3 книга:
Христос без помех умер на кресте, а потом без помех воскрес, а вот мы, подкрепляемые одеждой и пищей на таких же крестах, никак подохнуть не можем – и хорошо, потому что мы не сможем воскреснуть, раз сейчас не в силах себя от крестов отодрать…
Комм:
Мы и на кресте спасались бы, и в картонном ящике – в смысле, пытались устроиться, выжить…
А нельзя ли, кстати, крест раскачать? Вдруг плохо зарыли…
Вот ты привязан к кресту и в землю врыт – пусть спасется душа, если есть она в теле; да, лишь невидимки в этом мире могут спастись – да и то, если крылаты… (хотя и она вечности не гарантирует!)
1 книга:
Душа как лист трепещет при всяком ветерке… - и она тоже срывается бурей и хаосом и обретает иную краску при своем умирании.
Комм:
До листвы терпеливо доживаем полгода… (и пока душа любит душ!)
У одних по полгода голые и бестрепетные души, у других тоже бестрепетные души и еле шевелящиеся крупноблочные пальмовые ветви-листья, а третьи тоже бестрепетны, а чтобы листва не трепетала круглый год, они всем деревьям и кустам делают кардинальную обрезку, превращая их в геометрические фигуры… (а у четвертых, пятых - кипарисы, ели…; «твоя душа на ежика похожа « - «нет, на ель»…)
ЦИТАТЫ, Варшавский:
По белой дороге, опасно кренясь на поворотах, по выпуклому как щит полю бешенно несся грузовик. За ним крутясь бежал по пятам столб пыли.
— Повез снаряды для бельгийского форта, – сказал сержант, показывая в сторону, где с короткими равномерными промежутками за чертой горизонта не переставая бухали тяжелые орудия. И вдруг я понял, почему так торопится грузовик: он мчался на перегонки со смертью. На этой открытой местности он был виден самолетам как на ладони.
Комм:
Когда наши в Сирии бомбили грузовики с нефтью, сколько там водителей погибло? (зато сразу цена на нефть повысилась, активность фанатиков снизилась – да и Эрдоган ходит, как обосранный…)
Инет, Коняев:
Устроив наконец-то карьерные дела, М.С. Хозин решил заняться и вверенными ему армиями.
Тридцатого апреля он отдал приказ, согласно которому 59-я армия должна была выбить немцев из района Спасской Полисти. После этого следовало «подготовить к выводу в резерв фронта 4-ю гвардейскую и 372-ю стрелковые дивизии, а также 7-ю отдельную бригаду».
Все — что и куда выводить — было предусмотрено в директиве, но случилась небольшая накладка — в тот день, когда был издан этот приказ, немцы приступили к ликвидации окруженной 2-й Ударной армии.
«Тридцатого апреля вражеская артподготовка длилась больше часа. Стало темно, как ночью. Лес горел. Вскоре появилась вражеская авиация. Переправы через Волхов разбиты. Враг рвется по всему фронту. На одну из рот тридцать восьмого полка гитлеровцы обрушили огонь такой силы, что в роте осталось лишь несколько человек. Но они продолжали защищать „Долину смерти“ — так окрестили заболоченную местность между реками Полистью и Глушицей».
Комм:
Все хотят наступать, у всех радужные планы и директивы – потом все разваливается (может быть, у обеих сторон, на самом деле) - но в интерпретации случившегося опять преобладают радужные краски… Неистребимый оптимизм мешает человечеству повеситься от собственного идиотизма, оно бодро выживает, заново плодится, трактует все как временные трудности и даже достижения - среди которых находит место подвигу! (Это когда ты, подыхая, кусаться продолжаешь, стрелять, допустим, оставшейся целой левой ногой…)
3 книга:
«Жасмин умер. Весь мир умер, пока я спал, и превратился в сплетение голых веток» - весь мир превратился в фонтан. В механизм. В сборище ослов. Осел действовал уже не сам, а будучи понуждаем механизмом, и потому осмелился пить воду из фонтана… Сплетение голых пальцев. Я тоже умер и тоже остался крепко стоять на ногах, с меня слетела только всякая листва… Почему летом ветки, сплетаясь, себя прикрывают всякой фиговой листвой, нет ли здесь желания скрыть сладострастие?.. Сложный компьютерный алгоритм позволил сплетениям веток и слов поменяться местами… Шлагбаумы из веток перед словами теперь, если их было напрасно плетение… Плохие писатели теперь на деревьях сидят и ветки плетут – косички из веток – и так воспевают прекрасную даму…
Комм:
Каждый год осенью такая фигня – а от писателей (прежних, обычных, которые целыми сотнями в списках) и круглогодично горечь сплошная была, пока они все с меня в виде листвы не слетели, в виде ботвы и в качестве силоса не удобрили землю, благо она как раз малоплодородной была…
1 книга:
Вечером всё вспоминались эти просмотренные фильмы… - а ведь раньше я не запоминал их так, при воспоминании в сознании было только предпотемочное мелькание, а связности и управляемости вовсе не было. То, что есть сейчас, похоже на реально видимое, слышимое и происходящее!
Хотя всё же начнет забываться – но и живые существа умирают!
Комм:
Хорошо, что смертность моя не равна моей же забывчивости – сплошные потемки, не помню, считай, ни единого фильма – хотя и спец по ним едва ли не главный в стране(!) …
ЦИТАТЫ, Варшавский:
слышалось потрескивание пулеметов, потом сверху вниз несся зловещий вой, и весь холм сотрясался от страшных ударов, бивших в землю с нечеловеческой силой. Я шел, как лошадь в шорах: впереди покачивается спина Раймона, а по бокам чернота, и в этой черноте что-то грохочет и она освещается вспышками красного огня.
Падая, я сбил движением плеч ранец на затылок. Говорили, это может защитить голову от осколков и камней.
Правда, перед тем, как страх занял все место, я еще успел подумать: «Как хорошо, что в эти минуты опасности я не чувствую сожаления о моей неудачной жизни».
Теперь я остался один на один с равнодушным, грозящим гибелью небом, и меня занимала только борьба, которая начиналась между мною и этим небом, а то, как я жил прежде среди людей и что они обо мне думали, больше не имело значения. Я даже вспомнил это место из Паскаля: «Когда мы здоровы, мы со страхом думаем о болезни, сожалея, что тогда мы должны будем отказаться от наших страстей, желаний и развлечений, но когда мы действительно больны, нам уже не нужно всего этого». Что-то в этом роде. «Как это верно и как хорошо, что это так устроено», – подумал я с благодарностью. Это была последняя пришедшая мне в голову членораздельная мысль..
Мысль, что сейчас со мной произойдет что-то безобразное – вдруг я начну визжать, как животное – так меня испугала, что, сделав усилие, я сказал себе с чувством возмущенной гордости: «Как я могу бояться? как может быть этот унизительный, покрывший мое тело пот? ведь на наших сборищах у Мануши я так часто говорил о вечной жизни!
