспишь у меня, а завтра поедешь со мной на работу. Там всё и уладим.
2. Отдел изысканий.
Утром следующего дня, часам к восьми, приехали к центральному входу научно-исследовательского, проектно-изыскательского института «Сибирское отделение «Энергосетьпроект». Поднялись в отдел изысканий. У начальника отдела начиналась планёрка. Мы решили сходить в хлебный магазин, который располагался рядом, попить кофейку с бутербродами. Кофейня в магазине была обособлена. Выбор был просто колоссальный. Выпечка, бутерброды, пирожные и много ещё всяких вкусностей. После кофе вернулись назад, в отдел. Планёрка закончилась и мы зашли с Сергеем к начальнику отдела. Он встретил нас приветливо. Предложил сесть. Сергей представил меня. В короткой беседе мы выяснили все нюансы. Я написал заявление на работу в отдел сезонным рабочим. Меня в течении двух часов оформили, выдали спецодежду, спальный мешок, полушубок, и узнав, что я имею некоторое отношение к технике, отправили на базу ремонтировать вездеходы. Там я и прижился. Оборудовал себе спальное место в вездеходе. Вечером у охранника можно было посмотреть телевизор, попить чайку. Днём на базе работала сто-ловая. С девушками из столовой сразу установил контакт. Поэтому с завтраком и ужином проблем не было. Техники на базе было не много. ГТТ, ГАЗ-71, пару буровых на базе ГАЗ-66, и трактор для работы по месту.
3. Экспедиция.
В конце января приехал Сергей. Попили чайку, поговорили. Он предложил написать заявление на имя начальника отдела, о направлении меня для дальнейшей работы, в первую экспедицию на БАМ. Выбора у меня не было, и я сделал, как предложил Сергей. Он уехал с моим заявлением. А через пару дней приехал на базу низкого роста, коренастый, с окладистой бородой мужик. С ним было два парня. Познакомились. Мужика звали Анатолий Фёдорович Кучеров, начальник отряда, в составе которого мне предстояло работать целый сезон. Одного из парней звали Виктор по фамилии Редькин, а второго Валерий Марущяк. За немногословность и высказывания, как говорится не в бровь а в глаз, Валеру все звали Щеглом. Кучеров разговаривал громко. Порой казалось, что он орёт. На самом деле он был глуховат и поэтому громко разговаривал. Начали комплектовать отряд в экспедицию на БАМ. Уложили в ящики запчасти для техники, которая с прошлого года ос-тавалась там, на БАМе. Получили спецодежду, инструменты, палатку, печь для палатки, продукты. Всё погрузили на машину, отвезли на станцию Новосибирск товарная и отправили багажом до станции Лена. Сами с рюкзаками через пару дней вылетели в город Братск, точнее Падунские пороги. Три часа лёту на АН-24, пару часов ожидания поезда, и вот мы уже в натопленном купе едем со станции Падунские пороги до станции Лена по знаменитой железной дороге Тайшет – Лена. За окнами проплывали небольшие станции, разъезды, какие-то бараки. Анатолий Фёдорович, показывая глазами на бараки, сказал: «Это строители железной дороги Тайшет – Лена, которые по возрасту не смогли уехать на другие стройки, доживают в этих бараках».
Рано утром поезд прибыл на конечную станцию Лена, расположенную в городе Усть-Кут. Рядом со станцией находился речной порт Осетрово. Это была одна из крупнейших перевалочных баз того времени. По железной дороге до станции Лена везли со всего союза технику, ГСМ, строительные материалы, продукты, товары повседневного спроса и разное. Всё это аккумулировалось на складах, в холодильниках и просто под открытым небом. К началу навигации грузилось на баржи и оправлялось по Лене к месту назначения на север Иркутской области и в Якутию. Зимой, когда замерзали реки, всё это грузилось на машины и зимником по тому же маршруту.
Зашли в продовольственный магазин на привокзальной площади. Глаза разбежались по витринам. Чего тут только не было! Крепкие напитки, вина, консервы рыбные и мясные, овощные и фруктовые отечественного и импортного производства! Колбасы полукопчёные, копчёные и даже сырокопчёные. Рыба солёная в бочках, копчёная горками на витрине под стеклом, кондитерские изделия, и многое другое. Взяли немного на перекус, и с собой в дорогу и отправились в аэропорт. Там Анатолий Фёдорович нашёл командира вертолётного отряда, оформил какие-то документы, и ближе к обеду мы уже летели в вертолёте МИ-8 к месту начала работ. Лопасти, хлопая по воздуху, отбивали свою мелодию. Внизу, насколько можно было видеть невооружённым взглядом, простиралась заснеженная тайга. Между сопками кое- где просматривались контуры рек, болот, марей. О их существовании можно было только догадываться по контурам незалесённых участков. Иногда на склонах сопок, ближе к предполагаемым рекам, просматривались небольшие, дворов на пятнадцать, двадцать деревушки.
4. Новосёлово.
Сделав круг над одной из таких деревушек, подняв облако снежной пыли, вертолёт приземлился. Механик открыл задний борт вертолёта, и мы выкатили на снег несколько двухсотлитровых бочек, загруженных в Усть-Куте, с бензином, бочку с антифризом и бочку с автолом. Вертолётчики, дождавшись, когда мы выгрузимся, медленно набрав высоту, улетели обратно в Усть-Кут.
Нас никто не встречал. Расчехлив лыжи, взяв самое необходимое, мы направились в деревню под названием Новосёлово. У крайней от реки избы, занесённой по самую крышу снегом, стояли два гусеничных вездехода ГАЗ-71, и более старого выпуска ГАЗ-47. Рядом валялись пустые бочки из-под бензина. В кузове ГАЗ-71 было несколько чурок лиственницы. За вездеходами из снега торчал углом сруб колодца. Рядом, на журавле болталось оцинкованное, окованное стальной полоской ведро. К дверям в избу и к колодцу была натоптана тропа. Было видно, что кто-то навещал избу и пользовался колодцем. Скинув лыжи и остальную поклажу, подошли к двери в сени. Приставленный к двери посох, говорил о том, что в избе никого нет. Кучеров отодвинул посох, открыл дверь. Пошарил рукой по стенке, ища выключатель. Парни засмеялись: «Что начальник, забыл, что здесь всё от местного дизеля? Слышишь тишина стоит». В деревне и впрямь стояла тишина. Зашли в избу. В избе было тепло. Печка ещё была тёплая после утренней топки. На столе у окна нашли керосиновую лампу и коробок спичек. Через пару минут в избе стало относительно светло. Минут через двадцать дверь в избу открылась и на пороге в клубах пара появились два парня. Плотно закрыв за собой дверь, они прошли в избу. Поздоровавшись, присели на кровать у стены. «Начальник, ты зарплату нам за охрану техники и горючки привёз?» - спросил один из парней. «Конечно привёз» - улыбаясь, ответил Анатолий Фёдорович. Он неторопливо достал из рюкзака какую-то тетрадь, карандаш, калькулятор. «Давайте посчитаем.» предложил он. «Договор на охрану техники, ГСМ и другого имущества, аренду избы с земельным участком подписан с двадцать пятого октября прошлого года. Зарплата в месяц на каждого по восемьдесят шесть рублей. И того до настоящего дня сто десять суток. И того по триста пятнадцать рублей. С районным коэффициентом по четыреста семьдесят три рубля. Минус холостяцкие двадцать процентов, минус подоходный налог. Всего по триста семнадцать рублей на руки. Всё правильно? По честному?» - «Да» - согласились парни. «А дрова? Мы же готовили дрова, чтобы топить печь». Высказался один из них. «Посчитаем и дрова. Всё должно быть по честному» - ответил Анатолий Фёдорович. «Возьмем кубов шесть. Куб рублей по шесть. И того тридцать шесть рублей». – «Вездеходы заправлены? Завести можете?» Спросил кучеров. «Горючего нет» ответили парни. «Что, даже до вертолетки не хватит доехать забрать бочки с горючим?» Уточнил Анатолий Фёдорович. «Да, работнички… А чем вы тут занимались? Куда полторы тонны бензина дели? На охоту что-ли гоняли? Дрова всей деревне заготавливали? Что, на почту идти, участкового вызывать?» Вдруг изменившись в лице, спросил Кучеров. «Чубаров, пока не стемнело, возьми пустую бочку, привяжи на лыжи. Захвати ведро. Сходи на вертолётку, притащи литров пятьдесят бензина. Один справишься?» - «Да» ответил я и вышел на улицу. Привязал к одной из восьми бочек два длинных полена, закрепил их на лыжном креплении, захватил ведро, и направился на вертолётку. Минут через пятнадцать уже стоял у бочек с бензином. Одну из бочек повалил на бок. Прокатил пробкой вверх. Монтировкой открутил пробку, и подставив ведро, набрал бензин. Перелил в пустую бочку. Перелив таким образом вёдер шесть, закрутил пробки обеих бочек и двинулся в обратный путь. Дорога назад оказалась сложнее. Бензин в бочке старался держаться центра тяжести. Бочка, в зависимости от рельефа, заваливалась то в одну, то в другую сторону. Провозившись минут сорок, я поставил бочку у крайнего вездехода. От-вязал лыжи. На улице уже стемнело. Из трубы столбом вверх поднимался дым. Небо было усыпано звёздами. Тянуло на мороз.
