3 книга:
Музыкальный фестиваль затянулся и я, чтобы успеть на автобус, ушел прямо посреди Ману Чао, единственного, кто за весь день и зажег. Однако, автобуса уже не было: я ждал, нервничал, потом шел пешком на смертельно уставших, болевших ногах, оглядывался, надеясь, что он всё же одумался и догоняет меня – ведь в газетах писали, что обязательно будет ходить в это время… Фестиваль же продлился еще полтора часа и на нем была сотня тысяч народу – может, именно к его окончанию появился бы транспорт, и я прогадал, не доверившись музыке?...
Комм:
Прожил я не только без машины, но даже без ног…; час на автобусе, час на ногах – а дольше я почти что не хожу и не езжу, дольше уже Путешествие…
Слишком поздно и ненадолго Ману Чао явился, я был уже без ног, без ушей… Да и зажег ли он самого себя, раз я про его жизнь больше не слышу? Рубка бабла для себя? А доброе дело – рубка бабла для команды… Опять же, семья… Тот же Тургенев, похоже, всю жизнь молодость свою вспоминал – тоже зажигал по-своему… Шлягеры как флаги, а одному человеку все-таки много флагов не надо – и так замаешься по часу махать ими над каждой толпой… (В общем, мне беречь свой огонь надо в такой ситуации…)
2 книга:
Христос бы не умер естественной смертью, если бы Его не распяли! Он пошел на смерть, чтобы до конца уподобиться людям.
Комм:
Бог, которого можно убить – ненадолго – но который сам не умрет…
Стоило Христу умереть, как из Него сразу произошли волшебные травы, на них тут же позарилась скотина и тоже стала волшебной; на нее тут же позарился человек – и вот тебе и новый Христос уже день на третий… (новый-то новый, но что ему делать среди старых скотов, сорняков? Они скоро новизну Его стерли…)
ЦИТАТЫ, сайтик:
В ответ на вполне прилично, для студенческой аудитории, исполненной нашим мужским хором народной песни со словами “ Догорай, гори, моя лучина, догорю с тобой и я!” , одна из девиц закатила истерику, вменяя нам в вину накликание бед, зов смерти и тому подобные несчастья, просто обязанные свалиться нам на голову.
Комм:
Одна из девиц врубила бодрый попсовый музон прямо во время исполнения хора… Лучину, разумеется, нечего жалеть, а «я» - это ведь непонятная неконкретная фигура – как и ее «догорание». Вероятно, просто вечер подходил к концу и «я» запланировал отойти ко сну, как только освещение закончится… Да, есть бабы, которые не переносят никакие темные или грязные места – и никакие смыслы - кругом пастельная стерильность (но в качестве оружия у них – чисто черные истерики…)
Инет, Тургенев:
Я получил письмо от бывшего университетского товарища, богатого помещика, аристократа. Он звал меня к себе в имение.
Я знал, что он давно болен, ослеп, разбит параличом, едва ходит… Я поехал к нему.
Я застал его в одной из аллей его обширного парка. Закутанный в шубе – а дело было летом, – чахлый, скрюченный, с зелеными зонтами над глазами, он сидел в небольшой колясочке, которую сзади толкали два лакея в богатых ливреях…
– Приветствую вас, – промолвил он могильным голосом, – на моей наследственной земле, под сенью моих вековых деревьев!
Над его головою шатром раскинулся могучий тысячелетний дуб.
И я подумал: «О тысячелетний исполин, слышишь? Полумертвый червяк, ползающий у корней твоих, называет тебя своим деревом!»
Но вот ветерок набежал волною и промчался легким шорохом по сплошной листве исполина… И мне показалось, что старый дуб отвечал добродушным и тихим смехом и на мою думу – и на похвальбу больного.