И смотря, как взметаются черные столбы земли, я подумал: мое постоянное чувство, что меня не могут убить, было основано вовсе не на мысли, что в меня не попадет пуля или осколок, а на таинственной надрассудочной уверенности, что я останусь и после смерти, всегда буду, и поэтому мне, собственно, все равно – убьют меня или нет, так как это не имеет отношения к моему настоящему неуничтожимому существованию. Наоборот, если меня убьют, мне, может быть, даже легче будет.
Теперь я спокойно следил, как где-то далеко, во внешнем мире, как на экране кино, бомбы вываливались из брюха самолета.
Комм:
Экстаз посещает нас при всяком напряге? Экстаз всякий раз немного нас сводит с ума? «немного» и «много»! – все так относительно! Будешь потом ветераном войны - навеки контуженным, с нервами вечно на взводе?
Инет, Никонов:
Так как атаковали Штаб дивизии, нас повели обходными путями туда. По пути увидели в стороне пятерых немцев. Я позвал бойцов, чтобы уничтожить их. Представитель дивизии, старший лейтенант, приказал нам вернуться. Я спросил, почему бы нам не уничтожить немцев? Лейтенант ответил: «Завяжем бой, нам не выполнить задачу».
Мы пришли в Штаб дивизии часам к 9 утра. Немцы вели бой. Командованием был составлен план операции по уничтожению противника.
Мне, с группой из десяти бойцов, было приказано занять оборону перед лицом наступающего противника. Стоять насмерть, ни шагу назад. Огонь, до наступления немцев, не открывать.
По замыслу одна группа должна была зайти и действовать справа, во фланг противника, другая группа — слева, тоже во фланг немцев. Мы осмотрели местность, и подошли к небольшому ручью, метрах в сорока от немцев. Видели, как они переползают. Патронов было мало, и бойцы начали говорить: «Вот где наша могила».
Первая группа зашла далековато и левым флангом проходила мимо немцев. Немцы открыли по ним огонь ружейный и минометный и, видимо, сообщили координаты своей артиллерии. Срезали всю нашу группу.
В это время стала действовать левая группа, уже в тылу немцев. В результате немцы потеснились на территорию первой группы, а наши заняли их позиции. Тогда немецкая артиллерия стала бить по немцам, а наша артиллерия — по нашим. Связи никакой не было. Послал бойца сообщить об этом, но бежать было далеко, и пока он бегал, здесь бой уже прекратился.
Комм:
Что-то много стало войны – пора ее из этой книги выкорчевывать? А кого вводить? Какого типа мертвецов?! (Умереть на войне слишком просто? Слишком нормально…)
3 книга:
Вокруг мертвой сосны кучи коры. Кажется, не все деревья, умерев, раздеваются…
Комм:
Не все деревья пускают на мясо. Шумело, росло, встречало рассветы-закаты – и стало вдруг деревяшкой… Даже деревяшки нас разлучают с природой? или к ней приближают? (И то, и другое? – тогда разодран мой ствол пополам!)
1 книга:
Моя роспись как кардиограмма последних мгновений умирающего.
Проснулся ночью и вдруг заметил, что с сердцем неладно – там так жжет и горячит, словно оно горчицей присыпано.
Комм:
Не дай Бог, окажется моя роспись пророческой, и буду я действительно жить по убывающей! (не знаю, как жизнь, но каждый мой день так проходит – все основное делаю с утра, а дальше идут затухающие круги по воде…)
Странно, но и сердце меня меньше беспокоит, и ноги – наверное, более щадящий образ жизни помог… (ладно, зима, но очередным летом как избежать перегрузки?)
ЦИТАТЫ, Варшавский:
Чувствовалось, как над полком уже распростер крылья ангел смерти. Что могла вся эта масса отборных солдат и лошадей против поражавшей сверху смерти?
Комм:
Еще лошади и уже самолеты… (С полвека лошади мешались с техникой на дорогах, силились выжить, ведь привыкли люди к лошадям за тысячи лет… - даже от привычки к пленочным фотоаппаратам поначалу многим было трудно отказаться…)
Инет, Никонов:
Прибыли утром. Зашли в санчасть, осмотрели все и нашли Самарина, он был еще живой. Стали искать кругом, чем бы его покормить. Немного нашли и покормили. Он тихо сказал:
— Эх! Какое бы было удивление, если бы я остался жив.
— Пойдем на передний край, соберем всех, — сказал я. — А обратно зайдем за тобой и возьмем тебя.
Когда собрал с переднего края, там и двадцати человек не было. Зашли к Самарину. Зная, что сами еле ногами двигаем, а нести придется всем, я еще раз спросил:
— Как, ребята, понесем Самарина?
— Понесем! — ответили мне.
Фельдшер Григорий Николаевич Запольский отозвал меня от ребят и сказал:
— Самарина нести бесполезно, так как у него прострелены кишки и уже третьи сутки все воспалено, его ничем нельзя спасти.
Переговорил со всеми и о заключении фельдшера. Решили — понесем. Понимал, бросить его — это морально убить товарищество.
Комм:
Все-таки помер Самарин…
…В России пьют не только от безнадежности, но и от трудности жизни… – и это индикатор: в наше время меньше пьют, значит, Россия на подъеме, жизнь стала перспективней и легче…
Я, кстати, вряд ли бы сплоховал на войне… - я в любых физических трудах быстро матерею… - как и в духовных! (но в обеих сферах для разгона нужен кусок дороги без камней и ухабов – а такого в нашем «раю» отродясь не бывало…)
3 книга:
«Я народился на свет для того, чтобы познать туалет и влагалище» - «А я - чтобы душу зарезать. Тогда все
убедятся в банальном - что существует и бессмертна она» - «Но после они опять пойдут в туалет» - «Да - кусками, в крови, еле справляясь со своим полным желанья орудием…»
Комм:
Может, еще не изобретена еда настоящая, раз после этой всякий на выходе одно и тоже говно? И может, книги со всякими видео – это такая же пища, раз раза три в день хочется чего-то читать и смотреть? (при всей памяти, внутри почти ничего не задерживается, и насыщает лишь на часы…)
2 книга:
Как тленному можно проникнуть в тайны нетления, бессмертия…
Комм:
Каждой краткой жизни - свой краткий курс истин! (Поможет прокантоваться – бери!)
ЦИТАТЫ, Варшавский:
Я попросил у Роже бинокль. Там как тли ползли по лугу пятна грузовиков, из них выскакивали и торопливо бросались рыть землю крохотные солдатики. Было странно думать, что эти еле различимые человечки и есть тот грозный враг, перед которым мы отступали. Это они, а вовсе не какие-то гиганты, производили смерть, поражавшую нас в грохоте падающих с неба бомб и снарядов.
Комм:
Наверное, все фронтовики ненавидят пчел и ос – уж слишком напоминают пули… (И фейерверки их вряд ли радуют)
Инет, Никонов:
Пищи не получали, люди уже умирали с голода. У меня появились сильные боли в животе. После того как заметил, что не ходил по тяжелому более 15 суток, отпросился в санчасть.