Поставив лыжи у двери, зашел в избу. В углу за столом сидели молча Кучеров, Редькин и Марущак. Один из парней, с карабином, сидел на кровате, другой сидел на табуретке у печки. Курил. Соображать было особо некогда. Всё произошло на автомате, хотя никто меня этому никогда не учил. Я машинально достал пачку сигарет, и взяв сигарету, попросил у сидящего на табуретке прикурить. Он, не ожидая ничего плохого, стряхнув пальцем пепел, подставил мне огонёк. Я, нагнувшись прикурить, вырвал у него карабин, и прикладом ударил в грудь, сидящего на кровате. По-видимому удар был такой силы, что он вырубился. Первого ударил пару раз кулаком в шею. Отстегнул ремень от карабина и перевязал ему руки на спине от локтей до запястий. Второй лежал ничком на кровате. Дыхание и пульс не определялись. «Виктор, давай его в прорубь. До весны не найдут. А там уже ищи ветра в поле» - Предложил Валера Марущак. Редькин с Кучером сидели в растерянности. «Выносим на снег» - Предложил я Валерию. На снегу расстегнули телогрейку, рубаху. Достав из колодца пару вёдер воды. Вылил ему на грудь… Послышалось сопение. Парень застонал. Занесли его в дом. Убрав с русской печки всякое барахло, расстелив телогрейку, уложили на тёплую печь. Под голову положили валенок. Руки на всякий случай связали. Я вытащил из карабинов затворы, разрядил.
В избе наступила тишина. Коллеги смотрели на меня как на что-то непонятное. Я сел на табурет. Достал пачку сигарет, положил на стол. Снял валенки. Подошёл к двери в сени и вытряхнув из них снег, поставил на печь сушится. Достал из пачки сигарету, размял между пальцами. Ко мне протянулись две руки с горевшими спичками. Анатолий Фёдорович налил всем растворимого кофейку. Посидели. Я предложил завести вездеход и поехать загрузить всё с вертолетки, пока за ночь не занесло снегом. Кучеров согласился. За печкой нашли аккумулятор, паяльную лампу. Вынесли всё на улицу. Пока ставили аккумулятор, лампой подогрели двигатель. Залили в радиатор горячей воды. В бак перелили бензин, который я притащил с вертолетки. ГАЗ-71 завёлся с полуоборота. Кучеров остался в избе с парнями, а мы втроём Редькин, Щегол, так звали Валеру Марущака, и я поехали на вертолётку. За пару часов управились и вернулись назад. Было часов одиннадцать вечера. Парни уже пришли в себя. Взяв с них обещание, что они будут вести себя прилично, развязали, угостили сигаретами, налили кофе. Рассмотрев их поближе, понял, что ещё зелёные, как в народе говорят. На вид лет шестнадцать – семнадцать. Наверное уже родители переживают. И тут, как в воду смотрел, на пороге появились два мужика лет около сорока каждый. «Вот вы где! А мы вас по всей деревне обыскались. Нюрка сказала, что взяли карабины и ушли с кем-то разбираться». – Выпалил на одном дыхании один из родителей. Я молча отдал им карабины, патроны. Затворы пока оставил у себя. Ку-черов предложил мужикам сесть к столу. Сполоснули кружки, налили ко-фейку. Открыли пачку печенья, положили на стол пакет с конфетами. За столом пошла ровная, без каких-либо напряжений беседа. В это время пацаны сидели на кровате, дожидаясь своих родителей. Мужики оказались понятливыми. Анатолий Фёдорович, с мужиками, просчитали всё до мелочей. Из расчётов стало видно, что парни за пользование вездеходами, за горючку, заготовку дров для этой деревни и соседней, остались должны. Анатолий Фёдорович почесал голову: «На какие объекты я спишу полторы тонны горючки? Вы же меня понимаете?» - Один из мужиков, посмотрев на нас, хитро улыбаясь сказал: «Найдёте куда списать, Анатолий Фёдорович. Нам просто нечем с вами рассчитываться. А деревни обе вам благодарны будут за то, что с дровами подсобили. Да и любая семья за честь сочтёт вас на постой взять. Вон в деревне Конец Луга дядя Вова со своей бабой, тёткой Ольгой в большой избе живут вдвоём. Дети выросли и в город уехали. Да и амбар у них бревенчатый двухэтажный, и двор большой и баня рубленая. Я вам завтра, ежели чего, покажу». На этом и порешили. Я отдал мужикам затворы. Вышли на улицу. Небо затянуло тучами. Сквозь них белым размытым пятном пробивалась луна. Начиналась метель. Попрощавшись, вернулись в избу. Закрыли входную дверь на крючок. Подкинули на ночь в печку дров и раскатав спальники, улеглись спать.
За ночь изба остыла и никому из нас не хотелось вылезать из нагретого за ночь спальника. Поскольку я в отряде был человеком новым, мне нужно было утверждаться. Я решительно расстегнул клапан на спальнике, встал. Присев пару раз и сделав ещё пару разогревающих упражнений, достал с печки сухое полено, взял охотничий нож, нащепал щепок. Открыл печь, выгреб золу в какое-то старое ведро. Положил в печь пару берёзовых поленьев. Между ними и сверху щепки, потом доложил под самый верх поленья сухой лиственницы. Поднёс к щепкам зажжённую спичку. Огонёк, лизнув пару раз щепки, вдруг охватил пламенем всю щепу. Я прикрыл дверку. Через пару минут в печке загудело. Взяв чистое ведро, сходил в колодец за водой. Мужики потихоньку начали вылезать из спальников. Пока готовили завтрак, я залез в моторный отсек вездехода. Двигатель с ночи ещё не успел остыть полностью. Открутил пробку радиатора, потрогал воду пальцем. На ощупь температура была комнатной. Просмотрел патрубки, проверил уровень масла в двигателе и коробке. Завёл, прогрел и оставил работать на холостых оборотах. Пока завтракали, собирались, в кабине и салоне вездехода стало тепло. Ещё раз проверил патрубки, уровень жидкости в радиаторе. Предложил Анатолию Фёдоровичу заменить воду на антифриз. Он согласился. Процедура замены заняла не более получаса. Заправив баки под завязку, загрузив всё необходимое, выдвинулись в сторону деревни Конец Луга. Остановились у местного магазина. Внутри стояла круглая, обшитая железом, печь. Было тепло. Народу не было. Витрины, если так можно было назвать полки за спиной продавца, были забиты всякой всячиной. Одной водки и вина было более двух десятков наименований. Различные консервы, сладости, курево, и много еще всего, что пользуется спросом в деревне. На прилавке лежали тюками ткани. Сверху покоился деревянный метр и портновские ножницы. В углу у окна на деревянных палках на плечиках висели несколько платьев, халатов, костюмов с рубашками и даже галстуки. Нас встретила белоснежной улыбкой продавец Тамара. Мы, чтобы как-то оправдать своё появление, купили упаковку спичек, пару бутылок Столичной. Подержали в руках и отдали назад бутылку Солнцедара. Рассчитавшись, вышли на улицу. Погода потихоньку налаживалась. Между туч начало пробиваться солнце. Снег, выпавший ночью, переливался, искрился в редких солнечных лучах. Настроение при-поднялось.
