Горы тем хороши, что в них обо всем забываешь, о неприятностях, недоразумениях. Они забирают тебя целиком и не дают думать о другом. Время идет там по –другому. Солнце восходит и заходит. Горы незыблемы, постоянны красивы. В них прячется вечность. В этот раз мы остановились около семьи, которая в этом месте пасла овец. Мужчина с бородкой, в папахе, с посохом, настоящий аксакал стоял и смотрел перед собой на горы. Мы с рюкзаками расположились чуть ниже по склону. Из утлого жилища появлялись молодые мужчина и женщина. Они куда-то уходили, приходили, приносили скудный хворост. Разжигали очаг и согревали чай. Я спросил их, откуда они пришли. И те ответили, что недалеко отсюда есть кишлак. Они там живут. Но на лето они перебираются в горы, чтобы пасти овец. Я спросил у них, кто он, этот аксакал. И они ответили, что это их дедушка. Я спросил, сколько ему лет. И они пожали плечами. Она сказала, что ему больше ста лет. И он сказал, что ему точно больше ста лет. Аксакал стоял, и смотрел вдаль на горы. Он ни на кого не обращал внимание. Я спросил: «У него можно спросить, сколько ему лет?» Она ответила: «Он плохо слышит». Он сказал: «Он сам не знает, сколько ему лет». Я смотрел на аксакала и думал, что ему столько же сколько этим горам. Уже много лет он смотрит на эти горы, которые не меняются, и он сам тоже не меняется. Когда-то он стоял здесь молодым человеком. И с тех пор ничего не изменилось. У этого аксакала я не увидел седины. Брови выглядели черными и брода тоже черной. Она казалась редкой, но все равно сохраняла черный цвет. Нос с горбинкой, щеки впалые, иссушенные солнцем, глаза не утратили зоркость и отражали глубину ума. Мы с рюкзаками уходили дальше, а аксакал все стоял, опершись на палку.
В этот раз я шел в горы без своих друзей. Я все время думал о тебе. Как мы проводили время на озере. Как в начале похода нам попалось большое солнечное дерево. Оно все выглядело желтым, сияло и манило нас. Это был высоченный абрикос, весь покрытый желтыми плодами. Плоды казались большими и вкусными. Сначала мы ели те плоды, которые упали под дерево, потом полезли на само дерево и срывали с него плоды. Дерево стояло одиноко на нашем пути в ущелье, по которому проходила наша тропа. Мы ели плоды, рвали новые и бросали ребятам внизу. Нельзя было остановиться и прекратить рвать абрикосы. Ты срывал один плод, а дальше видел еще лучше. Я залез на дерево и рвал для тебя плоды. Я рвал самые лучшие абрикосы, большие, сочные, красивые и вкусные. Сначала мы ели абрикосы, а потом стали набивать пазухи. В тот миг мы поняли, что такое волшебное изобилие. Когда мы уходили от этого огромного абрикосового дерева, заметили, что оно потеряло свой желтый золотистый цвет и стало абсолютно зеленым. Когда мы сорвали с него все абрикосы, оно перестало быть желтым. Мы уходили от него и все время оглядывались на это красивое щедрое дерево. На первом же привале мы снова ели абрикосы и сварили из них компот. Еще несколько дней мы ели эти абрикосы и не останавливались у других деревьев, которые нам встречались, чтобы рвать и есть абрикосы.
