3 книга:
Ничто в жизни не греет. Все обещает, но в итоге не греет. Придешь из прозрачного холодного леса, включишь телевизор, желая согреться, но - не греет. И родители не греют. И книги, и картины, и проповеди - ничто в жизни не греет. Светит, но не греет. Или слегка греет в одном месте, но до него трудно дотянуться и не будешь же в неудобной позе около часами простаивать. Или грело, но вчера – завтра, может быть, завезут, а может - нет, причем занимать надо заранее - замерзнешь, а не согреешься. Так что лучше не надеяться; ни на что не надеяться. Жить чистым - без надежды. Грей сам себя - или умри. Кто в тяжелую минуту согрел самого себя, тот и ближнего согреет в обычную минуту. А в тяжелую хотя бы умереть не даст. Но на благодарность не надейся - и она не греет, ничто в жизни не греет...
Комм:
Тургеневы не греют, а Толстые – все-таки да… Да и лес интернета меня все-таки греет (телевизор мог бы и не включать…) Да что там – меня даже каждая настольная лампа греет (каждый чая глоток? – нет…)
Если я сам себя руками греть начну, то чем работать буду?...
Каждый может меня согреть - подать заявку и поучаствовать…
Каждая удачная мысль или фраза тоже греет меня, но недолго – быстро сгорает, как спичка… (каждый день новый нужен их коробок…)
2 книга:
"Кто сделал землю мертвой и кто сказал, что она умерла".
Комм:
Да, откуда взялась эта смертная планета, эта гора земли, т.е. перегнивших трупов и трупиков? И сколько еще мы будем на ней умирать… Сейчас этого перегноя, может, всего-то 20 сантиметров – а нужно 2 метра (например, для того, чтобы стали произрастать вечные растения, у которых столько же плодов, сколько у нынешних листьев бывает. Тогда, мол, без всякого напряга и ненужных жертв настанет коммунизм и люди будут жить как боги… У нас пока слишком трудные условия и слишком мало опыта; первые блины всегда выходят комом…)
Жизнь не умрет, потому что городские декаденты скорее успеют выродиться и доконать себя, чем оставшихся рабочих и крестьян (к каковым относился и Высоцкий). Деревни – это жизнь, а города – это смерть – и деревни еще снова расцветут, окрепнут, обратят против городов их же оружие (все эти дрели, болгарки, электрические пилы и даже лобзики…)
ЦИТАТЫ, Кариша:
Вода на Москва-реке мертвая совершенно и льды кусками. Если захотите покончить жизнь самоубийством, не прыгайте туда, потому что смерть будет не мгновенной.
Комм:
«Жизнь в Москве» - и далее по тексту…
Инет, Тургенев:
Опять я лежу в постели… опять мне не спится. То же летнее раннее утро охватывает меня со всех сторон; и опять под окном моим поет черный дрозд – и в сердце горит та же рана.
Но не приносит мне облегчения песенка птицы – и не думаю я о моей ране. Меня терзают другие, бесчисленные, зияющие раны; из них багровыми потоками льется родная, дорогая кровь, льется бесполезно, бессмысленно, как дождевые воды с высоких крыш на грязь и мерзость улицы.
Тысячи моих братий, собратий гибнут теперь там, вдали, под неприступными стенами крепостей; тысячи братий, брошенных в разверстую пасть смерти неумелыми вождями.
Они гибнут без ропота; их губят без раскаяния; они о себе не жалеют; не жалеют о них и те неумелые вожди.
Ни правых тут нет, ни виноватых: то молотилка треплет снопы колосьев, пустых ли, с зерном ли – покажет время.
Что же значат мои раны? Что значат мои страданья? Я не смею даже плакать. Но голова горит и душа замирает – и я, как преступник, прячу голову в постылые подушки.
Горячие, тяжелые капли пробираются, скользят по моим щекам… скользят мне на губы… Что это? Слезы… или кровь?
Комм:
Тогда наши на Балканах освобождали болгар и сербов от турок – благородно, но не без поражений, насколько я знаю… Думаю, что благородство в конце концов всегда оправдает себя… Неблагородство, некрасивость убивает даже победителей (Сталинский режим был слишком некрасив и он подтачивает даже нашу самую великую победу… Я бы снимал фильмы не столько о героизме и стойкости наших воинов, сколько об их благородстве; из колхозников в ватниках они должны превратиться в сказочных героев…)
Что это? и слезы, и кровь – но и воды у Тургенева немало… (что это, сопли или кровь? – у меня из носа кровь бывает… Кстати, смутно помню, что я тоже когда-то в подушку плакал – в детстве? юности? Ничего не помню, кроме мокроты, солености – и противно было; действительно, постылые подушки…)
Не будь турок и болгар, все газеты занимались бы умиранием Тургенева?!
3 книга:
…Словно бы старый лечащий врач вышел, исчез, уволился или только ушел в отпуск – и вошел новый врач, молодой и какой-то чужой, с прохладными руками. Он сказал, что я привыкну к нему, что мое лечение продолжится и я несомненно выздоровею, но в моем сердце стало меньше надежды…
(Запахло какой-то халатностью…; меняются словно в картах вольты…; работнички, блин… дипломаты…винтики в этой больнице…)
Комм:
Я был склонен как мальчик доверять «положительным» людям, а также всем, кто со мной обращался приветливо – и пугаться-стесняться всех новых людей… (В таких вещах отец или друзья должны были поправить меня, но мой отец почти ни в чем мне не был примером – немец во мне сидел и так – а друзья слишком быстро испарились, оказались всего лишь приятелями – хотя в этом и «межеумочная» религия моя виновата…)
2 книга:
"Земля умерла? Землю сожгли?" - "На время" - "На долгое время?" - "Вот бросили семя, но никто не знает, сколько длится у Бога 9 месяцев!"