У вездехода нас ждал один из вчерашних мужиков: «В Конце Луга вас уже ждут. Я с утра сбегал проверить капканы, и по пути забежал в деревню. Дядя Вова с тёткой Ольгой заберут вас к себе. Там их найти легко. Прямо по улице проедете пять домов, шестая изба их. Она самая большая. И амбар у них двухэтажный». Попрощавшись с мужиком, мы поехали в соседнюю деревню.
5. Конец Луга
Проехав вдоль лыжни километров пять- шесть, выехали на небольшую возвышенность. Остановились. Слева от нас, внизу, судя по промоинам во льду, протекала река Киренга. За рекой начинались сопки. На нашем берегу, прямо и вправо просматривались на пару-тройку километров заснеженные поля, которые заканчивались мощным березняком, переходящим в дали в тайгу. Перед нами начиналась небольшая деревушка в одну улицу из шести дворов. Фасадами деревня выходила к просёлку и спуску к реке. Огородами в сторону поля. Без бинокля было видно, что на краю поля на берёзе сидит стайка косачей. Спустившись в деревню, проехав вдоль дворов, остановились у крайнего. К пряслу подошёл мужик небольшого роста. Молча вытащил пару жердей и жестом пригласил въезжать во двор. Я, чтобы не устраивать во дворе свинорой, отъехал от прясла метров двадцать, развернулся, и потихоньку въехал во двор задом. Парни спрыгнули сверху на снег. Я, заглушив двигатель, вылез из кабины. «Дядя Володя» Представился мужик. Мы, пожимая по очереди ему руку, тоже представились. «Бочки можете вон в том углу, по-ближе к амбару поставить. Вещи какие, оборудование, приборы, продукты можете занести в амбар. Что с собой, можно забрать в избу» Объяснил нам дядя Володя. «Баньку растопил. Воды сами натаскаете. Оля там какие-то пельмени затеяла. Не стойте. Айда в избу».
Высокое, из расщеплённых брёвен, шириной метра два, крыльцо. Перила, из полированных руками, ровных жердей. Наверху из таких же расщепленных брёвен площадка, примыкающая к бревенчатым сеням. Перед дверью голик из берёзового веника снег с обуви сметать. Добротная дверь из плах. За дверью просторные сени с одним небольшим боковым окошком. В углу, на брезенте горкой мороженая рыба – ленок, хариус, налим. Слева дверь, похоже в кладовку. Прямо, обитая войлоком дверь в избу. Дядя Володя открыл дверь, и мы, в клубах пара, ввалились все разом в дом. Перед нами была одна большая комната без перегородок. Если мысленно разделить комнату посередине пополам, то прямо пере нами просматривалось что-то на подобие зала, гостиной, столовой. Справа от двери, вдоль стены стояла широкая деревянная кровать. Дальше, перпендикулярно ей, стояла ещё одна, немного поуже. Потом окно с подоконником, на котором стояли горшки с цветами, типа герань. От кровати до угла стояла длинная, шириной чуть меньше метра, лавка. В углу, над большим столом, отполированным временем, висела икона Божьей матери с горящей лампадкой, зажженной наверное в честь нас, гостей. За столом, вдоль стены, стояла ещё одна лавка. Из под стола виднелись четыре табуретки. На другой половине, можно сказать по её границе, стояла большая русская печь. Вдоль печи тоже была широкая лавка. Печь стояла задом к входной двери. Топка располагалась ближе к столу. У входа, слева, между печью и стеной. Стоял ларь на несколько секций. На ларе лежали какие-то овчины, телогрейки, половики, валенки, дрова на растопку. На стене на крючьях висели ичиги, кантарь, безмен, и ещё разные, необходимые в хозяйстве вещи… За печкой, в углу, лежала свёрнутая в рулон шкура лося. Под ней была небольшая лужица рассола. По видимому, находилась в стадии выделки. Рядом, на ещё неокрепших ножках стоял телёнок, пуская пузыри. Со стороны противоположной стены была топка. Топка была прикрыта заслонкой, из под которой пробивался дымок и уходил вверх, в трубу. На шестке лежал чапельник, для захвата сковороды, ухват с короткой ручкой, для захвата чугунка, пару утиных крыльев для сметания золы с шестка и выметания золы из печи. Под шестком, задёрнутым на половину шторкой, торчали черенки ухватов, кочерги для разбивания горящих чурок и перемешивания углей, деревянная лопата для подачи листов с хлебом и что-то ещё. В левом углу стояли две фляги с бражкой. К печи была приставлена деревянная лестница. На печи набросаны овчины, шкура лося и какие-то тряпки.
Слева от двери, напротив печи, в стену были вколочены деревянные чепики, заменяющие вешалку. На них мы и повесили свою верхнюю одежду. Спальники сложили на кровать, продукты к столу отдали хозяйке. Тётя Оля, так нам представилась хозяйка, широко улыбаясь, взяла сетки, пакеты с продуктами и унесла на стол. Это была крепкая, полногрудая женщина лет сорока – сорока пяти, ростом выше на голову дяди Володи. Густые светло-русые волосы были заплетены в тугую косу, уложенную на голове кольцом. Глаза были голубого цвета, немного раскосые. Говорят, когда казаки покоряли Сибирь, женщин с собой в походы не брали. Встречали в поселениях местных аборигенов буряток, эвенушек и других коренных жителей. Влюблялись, создавали семьи и оставались, пуская глубокие родственные корни… Наверное и тётя Оля была потомком такого семейного союза. Дядя Володя напротив, был небольшого роста, черняв, суховат. На вид ему было лет семьдесят. Для своих лет был ещё крепок. Самостоятельно вёл хозяйство. Охотился, рыбачил.
Тётя Оля открыла заслонку печи: - Вот и вода как раз во время закипела. Сейчас я вас пельмешками угощу, сказала она, сбрасывая в кипящую воду пельмени с деревянной доски типа фанеры. На столе появились в эмалированной миске солёные огурцы, помидоры, капуста. Солёные грибы и мочёная брусника стояли в деревянных чеплашках посередине стола. Кучеров открыл пару банок с югославской ветчиной, шпротами, и поставил на стол. Валера Марущак вытащил из рюкзака и поставил на стол пару бутылок водки. Дядя Володя принёс из сеней банку с охлаждённым морсом и банку с домашней бражкой. Ставя на стол, напомнил – Мужики, вы ежели чё, про воду в баню не забудьте. Витя с Валерой, набросив телогрейки, захватив вёдра, ушли таскать воду. Минут через двадцать, когда все расселись за столом, тётя Оля поставила на стол большую миску с готовыми пельменями. Анатолий Фёдорович разлил. – Предлагаю за знакомство и за встречу! Все чокнулись стаканами и начали закусывать тем, что бог послал. Я быстро перекусив, достал из спальника ружьё, взял в карман с десяток патронов и вышел на улицу. Надел лыжи, и двинул огородами к стоящим в дали берёзам, на которых сидели, как мне казалось, косачи. В конце огородов появилась накатанная лыжня, которая вела прямо к тем берёзам. Вдруг мимо меня кто-то проскочил, чуть не сбив с ног. Это был Байкалка. Крупная чёрная лайка, кобель, которого я видел во дворе у хозяев, где только что обедал. Байкалка встал передо мной, опустил голову вниз, прижал уши и начал рычать. Я попытался сделать шаг. Он, упреждая мои действия, усилил тембр рыка. Я стоял как вкопанный. Любое моё движение раздражало его. Сзади послышался скрип лыж по снегу. Я обернулся. Ко мне приближался дядя Володя на лыжах, подбитых камусом. Местные охотники делали себе лыжи сами, из осины. В сильные январские морозы спиливали на более или менее сухом месте осину, предварительно простукивая её обухом топора по стволу. Если дерево издавало глухой звук, то его можно было пилить, если как барабан, значит дерево гнилое и оно кроме как на дрова, никуда не годилось. Потом ствол распиливали на двухметровые чурки, которые расщепляли клиньями на пластины толщиной пять – шесть сантиметров. Делали разметку под крепление, носок и пятку. Острым топором, а потом шерхебелем, рубанком, фуганком доводили до тре-буемых размеров. Связывали крепко пятки, в месте установки крепления и на носках вставляли нужного размера клинья из берёзы, и между клиньями места крепления и носками, перетягивали верёвкой, так, чтобы заготовки сомкнулись. Готовую конструкцию опускали в бане в бочку с кипящей водой. При этом, периодически меняли местами то пятки, то носки. Когда осина распаривалась, заготовки вытаскивали и оставляли в предбаннике на несколько суток до полного высыхания. В это время выделывали заранее заготовленный камус, расправляя его и пропитывая изнутри животным жиром. При этом, особо ценится жир байкальской нерпы. Камус обычно берут с ног лосей, оленей ниже колена и до копыта. Это наиболее крепкая и трудно истираемая часть шкуры. Обычно камус начинают набивать мелкими гвоздями от пятки, направлением ворса от носка к пятке. Следующий кусок камуса с небольшим, сантиметра два, нахлёстом, набивают на первый. Получаются лёгкие, достаточно прочные лыжи, которые скользят только вперёд Против шерсти не едут.