— У нас ничего нет, даже клизмы… — сказал начальник санчасти Сидоркин.
Поставили укол морфия. Сходили за клизмой к соседям, и там нет. Поставили еще укол и сказали:
— Триста метров санбат от нас, сходи туда, может, там что есть.
Пришел в санбат, там одни трупы. Большие ямы выкопаны, метров десять в длину и широкие. Одни ямы были закопаны, а другие не закопаны с трупами, да еще кругом на земле лежат трупы. Мне показалось, есть несколько человек еще живые. Ходящих никого нет. Увидел, на пне сидит один, по виду медик. Больше никого нет.
— У меня такое дело, — спрашиваю его, — нет ли у вас чем-нибудь помочь?
Не шевелится, глаза смотрят в одно место и ни слова. Спросил несколько раз. Без толку. Понял его состояние и сказал:
— Слушай, может, я еще живой останусь.
Он выговорил одно слово: «В телеге».
Телега рядом, достал там полбутылки касторки, выпил и в санчасть. Пока шел эти метры, два раза падал без сознания. Очувствуюсь и опять вперед.
Это было 22 июня 1942 года.
В санчасти поставили третий укол морфия и сказали:
— Вон рядом, 15 метров, лежит подбитый наш самолет У-2, может, там что есть.
Подошел к самолету, метрах в трех от него лежит погибший летчик. Самолет разбит. Нашел шланг, около полутора метров длиной со сплюснутой воронкой, на другом конце металлический винтовой наконечник с краником. Сидоркин говорит:
— Этим нельзя помочь, все изорвешь, и умрешь.
— Все равно умирать. — ответил я.
Взял воды, отошел к самолету, привязал шланг к березке, залил водой, заправил, открыл краник и потерял сознание. Когда очнулся, посмотрел, лежит как спрессованная кость, сантиметров пятнадцать, и как вода, жидкая зелень. Встал, подошел к медикам. Спросили:
— Ну, как, все вышло?
Ослаб, направился к своим. Иду и вижу, у сломанного дерева лист травы, сантиметров 12 длины и 6 ширины. Удивился, как он остался, нигде никакого листочка не найдешь. Сорвал и съел. Пришел, силы иссякли, и я лег.
23 июня я уже не мог встать и лежал не двигаясь.
Самолеты летали группа за группой. Стреляли из пулеметов и спускали бомбовые снаряды, которые в большинстве в болоте не рвались, только ухали. Спасались в воронках, да и передний край мало подвергался атаке, так как расстояние между позициями было не более 50 метров.
Меня спросили:
— Скоро выходить будем, а ты как?
Я показал на автомат, что у меня пуля есть в нем для себя.
Бойцы уже падали и умирали.
Вижу, боец Александров встал, ловится руками за воздух, упал, опять встал, упал и готов. Вижу, как зрачков не стало, конец. Пришел Загайнов, адъютант комполка, увидел меня и говорит:
— Никонов, что с тобой?
— Все! — сказал я.
— Обожди, я часа через полтора приду.
Пришел раньше и принес кусков подсушенной кожи с шерстью и кость сантиметров пятнадцать длины. Шерсть я обжег и съел эту кожу с таким вкусом, что у меня в жизни больше ни на что такого аппетита не было. У кости все пористое съел, а верхний слой сжег и углем съел. Так все делали. У голодного человека зубы такие крепкие, как у волка.
Комм:
А ведь сколько желающих повоевать и покричать перед каждой войной (даже такие жиды, как Гордон, сейчас кричат, разоряются…)
3 книга:
По новой методе в качестве зубов себе можно вставлять зубы покойников. Мол, будут совсем настоящие… И кто-то принялся разрывать могилы покойников – много ранее уже разрытых ради золотых коронок. Но потом поступило уточнение: лишь у только умерших зубы годятся. Сразу надо их вырывать. Т.е. это подкуп родственников и такая же дорогостоящая трансплантация органов. И я, например, махнул рукой, прошепелявил что-то…
Комм:
По-моему, это не фантазия, а быль, обычная практика в прошлые века…
1 книга:
Попытался открыть чемодан со своими прошлыми записями, как всегда почему-то умирая от вялости, и на первой же бумажке неприятно застрял и задумался…
Комм:
Буквально умирал от этого чемодана – и нет, чтобы от него избавиться! Ведь молодой был, а чемодан тот был родом из убогих 50-х… (родители брали все старье, которое «друзья» «дарили»… При том, что деньги были… Не знал ничего иного и соответственно не сознавал ясно ненормальности ситуации…)
ЦИТАТЫ:
Внизу, по площади, около памятника мертвым ходила лошадь. Ее левая передняя нога была перебита пулей. Она все хотела ступить на эту ногу, но нога подворачивалась, как ватная, и лошадь сейчас же отдергивала ее кверху. На это было мучительно смотреть. Потом лошадь, неловко подпрыгивая на трех ногах, проковыляла за выступ стены. Там стоял к нам спиной широкоплечий солдат. Навалясь грудью на парапет, он смотрел вниз. У него под локтем лежала винтовка. «Слава Богу, он пристрелит эту лошадь, а то она только мучается», – сказал я себе и с облегчением отвернулся, боясь пропустить немцев. И, действительно, сейчас же хлопнул выстрел. «Вот и хорошо, – успел я подумать, – солдат ее пристрелил», – но в то же самое мгновение что-то ударило меня по кисти руки.
— Я ранен, – пролепетал я полуиспуганно, полуобрадованно.
- Сволочи, они убили одного парня! – вскрикнул капитан.
Но я уже понимал, что я не ранен – совсем не было боли. Ударивший меня предмет лежал на парапете: вовсе не осколок снаряда, а плоская, с зазубренными краями костяшка. Как странно. Я взглянул на капитана. Он с отвращением обтирал полу шинели, густо заляпанную каким-то серым, похожим на грязь студнем.
— Казимир, они убили твоего друга – сказал за моей спиной Роже.
Раймон? Не может быть, зачем Роже это говорит, ведь капитан сказал «одного парня», а не Раймон. Но не мог же Роже так ошибиться. Значит, это тот широкоплечий солдат, вместо того, чтобы пристрелить лошадь, убил Раймона. Рассказывали о таких случаях внезапного помешаельства.
Чувствуя прилив ненависти к этому злому солдату и желая показать товарищам, как я потрясен смертью Раимона, я закричал:
— Кто его убил?
Все смотрели на меня с удивлением:
— Как кто? Ему снесло пол черепа маленьким разрывным снарядом, знаешь, у немцев есть такие, немного побольше нашего 13-2.