Комм:
Ни земля не горит, ни небо – вот она, вечность богов… И семена нам все-таки богами даны, они компактно и незаметно к нам были заброшены (даже ковчега строить не надо…) В семена запрятан был рай, растения райские (хотя на земле многие из них в сорняки превратились или же корой обросли). Непорочное зачатие жизни на этой земле…; палками дырок никто вроде не делал, но семена все же взошли…; на смерть окружавшей земли, своим ответили взрывом, протестом – и сразу потянулись туда, откуда родом они…
ЦИТАТЫ, Сукачев (хриплая птица):
- Дурацкая смерть от наркотиков никому не нужна. Толик Крупнов, Леша Ермолин - потрясающие люди. Толик вообще был как ребенок, люди смотрели на него и улыбались. И оба сгорели от «дури». Ненавижу за это 90-е годы. Целое поколение легло в могилу из-за наркоты. И ничего рокерского в этом нет и быть не может.
Комм:
На самом деле распространенность наркотиков для меня загадка и тайна – есть ли она вообще? В отличие от алкашей и бутылок с наркоманами и дозами совершенно не сталкиваюсь – и на улице наркомана отличить не могу… (Знал всего человек шесть наркоманов, но вроде бы все живы, все завязали, до крайностей, если кто и дошел, то лишь потому, что бухал параллельно…)
Инет, Тургенев:
День за днем уходит без следа, однообразно и быстро.
Страшно скоро помчалась жизнь, – скоро и без шума, как речное стремя перед водопадом.
Сыплется она ровно и гладко, как песок в тех часах, которые держит в костлявой руке фигура Смерти.
Когда я лежу в постели и мрак облегает меня со всех сторон – мне постоянно чудится этот слабый и непрерывный шелест утекающей жизни.
Мне не жаль ее, не жаль того, что я мог бы еще сделать… Мне жутко.
Мне сдается: стоит возле моей кровати та неподвижная фигура… В одной руке песочные часы, другую она занесла над моим сердцем…
И вздрагивает и толкается в грудь мое сердце, как бы спеша достучать свои последние удары.
Комм:
Арьес мог бы Тургенева анатомировать, анализировать, классифицировать…
Кто всю жизнь берег себя, тем трудно умирать…; вот Тургенев удивлялся, что народ просто умирает – так он же замордован трудом чрезмерным, ему не о чем особенно жалеть, у замордованного сознанье почти как у скотины… Вы дайте подышать ему, подождите 9 месяцев, чтобы новые ростки в нем проросли… (а в наше время труда не так и много, но зато с другой стороны народ мордует телевизор, уже вокруг живого нет примера, все в мертвых городах…)
3 книга:
Здоровые процессией сопровождают заболевшего в больницу; потом больные - умершего на кладбище... Последнее приветствие заболевшему; последний укол умершему... Четыре ребенка пеленают родившегося; четыре старика хоронят умершего. Четыре старика пеленали родившегося мертвым, четыре ребенка хоронят умершего, который воскреснет... В больнице туман, а на кладбище черная ночь. В больнице запотели все оконные стекла, а на кладбище все колодцы до краев полны черной водой. В коридорах больничных под ногами шуршат опавшие листья... Детский сад привели в дом престарелых и все льются и льются бабушкины сказки: «здоровый ударился о серый камень и так ушибся, что попал в больницу, а там он ударился о камень черный... На воле вольным ходил, а в больнице уже пошли всякие целебные ящички и в один прекрасный день гробы завезли... Все было как-то странно, противоестественно: ясное утро; днем вдруг падает туман, и туман этот упорно не желает рассеиваться - так и провалился в ночь...» Детский сад привели в туман, а старшеклассников сводили на кладбище, они уже с удовольствием пробовали черную воду... «Что здесь?» - спросил в туман. – «Больница» - ответили из тумана. – «А кто говорит со мной?» – «Больные»... «Дети, в больнице тоже есть школа, только в ней изучают не гранит знаний, а туман знаний. После окончания школы, т.е. больницы всех ведут в черную ночь, на черную землю, в которой вырыты черные ямы, под черное небо, с которого машут черные дубины. Задача в том, чтобы попасть только под свою дубину и свалиться лишь в свою яму – из чужих ты всю жизнь будешь вылезать» «Больные деревья спиливали и свозили в больницу...»
Комм:
Теперь я чурбанистей стал и почти без поэзии? Но с другой стороны наивности меньше… Слишком много делов… Болезней потенциальных полно, но реально беспокоит пока лишь чревоугодие, неспособность себя контролировать в отношении вкусной еды (мне бы монастырь подошел или армия? Или голод в стране…)
2 книга:
…На весь день меня не хватает и время, когда нет сил есть ежедневно – вот и буду полеживать, предаваясь воображениям. Это лучше, чем «заниматься», себя пересиливая – толку нет, одно умерщвление. «Что не по силам, то не от Господа».
Комм:
Так и не получилось у меня полеживать – да и странные получались результаты в те редкие разы, когда я что-то в этом роде пробовал… Хотя по-прежнему меня на целый день не хватает, но за счет опыта и инерции мощных занятий моих все же удается почти без потерь досидеть до упора за какой-то работой… (Никто не заметит, что я уже мертвый!)
ЦИТАТЫ, Новелла Матвеева:
Казалось, что благодаря своей веселости и творческому настрою он никогда не уйдет из жизни и что он в самом светлом смысле бессмертный человек. Такие люди в самом деле долго живут. Но у него были какие-то болезни, которые не спрашивают, какое у него настроение.