Увидев хозяина, Байкалка перестал рычать и отошёл в сторону, с видом, как будто он не причём, и его здесь не было, типа – разбирайтесь сами. Дядя Володя остановился метра за три до меня, и, переведя дух, глядя на меня с укоризной, заговорил: - Ты паря, куда лыжи навострил? Ты знаешь, что здесь каждая лыжня имеет своего хозяина? Любое появление на чужой лыжне расценивается хуже, чем залезть в чужой дом! Люди здесь живут по своим законам! Хозяин лыжни кормится своими угодьями и кормит свою семью. Пустит пулю в затылок и на муравейник. А муравьи летом за пару недель так обработают, что даже сухожилий не найдёшь. И в деревне никто не сдаст! А если кто пикнет, красного петуха пустят и на подселение никто потом не возьмёт. Это паря, не то, что там, откуда вы приехали… Тебе, что мяса надо? Или охотником зовешься? Я разрядил ружьё. Патроны сунул в карман, и развернувшись, побрёл следом за ним, как нашкодивший пацан. Я действительно не знал местных законов, обычаев, и всё чему меня научил дядя Володя, потом в жизни помогало мне общаться с местными охотниками, рыбаками…
У крыльца дед снял лыжи, отряхнул снег: - Ты паря, не серчай. На обиженных воду возят. Ты вот что, если чё, так через неделю на лося пойду. Можешь со мной сходить. – Хорошо, ответил я. – Нужно только у начальника спросить.
В избе уже было накурено. За столом, как это обычно бывает после принятия определённой дозы алкоголя, было шумно. Анатолий Фёдорович разговаривал о чём-то с тётей Олей. Оба улыбались. Валера с Виктором разговаривали вполголоса. «Виктор, иди сюда. Завтра поедем в Новосёлово, зацепим и притащим сюда ГАЗ-47. Боюсь, что его на запчасти разберут. Дня через три прилетит водитель и будем забрасываться в тайгу на объект» - высказал на одном дыхании Анатолий Фёдорович. Я поставил ружье в угол. Присел за стол. Тётя Оля налила мне из чугунка кипятка в кружку. Я сыпанул пару щепоток заварки. Входная дверь скрипнула, и в клубах пара появился дядя Володя: «Парни, баня готова, кто первый?» Мы с Валерой и Виктором, захватив чистое бельё, пошли в баню.
На улице уже была ночь. Мириады звёзд, переливаясь и мерцая усыпали тёмное небо. Над сопками повисла, освещая всё вокруг матовым светом луна. Длинные тени от амбара и деревьев вытянулись на искрящемся в лунном свете снегу. От крыльца к бане тянулась натоптанная в снегу тропа.
Поскрипывая валенками по снегу, подошли к бане. В предбаннике было темно. Валера пару раз чиркнул о коробок спичкой. Вспыхнувший огонёк выхватил из темноты два фонаря типа «Летучая мышь», которые стояли на широкой лавке справа от двери. Подняв рычажком стекло, подожгли фитиль. Повесив верхнюю одежду на какие-то крючья и сняв валенки, зашли в баню. Закрыв дверь, огляделись. Помещение было метра три на четыре. Напротив двери, примерно около метра от пола был широкий полок. Слева над полком под потолком отдушина, чем-то заткнутая. Между дверью и полком, слева, было небольшое окошко, завешенное какой-то тряпкой. Под окном широкая лавка. Справа от двери сложенная из валунов каменка. Над каменкой ещё одна отдушина, тоже чем-то закрытая. В каменке всё было выметено и залито водой от угарного газа. У каменки стояла литров на триста деревянная кадка наполненная горячей водой. Вторая кадка, стоящая рядом, была наполнена холодной водой. Полок и пол сделаны из тёсаных полубрёвен. Когда строили, брали лиственницу от комля и расщепляли её на две половины клиньями. Потом, топором тесали до ровной поверхности. Ровной поверхностью укладывали на уложенные в одной плоскости жерди из той же лиственницы, и выравнивали топором в местах укладки на жерди. Жерди укладывали на выровненный дренирующий уплотнённый грунт. На них сверху, ровной поверхностью вверх укладывали полубрёвна. Получался долговечный пол. Аналогично, только без грунта, делали полки, лавки и так далее. На полке стоял таз с запаренными берёзовыми вениками и пара перевёрнутых тазов. Ковшик, литра на полтора – два, сделанный из оцинкованного железа с длинной деревянной рукояткой лежал на лавке.
Фонарь поставили на лавку у окошка. Рядом тремя стопками сложили остальную одежду. Баня была хорошо протоплена. Горячий воздух, ещё не насыщенный паром и запахом пота, начинал ощутимо прогревать наши молодые крепкие тела. Валера вытащил из таза веник, стряхнул на раскалённую, пышущую жаром каменку. В бане резко поднялась жара. Я выскочил в предбанник, засунул ноги в первые попавшиеся валенки и выбежал на улицу. Проверил ногами снег. Практически после вчерашнего бурана он не успел слежаться. Вернулся в предбанник. Нашарил над дверью коробок со спичками, зажег второй фонарь и поставил на лавку у стены. Снял валенки, и нырнул в баню. Парни, обхватив головы руками, сидели на самой нижней полке. Я, пока тело не успело нагреться, зачерпнул немного воды и плеснул на каменку. Схватил веник, и толи с перепугу, толи от чего ещё, вскочил на полок и начал неистово себя хлестать. После нескольких махов, почувствовал, как тело начинает жечь горячий воздух, и как только стало невтерпёж, бросил веник на полок и выскочил на улицу в сугроб. Следом за мной выскочили Виктор с Валерой. Через несколько минут снег в совокупности с лёгким, градусов пятнадцать – двадцать морозцем остудили наши тела, и мы снова ри-нулись в баню. Уселись рядком на полок и стали медленно прогреваться до первого пота. Хорошо разогревшись, поддали жару. И пока тела могли терпеть, похлопали себя распаренными вениками. И снова на снег. Не помню, толи после третьего или четвёртого захода наши тела адаптировались и мы, сделав ходок шесть – семь, проветрив баню, помылись, смыв после себя мыльную воду. Настой от веников разлили поровну на три тазика, развели тёплой водой и сполоснулись. Одев чистое бельё, вышли в предбанник, засунули ноги в валенки, накинув телогрейки на плечи, погасили фонари и вышли на улицу. Луна уже поднялась почти в зенит. Поскрипывая по снегу, пошли к дому.