Комм:
Не себя ли описал?! Думая о случае из своего прошлого, описывал себя настоящего… Дубы, кстати, не производят на меня впечатления – какие из них исполины? у них достаточно средний размер – да и вид достаточно средний… Может, тому дубу было лет 150 всего? Я ведь не знаю, за какой срок они вырастают на воле… Сам хозяин, по крайней мере, говорил про века, а не тысячелетие… (Ввиду таких преувеличений и все остальное встает под сомнение… Я уж не говорю про скрытую иронию приветствия больного – он же явно играл, усмехался… Как можно приехать к больному товарищу и тут же думать о нем как о червяке?! И смех старого дуба – это такая литературщина и пошлятина. Дуб - он потому и дуб, что не способен ни на какие мысли и чувства…)
3 книга:
Миллиардами гибнут котята, щенята – вон, жмутся… Страшный закон: кроличье, взрывообразное размножение жизни сдерживается только смертью и невыносимым страданием…
Комм:
Жизнь – это важно для радости рая, но жизнь сама по себе смерть победить не способна – хотя жизнь и сильнее смерти, но ненамного. Надо истинный разум добавить к естественному плодородию и естественным чувствам для этой победы (однако, цивилизация добавляет разум ложный – и ее геометрия загоняет жизнь в катакомбы…)
При одном контакте двух существ происходит зарождение новых особей, но при другом контакте происходит размножение гнили и прочей смерти… (и можно сказать, что на этой планете все бы сгнило и была бы только черная Земля, если бы жизнь испугалась, сдалась и ослабла…)
2 книга:
Высота – это когда много, с целую гору умерло под ногами.
Комм:
Тут про опыт – это он от всякой скрытой, а тем более, явной смерти накапливается – но высота – это больше знания с чувствами… (мои чувства закончились? – значит, выше гора уже не вырастет!) И в этой связи: горе не от ума, а от опыта; в своей основе горек всякий опыт (только на ошибках учатся). Опыт определяет крутизну твоей горы: чем его больше, тем гора становится более пологой (при той же высоте) Т.е. с одной стороны, от опыта горе, а с другой несомненная польза («трудно в ученье, легко в бою» - это об этом же)
ЦИТАТЫ, Джен:
Лживый автор будет расписывать смерть собаки, в то время как Апдайк строит горы смысла вокруг смерти хомячка. Хомячок лживому автору даже в голову не придет.
Комм:
Эта баба безмерно любит хомячков – они теперь чуть ли не все на зверушек переключились; мужики к любви не дают достаточного повода… Причем, вы бы знали, как тех же собак иные бабы любят! Ничуть не меньше собственных детей – которых, впрочем, нету (или они выросли уже и как чужие стали…)
Инет, Тургенев:
Несколько лет тому назад у другого моего соседа в деревне мужик в овине обгорел. (Он так бы и остался в овине, да заезжий мещанин его полуживого вытащил: окунулся в кадку с водой, да с разбега и вышиб дверь под пылавшим навесом.) Я зашел к нему в избу. Темно в избе, душно, дымно. Спрашиваю: где больной? «А вон, батюшка, на лежанке», — отвечает мне нараспев подгорюнившаяся баба. Подхожу — лежит мужик, тулупом покрылся, дышит тяжко. «Что, как ты себя чувствуешь?» Завозился больной на печи, подняться хочет, а весь в ранах, при смерти. «Лежи, лежи, лежи… Ну, что? как?» — «Вестимо, плохо», — говорит. «Больно тебе?» Молчит. «Не нужно ли чего?» Молчит. «Не прислать ли тебе чаю, что ли?» — «Не надо». Я отошел от него, присел на лавку. Сижу четверть часа, сижу полчаса — гробовое молчание в избе. В углу, за столом под образами, прячется девочка лет пяти, хлеб ест. Мать изредка грозится на нее. В сенях ходят, стучат, разговаривают: братнина жена капусту рубит. «А, Аксинья!» — проговорил наконец больной. «Чего?» — «Квасу дай». Подала ему Аксинья квасу. Опять молчанье. Спрашиваю шепотом: «Причастили его?» — «Причастили». Ну, стало быть, и все в порядке: ждет смерти, да и только. Я не вытерпел и вышел…