Комм:
Этот веселый творец, очень может быть, в той или иной форме еще и самопожертвованием занимался – а это всегда здорово сокращает продолжительность жизни; в упоении теряешь осторожность, меру, зарываешься… Романтики долго не живут (или это очень специфические романтики, заспиртованные и алкоголем, и поэзией, к примеру; большие болтуны, собой не жертвующие ни на какой практике…)
Инет, Тургенев:
Все говорят: любовь – самое высокое, самое неземное чувство. Чужое я внедрилось в твое: ты расширен – и ты нарушен; ты только теперь зажил… - и твое я умерщвлено. Но человека с плотью и кровью возмущает даже такая смерть… Воскресают одни бессмертные боги…
Комм:
Читаю для Аудио Канетти сейчас – Тургенев мне напомнил тамошнего «профессора Кана»! Хотя это типическая для артистов и прочих «творческих личностей» позиция… Она даже моя?! Ведь действительно большинству баб нужна лошадь; говорят, что нужна голова лошади, но на самом деле, скорее, остальные ее части и органы… А мужику нужен бублик - мол, сентиментальные чувства, память из детства… – но на самом деле ему нужна только дырка от бублика… Стоит ли умерщвляться при таких раскладах? И как не запить, если они таки случаются… И даже для того, чтобы работать приходящим мужиком, надо слишком много времени терять… Правда, у всяких полубезработных артистов и полутворцов этого времени как раз до фига, и еще они надеются получить новый творческий импульс от двусмысленных сношений – дело ведь тонкое, щекотливое, рискованное, по его поводу завсегда можно даже и романы писать (ну а стихи - ежедневно…)
3 книга:
«Экономическая революция», «сексуальная революция» – все человеческие желания уже умерли, хочется только брюхо набивать и сношаться.
Комм:
Новому уровню сытости – новый уровень секса. Новому количеству свободного времени – новое количество секса. Новому качеству техники – новое качество секса…
Недавно видел фото: 84-летний Иван Краско хохочет рядом с 24-летней женой, писаной красавицей тургеневского типа, невинной и свежей – голубой мечте кого угодно, хоть бы даже моей. Видимо, нажрался виагры, старый хрен, и таки жену свою выебал – а она-то, наверно, надеялась… Зато «ее карьера артистки пошла в гору» (роль в сериале смогла получить по протекции?) И еще один штрих: женушка пишет стихи – и теперь разразилась творением «браво, Эрос» (продолжение в следующей серии…; там ведь наверняка и имущества много; может, дева усадьбу тургеневскую хочет…)
2 книга:
Мертвыми глазами вожу по бесчисленным строчкам стихов бесчисленных поэтов – ищу того, кто воскресит. Умер от одних, воскрес от других.
Комм:
Схоластика меня жутко губила (после 20 лет просиживания штанов в «учебных» заведениях я не мог не попасть в ее объятия… Сбежал на свободу, но в местах весьма безлюдных и каменистых… Даже Толстому с Достоевским, Ван Гогу с Бахом трудно пересилить весь остальной кагал Авторитетов, ведь он включает в себя тысячи Имен и десятки тысяч Талмудов, «произведений искусства». К тому же, уже появился БГ, а его влияние было двусмысленным, как это и всегда у поэтов бывает…)
ЦИТАТЫ, Лоретти:
с Марчелло мы были лучшими друзьями. Видите туфли? (Лоретти задирает ногу и показывает свою обувь.) Это он подарил. А еще пальто, шляпу, в которой сыграл свою последнюю роль. Про туфли он сказал: «В них ты должен объехать весь мир». Эти туфли он надевал всего раз, когда ехал к своей жене – Катрин Денев. А я их не снимаю уже 3 года. Только подошву поменял. Марчелло тогда было совсем плохо, и я пошел его навестить. Он сказал мне: «Робертино, это конец моей жизни, моей дороги». Я начал его успокаивать: «Да ладно. Выкарабкаешься». На что он ответил: «Я чувствую, что смерть дышит мне в горло. Видишь эту ручку? Я хочу, чтобы ты подписывал ею свои контракты. Она принесет тебе удачу. А теперь открой шкаф. Там тебя ждет несколько подарков. Я все равно из дома больше не выйду. А тебе останется память».
Комм:
Я отцовскую шапку вместо колпака зимой на ночь надеваю. Носил бы и другие вещи ради памяти, но у нас разная комплекция… (С братом одинаковая, но вкусы разные и в вещах он щепетилен так, что и на память брата плюнет… Щепетильность возникает по законам компенсации – вместо творчества? В этом они с матерью схожи – отцу на такое было наплевать – как и на творчество – а эти ревнуют, кочевряжатся, все время что-то против говорят – и даже делают, на горе мне и в трудность…)
Инет, Тургенев:
У-а… У-а!
Я проживал тогда в Швейцарии… Я был очень молод, очень самолюбив – и очень одинок. Мне жилось тяжело – и невесело. Еще ничего не изведав, я уже скучал, унывал и злился. Всё на земле мне казалось ничтожным и пошлым, – и, как это часто случается с очень молодыми людьми, я с тайным злорадством лелеял мысль… о самоубийстве. «Докажу… отомщу…» – думалось мне… Но что доказать? За что мстить? Этого я сам не знал. Во мне просто кровь бродила, как вино в закупоренном сосуде… а мне казалось, что надо дать этому вину вылиться наружу и что пора разбить стесняющий сосуд… Байрон был моим идолом, Манфред моим героем.
Однажды вечером я, как Манфред, решился отправиться туда, на темя гор, превыше ледников, далеко от людей, – туда, где нет даже растительной жизни, где громоздятся одни мертвые скалы, где застывает всякий звук, где не слышен даже рев водопадов!