В натопленной избе, в свете висящей на притолоке керосиновой лампы с большим отражателем, разделись и пошли к столу. Кучеров уже похрапывал на широкой кровате на развёрнутом спальнике. За столом кемарил, положив голову на сложенные на столешнице руки, дядя Володя. Тётя Оля, поставив таз с тёплой водой на шесток, мыла посуду. Дядя Володя, вдруг открыл глаза, помутневшие, от выпитого. Посмотрел на нас, на пустые стаканы, и что-то промычав, типа с лёгким паром, разлил остатки водки на троих. Тётя Оля, просящим и одновременно не терпящим возражения голосом, вдруг обратилась к дяде Володе – Володя, не пей больше. Ты и так много выпил. Хватит тебе. Завтра болеть будешь. Дядя Володя, допив водку, посмотрел на свою жену из под лобья налившимися кровью глазами – Ты кому это? Ты вообще кто, курица? Позоришь меня перед мужиками, сука… Вдруг он встал и шатающейся походкой пошёл к лавке, стоящей вдоль печи. – Иди сюда, курица. Я кому сказал! Тётя Оля послушно подошла к нему. – Помоги, грозно глядя на неё, потребовал он. Она послушно помогла ему встать на лавку. Стоя на полу он был ростом ей под мышку, а встав на лавку, стал на ровне с ней. – Иди сюда, сука, я кому сказал! Ревел он на всю избу. – Володя, только больно не бей, взмолилась тётя Оля, приближаясь к нему… Он, взмахнув кулаком, целясь ей в лоб, промахнулся и упал на пол. Алкоголь сделал своё дело. Он сначала забулькал, засопел, и тихонько посвистывая, перешёл на бога-тырский храп. Мы помогли поднять его на печь и уложить спать.
Тётя Оля, как ни в чём не бывало, налила нам, заваренного на травах таёжного чаю, поставила на стол чеплажку с брусникой протёртой с сахаром. Налила себе чайку и поделилась с нами воспоминаниями о прошедшей молодости. Жили они в городе Киренске, который стоит в устье реки Киренга, где она впадает в Лену. Семья была большая. Четверо девок и младший сынок. Отец, чтобы прокормить семью, мастерил рыбацкие лодки, вязал рыболовные снасти, ходил по дворам колол дрова. Мать занималась домом, семьёй. Стирала речникам бельё. Тётя Оля была крупного телосложения, белёсая со светлыми конопушками у глаз и на носу. Щёки были розовые с ямочками. Она была второй по возрасту. Помогала отцу, матери. Старшую сестру в шестнадцать лет забрали в какую-то деревню в жёны. Родители стали поговаривать о том, что было бы не плохо, если бы забрали и её.
Когда ей исполнилось пятнадцать, она стала заглядываться на парней. Но из местных никто не подходил. То уже пил, то ленив был. Да мало-ли ещё причин могло быть. Однажды летом внизу под яром причалила четырёхвёсельная лодка. Из неё вышли пятеро мужиков. Развели на берегу костерок, вскипятили чайку. Оля, с вёдрами на коромысле, спустилась по тропе к реке, прошла мимо мужиков по мосткам, и зачерпнув из реки воды, остановилась на берегу передохнуть. День только начинался, и особо торопиться было некуда. Один, из самых шустрых мужиков, взял ведро и пошёл к мосткам набрать воды. Мужик на вид был лет тридцати, стройный, чернявый. Шагал легко. Воды зачерпнул играючи. Чувствовалась в нём какая-то недюжинная сила. О таких в народе говорят: «Своего не упустит». Глаза их встретились. Оля почувствовала, что это он. От смущения покраснела, опустила глаза и заторопилась домой. Поднявшись на яр, зашла в ограду. Поставила вёдра на землю. Мужики у лодки о чём-то разговаривали, периодически кивая головой в сторону их дома. А вечером к ним в дверь постучали. Отец распахнул дверь. На крыльце стояли пятеро мужиков. Один из них пожилой, остальные от двадцати до тридцати лет. Пожилой мужик представился, представил и сыновей. – Вот старший мой Вовка уже готов жениться, да и девка ваша ему шибко приглянулась! Вон та, с конопушками. Может сторгуемся? Пойдёшь за Вовку замуж? – обратился он к Ольге. Ольга от смущения покраснела и зыркнула глазами в сторону отца. – Как тятя скажет так и будет – почти шепотом произнесла она. Отец посмотрел на жену, кивнул. Та принесла из сундука скатерть, застелила стол в горнице. Гости выставили на стол какую-то закуску, выпивку. Хозяева тоже не поскупились. Ближе к ночи ударили по рукам. Молодые вышли на улицу на брёвнышки. Володя, почувствовав, что это уже его жена, не теряя времени полез Ольге за пазуху и сразу отлетел метра на два. –Ещё раз полезешь, прибью, сказа Ольга, вытирая кулак о подол юбки. Володя не обиделся. - Значит не шалавистая будет, - подумал он. Ему уже доходил тридцатый год. В деревне, откуда они приплыли, девок свободных не было. Была одна для услады всех мужиков. Но на таких разве женятся?
Рано утром все дружно позавтракали, загрузились в лодку, и отчалив от берега поплыли вверх по течению в Конец луга. Плыли около трёх недель. Пока плыли, сблизились. Поначалу как-то было странно, а потом с нетерпением ждали, когда лодка причалит к берегу, и под любым предлогом уходили в тайгу. А на следующий год у них появился первенец. – Так и живём уже около сорока лет. Дети разъехались. Вдвоём вот. – Закончила повествование тётя Оля. Мы, зевая, разобрав спальники, улеглись спать.
Утром проснулись поздно. Солнце уже стояло высоко. Было часов десять. Тётя Оля хлопотала у печи, периодически подавая на печь дяде Володе кружку с каким-то взваром. Он стонал, поскуливал. После вчерашнего не мог оторвать голову от подушки. Кучеров сидел за столом. По глазам было видно, что он уже похмелился. Он подцепил вилкой нарезанный кружками солёный огурец, и направил его в рот. «Что, проснулись?» - Толи спросил, толи констатировал факт. «Давайте завтракать и в Новосёлово, за вездеходом». Мы, накинув на себя телогрейки, засунув ноги в валенки, вышли на крыльцо. В глаза ударил яркий солнечный снег. Всё кругом было бело от снега. Ночная изморозь покрыла всё кругом, и кусты, и деревья, и жерди прясла. Переливаясь в солнечных лучах всеми цветами, эта неописуемая красота создавала праздничное настроение. Морозный воздух слегка тонизировал тела. Вдруг захотелось набрать полные лёгкие воздуха и заорать во всю мощь…
Бегом направились в баню. Внутри после вчерашнего было ещё тепло. Вода в кадке была горячей, но не жгла тело. Сквозь окошко пробивались солнечные лучи. Мы, быстро раздевшись, сполоснулись. Вернувшись в дом, перекусили. Оделись и пошли заводить ГАЗ-71. Я запустил прогрев двигателя и минут через десять, стрельнув выхлопными газами, мотор заурчал. Минут через двадцать Анатолий Фёдорович занял в кабине своё командирское место. Парни разместились на верху, на кабине. Включив повышенную третью, вдавил педаль газа в пол, и вездеход, как застоявшийся конь, рванул с места. Ехали вдоль санного следа по вчерашней своей колее. Минут через пятнадцать, развернувшись на месте, сделав на снегу «ромашку», мы стояли рядом с ГАЗ-47.
Анатолий Фёдорович пошёл на почту звонить, а мы, не теряя времени, растопили в избе печь, нагрели до кипения пару вёдер воды и пролили систему охлаждения. Дополнительно грели поддон паяльной лампой. Я вывернул свечи, прокалил и поставил на место. Снял с карбюратора воздухозаборник, и плеснул в карбюратор стакан бензина. Перед этим сняли аккумулятор и поставили в ГАЗ-71 на подзарядку. Часа через полтора двигатель завёлся. Закрутили все пробки, залили воды в систему охлаждения, прогрели. Я попробовал ходовую. Всё было нормально. К этому времени вернулся Кучеров. «Ну что, парни, водитель вездехода будет не раньше, как через неделю. Так что отдыхайте, набирайтесь сил». Я показал Редькину как управлять ГАЗ-47. Он сел, включил вторую передачу, и потихоньку поехал в сторону нашей новой базы. Немного погодя и мы выдвинулись следом.
