Больно. Очень больно. Психически, психологически, и ещё как-то. Но если эти слова кажутся, заумными, то, проще говоря, душа у меня болит. Уже давно. Последние несколько лет особенно, в последние полгода – на грани терпения. А в последние дни – я не нахожу себе места. Больно. И боль всё не проходит…
Спустя одиннадцать лет после смерти матери, умер отец. Мои отношения с ним были, мягко говоря, сложными. На всё и всегда у него было своё мнение, единственно верное и неоспоримое. Чья-либо малейшая попытка возразить вызывала у него приступ ярости.
Его мнение распространялось на всё, от вопросов геополитических до политики партии в области сельского хозяйства, и от длины юбок для девушек до причёсок для юношей.
Так случилось, я родился у него. Родителей, родные языки, большие и малые родины не выбирают. Это данность. Что получил – с тем и живи.
После его смерти приходится продавать квартиру. Это исключительно сложное и хлопотное дело, связанное с кучей бюрократических проволочек. Формально квартира моя. Я тут прописан. Прожил тут детство, отрочество, юность. Но сейчас я живу с женой в другом месте. Оплачивать пустующую квартиру из своей мизерной пенсии я не могу. А дочь жить в той квартире не желает.
Что делать? Продавать.
Для продажи квартира должна быть «подготовлена», то есть, быть либо в идеальном состоянии – заезжай и живи, либо в состоянии голых стен, чтобы новые жильцы всё здесь обустраивали по собственному вкусу.
Отец уже давно навёл в квартире «порядок». Большую часть мебели он порубил и выкинул на помойку. Оставшуюся часть раскурочил, разломал до палок, которые соединил болтами, гайками, монтажными скобами, сотворив чудовищные, топорные конструкции, на которых невозможно не только сидеть и лежать, но и на которые нельзя смотреть без слёз и изумления. Спрашивать отца, зачем он это сделал – это провоцировать немедленный скандал.
Содержимое квартиры (постельное бельё, одежда, посуда, предметы обихода и т.д.) тоже почти всё пошло на помойку.
Заметив, как исчезают из квартиры вещи, порой самые необходимые, спросил я у него – куда они деваются. В ответ он рявкнул, что не к чему захламлять жилище, добавив, как всегда, для большей ясности пару непечатных выражений. Так он превратил квартиру в нежилую берлогу, в неописуемый бомжатник.
За квартиру зацепилась сестра. Подталкиваемая и руководимая мужем, мастером по купле-продаже квартир, она решила поиметь с продажи хоть сколько получится. Но это отдельная тема.
Мне выставлено требование «очистить квартиру».
Я приезжаю на квартиру. Часа через полтора «на зачистку» прибывают сын с зятем.
Разбираются и разбиваются остатки мебели. На слом идёт даже полированный платяной гардероб. Я говорю сыну, чтобы он гардероб не трогал. Продай хоть совсем недорого. Или оставь себе отличные полированные доски. Пригодятся. Возможно, когда-нибудь сделаешь полки. Но сын крушит всё подряд. Мне только удаётся спасти из шкафа свой сержантский китель. Да, помню, как я вернулся в нём из армии. Как мать в дверях чуть не упала от неожиданной радости. Сынок вернулся!
Среди постельного белья мать хранила мою распашонку (я родился совсем крохотным и с трудом выжил). Иногда я видел, как мать вынимала из-под простынь эту детскую одёжку, долго и задумчиво, с повлажневшими глазами, смотрела на неё. Мне это казалось бессмыслицей, какой-то ненужной сентиментальностью. Теперь, когда я сам дед, я думаю иначе.
Пусть лежала бы распашонка моего сына где-нибудь в дальнем ящике с бельём. Она место не занимает. Она – всего лишь маленькая вещичка, связывающая с давно ушедшим прошлым, напоминание о том, что когда-то было.
Но отец всё это выбросил. Свою жгучую ненависть к людям (которые все неправильно живут) он вымещает на вещах, включая вещи сына, и даже его игрушки. Здоровый взрослый мужик сладострастно разбивает игрушечного пластмассового петуха. Лезет в ящик письменного стола сына и, найдя там его рисунки, тщательно хранившиеся долгие годы, выкидывает их в помойное ведро.
Пока я служил в армии, он добрался до моих записных книжек студенческих времён в нижнем отсеке книжного шкафа, в которые я, работая в Африке, заносил арабские слова и выражения. Он вырвал все исписанные, оставив только незаполненные страницы. Экономия. Не пощадил коробки с шашками и шахматами. Страсть надо удовлетворять…
Как это отлично от моего отношения к моему сыну. Случайно найдя на чердаке самодельную инструкцию сына о том, как надо собирать велосипед (там он даже картинки нарисовал), я с радостью отнёс это жене. Храни, дорогая! Это от нашего сына.
Квартира… Самая что ни на есть типичная «хрущёвка». Маленькая, убогая, неудобная. Но сколько миллионов наших людей нашли в ней хоть какую-то частную жизнь и интимную уединённость после землянок, бараков и коммуналок послевоенных лет….