Комм:
Я и сам до сих пор не знаю, напевный или чурбанистый русские народ. Конечно, все больше с чурбанами бесчувственными дело имеешь, но во-первых стеснительными чурбанами, ни петь не умеющими, ни музыки или картин понимать, а во-вторых, в напевность деревенскую все-таки веришь… Жизнь надо облегчить в деревне народу – тогда запоет; а если в страду к ним зайдешь, то хоть бы и все помирали, нет сил переживать особо… (и настолько все деловые, что даже умирая человек все еще в делах, в житейских мелочах – о чем Тургенев рядышком и пишет; только опять не понимая пишет - как о варварской диковине, с оттенком осуждения…)
3 книга:
Полноты коллектив не дает, но – разнообразие. И облегчение – намного легче в стае плыть… И даже смерть принять в компании гораздо легче - особенно, если еще и набегался до полусмерти, на войне от нее убегая…
Комм:
Коллектив дает разнообразный опыт, но ум там трудно нарастить – слишком выгодно плыть по течению… Ты становишься частью стаи и баста… Сейчас с помощью СМИ весь народ, все частные стаи хотят в одну стаю сбить – но без войны это всегда будет величина виртуальная… (а то бы и вовсе поглупели?! Причем, не теряя общенародной эффективности!)
2 книга:
Женщина улучшает душу мужчины. …А Христос пришел, потому что появилась в мире дева, на которую захотел сойти Дух Святой! …Но Мария-дева умерла и осталась другая женщина, народившая /после Христа-то!/ кучу других сыновей, которые – с нею вместе! – первые гнали Христа.
Комм:
До дурочек Дух святой не стал бы снисходить… - эта Машка в юности была крайне умна и дерзка и видимо, проводила некие эксперименты с собственным оплодотворением… Это потом она превратилась в бабу, с которой достаточно мужика под каблуком и кучи детей в повиновении. Но и тогда она весьма дерзко объявляла Иисуса отбившимся от ее семейки сумасшедшим… Потом, однако, что-то переменилось – и хотя нет ни малейших свидетельств, что она уверовала в собственного сына, все же просто так Иисус – кстати, в евангельских текстах никогда не называвший ее своей матерью! - не стал бы поручать ее одному из апостолов… И истории про видения ангелов-архангелов и прочие детали могла рассказать евангелистам только она сама…
ЦИТАТЫ, бредовый Битов:
Сервантес левою рукой
Писал копье и рвался в бой.
В бою бессмертны только бредни
Комм:
А в раю потребны только песни… (но если в песнях бред, но это не для рая песни? Но ведь во всех же песнях бред?! они для боя? что-то не похоже…; они сдружили коня и трепетную лань примерно как диван с мотором…; поэты стихи для боя или после боя пишут – а после боя рай! – а певцы с певицами, не разбирая, с этими стихами прутся в рай! Короче, нестыковка…; но в наших снах она прокатит…)
Сервантес левою рукой придерживал свое копье - и пИсал, а вовсе не писАл…; в бою бессмертие обрести всегда успеешь, сначала бы проссаться надо и мочой, может, последнее в жизни слово написать…; и это слово «бред»…; в бою все бредят, он протекает как во сне, в нем трезвы только мусульмане – а Сервантес прямо во время боя даже книгу написал – она в один миг перед его взором пронеслась, но он все успел запомнить… (у некоторых память как липкая лента, к ней все прилипает – чего им книги не писать? даже выдумывать ничего, кроме новых фамилий, не надо – при том, что и старые помнятся в полном комплекте, т.е. вместе с именами и отчествами. Не только же Путин такой…)
Инет, Тургенев:
Нас двое в комнате: собака моя и я. На дворе воет страшная, неистовая буря.
Собака сидит передо мною – и смотрит мне прямо в глаза.
И я тоже гляжу ей в глаза.
Она словно хочет сказать мне что-то. Она немая, она без слов, она сама себя не понимает – но я ее понимаю.