Я наделся, что ты меня встретишь после похода и все у нас будет как прежде. Постепенно горы забрали меня себе своими красотами, разворотами горных хребтов, зелеными долинами, раскинувшимися меж гор с поросшими ягодными кустарниками, снежными вершинами, горными речками, голубыми озерами, синими полянами цикория и несказанной чистотой воздуха, горной воды и снега. Горы это еще всегда большой труд. Ты несешь тяжелый рюкзак, помогаешь другим, ставишь палатки, собираешь дрова на костер, готовишь еду на костре. За делами, ответственностью за новых знакомых, работой, связанной с обеспечением быта, перипетиями и приключениями забываешь о личном, о неприятностях и бедах. Свое начинает казаться мелким и несущественным, а все, что связано с сегодняшним днем, становилось значительным и важным. В этот раз мы остановились на дневку около высокогорного совершенно круглого озера. Озеро выглядело настолько правильно круглым, что нам казалось оно не только необычным, инопланетным, но и колдовски притягательным. Выглядело оно большим, с диаметром в ни одну сотню метров. Почему-то, стоя рядом и перед ним, невольно испытываешь трепет. Инструктор сказал, что возможно в это озеро образовалось очень давно, когда сюда упал крупный метеорит. Мы поставили палатки и некоторые отчаянные рыболовы принялись плести из ивняка снасти для ловли рыбы. Они говорили, что в таком месте не может не быть рыбы. Мы уже освоились на поляне и рыбаки принялись ловить рыбу, когда к нам на поляну пришли какие-то люди. Они говорили, что это их место и что это озеро святое. Здесь нельзя ловить рыбу. И один из пришедших самый воинственный пошел проверять наши верши и снасти. Их успели предупредить, но эти люди все равно нашли снасти. Они сказали, что если мы не уйдем, нам не сдобровать. Мы им объясняли, что первые пришли на это место, ничего кощунственного делать не собираемся, рыбу ловить не будем. Нам нужно переночевать и идти дальше. НА что нам сказали, ну смотрите, вам же хуже будет. Через некоторое время на поляну начали прибывать люди. Мы видели, как они снизу поднимались по тропе, ведя за собой баранов, овец и навьюченных осликов. Когда все поднялись на поляну, их оказалось очень много, гораздо больше чем нас. От пришедших к нам подошел человек в черном одеянии и в черной шапочке. Это оказался мулла. Он нам объяснял, что это место их оно священное. Они буду проводить здесь ритуал с жертвоприношением и нам здесь быть необязательно. Наметился серьезный конфликт, который мог разгореться во что-то другое. Мы мешали этим людям проводить здесь религиозный обряд, который он и проводят именно на этом месте из года в год. Все могла закончиться очень плохо, тем более, что местные говорили на таджикском языке и не все понимали, что мы им говорили. Через некоторое время появился переводчик. Им оказался местный журналист, который приехал фотографировать праздник и на другой день написать статью для городской газеты. Он кропотливо и подробно все объяснил нам. Что мы попали на главный и святой праздник мусульман, праздник чистых помыслов, который называется Курбан-байрам с жертвоприношением. Что местные люди каждый год справляют здесь праздник. Затем он на таджикском что-то объяснял пришедшим на праздник местным людям. И в конце концов журналист примирил нас. Мало того, он попросил нас всех сфотографироваться для газеты. Фотография должна была символизировать дружбу всех народов и со статьей появиться на следующий день в городской газете. После фотографии мы ушли на свою половину поляны, местные жители заняли другую половину. Там играла музыка, слышалось блеяние баранов. Нам предлагали позже баранье мясо, но мы отказались. Вечером местные люди по цепочке постепенно спускались вниз в селение. И к сумеркам ушли все. Мы оставили это место утром, позавтракав у костра. На снежных вершинах и горных перевалах, мы традиционно ели мороженое, сделав его из чистого снега и сгущенки. Величественные пейзажи гор возвышают человека и забирают себе его душу. Они проветривают его сознание и вытесняют все плохое. В горах на больших высотах человек может почувствовать себя небожителем. Там поднимаясь на вершины испытываем максимальное напряжение и понимаешь, чего ты стоишь. Когда начинается спуск вниз, испытываешь облегчение, расслабление и настоящее наслаждение. В этот раз мы спускались по тропам, а горы поднимались выше и выше. В одном месте мы остановились около сероводородным источников. Мы спускались в купальню естественного происхождения, куда со склона гор стекала вода, пахнущая тухлыми яйцами. Мы лежали в воде с бурлящими пузырьками. Выходили из