Комм:
Почему фильмы про войны не снимают издевательские? – вот таким абсурдом надо щедро сдобрить привычный пафос…
Инет, Никонов:
В это время пришел приказ главнокомандующего тов. Сталина о том, чтобы все части и соединения отчитались за вверенный и получаемый состав и технику. В штабе составили акт, дали мне и бойцу Поспеловскому подписать, а своих подписей начальник штаба Стерлин и командир полка Красуляк не поставили. Поспеловский подписал, а я от подписи отказался, так как акт был подписан неправильно. Все списывалось на бомбежку.
Вызывали меня два раза, но я стоял на своем.
Комполка говорит:
— Удивляюсь, как ты-то остался жив.
Я и сам этому удивлялся. Убивало товарищей рядом со мной, и сам попадал под снаряд под Спасской Полистью — контузило, но полежал в санчасти два дня и опять в строй.
У меня было только одно преимущество. Работал на севере в Березове, в 50–55 градусов мороза, ездил в дальние командировки на оленях, ночевал в тундре на снегу, акклиматизировался и мог лучше перенести мороз.
Еще вызывали меня на КП, начальник Штаба сильно ругался, потом наставил на меня пистолет и говорит:
— Застрелю!
— Стреляй! — говорю я.
— Капитан! — сказал комиссар Ковзун. — Никонов — командир еще молодой.
На следующий день меня с двумя автоматчиками направили в Штаб дивизии. Там меня вызвал начальник политотдела товарищ Емельянов и спросил, почему я не хочу подписывать акт.
Я ему сказал, что хочу умереть честно.
Ведь по выполнению приказа будет проверка, и посмотрят, кто такой, где все свалено на бомбежку и даже такие мелочи или вещи, которые и фронта не видели. На списанных погибших придут письма, что они живы, спросят: «Видел все это? Нет?». Меня отдадут под суд ревтрибунала и расстреляют. Зачем мне это, когда я могу отдать жизнь честно. Предложил акт исправить, как действительно было, то есть что часть техники передали другим частям, а что-то из-за потерь транспорта оставили в населенных пунктах и т. д.
Он выслушал внимательно и произвел на меня хорошее впечатление. В штабной землянке собралось все командование: комдив, комиссар дивизии, начальник Штаба, все начальники отделов. Мне, стоящему у землянки, было слышно, как некоторые считали меня неправым, а некоторые оправдывали меня. Совещание кончилось, и меня отправили обратно в часть. В части была создана комиссия, в которую входил я, начальник санчасти Сидоркин и другие. При проверке исключили из списков раненых, прошедших через санчасть. Составили акт в другом стиле. Была списана техника и людской состав полка в количестве двенадцати тысяч пятисот пропавших без вести, и только двести с небольшим бойцов прошло через санчасть.
Комм:
Никакой статистике верить нельзя – если деньги и ценности воруют, то уж цифры в бумажках! Да там нередко вообще беспредел! (но какова в этом смысле статистика, опять же, никто никогда не узнает правдивые данные…)
3 книга:
С возрастом меньше хочется есть… - и, значит, можно меньше работать. В конце совсем не хочется есть и совсем не нужно работать – остается позаботиться о душе и умереть…
Комм:
Эх, больная тема, с какого конца не возьми…
2 книга:
Прервал молчание только тогда, когда свет победил тьму. Без света был малодушен: «ничем не обнаружу себя во тьме, пусть считают, что меня нет, что я еще не родился из тьмы или уже похоронен во тьме», а со светом стал смел: «свет победитель; на свету и смерть красна».
Комм:
Да, сначала я на горбачевском свету осмелел, а потом на путинском добавил… (И умереть мечтаю под солнцем…)
ЦИТАТЫ:
Но как же это могло быть? Ни одно «доказательство» бессмертия души мне не вспоминалось. Наоборот, невозможность представить себе что-либо по ту сторону трехмерного пространства с неотразимой очевидностью убеждала меня, что жизнь Раймона так же, как жизнь человека на туринской плащанице, нигде не продолжается, так как нет никакого другого мира, кроме этого, где от Раймона осталось только мертвое тело. Но выражение печали и успокоения в его лице? В этой не занимающей места в пространстве, но неуничтожимой действительности человеческой скорби, мне чудилось необъяснимое торжество над смертью.
Комм:
Да, если уж попал на войну, то не выходи за пределы трехмерного пространства, максимально контролируй эти три измерения… (и война точно нигде не продолжается…; и существование рая для военных действительно вызывает наибольшие сомнения…)
Инет, Радищев:
Сие пишу я для собственного моего удовольствия, пишу для друга моего, и для того мало нужды мне, если кто наскучит чтением сего, не нашед в повествовании моем ни одного происшествия, достойного памятника и, ради мерзости своея или изящности ради, равно блистающего. Ибо равно имениты для нас Нерон и Марк Аврелий, Калигула и Тит, Аристид и Шемяка, Картуш, Александр, Катилина и Стенька Разин, — все славны, все живут на памяти потомства и не возмущаются тем, что о них мыслят. Не тревожился бы и всяк любящий человечество, если бы добрая или худая слава по смерти во что-либо вменялась; но по несчастию всех, имеяй власть в руках мало рачит о том, что о нем скажут живу ему сущу, и не помышляет нимало о том, что скажут о нем по смерти. Он ищет токмо ободрения своего самолюбия и стяжания своей пользы. Не тревожился Юлий Кесарь о том, что прослывет государственным татем, когда похищал общественную казну, не тревожился Ла, что прослывет общественным злодеем, вводя во Францию мнимое богатство, которое, существовав одно мгновение, повергло часть государства в нищету; не тревожился Лудвиг XIV в величании своем, оставит ли потомство ему титло великого, которое в живых ему прилагало ласкательство; не боятся правители народов прослыть грабителями, налагая на сограждан своих отяготительные подати, ни прослыть убийцами своей собратий и разбойниками в отношении тех, которых неприятелями именуют, вчиняя войну и предавая смерти тысячи воинов.
Комм:
«После меня хоть потоп» - «После меня хоть одна сплошная большая труба»… (остается надеяться, что пока еще не все усмирены - или, напротив, сошли с ума - водопады…)
3 книга:
Сон: известная русалка, живет под водой, и к ней с визитом прибыла делегация. Она ее приняла вежливо, но поторопилась отослать, мол, ладно вам, возвращайтесь к нему, там вы нужнее. Нет, отвечают, не беспокойтесь. Почему? А он умер. Как?! – и от этого вскрика крупными пузырями забулькала вода…
Комм:
Вспомнил одного довольно любопытного интернет-писателя – Авессалом Подводный (про «эргрегоры» все время пишет)
Ученые могли бы общаться посредством пузырей, пускаемых во время их химических опытов?! Мол, ты чего так забурлила?...