Я понимаю, что в это мгновенье и в ней и во мне живет одно и то же чувство, что между нами нет никакой разницы. Мы торжественны; в каждом из нас горит и светится тот же трепетный огонек.
Смерть налетит, махнет на него своим холодным широким крылом…
И конец!
Кто потом разберет, какой именно в каждом из нас горел огонек?
Нет! это не животное и не человек меняются взглядами…
Это две пары одинаковых глаз устремлены друг на друга.
И в каждой из этих пар, в животном и в человеке – одна и та же жизнь жмется пугливо к другой.
Комм:
Всю жизнь животных убивал и на тебе! Или он только со своей собакой так сроднился… (опять же, вместе убивали и друг друга понимали… Сами смертью были, а теперь…) Вообще, нигде не заметно, чтобы он своей писаниной гордился – наверное, понимал, что неважнецки писал; да и как живое существо явно не лучше собаки; оба жили с огоньком, работали членом, ели мясо; у собаки своя шкура, а у человека содранная с барана (но нет в животных своего огонька – в их глазах только внешний свет отражается…; одна и та же свеча в их глазах трепетала, но в человечьих она замазывала его собственную искру…)
3 книга:
«Ей 30, а выглядит на 15 или ей 20, а выглядит на 50? И ведь с виду богатая. Может, «давать» пришлось, или неудачный кредит, смерть родителей, изнасилование…»
Комм:
Существуют как сильно омолаживающие, так и сильно старящие процедуры – а бабы иногда как пластилин…
В комнатах вместе с нежной кожей мы сохраняем молодость, но «что-то слишком бледен этот мальчик» (я уж не говорю про седину!)
2 книга:
О мертвых говорят только хорошее, потому что каждый умерший претерпел смертные муки.
Комм:
Но мертвых нет, они все где-то живы – и можно о них всяко говорить! молчанием мы их во второй раз хороним… В наше время слишком уж молчат о мертвых, но по другой причине – СМИ ошпаривает целой толпой виртуальных персонажей и эта толпа затаптывает даже и живых. Без конца бьются самолеты и взрываются смертники на базарах – где тут вспомнить про обычных единичных мертвецов…; тем более, что все мы одинаковы… Чтобы через толпу пробиться, надо взрываться изнутри; надо устроить для толпы событие…(с другой стороны, так всякий самолет летит и всякая машина едет – на микровзрывах…)
ЦИТАТЫ, некто Субботин:
Скажем, в «Каникулах в коме» Марронье играет с гостями клуба «Нужники» в «три «зачем?»: предполагается, что после третьего «зачем?» любой собеседник начинает вспоминать о смерти. И они это делают – среди прочих и такой герой наших дней, как Борис Ельцин.
Комм:
А о Боге не начинают вспоминать? Все еще стесняются и в чем-то сомневаются…; только перед собственной смертью это пропадает… (а если смерть мгновенная? – все равно успевают в Бога поверить, ведь в тот самый момент мощная струя воздуха (но этот воздух уже из иного мира!) вверх их направляет, приподнимая локти и ты ощущаешь просто дикий восторг…)
Инет, Тургенев:
Я возвращался с охоты и шел по аллее сада. Собака бежала впереди меня.
Вдруг она уменьшила свои шаги и начала красться, как бы зачуяв перед собою дичь.
Я глянул вдоль аллеи и увидел молодого воробья с желтизной около клюва и пухом на голове. Он упал из гнезда (ветер сильно качал березы аллеи) и сидел неподвижно, беспомощно растопырив едва прораставшие крылышки.
Моя собака медленно приближалась к нему, как вдруг, сорвавшись с близкого дерева, старый черногрудый воробей камнем упал перед самой ее мордой – и весь взъерошенный, искаженный, с отчаянным и жалким писком прыгнул раза два в направлении зубастой раскрытой пасти.
Он ринулся спасать, он заслонил собою свое детище… но всё его маленькое тело трепетало от ужаса, голосок одичал и охрип, он замирал, он жертвовал собою!