Что я намерен был там делать… я не знал… Быть может, покончить с собою?!
Я отправился…
Шел я долго, сперва по дороге, потом по тропинке, всё выше поднимался… всё выше. Я уже давно миновал последние домики, последние деревья… Камни – одни камни кругом, – резким холодом дышит на меня близкий, но уже невидимый снег, – со всех сторон черными клубами надвигаются ночные тени.
Я остановился наконец.
Какая страшная тишина!
Это царство Смерти.
И я здесь один, один живой человек, со всем своим надменным горем, и отчаяньем, и презреньем… Живой, сознательный человек, ушедший от жизни и не желающий жить. Тайный ужас леденил меня – но я воображал себя великим!…
Манфред – да и полно!
– Один! Я один! – повторял я, – один лицом к лицу со смертью! Уж не пора ли? Да… пора. Прощай, ничтожный мир! Я отталкиваю тебя ногою!
И вдруг в этот самый миг долетел до меня странный, не сразу мною понятый, но живой… человеческий звук… Я вздрогнул, прислушался… звук повторился… Да это… это крик младенца, грудного ребенка!… В этой пустынной, дикой выси, где всякая жизнь, казалось, давно и навсегда замерла, – крик младенца?!!
Изумление мое внезапно сменилось другим чувством, чувством задыхающейся радости… И я побежал стремглав, не разбирая дороги, прямо на этот крик, на этот слабый, жалкий – и спасительный крик!
Вскоре мелькнул предо мною трепетный огонек. Я побежал еще скорее – и через несколько мгновений увидел низкую хижинку. Сложенные из камней, с придавленными плоскими крышами, такие хижины служат по целым неделям убежищем для альпийских пастухов.
Я толкнул полураскрытую дверь – и так и ворвался в хижину, словно смерть по пятам гналась за мною…
Прикорнув на скамейке, молодая женщина кормила грудью ребенка… пастух, вероятно ее муж, сидел с нею рядом.
Они оба уставились на меня… но я ничего не мог промолвить… я только улыбался и кивал головою…
Байрон, Манфред, мечты о самоубийстве, моя гордость и мое величье, куда вы все делись?…
Младенец продолжал кричать – и я благословлял и его, и мать его, и ее мужа…
О горячий крик человеческой, только что народившейся жизни, ты меня спас, ты меня вылечил!
Комм:
Вот тоже пример того, до чего скверные авторитеты могут довести – и как мало они, на самом деле, стоят…
Горцы – неровные люди? Очень спокойные в одном и очень нервные в другом? И они все со странностями? (Не исключено, что я в горах стал бы сходить с ума! В одиночестве, по крайней мере… Хотя в одиночестве и в равнинном путешествии у меня сильно съедет крыша… - и я птицей, внутри безмолвной и слепой, к дому поскорее полечу!)
Он хотел добраться туда, где нет даже растительной жизни, но не добрался – уже стемнело, а лишь деревья кончились и камни начались – травы вокруг было полно (но в темноте и ниже-то могут прийти мрачные мысли! В темноте исчезает трава…)
3 книга:
Слушал Настю Полеву – и находил в себе ту же степень безумства, но большую свободу – им сильнее приходится пьянствовать, чтобы раскрыть свои слишком закрепощенные мозги; слушал Талькова – и находил в себе ту же жесткость. «Мы пьяны своей готовностью умереть. Наши души рвутся ввысь столь сильно, что, пожалуйста, возьмите наши тела, если хотите». … Некому вопль гуманизма издать и он как-то тут неуместен… Богатые материально беззаботно относятся к своей духовной бедности – что мешает мне, богатому духовно так же относиться к бедности материальной?! А богатыми и тем, и другим мы можем быть только в раю: земля – место креста и противоречий. Если считаешь, что всем богат, то знай, что наверняка заблуждаешься, что тут что-то не так, что тебя обманули, расслабили...
Комм:
«Евроремонт» - иллюзия богатства материального, «культурка» - иллюзия богатства духовного. Такие «иллюзионисты» и составляют «средний класс»…
А Тальков был слишком жестким (Настя слишком безумной? В какой-то короткий период… – как и многие бабы, кстати; вспомнил Земфиру с Ренатой Литвиновой… Бабы слишком хотят, чтобы у них была «нормальная» жизнь и «нормальная» смерть – да, даже смерть их в случае нормы мало пугает… Даже то, что они «нормально» спиваются, может их успокаивать?!)
2 книга:
В семьях своих злость изливают так, словно жрут собственные хвосты. Ни церкви у них, ни клуба – ни святого /звезд-картин, к примеру – даром не надо/, ни веселого – один баян, постный шиш, в дополнение к водке и кобелиности, к милицейской вдове /тут и менты мрут!/. Только эта тропинка и протоптана, только это крыльцо и утоптано – в остальных местах делателей нет и снега по горло. Замерли в плаче-крике полусонные, полумертвые. Вот такой «славный мороз» /«мороз и солнце, день чудесный, сельчанин, торжествуя…»/, в который волки, как научил их лис Ленин-Сталин, в реке жизни хвостом пропаганды ловят свой коммунизм.