Да, у нас была обычная квартира. Мать содержала всё в чистоте и опрятности. Койки, постельные принадлежности, у каждого свой комплект одежды, от нижнего белья до пальто и шапки. Я спал по-королевски, развалившись на раздвигаемом диване. Сестра спала рядом на раскладном кресле. Родители – в смежной комнате на койке. Так тогда жили миллионы и миллионы наших сограждан. Сейчас многие живут по-другому. Сестра, например, в собственной большой квартире, удобной и шикарно обставленной. Времена меняются.
Мать за всем следила. Всё было «как у людей». Был радиоприёмник, телевизор (чёрно-белый «Горизонт», купленный после долгого сопротивления отца, противника любых нововведений, когда у соседей уже появились цветные телевизоры). Была стиральная машина и даже пылесос. На комоде как украшение стояли статуэтки. На двух стенах висели коврики – дефицитнейшие изделия в советское время…
Сын и зять усердно и без малейших чувств добивают мебель, складывают обломки в центре комнаты. Я выношу их на помойку.
Жена мне наказала: «В дом ничего не неси. Мне ничего не надо.»
Я по натуре бережлив, не люблю расточительность. Никогда не выкидываю еду. Считаю это неприличным. Возьми себе еды поменьше, но только не выкидывай! Грех это. И никакие исправные вещи, или те, которые могут пригодиться, я тоже не выбрасываю. На худой конец металлические изделия уходят в лом на переработку. По-другому я не могу. А здесь… С тяжёлым чувством я отправляю в ведро самодельные отцовские ножи и вилки, чашки, ложки, открывалки консервных банок, маленькие блюдечки. Одно я всё-таки положил себе в сумку. А сейчас жалею, что не положил ещё и кубастенькую чашку, с которой ходил в школу на какое-то чаепитие. Кому нужны перья для школьных ручек начала шестидесятых годов прошлого века? Как я хотел бы забрать к себе детские деревянные грибочки, которые надо было подхватывать металлическим колечком на палочке. Играли бы сейчас мои внуки. Но грибочки разделили участь других игрушек.
Я выношу на помойку зеркало из шкафа, зеркало со стены в прихожей… Предлагать кому-то это старьё – только обидеть. Сын с зятем выносят уродливое деревянное сооружение, сварганенное из досок, которые отец добыл, разворотив диван. К доскам он прибил гвоздями снятый со стены коврик.
«Ну отчего ему на нормальном диване не спалось!» говорю я.
«На нормальном нет никакой романтики,» объясняет зять.
Из квартиры выносится холодильник. Это старый, как динозавр, насквозь проржавевший короб. Когда-то, как передовика производства завод наградил отца роскошным финским холодильником Rosenlew. Но отец им пользоваться не стал. Естественно, им не пользовалась и мать (разве можно отца ослушаться?). Она приспособила холодильник под платяной шкаф. В конечном итоге Rosenlew был отдан внучке, которая, однако, посчитала его недостаточно современным и куда-то реализовала.
Комнаты опустели. Я чуть не плача смотрю на стены… Когда-то здесь бурлила жизнь. С тяжёлым сердцем выхожу на улицу. Сажусь на велосипед. Продуваемый холодным ноябрьским ветром, еду домой в Заречье.
Ночью мне не спалось. Всё вспоминал те вещи. Кисточки, краски, перья, И вдруг вспомнил – СЧЁТЫ. Школьные счёты. Мне подарила их тетя, перед тем как я пошёл в школу. Первого сентября я с трудом затолкал их в портфель, который сразу раздулся и с трудом закрылся. Они лежали в тумбочке на полке. Я собирался их взять. Но забыл про них в этой кутерьме. Это последняя из самых ранних вещей, связывающих меня с детством.
Всё! Больше у меня ничего с того времени нет! Надо вернуть! Вернуть тот кусочек детства, пусть хоть и в виде счёт, деревянной рамочки с косточками на проволоке.
Я сажусь на велосипед, еду на квартиру. Вот мусорные контейнеры. Обломков мебели уже нет. Уже нашлись люди, не позволившие добру пропасть. Забрали цельные доски, зеркала, ковёр, прибитый к основанию чуда-дивана. Дай Бог, чтоб эти вещи ещё послужили людям.
Я заглядываю в контейнер. Пусто. Нет там никаких счёт. Такое ощущение, что и сам я на помойку выброшен. У меня нет ничего, абсолютно ничего из прошлой жизни. Я человек без прошлого. По крайней мере, мне так кажется. Возможно, кто-то осудит меня. Мол, что же ты так цепляешься за пустяки, ничего не стоящие? Что ответить? Наверное, если бы это происходило как-то по-иному, более разумным и здоровым образом, у меня были бы другие чувства. И не появилось бы столь болезненной тяги к вещам старым из прежней жизни. А сейчас, сейчас мне больно чувствовать, что то, что было моей частицей, было мной, что я мог сохранить, а сейчас даже потрогать, теперь безвозвратно пропало. Понимание этого саднит мне душу. Больно…