Каким громадным чудовищем должна была ему казаться собака! И все-таки он не мог усидеть на своей высокой, безопасной ветке… Сила, сильнее его воли, сбросила его оттуда.
Мой Трезор остановился, попятился… Видно, и он признал эту силу.
Я поспешил отозвать смущенного пса – и удалился, благоговея.
Да; не смейтесь. Я благоговел перед той маленькой героической птицей, перед любовным ее порывом.
Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею, только любовью держится и движется жизнь.
Комм:
Но любовь к своему имуществу разве намного слабее? (у некоторых даже сильнее!) Т.е. любовь – это все-таки чувство; любое чувство должно пройти огонь, воду и медные трубы, чтобы приобрести драгоценные свойства; без высших смыслов она будет лишь защитой имущества (не знаю, как дети – особенно, если они не свои или свои, но от рук напрочь отбились – но жена точно может казаться имуществом…) В Евангелии с одной стороны любовь проповедуется, а с другой ни к чему не привязанность (женатый должен быть как не женатый, к примеру….)
Чувство любви друг к другу приводит к тому, что вы начинаете делать друг другу добро – и размер этого добра потихоньку нарастает, если чувство любви велико – и даже до самопожертвования может подняться… (иное дело – любовь в состоянии страсти: тут и без взаимности можно обойтись, и до самопожертвования сразу доходишь – но страсть, как костер, без подброшенных дров она прогорает, т.е. в конечном итоге общий закон подтверждает…; и будучи необогащенной смыслами, страсть вырождается, превращается в дикое чудачество…)
3 книга:
Человек с плохими зубами – смертный, «достоевский», христианский; со здоровыми – просто аполлон, и ему место среди беломраморных колонн и статуй…
Античные развалины как труп человека – все исчезло, а скелеты строений и колонны, как зубы, остались…
Комм:
Мало знаем о том, как в России в те годы зубы лечили – почти не болели, наверное; сладкого же ели меньше в разы; если что, какой-нибудь травой рот полоскали – травы хорошо помогают; в противном случае, при крайне настойчивой боли - а ведь говорят, что нервы поболев, умирают – обычными клещами их выдирали… (И Достоевский, кажется, о зубной боли не пишет – по-моему, только с Чехова начались описания?)
Человек со здоровыми зубами безгрешен?! крепость его в полном порядке… (Сколько кариеса, столько грехов?)
2 книга:
Остаться одному - словно умереть и попасть в ад.
Комм:
Вдали еще кое-кто остался, но рядом уже почти никого (а совсем близко никого и не было)
Узнав, что кончаем мы свой срок в темной могиле, я решил прожить его в одиночестве, чтобы было поменьше контраста… (Умереть на курорте в веселой компании – может ли худшим быть издевательство? Или все курорты скрыто скучны, все компании скрыто ужасны? «Не отдыхал, только расходы считал – и ничего умного ни от кого не услышал. Покупаться, побегать, в волейбол поиграть я мог прекрасно и дома…)
ЦИТАТЫ, Ophion:
Тонкая прохладца внутри, будто все потеряно, жизнь проиграна – и свобода, какая-то абсолютная свобода, когда уже не за что больше держаться. Что-то похожее на бессмертие.
Комм:
Бессмертием веет от любого проявления жизни – было бы желанье вникать (а лишь у богов желанье сие постоянно…)
И еще после купания – даже в ванной – бывает такая тонкая прохладца внутри (бегаешь мокрым, в плавках по городу и даже в супермаркет в таком виде заходишь!)
Инет, Тургенев:
Роскошная, пышно освещенная зала; множество кавалеров и дам.
Все лица оживлены, речи бойки… Идет трескучий разговор об одной известной певице. Ее величают божественной, бессмертной… О, как хорошо пустила она вчера свою последнюю трель!
И вдруг – словно по манию волшебного жезла – со всех голов и со всех лиц слетела тонкая шелуха кожи и мгновенно выступила наружу мертвенная белизна черепов, зарябили синеватым оловом обнаженные десны и скулы.