Комм:
Вот такой Башлачев без симпатии в виде юмора… Картины и церкви где-то уж отжили, но ведь многое живо – и вязания-вышивки древние и всякие телевизором порожденные танцы-театры-пения… Про кулинарию и прочее домоводство со строительством вкупе и вовсе молчу… Да и картины, наверное, скорее в деревне рисуют; и там же бы фоткали, но нет денег на хороший аппарат, нет дорог для путешествий – да и времени… В общем, я очень надеюсь на ручные ремесла, на творчество во всех его видах – и на деревню… Только это мир украшает, согревает – и может его воскресить и развить… У Башлачева описана брежневская глухомань, время творческой нищеты (а в моем переложении глухие и жестокие 90-ые годы… - только волк хвостом уже капитализм вылавливал)
ЦИТАТЫ, Кох (вредитель?):
Многие, может, имеют о православии приблизительное понятие, но в бессмертие верят хотя бы потому, что должен же быть Высший Суд. Надежды на земную справедливость нет – значит, она должна быть где-то там.
Комм:
Земная справедливость тоже есть, просто надо прозреть, чтобы ее увидеть (и на том свете без зрячести будет сплошная тьма…) …Земной справедливости в чем-то нет, но надежда, что она все таки будет должна быть – без такой надежды ты не сможешь верить и в небесную справедливость…
Инет, Тургенев:
Памяти Ю. П. Вревской
На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращенного в походный военный гошпиталь, в разоренной болгарской деревушке – с лишком две недели умирала она от тифа.
Она была в беспамятстве – и ни один врач даже не взглянул на нее; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока еще могла держаться на ногах, поочередно поднимались с своих зараженных логовищ, чтобы поднести к ее запекшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка.
Она была молода, красива; высший свет ее знал; об ней осведомлялись даже сановники. Дамы ей завидовали, мужчины за ней волочились… два-три человека тайно и глубоко любили ее. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слез.
Нежное кроткое сердце… и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи… она не ведала другого счастия… не ведала – и не изведала. Всякое другое счастье прошло мимо. Но она с этим давно помирилась – и вся, пылая огнем неугасимой веры, отдалась на служение ближним.
Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом ее тайнике, никто не знал никогда – а теперь, конечно, не узнает.
Да и к чему? Жертва принесена… дело сделано.
Но горестно думать, что никто не сказал спасибо даже ее трупу – хоть она сама и стыдилась и чуждалась всякого спасибо.
Пусть же не оскорбится ее милая тень этим поздним цветком, который я осмеливаюсь возложить на ее могилу!
Комм:
«Об ней осведомлялись даже сановники» - это намек?! из протеста против этого ****ства умотала в Болгарию (но там тоже… штыки…; может, ей еще повезло…)
3 книга:
Отец породил Сына, но Сам исчез – видимо, как полагается, умер и унесся в рай. То же повторилось и с Сыном. Причем Своего Сына, Духа, Он воспитал так, чтобы Тот походил на Его Отца – второе пришествие Отца! А потом будет и второе пришествие Сына?!
Комм:
Это такое треугольное колесо…
Бог-Отец за три дня полностью воскресает на природе, причем это весьма радостный процесс – но стоит спрятаться в комнатах и Он заболевает (а если три дня не выходить даже во двор, то и совсем умирает). Христос за три дня воскресает среди людей… - и т.д. У меня чаще всего только Дух здравствует, а два других Бога болеют, еле дышат, редко я их выпускаю на волю, в их любимую, родную среду…
2 книга:
Понял, в чем позор смерти на кресте – висеть приходится несколько дней на театральном обозрении и в жалком виде; и: «даже не надо рук марать - сами сдохнут». …Христос быстро умер, потому что уже был истощен всей своей деятельностью?
Комм:
Сам тогда понял или все-таки уже и тогда где-то прочел? но додумал хотя бы… Странно, что потом никого не распинали – идея-то ведь больно хороша (вот только караулить привязанного – и даже прибитого – надо – а то сообщники отвяжут или утащат прямо вместе со спиленным крестом… И, конечно, самому привязанному было совсем не до позора – он испытывал страшные муки… Кстати, они все должны были кричать на кресте – почему им на заткнули рты?!)
ЦИТАТЫ, Дроздова (может поменять фамилию):
За несколько лет до смерти его по здоровью списали на берег, назначили большим начальником, но, видимо, бывшие моряки не могут на суше. У папы обнаружилось сто болячек, по врачам ходить он не любил и быстро угас…
Комм:
Раз списали начальника, значит, уже был совсем плох (и все-таки, не отказался от новой начальнической должности! Умирать, так начальником…; хоть чем-то, но покомандовать руки чешутся…; и думал, как раз, что работа его будет поддерживать, держать в тонусе – и в самоуважении…)
Инет:
Казнь через распятие была известна в Вавилонии, Греции, Палестине, Карфагене. Но самое широкое распространение казнь получила в Древнем Риме, где она стала основным видом жестокой, позорной и мучительной смертной казни. Так казнили особо опасных преступников (бунтовщиков, изменников, военнопленных, разбойников, беглых рабов). После подавления восстания Спартака все взятые в плен рабы, около 6 тысяч человек, были распяты на крестах вдоль Аппиевой дороги от Капуи до Рима. Марк Лициний Красс так и не отдал приказа снять тела.
Крест использовался деревянный, как правило, Т-образный (Crux Commissa), хотя использовались и другие его формы:
Crux Simplex — простой вертикальный столб.
Сrux Immissa — два перекрещенных бруса (крест).
Crux Decussata — крест в форме «X».
Иногда в центре креста прикреплялся небольшой выступ, на который распятый мог опереться ногами.
Как правило, римляне использовали Т-образные кресты — (Crux Commissa).
Часто самому распятию предшествовала позорная процессия, в ходе которой осуждённый на смерть должен был нести patibulum (патибулум), деревянный брус (весящий порой до 30—50 кг), который клали на плечи и привязывали к рукам, и который потом служил горизонтальной перекладиной креста.