На следующий день поехали в Улькан знакомиться с селом, за одно и по-смотреть какое-нибудь жильё под базу. Но увы. Посёлок Улькан был заселён полностью, включая амбары, скотные дворы и подсобные строения. Высадился Бамовский десант для строительства станции и посёлка железнодорожников. Нам посоветовали проехать в село Тарасово. Тарасово располагалось на противоположном берегу, за стрелкой, где сливались реки Улькан и Киренга. Через реку был наморожен зимник, границы которого были обозначены вмороженными вешками. Перебравшись на тот берег, были приятно удивлены. Село было около двух тысяч дворов. В центре села располагалось здание Зверопромхоза, Сельского совета, средней школы, клуба и нескольких магазинов. Рядом с промтоварным магазином находилось отделение сбербанка. В сельском совете нам рассказали, что места для размещения экспедиции достаточно, но мы не сможем разместиться потому, что в конце марта появляются промоины и зимник закрывается. С конца марта и до конца мая паводок. Потом вода спадает. Но есть решение вопроса. Нужно перебраться снова в Новосёлово. Там, недалеко от клуба, фасадом на реку стоит просторный бревенчатый дом. В просторном дворе расположен амбар в двух уровнях рубленный из лиственницы. Есть хорошая баня. Хозяева на пенсии. Дети выросли и разъехались. Живут одни. С удовольствием берут на постой. Выслушав председателя сельсовета, Анатолий Фёдорович на крыльце объявил о своём решении: - Поживём до захода у дяди Володи, а потом посмотрим. На том и порешили.
Походили по магазинам. Выбор товара и продовольствия был приличный. Зверопромхоз сдавал государству пушнину и государство естественно снабжало по высшему разряду. В одной из изб, пристроенной к амбару, располагался магазин охотничьих и рыболовных товаров. Пока мы рассматривали интересующий нас товар, продавец, мужик лет пятидесяти, рассказал, что где-то в тайге, где никто не знает, живут какие-то люди. Они раз в год, в мае, выходят из тайги, сдают пушнину, и, набрав за пушнину боеприпасов и продовольствия, снова уходят в тайгу. Сколько не пытались вступить с ними в контакт, ничего не получается. Только последняя лошадь исчезает за деревьями, и следов нет. Как будто растворяются.
Добравшись к вечеру на базу, голодные, но довольные поездкой, ввалились гурьбой в избу. Пока раздевались, мыли руки, тётя Оля накрыла на стол. Поужинали, а за одним и пообедали. Пить все дружно отказались. Дядя Володя, присев у печки, закурил самокрутку. Клубы табачного дыма медленно поднимались над шестком и неторопливо исчезали в дымоход печи. «Завтра однако, пойду на лося. Витька, ты пойдёшь со мной? Если пойдёшь, то сегодня надо всё приготовить, собраться». Я посмотрел вопросительно на Кучера. Тот, прищурился. Выдержал паузу. И не дожидаясь когда я начну нервничать, махнув рукой, согласился – Ладно, иди. Водитель вездехода к концу недели появится.
6. Охота на лося
Я вытряхнул из рюкзака на чехол от спальника всё, что в нём было. Положил в рюкзак патроны, около сотни штук, спички, сухое горючее, тушенки банки три, сухарей пакет, сахар, заварку, котелок, кружку, свитер и запасные портянки. Дядя Володя внимательно наблюдал за мной со стороны. Потом подошёл, поднял рукой рюкзак: «Однако паря так не пойдёт! Вываливай всё назад». Я перечить не стал и выложил всё на лавку. Он отложил свитер, портянки, кружку, ложку, тушёнку, сухари, спички и сухое горючее. «Это можешь положить в рюкзак. Патроны берёшь два пулевых, два с картечью, ну и так, для баловства, пяток с мелкой дробью на рябцов… . Пойдёшь на своих лыжах. Так привычней. К камусным привыкать надо. Патроны в тайге просто так не шмаляют. Один патрон – один выстрел. Один выстрел –один добытый зверь. Два раза стрелять не принято. Зачем живность лишний раз пугать. Ладно, ложись спать. Завтра пораньше выйдем. Идти пару-тройку дней. Как получится». Рано утром, перекусив на дорогу, вышли во двор. На светлеющем небе тускло мерцали звёзды. Луна, как размазанный блин, медленно, почти незаметно скатывалась за сопку. Байкалка, почувствовав дальний поход на охоту, повиливая хвостом, смотрел хозяину преданно в глаза. Дядя Володя стоял без ружья. Спрашивать почему, я не стал. Ему виднее. Надев лыжи, рюкзаки, выдвинулись в сторону распадка. Пройдя километра три, вышли на берег какой-то речки. Спустились в русло, и пошли по твёрдому снежному насту вверх. Небо постепенно посветлело. Из-за сопок появилось солнце. Лёгкий морозец пощипывал нос, щёки. Байкалка бежал впереди. Иногда останавливаясь, нюхал воздух. Иногда тявкал на берег, заваленный снегом и корягами. Наверное, кто-то там прятался от наших взглядов.
К обеду потеплело. Подошли к небольшой промоине во льду. Вправо от промоины вверх уходила лестница из жердей метра три высоты. Дядя Володя снял лыжи, воткнул в снег. Из мешка достал котелок, зачерпнул воды: «Витька, возьми одну лыжину, поднимись на верх. Там всё увидишь. Я поднялся по лестнице на невысокий берег, оголённый первыми оттепелями от снежного наноса. На верху была небольшая, покрытая снегом, поляна. По периметру, к стволам крайних деревьев, были привязаны проволокой очищенные от коры и потемневшие от времени жерди. Над одной из жердей возвышался двухскатный козырёк из коры лиственницы. Под козырьком на длинных, гнутых из проволоки, крючьях висели какие-то пакеты, мешочки, котелок, черпак и другая посуда. Рядом с этой жердью из снега возвышалась какая-то конструкция похожая на крышку стола с огромной шапкой снега на поверхности. Поработав минут двадцать лыжиной, наткнулся на кострище, крюк под котелок, торчащий из земли, стол и две лавки по обе стороны стола. Под одной из елей наломал сухих веток, разжег костёр. Дядя Володя примостил на крюк котелок, и пока закипала вода, достал из заплечного мешка свёрток, положил на стол, развернул. На газете лежали куски хлеба, разрезанная полукольцами луковица, кусок сала. В котелке закипела вода. Я достал пачку чая. Дядя Володя жестом остановил меня. Снял с одного из крючьев узелок, развязал и сыпанул в кипяток пару щепоток какой-то травы. Ми-нут через пять мы пили ароматный таёжный чай, закусывая салом с луком и домашним хлебом из обойной муки… Байкалка, свернувшись клубком, кемарил недалеко от костра. Ему тоже досталось со стола чего перекусить. Минут пятнадцать перекурили, убрали за собой и двинулись дальше вверх по речке. Впереди, метрах в ста, появился пар. Наверное промоина во льду на перекате. В таких местах обычно рябцы сидят. Они любят слушать шум воды. Да и почки на деревьях над такими перекатами набухают быстрее, чем на остальных деревьях. А почки это самый ходовой корм для таёжной птицы пока ягода и злаки не подойдут. Я снял с плеча ружье. «Однако повремени, паря. Стрелять будем потом, когда лося добудем. Шуметь ни к чему, да и возиться с ними некогда» - остановил меня дядя Володя. Так петляя по извилистому руслу речки, кое - где пересекая по еле заметной тропе перешейки между извилинами, к вечеру подошли к очередной стоянке. Главное отличие этой стоянки от первой было в том, что к одной из жердей был сделан навес. Тонкие жерди навеса одним концом упирающихся в землю, другим были привязаны проволокой к основной жерди. Сверху была приторочена брезентуха, аккуратно свёрнутая рулоном. Под навесом были сооружены нары, примерно полметра от земли, с небольшим наклоном от кострища. Кострище, сложенное небольшими валунами в виде прямоугольника, располагалось в паре метров от нар. Рядом, к стволу сосны были привалены вертикально несколько брёвен сантиметров тридцать – сорок в диаметре, высотой около двух метров. «Вот тут и заночуем, однако. Давай готовится, а то уже темнеет, да и ночь, судя по небу, будет морозной» - сказал дядя Володя, снимая лыжи.