купальни загорали и снова возвращались в купальню. В последний день похода природа устроила нам подарок. На нашем пути попалось огромное дерево шелковицы. Оно стояло огромное, как мамонт с разросшимися по сторонам ветвями. И мы все полезли на него есть сладкие ягоды. Ели и не могли остановиться. Все под деревом выглядело испятнанным черными ягодами. И мы тоже все перепачкались черным соком шелковицы. Черные пятна оставались на лицах и на одежде. Мы возвращались из похода. День пробыли на озере, приехали на автобусе в город. Я выглядывал в окно, пытаясь рассмотреть тебя в нашей беседке. Но никого не увидел. За время похода я успел подружиться со всем ребятами. На банкет по случаю окончания похода идти не собирался, намереваясь ехать к тебе домой. Но мои новые хорошие знакомые меня не отпустили. Целый день на следующий день мы занимались подготовкой к банкету. Стояла нестерпимая жара. Вечером мы сидели в кафе, пили вино и вспоминали поход. Много говорили тосты, шутили. Со мной сидела Ленка. Я чувствовал ее расположенность к себе, но ничем не мог ей ответить. Девушки ушли пораньше. Ленка все сидела со мной. Я же думал о тебе, о жизни. Последние самые стойкие из ребят, кто оставался за столом, собрались возвращаться на турбазу. Конечно, я в кромешной темноте пошел провожать Лену. В прошлый раз в такой темноте мы пошли купаться на озеро. Ничего не было видно. Берег плохо проглядывался. Чернели деревья. Мы разделись до нага и полезли в воду. Купались обнаженными, потому что все равно ничего вокруг не видели. Узнавали друг друга только по голосам. Вода казалась теплая и доставляла облегчение после жаркого дня. Из воды выходили с шуточками. Кто-то не мог найти свою одежду. Потом освеженные в полной темноте двигались в стороны туристической базы. Теперь я думал о том, почему ты не пришла меня встречать. Лена что-то говорила, я ей механически что-то отвечал. Иногда я переспрашивал, чтобы не отвечать невпопад. Когда я привел Лену к домику, в котором жили девушки, то увидел любопытную картину под названием «Русалки на берегу озера». Все девушки лежали на кроватях совершенно раздетые. Они простоволосые раскинулись по подушкам и простыням, вольно блистая белизной тела. Я конечно заинтересовался этим явлением, подошел ближе к окну и спросил: «Чего это вы здесь?!» Тут же послышался писк и визг, послышалось необычное движение. «Отойди бесстыдник», - сказала Лена, развернула меня от окна и подтолкнула уйти. «Не понял, почему они голые? – заинтересованно спросил я, не собираясь уходить и желая установить истину происходящего. «Жарко ведь», - пояснила Лена. «А зачем свет включать?» спросил с интересом я. – «Чтобы я легко нашла наш домик», - ответила она и снова подпихнула меня уходить. Я, удовлетворенный ответом и покачиваемый вином пошел к своему домику.
Я ждал тебя. На следующий день ты тоже не приехала. Отбившись от нашей группы, я бродил по городу, понимая, что бреду в определенном направлении. Ничего хорошего от нашей встречи с тобой я не ждал. Надежды еще теплились. Может быть, что-то случилось и ты не смогла приехать. Возможно, нужна моя помощь. Все равно мне следовало идти к тебе домой, потому что там находились мои вещи. Я пришел к твоему дому, вошел в твой подъезд, подошел к квартире на первом этаже и нажал на звонок. Ты мне открыла дверь совершенно спокойная и безучастная. Мы посмотрели друг другу в глаза. «Это ты? - спросила ты и отступила вглубь квартиры, пропуская меня внутрь. На твоем лице отразилось искреннее удивление. Ты не верила, что я так быстро вернулся. Между тем прошло около двух недель. И я понял, что меня не только не ждали, но и не собирались встречать. Мама с сестренкой собирались идти гулять. Ты сказала: «Я думала ты завтра или после завтра придешь из похода». Мы сидели и разговаривали. Я рассказывал тебе о походе. В квартире мы находились одни. Брат уехал на работу. Папа отъехал из дома по делам. Мама гуляла с сестренкой. Я видел, как загорелись твои глаза, когда я тебе рассказывал о горах. Мне показалось, что все в тебе возвращается к прежней. Ты выходила из комнаты и возвращалась. Мы договорились пойти погулять в сквер. В это время вернулась мама с сестренкой. И ты у нее спросила: «Где ключ от моей квартиры?» Мама сказала, что она его убрала и спросила: «Разве он тебе нужен?» Речь шла о квартире дедушки. Скорее всего мама пообещала тебе ключ от квартиры и сказала, что ты можешь ей пользоваться в любое время. Теперь она предусмотрительно спрятала ключ. Наверное, ты хотела меня повести на эту квартиру. Что-то в тебя в это мгновение вспыхнуло и нас потянуло друг к другу.