По прибытии на место с осуждённого снимали одежду, укладывали на землю, широко растягивали руки и гвоздями (реже деревянными кольями) приколачивали их к концам перекладины, которую затем с помощью верёвок подтягивали на вершину заранее вкопанного в землю столба (в другом случае распинали уже на кресте, который потом поднимали вертикально). Осуждённому прибивали руки и ноги к концам креста гвоздями или деревянными кольями, либо фиксировали конечности при помощи верёвок. Если гвозди и забивали в ладони, то, чтобы казнимый не спрыгнул с креста, пожертвовав при этом своими ладонями, его запястья привязывали веревками к перекладине.
В некоторых случаях, чтобы продлить агонию казнимых, на ночь снимали patibulum (и только его) с телом осуждённого, а с наступлением утра снова водружали его на вертикальный столб.
Суданский уголовный кодекс, основанный на интерпретации правительством шариата, включает казнь через повешение с последующим распятием тела казнённого в качестве наказания. В суданском уголовном правосудии такой казни подвергаются лица, осуждённые за богохульство.
23 ноября 2009 года в Саудовской Аравии 22-летний мужчина был приговорён к отсечению головы и посмертному распятию, так, чтобы его обезглавленное тело было привязано к деревянным балкам и выставлено на всеобщее обозрение. Этот человек признался и был осуждён за похищение и изнасилование пятерых детей в возрасте от 3 до 7 лет, которых он оставил в пустыне умирать
В обзоре научной литературы[12] отмечаются следующие возможные причины смерти при распятии: инфаркт[13], остановка сердца[14], гиповолемический шок[15], ацидоз[16], асфиксия[17], аритмия,[18] и эмболия лёгких[19]. Смерть может наступить от любого из этих факторов или от комбинации нескольких из них, а также по другим причинам, включая сепсис вследствие инфекции ран от гвоздей либо ран, полученных при бичевании, которое часто предшествовало распятию, от обезвоживания организма либо от хищных животных[20][21].
По теории Пьера Барбе смерть при распятии наступала главным образом от асфиксии, вызванной якобы тем, что при подвешивании на растянутых руках трудно вдохнуть из-за перерастяжения мышц груди[22]. Распятый поэтому должен подтягиваться на руках, чтобы вдохнуть (либо опираться ногами на специальную подпорку), и когда наступает переутомление, он задыхается. Однако в эксперименте подвешенные таким образом люди не испытывали затруднений с дыханием, зато ощущали быстро нарастающую боль в руках[23][24], что согласуется с представлением римлян о распятии как об особо мучительной казни.
Комм:
Наверное, на кресте лучше не метаться, а постараться тихо потерять сознание…
3 книга:
У всех в мире опущены головы, у всех; так, по крайней мере, кажется; все говорят: «не думай, не пытайся, опусти голову, как все». А я решил поднять голову - все замерли, скосили глаза, ожидая, что на меня обрушится град убийственных ударов: град действительно обрушился, но не такой убийственный - всего лишь весь в крови. К тому же, чем больше ее поднимаешь, тем ударов меньше и они слабее: «можно выжить, можно». А какой ландшафт, какие горизонты видит мое окровавленное лицо: «увидеть такое и умереть».
Комм:
Увидеть такое, что осмыслять увиденное надо десять лет…; и все-таки осмыслить увиденное и дальше жить уже на уровне увиденного… (осмыслить увиденное не удалось, и ты потух печально, ведь ничто другое с этим не сравнялось – и лишь в глубине твоей, как вечный источник огня, тлеют неугасимые угли…)
2 книга:
Увидевшему убийство в принципе надо бы умереть от боли.
Комм:
Пока ему везло – если и убивали, то где-то за углом, за забором, в соседней квартире…; правда, другой сосед в лотерею миллион выиграл…
Тебе больно? Значит, где-то кто-то кого-то бьет - а раз бьет, то и к убийству примеряется…
ЦИТАТЫ, поэт Горшков (Бочкин, Тарелкин…):
Влюбиться в смерть, сгореть и красной охрой стыть,
Пристав к подошве ввысь шагающего бога…
Комм:
Влюбиться в подошву и сгореть под нею от трения…
Мужик под каблуком вниз шагающей богини, а баба, значит, под подошвой ввысь шагающего бога… Вернее, бабы ввысь шагают, но почему-то вниз попадают, а у мужиков все наоборот… (и в итоге, оба в середине?! И в нормальной обуви… Любовь и смерть аннигилировали друг друга…)
Влюбиться в смерть, сгореть и,
Пристав к подошве, углями жечь ввысь шагающего бога…
Влюбиться в смерть, сгореть и попытаться сжечь еще и ввысь шагающего бога…
Инет, Тургенев:
Как пуст, и вял, и ничтожен почти всякий прожитой день! Как мало следов оставляет он за собою! Как бессмысленно глупо пробежали эти часы за часами!
И между тем человеку хочется существовать; он дорожит жизнью, он надеется на нее, на себя, на будущее… О, каких благ он ждет от будущего!
Но почему же он воображает, что другие, грядущие дни не будут похожи на этот только что прожитой день?
Да он этого и не воображает. Он вообще не любит размышлять – и хорошо делает.
«Вот завтра, завтра!» – утешает он себя, пока это «завтра» не свалит его в могилу.
Ну, а раз в могиле – поневоле размышлять перестанешь.