С ужасом глядел я, как двигались и шевелились эти десны и скулы, как поворачивались, лоснясь, при свете ламп и свечей, эти шишковатые, костяные шары и как вертелись в них другие, меньшие шары – шары обессмысленных глаз.
Я не смел прикоснуться к собственному лицу, не смел взглянуть на себя в зеркало.
А черепа поворачивались по-прежнему… И с прежним треском, мелькая красными лоскуточками из-за оскаленных зубов, проворные языки лепетали о том, как удивительно, как неподражаемо бессмертная… да, бессмертная певица пустила свою последнюю трель!
Комм:
Все давно уже отправились в рай, а черепа атеистов здесь ошиваются, скалят зубы в ожидании, когда современная наука начинит их электроникой своей… (Время Достоевского и Толстого, а все равно в обществе не было никакой особой духовности – и в знаменитости попадал даже Тургенев, у которого под бородой, шевелюрой тоже голой была черепушка…)
Он ведь всю жизнь по театрам таскался, но пришел момент, когда понял: певицы пустили для меня последнюю трель – смерть слишком близко и уже отравляет любое искусство…
3 книга:
Каждый год болею гриппом – гипервосприимчивость ко всему, в том числе, и вирусам? – но к смерти ведь не был близок ни разу. Откуда огромное число смертей от гриппа? Наверняка от перенесения его на ногах, без больничного, пренебрежения как простой простудой… (За компом его надо переносить!)
Комм:
Говорят, что в последние годы вирус стал сильнее, а так лишь от последствий гриппа люди умирали (он лишь помогал другим убийцам)
2 книга:
"Почему всё не так, когда плохое настроение? Может, что-то умерло во мне?"
Комм:
Что-то умерло в душе - само, от невнимания – но еще не захоронено; надо подождать – кисель души всосет умершее в себя не хуже, чем болото (а еще во сне бывают похороны…; и я всегда думал, что не днем, а ночью покойников надо хоронить: ни зги не видно, и счастлив тот, кого живым не закопали, кого не искалечили лопатой, кто просто не сошел с ума…)
ЦИТАТЫ, Gunilla:
Мясо, следующая остановка - смерть.
Комм:
Хирурги работают на этой остановке…
Инет, Тургенев:
Мы были когда-то короткими, близкими друзьями… Но настал недобрый миг – и мы расстались, как враги.
Прошло много лет… И вот, заехав в город, где он жил, я узнал, что он безнадежно болен – и желает видеться со мною.
Я отправился к нему, вошел в его комнату… Взоры наши встретились.
Я едва узнал его. Боже! что с ним сделал недуг!
Желтый, высохший, с лысиной во всю голову, с узкой седой бородой, он сидел в одной, нарочно изрезанной рубахе… Он не мог сносить давление самого легкого платья. Порывисто протянул он мне страшно худую, словно обглоданную руку, усиленно прошептал несколько невнятных слов – привет ли то был, упрек ли, кто знает? Изможденная грудь заколыхалась – и на съёженные зрачки загоревшихся глаз скатились две скупые, страдальческие слезинки.
Сердце во мне упало… Я сел на стул возле него – и, опустив невольно взоры перед тем ужасом и безобразием, также протянул руку.
Но мне почудилось, что не его рука взялась за мою.
Мне почудилось, что между нами сидит высокая, тихая, белая женщина. Длинный покров облекает ее с ног до головы. Никуда не смотрят ее глубокие бледные глаза; ничего не говорят ее бледные строгие губы…
Эта женщина соединила наши руки… Она навсегда примирила нас.
Да… Смерть нас примирила.
Комм:
Смерть женщиной быть не может – это он слишком много с бабами общался и у него перемешалось все, даже возле умирающего они мерещились…
Смерть – старуха? И это вряд ли… Смерть – мужик? Возможно, но тоже есть сомнения. Она загадочно безлика (как Христос!) Смерть – это все же волшебство, а волшебники почти что не имеют пола… (хотя тоже скорее мужики?! Женообразные, холеные мужчины?! Женообразных всех эстетика обманывает – ее они принимают за нечто чудесное и волшебное… Но это лишь муляж!)