2 книга:
Молодец, Боря, смог стать настолько мудрым, чтобы свернуть самому себе шею на 180 градусов! /Надо ее сворачивать, но только на 360, не останавливайтесь на полдороги – это смерть./
Комм:
На 180 градусов – это всего лишь поворот головы из одного крайнего положения в другое? Видимо, тут имеются в виду глаза со стороны спины, то бишь ловля своего хвоста - тогда да, лучше уж совсем башку себе открутить, чем так сворачивать… Хотя, если постоянно вращаться, трудно совладать со столь обильной информацией… (как птицы выбирают маршруты? Только инстинктом? Совершают броуновское движение, чтобы в итоге побывать везде…)
ЦИТАТЫ, Варшавский:
По дороге от вокзала в лагерь нам встретилась длинная колонна пленных. Мы давно уже привыкли к этому виду. Но эта колонна была ознаменована чем-то ужасным. От нее с необыкновенной, трагической силой исходил призыв о помощи.
— Russen, – сказал вахман, показывая на них движением подбородка.
. Как в усмешке Смерти в «Пляске мертвых», за обозначившимися выступами лицевых костей уже проглядывало безобразие уничтожения.
Комм:
Русские, конечно, напрасно, немцев так просто отпустили после той войны – да еще и лелеяли-холили некую ГДР… И вот итог: эти твари теперь смеют вводить против нас санкции! И полностью легли под америкосов… А ведь никакое наказание не было бы чрезмерным по отношению к этим арийцам – к примеру, превращение их в рабов. Ведь именно это они хотели сделать с нами… Думаю, и поныне немцы играют на планете крайне отрицательную роль – теперь они убивают ее через геометрию и машины…
Инет, Радищев:
Между разными упражнениями, к приобретению знаний относящимися, Федор Васильевич отменно прилежал к- латинскому языку. Сверх обыкновенных лекций имел он особые. Солнце, восходя на освещение трудов земнородных, нередко заставало его беседующего с римлянами. Наиболее всего привлекала его в латинском языке сила выражений. Исполненные духа вольности, сии властители царей упругость своея души изъявили в своем речении. Не льстец Августов и не лизорук Меценатов прельщали его, но Цицерон, гремящий против Каталины, и колкой сатирик, не щадящий Нерона. Если бы смерть тебя не восхитила из среды друзей твоих, ты, конечно, о бодрственная душа, прилепился бы к языку сих гордых островитян, кои некогда, прельщенные наихитрейшим из властителей, царю своему жизнь отъяти покусилися судебным порядком; кои для утверждения благосостояния общественного изгнали наследного своего царя, избрав на управление постороннего; кои при наивеличайшей развратности нравов, возмеряя вся на весах корысти, и ныне нередко за величайшую честь себе вменяют противоборствовати державной власти и оную побеждать законно.
Комм:
Учить латинский язык для пущей демократической революционности?! Радищев прямо отъявленный оранжист… И только смерть избавила некоего «Федора Васильевича» от зубрежки, с одной стороны и демократии, с другой… Но с другой стороны, я вовсе не сторонник царизма и прочей «сильной власти» - это все у нас от деспотичного и угнетенного Востока… Наши тоже как огня боятся разномыслия – а ведь только от него прогресс, свобода и приятность жизни. Одномыслие помогает быстро принимать решения, но хороши ли они будут, если, по сути, не прошли проверку? И получается, что русские напротив известной поговорке, быстро принимают решения, а вот потом долго их расхлебывают!
3 книга:
Из подгнивших плодов вырезать здоровые части – и из уродов их вырезать. Еще можно сделать хороший салат из уродов. Правда, почти съели почти все хорошие части мои, пока я делал салат… Но многие совсем умерли? Ничего, сейчас на свежий воздух вытащим землицу этого горшка и от дождичка кто-то мигом родится – да и из умерших кто-то, может, воскреснет…
Комм:
Ждешь-ждешь благодатное лето, а оно потом вот так проходит… ; и рождаются мысли о смерти – и ты лишь забавы ради пишешь о своем воскресении… (ради воскресения вытаскиваешь себя на волю, как горшок…; да и пишешь тоже ради воскресения, т.е. чувствуя, что умираешь от хозяйственных хлопот…)
2 книга:
Дело в том, что я могу судить о людях двояко: когда по минимуму, тогда я почти всех почти во всем прощаю, ко всем снисхожу, а вот когда по максимуму, тогда у меня и к солнцу претензии – «пятна»! Я и самого себя чуть ли не насмерть забиваю /в частности, и всеми комментариями абсолютно неудовлетворен/. Но это же не выдумка моя, не прихоть – есть в нас этот жестокий «Страшный Суд»…
Комм:
Буддистский мягкий и нестрашный круговорот, конечно, был бы более понятен и приятен людям, все бы тогда спокойно жили по минимуму – ведь и сейчас так живут, но только регулярно, беспрерывно случаются всякие эксцессы…; то вспышки гнева, то чьи-то рыдания, то кто-то вдруг возьмет да и умрет…
ЦИТАТЫ, Варшавский:
Теперь я видел этот несмываемый трагический грим старости и смерти на лице моего отца
Комм:
Вообще-то, это разные гримы – старость и смерть (видимо, побоялся сразу про смерть сказать…) И, конечно, в старости есть трагедия, если только она не сопровождается мудростью (ну, или обычным «богатством», «успехами», медальками… - при наличии оных старики обычно держатся таким бодрячком, что даже думать не смей о трагедии…)
Инет, Радищев:
Последнее время жития своего среди терзания болезни и грусти, от нее рождающейся, Федор Васильевич не забыл учения, и разве истощение сил отвлекало его от упражнения в науке. Наконец наступило время, когда почувствовал он совершенное сил своих изнеможение. За неделю еще пред кончиною своею ходил он с нами на гулянье и наслаждался еще беседою любящих его, но силы его, ослабев, принудили лечь в постелю. Надежда, сие утешительное чувствие в человеке, не покидала его; но за три дни до кончины своея почувствовал он во внутренности своей болезнь несказанную, конечное разрушение тела его предвещающую. Не хотел он пребыть в неведении, призвав своего врача, на искусство коего он справедливо во всем полагался, просил его прилежно, да объявит ему истину, есть ли еще возможность дать ему облегчение, и да не льстит ему напрасною надеждою исцеления, буде само естество положило уже тому преграду. «Не мни, — вещал зрящий кончину своего шествия, томным хотя гласом, но мужественно, — не мни, что, возвещая мне смерть, востревожишь меня безвременно или дух мой приведешь в трепет. Умереть нам должно; днем ранее или днем позже, какая соразмерность с вечностию!»
Долго человеколюбивый врач колебался в мыслях своих, откроет ли ему грозную тайну, ведая, что утешение страждущего есть надежда и что она не покидает человека до последнего издыхания. Но, видя упорное желание в больном ведать истину о своей болезни и понимая его нетрепетность, возвестил ему, что силы его не более одних суток противиться возмогут свирепости болезни, что завтра он жизни не пребудет уже причастен.