Мы гуляли по городу, встречали твоих друзей и знакомых. Ты с ними разговаривала, а я стоял рядом. Когда они спрашивали, кто это с тобой. Ты им говорила обо мне, что я друг. Во время прогулок ты предлагала мне дружить. Но ты не представляла себе, как после всего того, что между нами происходило, на что мы надеялись и что могло случиться дружить никак не получалось. На одной из улочек на книжном развале продавались книги. Ты увидела набор книг из многотомника «Тысяча и одна ночь» и захотела мне их купить. Я вспомнил, как мы гуляли по городу, когда ты прилетела ко мне на каникулы, и рассказывал тебе сказки из книги «Тысяча и одна ночь». Ты меня слушала с большим вниманием. Даже в гостях, когда мы с друзьями сидели за столом я не преминул рассказать сказку и в продолжении ее сказать тост, который всех удивил. Мне приходилось блистать умом, чтобы и дальше завоевывать тебя и вое внимание. Очевидно, это на тебя произвело тогда большое впечатление и ты решила мне подарить часть многотомника. Издание оказалось не очень хорошим, со скудным оформлением и напечатано на плохой бумаге. Но я дорожил фактом того, что ты мне подарила эти книги. С книгами в авоське мы сидели в сквере и разговаривали. Вспоминали тот поход в который ходили и я рассказывал о новом походе. В какие-то моменты нас то тянуло друг к другу и потом между нами наступало , то что нас отдаляло одного от другого. Мы вдруг понимали, что между нами есть что-то такое, что нам не позволит соединиться. В такое моменты мы смотрели в разные стороны. Когда мы шли, и чувствовалось наше разъединение, я старался нарочито идти так, чтобы фонарные столбы оказывались между нами и подчеркивали нашу несоединимость. Тогда ты наоборот, начинала менять маршрут движения и проходить столбы так, чтобы мы проходили по одно стороне и нас нечего не разъединяло. Ты даже брала меня за руку, чтобы не дать мне возможность обойти столб с другой стороны. Но потом ты будто что-то вспоминала и старалась держаться отдельно.
В тот день мы зашли бар, который ты часто посещала с братом и друзьями. Мы сели за столик и заказали пиво с орешками. Недалеко от нас за столиком сидела влюбленная пара. Ты на них часто поглядывала и вдруг спросила: «Ты меня любишь?» Я не с тал скрывать и мстить тебя за то, что ты мне сказала. Помолчал и ответил просто: «Люблю». Ты улыбнулась и отвела глаза в сторону. Я не мог у тебя спросить то же самое, потому что ты мне уже все сказала. В хорошем ты стала посматривать на бармена, седоватого мужчину модного средних лет. Он очевидно заметил это и решил переодеть джинсовую курточку. Ты его хорошо знала и сказала: «Он специально переодевает курточку, чтобы показать что у него есть новая модная вещь». При этом ты хитро улыбнулась, настроение у тебя поднялось. Когда мы вышли из бара от твоего хорошего настроения не осталось и следа.