3 книга:
Холодные сумерки, белый дом из бесчисленных кирпичиков, где желтый свет и тепло не экономят, но почему одно окно совсем открыто и бухающий кашель оглашает пространство?…
Комм:
Кто-то был слишком здоров или же наоборот безнадежен? Кто-то желал покурить, несмотря ни на что – хотя уже прокурил свои легкие (у всех начинается кашель, когда их легкие табак уже не принимают…)
2 книга:
"Умерла моя нога, что справа, та, что слева - еще нет". И всё бредит левая нога о правой.
Комм:
Гангрены раньше очень опасался…; кажется, Хемингуэй в этом виноват – в одном его рассказе америкос умудрился сдохнуть на этой почве в районе горы Килиманджаро – наверняка брехня, их, в свою очередь, раньше кто-то напугал – и с тех стерильно чисты все американцы… (хотя привычка часто руки мыть в меня и въелась; а так же в обязательном порядке все свои многочисленные ранки смазываю йодом…)
ЦИТАТЫ, Кулик:
У меня есть идея акции (пока кишка тонка провести) с поеданием человека: ведь если мы едим части животных, надо предоставить возможность животным есть человеческое мясо.
Идея гастрономической демократии в действии: сначала я отрезаю часть ноги у животного, потом отрубаю у себя, например, палец и кормлю им его. Пока я к этому не готов.
Комм:
Настолько круто, что я тоже не готов – на первой же порции сойду с ума…
Инет, Тургенев:
Я вижу громадное здание.
В передней стене узкая дверь раскрыта настежь, за дверью – угрюмая мгла. Перед высоким порогом стоит девушка… Русская девушка.
Морозом дышит та непроглядная мгла, и вместе с леденящей струей выносится из глубины здания медленный, глухой голос.
– О ты, что желаешь переступить этот порог, – знаешь ли ты, что тебя ожидает?
– Знаю, – отвечает девушка.
– Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть?
– Знаю.
– Отчуждение полное, одиночество?
– Знаю. Я готова. Я перенесу все страдания, все удары.
– Не только от врагов – но и от родных, от друзей?
– Да… и от них.
– Хорошо… Ты готова на жертву?
– Да.
– На безымянную жертву? Ты погибнешь – и никто… никто не будет даже знать, чью память почтить!
– Мне не нужно ни благодарности, ни сожаления. Мне не нужно имени.
– Готова ли ты на преступление?
Девушка потупила голову.
– И на преступление готова.
Голос не тотчас возобновил свои вопросы. Знаешь ли ты, – заговорил он наконец, – что ты можешь разувериться в том, чему веришь теперь, можешь понять, что обманулась и даром погубила свою молодую жизнь?
– Знаю и это. И все-таки я хочу войти.
– Войди!
Девушка перешагнула порог – и тяжелая завеса упала за нею.
– Дура! – проскрежетал кто-то сзади.
– Святая! – принеслось откуда-то в ответ.