Случается, и много имеем примеров в повествованиях, что человек, коему возвещают, что умреть ему должно, с презрением и нетрепетно взирает на шествующую к нему смерть на сретение. Много видали и видим людей, отъемлющих самих у себя жизнь мужественно. И поистине нужна неробость и крепость душевных сил, дабы взирати твердым оком на разрушение свое. Но страсть, действовавшая в умирающем без болезни, пред кончиною его живет в нем до последния минуты и крепит дух. Нередко таковый зрит и за предел гроба и чает возродиться. Когда же в человеке истощением сил телесных истощаются и душевные, сколь трудно укрепить дух противу страха кончины, а тем паче тому, кто, нисходя во гроб, за оным ничего не видит. Сравни умирающего на лобном месте или отъемлющего у себя жизнь насильственно с умирающим нетрепетно по долговременной болезни на одре своем и скажи, кто мужественнее был, испуская дух бодрственно?
Услыша приговор свой из уст врача, Федор Васильевич не востревожился нимало, но, взяв руку его, «нелицемерной твой ответ, — сказал он ему, — почитаю истинным знаком твоея дружбы. Прости в последний раз и оставь меня».
Удостоверенный в близкой кончине своей, Федор Васильевич велел нас всех позвать к себе, да последнюю совершит с нами беседу. «Друзья мои, — вещал он нам, стоящим около его постели, — час приспел, да расстанемся: простите, но простите навеки». Рыдающих облобызал и, не хотев более о сем грустити, выслал всех вон.
Осьмнадцать лет уже совершилося, как мы лишилися Федора Васильевича, но, мой друг, сколь скоро вспомню о нем, то последнее его с нами свидание столь живо существует в моем воображении, что то же и днесь чувствую, что чувствовал тогда. Сердце мое толико уязвлено было тогда скорбию, что впоследствии ни исступление радости и утех, ни величайшая печаль потерянием возлюбленной супруги не истребило чувствование прежния печали.
Спустя несколько времени он призвал меня к себе и вручил мне все свои бумаги. «Употреби их, — говорил он мне, — как тебе захочется. Прости теперь в последний раз; помни, что я тебя любил, помни, что нужно в жизни иметь правила, дабы быть блаженным, и что должно быть тверду в мыслях, дабы умирать бестрепетно». Слезы и рыдание были ему в ответ, но слова его громко раздалися в моей душе и неизгладимою чертою ознаменовалися на памяти. Поживут они всецелы, доколе дыхание в груди моей не исчезнет и не охладеет в жилах кровь. Даждь небо, да мысль присутственна мне будет в преддверии гроба, и да возмогу важное сынам моим оставить наследие, последнее завещание умирающего вождя моея юности, и живого да оставлю им в вожди друга любезнейшего, друга моего сердца, тебя.
Комм:
«впоследствии ни исступление радости и утех, ни величайшая печаль потерянием возлюбленной супруги не истребило чувствование прежния печали» - тут есть, конечно, и комический момент…
Не думаю, что мне будет хотеться перед смертью у кого-то прощение просить – я гораздо более сам обижен, чем кого-то обижал (со своим-то мягким характером, выплескивающим весь свой гнев больше на бумаге – и почти никогда и никого не оскорблявшим действием…)
Все друзья, но всех выслал вон – вечная комедия с этими «друзьями» (как и с любовницами, конечно). И похоже, некоторые тогда умирали как на дуэли, стараясь соблюсти так называемую романтическую «честь»…
3 книга:
Эта мысль под подозрением, поэтому, если доживет до завтрашнего утра, тогда посмотрим. Домой парнишку не пустил, обрек на то, чтобы бродить, потом на лавке спать… - может и умереть - или проклясть меня…
Комм:
Обычно мои мысли вполне себе настойчивы, просто так в башку не забредают – каждая требует себе прописку и прочие гражданские права… Но в этой книге уже иное – искусственное разведение мыслей в промышленных масштабах! Это похоже на производство рыб на специальных фермах, вместо их ловли в море или на одиночную удочку… («Ловля мыслей в море» - во время бурной жизни, путешествий…)
2 книга:
Снова читал про смерть Сашеньки /«Человек» 6.92/
Комм:
Вот польза записей – иначе забыл бы про эту Сашеньку начисто (и сейчас не особо вспомнил сам случай – видимо, рак у девочки? – но зато вспомнил всю силу своих переживаний по этому поводу…) Вообще, насколько же ценными были бы мои дневники любого периода жизни! Мне кажется, дневники - это богатство в чистом виде для любого человека… (и воспоминания без них как призраки…) Другое дело, что правильно писать их непросто – есть кажущаяся легкость (со временем у всех бы наладилось, но первые блины, стопки блинов, огромные кучи блинов были бы комом, без вкуса… Вся незрелость бы полезла наружу…)
ЦИТАТЫ, Варшавский:
«Ну, а как же другие люди? – спрашивал я себя, – те, кого убивают, мучают, морят голодом. Я словно соглашаюсь, что если я и мои близкие спасемся, признать, что все в мире, а значит и гибель миллионов людей, совершается по воле благого Промысла, а между тем я знаю, – ничто не может искупить их страданий и смерти».
Комм:
Есть вояки как Гитлер – они не навоевались и им все время хочется устроить новую войну – и есть вояки, их много, которые напротив с огнем стараются не шутить, всех стараются примирить, понимая, что между петушиной словесной горячностью и смертельной войной находится бездонная пропасть; это все равно, что абстракции и реальность… Для петухов и спорта довольно!
Инет, Радищев:
скажет некто, если телесные болезни, смерти предшествующие, сильнее всего в человеке действуют, то надлежит прибегнуть к изысканным казням преступников?
Комм:
Трудотерапия и конфискация имущества – вот «болезни» и «изысканные казни», сильнее всего действующие на преступника…
3 книга:
Слова «текст», «проект»… - я уж не говорю, «инициация», все «измы» (кстати, очевидные умертвители жизни) - играют роль примет духовного богатства и действуют на людей так же, как приметы богатства материального, т.е. гипнотически. Придется хотя бы что-то взять на вооружение…
Комм:
Чтобы смерть со всех сторон не нападала, придется с некоторых сторон самому умереть, чтобы с прилегающей смертью подружиться. Лукавая и в отношении самого себя политика?… Шагаешь вперед здесь и назад там – и вытягиваешься, как премудрая, но презренная змея… И в смерти, и во всех умертвителях сила – как уж с ними совсем не дружить, совсем без политики…
2 книга:
Война как способ жизни мертвецов. Война облаченных в броню не праведности, но смерти.
Комм:
Война облаченных в черную форму… (Война облаченных в камуфляжную форму – готовятся окончательно слиться с пейзажем…)
«Только война и драка способна еще меня расшевелить… И только голая баба… И только большие деньги… Во всем остальном не стану копаться» - и может, он прав? ведь мелочи несусветным роем облепили меня и я вовсе не научился смелости…
ЦИТАТЫ, Варшавский:
Я не мог привыкнуть к деревне. Здесь люди откармливали таких же, как они, живых существ, чтобы потом их убивать, сдирать с них шкуру, есть их мясо.
Старый Цульке весь день работал в коровнике. Он даже говорить почти уже разучился и от него пахло многолетней, пропитавшей его насквозь кислой, звериной вонью.