Закончив расчистку места под ночлег от снега, развесили на сучьях, специально для этого предназначенных, снаряжение. Раскатали брезентуху по навесу. В самый раз хватило до самого низа. «Ну, паря, давай будем ладить нодью. Наверное, и не знаешь, что это такое?» - Предложил дядя Володя, сталкивая к кострищу одно из брёвен. Положив на дно кострища два бревна, третье, сверху, между ними, я понял, почему кострище сложено небольшими валунами. Чтобы не раскатывались брёвна. Подожгли с наветренной стороны, чтобы пламя распространялось постепенно вдоль брёвен. Набили котелок снегом и поставили на костёр. Когда вода закипела, кинули в воду содержимое банки говяжьей тушенки, пару пакетов концентрата. Минут через пятнадцать был готов густой наваристый суп. Разлили в три миски. Одну поставили на снег остудить для Байкалки. Котелок помыли и снова набили снегом. Пока ели, закипела вода. Заварили купеческий чай. Пока чай заваривался, я нарубил лапника с ближайшей ели и накидал на нары. Попив чайку, начали укладываться спать. На нарах под навесом было тепло как в избе. Жар от нодьи шёл низом под нарами, ударялся в навес и, под навесом поднимался вверх. Таким образом, мы находились непосредственно в тепловой завесе. Положив под голову рюкзак, мгновенно погрузился в сон.
Утром следующего дня проснулся от лая Байкалки. Он лаял на соседнее дерево, слегка повизгивая и виляя хвостом. На ветке сидела белка, которая сверху разглядывала с интересом нас. Скорее всего, это была белка, из тех, которые впервые видят человека, собаку. Любопытство перебороло страх. А возможно, она, как многие другие звери, почуяла, что ей ничего не угрожает. Дядя Володя уже вскипятил чай. От нодьи исходил жар. Сквозь скатившиеся за ночь в середину кострища головёшки, пробивались языки огня. Угли на ветру переливались всеми цветами радуги. Зрелище притягивающее. Но нужно было идти. Собравшись, двинулись дальше.
Во второй половине третьего дня, Байкалка куда-то исчез. У дяди Володи заметно поднялось настроение: «След взял, паршивец».
К вечеру третьего дня у излучены речки свернули в право, и пройдя буквально метров двадцать, оказались на поляне. Слева, в углу поляны, в живописном месте среди деревьев стояло небольшое зимовьё, выложенное из кругляка. Крыша была накрыта листами какого-то железа. У входа в зимовьё был пристроен просторный навес. Под навесом располагалась поленница дров. Стояла чурка с воткнутым по самый обух топором. На стене висели удочки, кацы, сети с поплавками из бересты, капканы, и многое другое, необходимое для жизни в тайге. Рядом с зимовьём на дереве со спиленной вершиной был обустроен лабаз для хранения продуктов. По тропинке к речке из-под снега виднелась крыша баньки. В середине поляны стояла пара стогов сена, объеденных снизу дикими животными. Всё было истоптано следами лосей, косуль, изюбров.
Дядя Володя достал из заплечного мешка пару пучков какой-то травы: «Ну вот и пришли. На, положи, себе за пазуху, чтобы потом не воняло». Сняв лыжи, мы вошли в зимовьё. Слева от двери стояла сваренная из металла печка, обложенная валунами. Труба, сквозь металлическую разделку, выходила на крышу. У небольшого окошка стоял сколоченный из строганных досок стол, две лавки и два табурета. У противоположной стены нары из строганных полубрёвен. На нарах можно было разместиться вчетвером, а если потесниться, то можно найти место и для пятого. В стене, расположенной в сторону поляны, на которой стояли стога, было сделано отверстие, заткнутое рукавом от старой телогрейки. Вынув кляп, можно наблюдать всю поляну.
Я достал спички, сухое горючее. «Это паря лишнее. Печь топить не будем». – остановил меня дядя Володя. «Не замёрзнем?» спросил я. «Ты паря знаешь, почему собаки не мёрзнут? А не мёрзнут, потому, что дрожат во сне. Учись дрожать, пока ночь не наступила. Бог даст, не замёрзнешь. И ужинать не будем. Когда лося добудем, тогда и согреемся» вразумил меня дядя Володя, снимая топором с пола половицу. Достал что-то завёрнутое в мешковину и положил на стол. В мешковине лежал завёрнутый в промасленную тряпку японский карабин времён первой мировой войны калибра 7,7х58 мм., как потом, спустя многие годы, я узнал у знакомых. А сейчас, патроны со спиленными концами пуль, напоминали приближенно патроны для карабина Медведь. Патронов было около полусотни. Дядя Вова ножом вытащил из одного патрона пулю, вставил её в патронник карабина и дослал другим патроном. Теперь в стволе находилось две пули. Я зарядил свою двустволку пулевыми патронами. Оружие поставили к стене и начали ждать, когда сон одолеет. Вдруг я вспомнил, что когда дядя Володя улыбается, нижний ряд зубов с правой стороны поблёскивает металлом. Чтобы как-то скоротать время, я спросил: «Откуда у тебя металлические зубы? Наверное дрался в молодо-сти?» «Да ну, какой дрался. В нашей деревне особо и драться не с кем было. Было мне в ту пору годков двенадцать или чуть больше. Не помню. Подарили мне берданку тридцать второго калибра. Ну, собрались тятя со старшими моими братьями на охоту медведя брать. А меня пожалели, не взяли. Дождался, когда они за околицу скрылись, тихонько на лыжи и за ними. Снег местами подтаял. Наверное, уже апрель был. Медведь в эту пору из берлоги на свет божий вылазит. Ну, иду по их следу, берданку зарядил, наизготовку держу. Вдруг вдали слышу выстрел, потом ещё, и ещё. Я на всякий случай затвор передёрнул, с предохранителя снял и в ближайший березняк скрылся. Стою, наблюдаю. А из ельника медведь выскочил и прыжками в мою сторону прёт. Ну я прицелился, и когда он пошёл на очередной прыжок, нажал на спусковой крючок. Осечка. Я передёрнул затвор. Снова осечка. А он уже метрах в пяти от меня. Чувствую, что руки, ноги как ватные стали. Что-то тёплое по штанине в валенок бежит. Он остановился. Голову опустил. Смотрит на меня из под лобья своими маленькими красными глазками. Чувствую, что завоняло. Последние силы покидают. А берданку продолжаю держать как будто целюсь. Он приподнялся на задние лапы, махнул передней прямо по стволу. У меня челюсть и лопнула. Я с горяча сразу не почувствовал. Где-то недалеко послышался лай собак. Он развернулся и дёру. Толи собак испугался, толи с сопливым засранцем связываться не захотел. Я вылез из березняка, снял штаны. Вытряхнул из подштанников всё, что можно было вытряхнуть. Надел штаны и домой. С тех пор и хожу со вставными зубами. Ладно, давай спать».