Вечером мы сидели за столом, ужинали с родителями и беседовали. Я рассказывал о горах и достал из рюкзака ржавую, сбитую подкову, старую нашел в горах на одной из троп и оставил себе на счастье. Я демонстрировал всем подкову, как свое отдельное счастье. Твоя мама сказала, что таких подков она видела много, лежащих на улице. Я сказал, что это совсем не такие подковы, и они не могут принести счастье. Это был последний вечер, который я проводил с вами. Утром я улетал домой. И я не знал, встречусь ли еще с вами еще раз или нет. Рано утром я собирался ехать в аэропорт. Ты собиралась меня провожать. Ночью я плохо спал, боялся проспать рейс. Твой папа специально завел будильник, чтобы мы не проспали. Будильник зазвонил как раз тогда, когда мы собирались выйти из дома. Я вызвал такси. Мы сели в машину и поехали в аэропорт. Приехав, вошли в аэропорт и удивились. Часы показывали то время, когда мы вышли из дома. Растерялись и не могли понять, как это могло произойти и что произошло. И только потом через некоторое время догадались, что это твой бесконечно милейший и добрейший папа перевел часы вперед, чтобы мы в своих сборах не смогли опоздать. Мы сидели в зале ожидания и ждали регистрацию на мой рейс. Оба выглядели расстроенными. Похоже и ты и я не знали, увидимся ли в еще в этой жизни. И чем ближе подступало расставание, тем сильнее становилась мука. В аэропорту появились ребята, с которыми я ходил в поход. Они подходили здоровались и не понимали, почему мы сидим такие окаменелые. Ни я, ни ты не подавали вида, что на сочень беспокоит расставание. Мы попрощались с сухими глазами, как будто делали это много раз. Только в глазах появлялось что-то горестное, темное, беспросветное. Оно промелькнет и становится незаметным, скрытым. Если посмотреть со стороны, мы держались очень хорошо. Ни один не давал другому повод подумать о чем-то плохом. Мы попрощались с сухими глазами за руку. Я пошел через открытую решетку калитки на поле аэродрома. И только когда мы оказались по разные стороны решетчатого забора аэродрома, что-то началось меняться. Но мы еще держались. Я смотрел на тебя через прутья решетки. И ты с другой стороны смотрена на меня через прутья решетки. Между нами словно появилась несвобода. Мы словно оказались запертыми друг от друга. Проводница пригласила нас садиться в самолет и повела к трапу. Я оглянулся и увидел, как ты стоишь и в положении твоего тела расположившего за решеткой забора ты мне показалась другой, страдающей, угнетенной, подавленной. Я шел к самолету, оглядывался и не мог от тебя отвести глаз. Твое положение согнутого человека, повисшего на решетке в страданиях, говорило мне больше, чем могла бы сказать ты. Я хотел вернуться, но ты же не позволяла мне этого сделать, не двигаясь, будто почувствовал на себе какие-то оковы. Мне показалось, что ты только в этот момент поняла то, что случилось, что мы могли больше никогда не увидеться. Я бы кажется мог седлать сейчас невероятное, но сказанные тобой слова не давали мне ничего сделать. У трапа я еще раз оглянулся и слезы начали заполнять мне глаза. Твоя скорбная поза так и запечатлелась во мне. Я перестал все вокруг видеть. За горло будто кто-то схватил и начал душить, глаза жгло и щипало. Виски сдавило и голова начала болеть. Я едва сдерживал себя и старался делать все, чтобы слезы не выкатились из глаз и не потекли по щекам. То-то что-то у меня спросил. И я ответил. Пройдя к своему месту, я сел кресло и почувствовал, что голова моя стала тяжелой. Я ее опустил кому-то на плечо и замер в неподвижности. Кажется это была девушка из наших походников. Она не отстранилась и я нашел в ее плече поддержку и утешение. Через полчаса я немного пришел в себя. Она спросила: «Тебе плохо?» И я с красными глазами кивнул его головой. Больше нам говорить было не о чем.