Комм:
«Сегодня по телику полно интересного – значит, ничего не выйдет…; а вот завтра, смотрю, почти ничего нет! – можно попробовать что-то самому поделать!» - а у богатых в те времена была не жизнь, а живой телевизор…
3 книга:
Силом поселился. Раздвинул толщу океана и поместил в ней свой дом. Почти сухо в доме. Впрочем, и небольших сыростей достаточно, чтобы сильно нервничать - живешь же на дне морском. Страшный напор напирает на дом. Он держится, я верю, что был на века построен, для вечности годен, но все же гнетет психологически этот безрадостный пейзаж за окном... Так что же делать? Умереть и всплыть на небо, качаться на райской яхте, на ласковых волнах или же что-то делать с океаном…
Комм:
Всего боялся – начиная с сумерек (постоянно сумерки в моих текстах мелькают). Т.е. не то, чтобы много боялся, но напрягало чуть ли не все… (а от комплексов все-таки мат помогает!)
И еще, конечно, тысячи авторитетов и миллионы произведений искусства на меня напирали… Да и шире – весь телевизор, все СМИ (а теперь и весь интернет – по сути, он должен был меня похоронить окончательно, если бы я не успел измениться…)
Летом ложусь на гамак и качаюсь; мой двор – моя яхта… (небо - мой океан…)
2 книга:
Не будь оппонента, консерваторы были бы добры /только б умерли от скуки/.
Комм:
Не будь оппонента, все консервы оказались бы просроченными… Представьте себе полностью машинальное существо…
ЦИТАТЫ, Шишкин (писатель или просто?):
В 1949 году в мире было не мало мест, где человек влачил жалкое существование. Кажется, тогда Альбер Камю сказал, что всегда найдется причина, чтобы убить человека. Но правда и то, что всегда найдется причина, чтобы перед смертью привести его в скотское состояние.
Комм:
Опять только что Сталина хором хвалили – не только Проханов, этот горе-писатель, но и в студии «русский народ». А ведь это обычный восточный деспот – даже на рожу точно такой же, как Саддам или Каддафи. И ведь именно из-за таких «кормчих» нас и считают веками рабами и мерзкой страной… (Еще вспомнил, как мать описывала свою молодость – везде были «1 отделы», гэбисты, и чуть что, и ты мог получить, допустим, в виде плохой характеристики черную метку – с ней никуда не возьмут на работу; у нее, как баптистки, была в этом смысле нервная жизнь – а ведь уже при Хрущеве да Брежневе, которые были подобрее, послабже…)
Конечно, и восточный деспот, бывает, человеком не без достоинств, но ведь тогда и Гитлера можно похвалить; я, например, если выбирать между этими двумя, точно бы выбрал Адольфа – идея сверхчеловека гораздо мне ближе идеи сверхгосударства (хотя сам он был и комар…). Сверхчеловек убивает чужих, а сверхгосударство убивает своих…
Полный бред, что Сталин произвел техническую революцию в стране – она шла во всем мире! И без этого полуграмотного осетинского дурня, шла бы точно в 20 раз быстрее и качественнее! Мы могли бы второй Америкой стать, а стали Верхней Вольтой с ракетами и Юркой Гагариным (который тоже погиб ни за что в этих военных гонках…)
Но Сталин – это только восточная реакция, а расшатали страну западники со своей революцией… (какое зло хуже?! я лично только так могу ставить вопрос…)
Инет, Тургенев:
Мне снилось: я шел по широкой голой степи, усеянной крупными угловатыми камнями, под черным, низким небом.
Между камнями вилась тропинка… Я шел по ней, не зная сам куда и зачем…
Вдруг передо мною на узкой черте тропинки появилось нечто вроде тонкого облачка… Я начал вглядываться: облачко стало женщиной, стройной и высокой, в белом платье, с узким светлым поясом вокруг стана. Она спешила прочь от меня проворными шагами.
Я не видел ее лица, не видел даже ее волос: их закрывала волнистая ткань; но всё сердце мое устремилось вслед за нею. Она казалась мне прекрасной, дорогой и милой… Я непременно хотел догнать ее, хотел заглянуть в ее лицо… в ее глаза… О да! Я хотел увидеть, я должен был увидеть эти глаза.
Однако как я ни спешил, она двигалась еще проворнее меня – и я не мог ее настигнуть.
Но вот поперек тропинки показался плоский, широкий камень… Он преградил ей дорогу.
Женщина остановилась перед ним… и я подбежал, дрожа от радости и ожидания, не без страха.
Я ничего не промолвил… Но она тихо обернулась ко мне…
И я все-таки не увидал ее глаз. Они были закрыты.
Лицо ее было белое… белое, как ее одежда; обнаженные руки висели недвижно. Она вся словно окаменела; всем телом своим, каждой чертою лица своего эта женщина походила на мраморную статую.
Медленно, не сгибаясь ни одним членом, отклонилась она назад и опустилась на ту плоскую плиту.
И вот уже я лежу с ней рядом, лежу на спине, вытянутый весь, как надгробное изваяние, руки мои сложены молитвенно на груди, и чувствую я, что окаменел я тоже.
Прошло несколько мгновений… Женщина вдруг приподнялась и пошла прочь.
Я хотел броситься за нею, но я не мог пошевельнуться, не мог разжать сложенных рук – и только глядел ей вслед, с тоской несказанной.
Тогда она внезапно обернулась – и я увидел светлые, лучистые глаза на живом подвижном лице. Она устремила их на меня и засмеялась одними устами… без звука. Встань, мол, и приди ко мне!
Но я всё не мог пошевельнуться.
Тогда она засмеялась еще раз и быстро удалилась, весело покачивая головою, на которой вдруг ярко заалел венок из маленьких роз.
А я остался неподвижен и нем на могильной моей плите.