В зимовье становилось не на шутку холодно. Я сначала пытался научиться дрожать. Вроде что-то получалось. Но ненадолго. Пока дрожишь, холода вроде не чувствуешь. Как только перестаёшь дрожать, холод с новой силой наваливается на тебя. Я и приседал и махал руками, и делал какие-то согревающие упражнения…
Вдруг где-то вдалеке послышался лай Байкалки. Он то приближался, то удалялся. Потом вдруг обозначился совсем рядом. Я аккуратно вытащил кляп из отверстия в стене. На поляне в лунном свете у стогов стоял крупный, примерно килограмм около пятисот лось, опустив голову, отмахивался от лающего Байкалки. Если бы у лося таких размеров были бы рога, то собаке пришлось бы не сладко. На плечё легла рука дяди Володи. Он, прижатым к губам пальцем, как бы намекал, что нужно вести себя тихо. Я отошёл в сторону. Он, не спеша прицелился, и дождавшись удобного момента, нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел. Дядя Володя от отдачи немного присел. Я посмотрел в бойницу. Лось, большой кучей неподвижно лежал возле одного из стогов сена. Байкалка продолжал рычать и лаять на лося. В нём ещё не остыл охотничий азарт.
«Растопи печь. Нагрей ведро воды» - на ходу бросил мне дядя Володя. В руках у него был нож и котелок. Я быстро растопил печь, поставил на верх ведро с набитым снегом, и пошёл к лосю. Дядя Володя уже пил из котелка горячую кровь, которую он спустил из шейной артерии. Предложил мне. Я почему-то отказался. В два ножа мы с ним сначала надрезали шкуру в коленях, сохраняя тем самым камус, потом распустили шкуру от подбородка до анального отверстия и к основному надрезу от каждой ноги отдельно. Потихоньку начали снимать шкуру. Две пули, на расстоянии пяти сантиметров друг от друга прошли сквозь переднюю левую лопатку, порвали лёгкие, и развернувшись воткнулись в позвоночник. Когда шкура до половины была снята, под бока положили чурки, зафиксировав тушу в положении вверх ногами. С помощью ножа и топора вскрыли брюшную часть и грудную клетку. Аккуратно, чтобы не испачкать мясо, вытащили на снег внутренности. Отделили кишки, желудок от остального ливера. Кинули кусок мяса Байкалке. Он, урча, оттащил его от туши и начал разделывать по своему. Кишки вместе с содержимым оттащили в сторону. Ливер развесили на крючьях. Тушу разрубили прямо на шкуре на куски, и обваляв в негу, с помощью верёвки и лестницы, развесили на крючьях, так, чтобы росомаха и другое зверьё не смогли достать. Закончили разделку туши к рассвету. Дядя Володя отрезал кусок печени, мяса и мы пошли в зимовьё. Я подбросил дров в печь. Подвесил на матку фонарь типа Летучая мышь. В зимовье сразу стало уютнее. Помыли в горячей воде ножи, топор, руки от крови. Дядя Володя с верхней полки достал мясорубку, сковороду, какой-то жир и туесок с солью. Из рюкзака вытащили пару примороженных луковиц, головку чеснока. Быстро перекрутили мясо, печень, добавили лук чеснок, соль, и, настряпав котлет размером с ладонь, поджарили их на сковороде в скворчащем жиру. Плотно позавтракав, затащили шкуру в зимовьё на нары, положив внутренней частью на доски. Дядя Володя, подкладывая под голову заплечный мешок, улёгся на половину шкуры. Второй половиной накрылся, и высунулся наружу: «Витька. Отдохни немного и дуй на базу. Скажи Ольге, что добыли. Она знает что делать. Возьми у соседей лошадь, сани и приезжай за мной. Байкалка пойдёт с тобой. Вдвоём веселее будет». Я вышел на воздух. Солнце уже поднялось над сопками. Было около девяти часов утра. Накинул на спину рюкзак, ружьё, надел лыжи и быстрым шагом пошёл в сторону деревни. Байкалка шёл следом. Снег поскрипывал под лыжами. Нам повезло, что с момента выхода из деревни не выпало не снежинки, не считая конечно утренней изморози. Надо заметить, что мне в ту пору было не полных двадцать четыре года, а дяде Володе уже за семьдесят. И тот путь, который мы с ним преодолели за двое с половиной суток я прошёл вместе с перекурами часов за двенадцать, и в одиннадцать вечера прибыл на базу.
В избе ещё не спали. Парни играли в подкидного. Кучеров читал какую-то книгу. Тётя Оля, сидя у лампы, что-то вязала. Увидев меня, все вдруг зашевелились: «Ну как? Добыли? Где дед?». Я снял рюкзак, поставил в угол разряженное ружьё: «Добыли. Лосяра на полтонны, наверное, потянет. Надо ГАЗ-47 заводить. Он должен везде пройти» - наливая себе чая из чугунка, сказал я, ответив на все вопросы сразу. Тётя Оля достала из сундука большую матрасовку, несколько рогожных мешков. «Как там Володя? Не болеет?» - «С ним всё нормально. Он и завалил лося. Я уходил, он спать ложился. Байкалка со мной вернулся. Так дядя Володя пожелал» ответил я. «Возьми в сенях на полу налима. Брось ему. Пусть грызёт. А я ему кашки к утру сварю». –Ответила тётя Оля. Я выполнил её поручение и улёгся на спину на кровать, задрав ноги на спинку. Так быстрее проходит усталость.
В пять утра все встали. Оделись. Паяльной лампой разогрели двигатель, пролили горячей водой. Поставили из тепла аккумулятор. ГАЗ-47 завёлся со второй попытки. Валера с Виктором собрались со мной. Кучеров решил остаться. Закинув в салон матрасовку с мешками, прицепив на карабин Байкалку к поводку, чтобы не убежал с нами, поехали за дядей Володей. Часа через три из-за сопок появилось солнце. Начинался новый день. За вездеходом, гусеницами поднимались клубы снежной пыли, и, переливаясь всеми цветами радуги в солнечных лучах, медленно опускались следом.
К обеду, резко повернув вправо, выскочили на поляну и остановились у зимовья. На бревне на раскинутой шкуре, покуривая трубку, сидел, улыбаясь, толи нам, толи солнцу, дядя Володя: «А я вас, однако, минут тридцать как слышу, что вы едете. Чайку уже заварил, котлет нажарил. Айда к столу, пока не остыло. Мясо потом загрузим».
После котлет и таёжного чая всех немного разморило. Покемарив с полчаса, подогнали вездеход кормой к крючьям, на которых висели куски мяса, расстелили матрасовку на дне грузового отсека и загрузили подмороженные куски. Дядя Володя навёл порядок в зимовье. Выгреб из печи золу. Продукты, которые остались не съеденными, подвесил к потолку. Плотно прикрыл за собой дверь, подпёр её палочкой. Это на случай, если кто забредёт, так видно будет, что хозяев нет дома. А если нужда заставит, то найдёт чем перекусить, чтобы с голоду не помереть…
Дядю Володю посадили на почётное переднее место и двинули в обратный путь. К вечеру уже были дома. В вечерних сумерках во дворе возле вездехода собралась вся деревня. Начали делить по количеству душ в семье мясо, разложенное на матрасовке. Делили на глаз. Добытчику, как сложилось годами, кроме мяса оставался ливер, голова, ноги ниже колен с камусом и шкура. Кто-то из женщин громко, чтобы все слышали: «У Володи с Ольгой постояльцы. Да дровами на всю зиму их вездеход нас обеспечил. Добавим им однако мяса. Кто за? Единогласно» - не дожидаясь ответа, произнесла женщина. Кучка мяса наших хозяев заметно подросла. Анатолий Фёдорович, наблюдавший за этим с крыльца, вдруг неожиданно для всех произнёс: «Оно конечно правильное решение. Но мы на днях уходим в тайгу. С продуктами у нас всё нормально. Поэтому, большое вам всем спасибо. Мясо заберите себе. У вас дети. Им рости надо. Если конечно хозяева не против». Тётя Оля, нагнувшись над своей кучкой, отложила в сторону свою долю: «Забирайте. Нам бы это съесть до тепла. А вам нужнее. Правильно Анатолий сказал». На том и порешили. Оказывается в деревне, а возможно и в других деревнях десятилетиями, а может и глубже во времени, сложилась традиция, что раз в месяц, двор заготавливает мясо для всей деревни. Следующий раз другой двор. И делится всё не по количеству дворов, а по количеству ртов в семье.
Утром следующего дня начали готовиться к заходу в тайгу, на маршрут. Так закончился ещё один из эпизодов моей жизни.