Цульке вывел из свинарника борова. Установив его перед самым входом, он взял большой, для рубки деревьев, топор. От тяжелой работы и старости Цульке был совсем горбатый, руки у него висели ниже колен, но были еще сильные и цепкие. Медленно разгибаясь, он замахнулся и, падая вслед всем телом, оглушил борова обухом по лбу. От удара боров на секунду осел, но сейчас же с удивленным, гневным предсмертным криком упруго, как каучуковый, подпрыгнул на всех четырех ногах. Цульке еще раз ударил и боров, болтнув в воздухе копытами, рухнул на бок. Тогда Цульке навалился на него грудью и перерезал ему горло. Боров все слабее подергивался и, словно заснув или задумавшись, перестал шевелиться.
Или Бербель, четырнадцатилетняя дочка хозяина, с толстыми не по возрасту грудями. Она привела на конюшню своего маленького брата, Хорста. Бернар задавал лошадям корм. Бербель попросила его достать ей воробьиное гнездо. Бернар с готовностью проворно вскарабкался под потолок и принес ей несколько птенчиков. Бэрбель взяла их в руки, приговаривая с глупым смехом: «Kleine Vogel! Kleine Vogel!» И вдруг я услышал треск: одному за другим она отрывала птенчикам головы. Маленький Хорст смотрел, смеясь и радостно повизгивая.
Комм:
Да, в деревнях не только рая, но и ада на порядок больше….
В раю жители миролюбивые и простодушные, но на таких обязательно находятся охотники, они закабаляют и нагружают деревенских – а нагруженный человек мигом из рая в ад переходит, ожесточается – и с оттенком прежнего простодушия и миролюбия начинает убивать. У кого привычка к грузам, у того не может не завестись и привычки к убийствам – лишь бы была помощь себе…
Инет, Радищев:
устремляя внимательное око на сложение государств и на обряд уголовных дел, я покажу два опасных следствия смертныя казни. Образ всякого правления влечет за собою неравенство имений. Монархическое тем и существует, аристократическое оного отвергнуть не может, в демократическом хотя бы надлежало быть равенству имений, но, судя с точностию, не может быть истинной демократии, и сие правление, приличествуя токмо весьма малым и бедным государствам, не может, и по мнению г. Руссо, сделать народа счастливым, по склонности своей к возмущениям. Опыты всех веков и настоящее государств состояние доказывают невозможность равенства имений. А неравенство оных производит с одной стороны нищету, а с другой роскошь; сего ради могу я сделать положение, что в двадцати миллионах жителей найдется, по самой крайней мере, двести, в крайнее убожество поверженных: едва возмогут они добыта дневную пищу, и жизнь непременно будет им в отягощение. Они восхотят оной лишиться; закон им доставит сие благодеяние, которого удостоятся они злодействами: и се уже двести преступников, укрепленных мгновением казни и надеждою нескольких годов услаждения.
Комм:
Вместо того, чтобы помогать тем убогим, Радищев заботится об отмене смертной казни для них, чтобы, мол, не надеялись быстрее из этого мира смотаться! Хотя объективно он и прав, что легче умереть, чем на каторге мыкаться, но человек-то бывает весьма субъективен в иные моменты… – да и много ли мы знаем о каторгах? Может, и к ней можно с успехом приспособиться…
3 книга:
Фотик взял и умер и картинки взяли и испортились, словно продукты… Но родные живы – а я-то боялся…
Комм:
Тот фотик умер, когда я поздно вечером фоткал в темноте салюты по поводу игры Рубина с Барселоной… Куча аппаратов западных поумирала у меня… Причем, и в ремонтных мастерских часто были очереди (а также и мошенники – зарекся к ним ходить…)
2 книга:
"Кладовые природы"
Нет никаких кладовых и столовых, есть тело природы, раны на котором болят, но зарастают, самоисцеляются - если они не смертельны.
Комм:
Чем кончает нефть? – или мусором или ядовитым дымом. И так со всеми «кладовыми»… (Из-за атмосферы все сгоревшее не может в космос улететь?)
ЦИТАТЫ, Варшавский:
— А как вы считаете, имеет ли врач право убить обреченного больного, чтобы избавить его от напрасного страдания?
— Ах, нет, ни в коем случае! – воскликнул Федя. – Я помню, как нас ругали в институте, если кто-нибудь отвечал, что если положение больного безнадежно, то можно убить. Кто же имеет право отнять жизнь у человека? А вдруг окажется, что был какой-то шанс на спасение. Никогда нельзя сказать наверное.
Глаза у него блестели и он весь был радостно возбужден, видимо, гордясь человечностью взглядов, в которых воспитывали их, студентов Советского Союза. Значит, у него было в душе это безоговорочное убеждение в неприкосновенности права каждого человека на жизнь, свободу, счастье. С бьющимся от волнения сердцем, я спросил:
— Хорошо, как же вы говорите, что никто не имеет права отнять жизнь, а в то же время допускаете смертную казнь за политические преступления, за то, что люди иначе думают?
Бедный Федя совсем поник. Всякое оживление сошло с его лица.
— Видите ли, наш учитель Ленин говорил, что нам предстоит еще долгая кровавая борьба, прежде чем мы добьемся победы социализма во всем мире, – сказал он уныло.
Комм:
Да, пафосы настолько разные бывают, что совсем друг с другом не стыкуются… - а иначе давно бы были признаны правдой…
Что касается безнадежности, то ведь жизнь легко можно признать таковой в любом случае!
Намеренно убивать человека нельзя нигде никому и ни в каком случае – ни на войне, ни по приговору, ни в больнице – ни защищая собственную жизнь. Но защищаться можно – и убить ненамеренно в процессе этой защиты, конечно, возможно… (но ты уже рискуешь испортить себе всю загробную вечность…)
Инет, Радищев:
исправленный и высшим правосудием освобожденный чувствует преисполненна себя благодарностию; но живо чувствующий благодеяние старается явить признание о нем; всяк хочет быть почитаем и скорбит, зря себя в презрении. Итак, желание почтения и скорбь презрения произведут в преступнике стремление ознаменитися, да будет общественного почтения достоин, да воздаст, так сказать, за худые свои дела, и да погрузятся они в вечное забвение. Тако во Греции воины, избавившиеся смерти бегством, храброму мужу всегда постыдным, но срамом и стыдом покрытые, бывали всегда в последующее время наизнаменитейшие; следственно, бывает предел довольно известный, где виновный почесться может обратившимся к должности своей, то не достойно ли о сем наистрожайше исследовать? Сердце мудрого законодателя не источит ли кровь, наказуя невинного. Ибо наказание исправившегося преступника есть заклание невинныя жертвы.