Комм:
Издали прекрасными кажутся чуть ли не 50 процентов женщин – так научились за собой ухаживать – но вблизи вся красота немедленно тает, выдерживают близость несчастные доли процента… И это не только красоты касается, но и душевных качеств – допустим, в телефонном разговоре, опять же чуть ли не 50 процентов разговаривает мило и обаятельно… Но эту тему можно и развернуть: 50 процентов можно развить и из иллюзии (которая делает из них только обманщиц) перевести в состояние реальности (которая даст им крепкую силу… - а именно крепости не хватает их бесформенным личикам, чтобы превратиться в красивые…)
А Тургенев гнался за бабой, которая его не любила (у которой был муж! Без мужа-то почти любую можно взять штурмом, осадой, тем более, при наличии денег) – которая, может быть, даже и переспала с ним, но только в качестве статуи, а сразу после опять убежала… Тургенев – это наглядный пример того, как можно жизнь бездарно на бабу профукать… (при том, что ради него портили свои жизни другие бабенки! И вовсе не хуже этой французской штучки…)
И что ему оставалось на его бобах? Кряхтя, кое-как, в качестве писателя, смерть свою описать и могилу…
3 книга:
Жили два брата. Один был нормальный - ходил на работу, надевая шляпу на вымытую голову, приходил с работы, снимая ботинки, где ноги потели - а другой непутевый, пропащий. И спокойно жил первый брат только в те периоды, когда тот пропадал настолько, что вовсе терялась с ним всякая связь. «Может, он умер где-то под забором». Спокойно было, но скучно, не было же больше у первого брата ни единой родной души - одно лишь море здоровканий. Поэтому когда второй вдруг все же объявлялся - падая как снег на голову - первый не только озабочивался, но и радовался втайне. А забот уж с этим вторым всегда был полон рот. «Крестные муки ради тебя каждой день принимаю, голову некогда вымыть, носки, стыдно сказать, пятый день не меняю»...
Комм:
Эта притча всегда была натяжкой, а уж теперь и вовсе ни про меня, ни про брата (хотя, может, где-то в Отарах и помру под забором…) Вообще, я ни в путевых, ни в непутевых равно не верю; упрямые дурни и бесхарактерные – вот и вся разница; примерно один и тот же ералаш в голове… (живут с ним, считая свои буреломы натуральной природой?! Осуждая «искусственность»?! Пережидая шторм в голове посредством сиденья в бетонных коробках – или бредя в никуда, чтобы развеяться…)
2 книга:
Я могу ощущать себя бессмертным и полным великой ценности даже зная, что одновременно я - разбитая тарелка. Это вопрос метафизики и экзистенции. Когда есть крест, есть и Христос. Лучший выход – написать исповедь и умереть.
Комм:
Все-таки, я сомневаюсь, что имярек – личность, если он не написал не только исповеди, но и воспоминаний. (Он трус? Он эгоист?) А если все-таки начинал писать, да бросил, то это его тайное банкротство… («Зачем писать?» для меня сродни вопросу «А зачем жить?» И зачем человеку дана старость?)
ЦИТАТЫ, журнальчик:
известный эксперимент с лягушкой. Если лягушку поместить в кастрюлю с холодной водой и медленно довести эту воду до кипения, то лягушка, так и не поняв, что происходит, сварится, даже не попытавшись выпрыгнуть из кастрюли. Однако если бросить лягушку в ту же кастрюлю, но наполненную уже кипятком, то лягушка немедленно выскочит, спасая себя от неминуемой смерти.
Вы спросите – что общего у этой истории с цифровой фотографией? Я вам отвечу: большинство людей не понимает, что технологические изменения, происходящие вокруг нас, смахивают на кипящую воду.
Комм:
Через эволюцию до революции… А с человеком такой эксперимент проводили? Когда ему становилось очень горячо? Ведь человек и в ванной очень быстро к температуре привыкает… (Та же самая писанина моя кому-то покажется обжигающей?!)
Инет, Тургенев:
Когда меня не будет, когда всё, что было мною, рассыплется прахом, – о ты, мой единственный друг, о ты, которую я любил так глубоко и так нежно, ты, которая наверно переживешь меня, – не ходи на мою могилу… Тебе там делать нечего.
Не забывай меня… но и не вспоминай обо мне среди ежедневных забот, удовольствий и нужд… Я не хочу мешать твоей жизни, не хочу затруднять ее спокойное течение.
Но в часы уединения, когда найдет на тебя та застенчивая и беспричинная грусть, столь знакомая добрым сердцам, возьми одну из наших любимых книг и отыщи в ней те страницы, те строки, те слова, от которых, бывало, – помнишь? – у нас обоих разом выступали сладкие и безмолвные слезы.
Прочти, закрой глаза и протяни мне руку… Отсутствующему другу протяни руку твою.
Я не буду в состоянии пожать ее моей рукой – она будет лежать неподвижно под землею… но мне теперь отрадно думать, что, быть может, ты на твоей руке почувствуешь легкое прикосновение.
И образ мой предстанет тебе – и из-под закрытых век твоих глаз польются слезы, подобные тем слезам, которые мы, умиленные Красотою, проливали некогда с тобою вдвоем, о ты, мой единственный друг, о ты, которую я любил так глубоко и так нежно!
Комм:
«Отсутствующему другу протяни руку твою. Я не буду в состоянии пожать ее моей рукой» – но буду шевелить пальцами… Буду плакать там долго-долго, сладко-сладко (ну и время сна удвою, раз нечего делать…)
На кладбище с магнитофонами уже чуть ли не сто лет можно очень сильно нашалить! (В принципе, можно вообще сделать говорящую могилу! – приезжать раз в неделю и менять батарейки у на повтор поставленной записи… И вместо фото, можно уже видеоэкраны в могильные обелиски вмонтировать! Идешь по аллее, а вокруг сплошное кино…)