Комм:
Мягко наказанный из благодарности будет более ревностным праведником или же напротив, еще более распояшется? Возможно и то, и другое. Случайные преступники будут скорее благодарны, а закоренелые скорее ухмыльнутся… Но надо еще учесть, что и мягкие наказания на самом деле не так-то мягки; те же 2 года в тюрьме – это же как целая новая армия… Опять же, правильнее делать как в Америке: давать наказания жестокие, а если заключенный ведет себя хорошо, то тогда уже и смягчать… А 2 года – это лишь цифра, она будет большой или маленькой лишь в зависимости от сопутствующих обстоятельств (т.е. может быть совсем не оценена как благодеяние)
3 книга:
Быстрая утомляемость и, если б кто хотел заметить, бледно-серое лицо. Падаю до некоего предела… - дальше, правда, есть какая-то стенка, а то бы умер, ведь не останавливаюсь я, достигнув её, а еще часами пашу (и пишу)…
Комм:
В старости так жить уже не получится - тоже заведу себе время для дневного сна и прогулок и прочего отдыха…
2 книга:
Черный - это цвет смерти, но когда смерть неподвижна, как земля или дерево, она порождает жизнь.
Комм:
А когда смерть находится в движении, когда она бодра, а не спит, тогда с нею надо воевать – или прятаться…
ЦИТАТЫ, Варшавский:
Подняв голову, я увидел глаза других русских, сидевших и стоявших на танке. Тогда я понял, чем отличались их лица от тех, которые я видел в детстве. В них не было прежней русской мягкости. Точно их опалил огонь какой-то огромной плавильной печи. Я и горд был, что русские стали теперь такими: победили в условиях, когда всякий другой народ сдался бы. И, вместе с тем, я смотрел на них с боязнью. В их глазах было не наигранное, а простое грозное выражение готовности к борьбе, убийству и смерти.
Комм:
По-моему, уже с первой мировой какая могла в русских мягкость остаться? Сплошные битвы, революции, поиски врагов и трудовые штурмы…
Инет, Радищев:
Но я один, — блаженство мое, воспоминание друзей моих было мгновенно, блаженство мое было мечта. Друзей моих нет со мною, где они? Почто отъехали? Конечно, жар дружбы их и любови столь мал был, что могли меня оставить! — Несчастной! что ты произрек? Страшись! Се глагол грома, се смерть благоденствия твоего, се смерть твоей надежды! — Я убоялся сам себя — и пошел искать мгновенного хотя спокойствия вне моего существа.
Комм:
Для демократа друзья – это все (как для консерватора семья). Обычно и то, и другое лишь романтические иллюзии вкупе со вполне себе меркантильным партнерством… «Плохо человеку одному» - но лишь без настоящих идей и настоящего дела (если ты что-то исповедуешь и чем-то занят, но все равно дружишь или семействуешь, то твои дела и идеи не слишком велики. Большие дела и идеи требуют соратников и единомышленников. Как и Христос сказал: «кто Мои отец и матерь? - ученики!)
3 книга:
«Там, внизу беднота бездумно плодится на своих полупомойках и, по сути, изначально согласна умереть – потому что во младенчестве огромное количество их, без-абортных, умирает – так почему бы нам и не поиграть в войнушку или коммунизм, использовав ее как материал и пушечное мясо?!»
(Суперзащищены и супервооружены единственные сынки благополучных родителей, нефть иракскую для своих машин оттяпывают…)
Комм:
Да, раз взрывы небоскребов и полеты на Луну – это очевидные игры (недавно в Дубае полыхали как свечки два небоскреба, но почему-то с места не сдвинулись…), то и войны с революциями могут быть чьими-то экспериментами. Возможно, на самом верху – что гораздо выше президентов располагается - даже помешаны на подобном способе управления человечеством - слишком уж велики ненависть и презрение к людишкам… (Я уж не говорю про популярную лапшу быстрого приготовления под названием Демократия, позволяющую уничтожать государства пачками…)
2 книга:
Плодовые деревья - это высшая порода дерев, их семенам нужен плод, т.е. большое вкусное тело, с прекрасной радужной оболочкой. Тут не просто: упал в землю без всякой любви и благодати и, глядишь, вымахивает из этой грязи и смерти долговязый зеленый наследничек, которому тоже никогда не принести плода. Одно размножение и поверхностные лиственные радости.
Комм:
Прекрасный плод должен пасть в грязную землю, чтобы с помощью своих косточек принести много плода – причем, в отдаленном будущем и без всякой гарантии! Он должен сгнить, собака! (А ведь это нелепость…)
Каждый плод хотел на небо улететь? Каждый плод и родился на небе? А потом упал, как ангел, как еврей, потом сгнил и стал ужасным дьяволом – и хорошо еще, что тоже не навечно… (но если гниль будет храниться в городах?!)
ЦИТАТЫ, Варшавский:
Я с удивлением замечал, русские не проявляют любопытства ни к событиям, ни к новой стране, куда они попали, ни к иностранцам, которых они впервые видели, не боятся страданий и смерти, и все-таки живут в постоянном беспокойстве, в постоянной неуверенности. Их жизнь была поглощена прислушиванием к голосу верховного божества и неизбывным страхом неправильно понять его веления. К тому же они все подстерегали друг друга. Когда, наконец, становилось известно, как нужно себя вести, что говорить, как думать и чувствовать, и оказывалось, что кто-нибудь из них ошибался, остальные, в предвкушении кары, которая неизбежно должна была теперь настигнуть нарушителя Истины, только ждали знака, чтобы начать обвинять его с какой-то ритуальной яростью, совершенно необъяснимой, так как каждый из них прекрасно знал про себя, что он сам только случайно не сделал такой же ошибки.
Комм:
Тут все сильно искажено и преувеличено; и что за тоталитарная манера говорить за всех?! и не замечать собственных маразмов… (хотя да, за границей наверняка начали свирепствовать комиссары…)
Инет, Радищев:
Благая мысль, — исполним ее, — зашел в лавочку, купил два апельсина и крендель, — пойдем: куда, несчастной? В Волкову деревню.—
На месте сем, где царствует вечное молчание, где разум затей больше не имеет, ни душа желаний, поучимся заранее взирать на скончание дней наших равнодушно, — я сел на надгробном камне, вынул свой запасной обед и ел с совершенным души спокойствием; приучим заранее зрение наше к тленности и разрушению, воззрим на смерть, — нечаянный хлад объемлет мои члены, взоры тупеют. — Се конец страданию, — готов… мне умирать? — Да не ты ли хотел приучать себя заблаговременно к кончине? Не ты ли сие мгновение хотел ознакомиться?., мне умирать? Мне, когда тысячи побуждений существуют, чтобы желать жизни!.. Друзья мои! вы, может быть, уже возвратилися, вы меня ждете; вы сетуете о моем отсутствии, — и мне желать смерти? Нет, обманчивое чувствие, ты лжешь, я жить хочу, я счастлив. — Спешу домой, — бегу, — но нет никого, никто меня не ждет. Лучше бы я там остался, там бы препроводил ночь…
Комм:
Кладбище деревней называет?
Тупо съел апельсины на кладбище и сразу побежал домой, узнать насчет друзей (а ночевать на кладбище пусть остаются мистики…)