Комм:
Громадное здание цивилизации… Так америкосы совершают всевозможные злодеяния, но «девушки» и женообразные пареньки им все прощают – ведь именно у них самые громадные здания! самая громадная цивилизация…
Преступления не преступления, но русская девушка даже из города могла не видеть дома выше 3 этажей – а тут их, допустим, сто (хотя во времена Тургенева ничего подобного еще и не было – он тут пророчит, уважуха!) – как не ошалеть-то? Любознательность русская и Сибирь-матушку таким образом освоила. А что нам на нашем гадком Севере терять? Распространяться будем и на юг, и в сторону теплиц громадных, т.е. зданий… (плодят их у нас нынче как грибы, никак успокоиться не могут – и согреться…)
3 книга:
Две недели назад он жил как обычно (ему говорили «ну, будь здоров» и он кивал в ответ), неделю назад он умер, а сегодня его уже забыли! За две недели ни в чьей жизни ничего не изменилось, а вот в его успело измениться всё! (Помнит кое-кто кое-как, но это не имеет никакого значения…)
Комм:
Чтобы забыли, не надо умирать – достаточно покинуть ту или иную тусовку. Мы все уже полузабыты – и сами едва-едва кого-то помним. И это повод спокойней относиться к смерти, к окончательному забвению… (Люди с исключительной памятью – исключение? Они словно для другой жизни – лет в 900! – рождаются… Каждая клеточка у них вибрирует и что-то помнит – ну как такому умирать?! Умрет и тут же ведь воскреснет, что-то вспомнив…)
2 книга:
Два желания: чтобы умер и тот, кто слева или чтобы был жив и тот, кто справа.
Комм:
Среди тяжелобольных в чистенькой больнице как на грязном поле боя среди раненых…
ЦИТАТЫ, Кулик:
Тогда же в СССР активно обсуждался вопрос о смертной казни. Во время первого голосования в Верховном Совете ни один человек не проголосовал против смертной казни.
В таком коррумпированном государстве, как наше, смертной казни быть не должно.
Комм:
Именно коррупцией часто обосновывают необходимость казни! Но лучше имущество у воров, причем с лихвою, отбирать – для них это почище казни будет…
В СССР боялись против смертной казни голосовать, потому как это наводило на подозрение: наверное, вор и боится умереть (сразу два повода для презрения!)
Инет, Тургенев:
Что я буду думать тогда, когда мне придется умирать, – если я только буду в состоянии тогда думать?
Буду ли я думать о том, что плохо воспользовался жизнью, проспал ее, продремал, не сумел вкусить от ее даров?
«Как? это уже смерть? Так скоро? Невозможно! Ведь я еще ничего не успел сделать… Я только собирался делать!»
Буду ли я вспоминать о прошедшем, останавливаться мыслию на немногих светлых, прожитых мною мгновениях, на дорогих образах и лицах?
Предстанут ли моей памяти мои дурные дела – и найдет на мою душу жгучая тоска позднего раскаяния?
Буду ли я думать о том, что меня ожидает за гробом… да и ожидает ли меня там что-нибудь?
Нет… мне кажется, я буду стараться не думать – и насильно займусь каким-нибудь вздором, чтобы только отвлечь собственное мое внимание от грозного мрака, чернеющего впереди.
При мне один умирающий всё жаловался на то, что не хотят дать ему погрызть каленых орешков… и только там, в глубине его потускневших глаз, билось и трепетало что-то, как перешибленное крыло насмерть раненной птицы.
Комм:
Грызть перед смертью семечки! Жевать жвачку… Смотреть хоккей, причем заглядывая и в турнирную таблицу (примерить гроб, съездить посмотреть на уже готовую могилу…)
Позвать кого-то попрощаться? Или позвать кого-то познакомиться?! (стеснялся раньше) Или поспорить с кем-то в последний раз. Или пообщаться с целью обретенья дружбы, которая раньше не давалась… (но веры нет в людей – в себя–то мало… Все умрем; пусть даже Атомные Бомбы кинут на все большие города и где-то в джунглях жизнь заново начнется…)
3 книга:
…Не надо без конца разрывать себе душу, надо спокойно умереть. Ей Богу, раздвоенный не мир объемлет – «так велик» – а портит беспрерывно всё во всем. «Не суй своих нелепых рук, придурок».
Комм:
Добро и зло душу взрослого всегда разорвать пытаются. Взрослость, с одной стороны, самое плодотворное время, а с другой самое противоречивое. В итоге, весь мир покрыт противоречивыми вещами. В старости на это все приходится махнуть рукой… (Раз беспокойно умираешь, то, конечно, преждевременно? Настолько провалил экзамен, что тебя даже не хотят дослушать… О, несчастный человек! (но, вероятно, другим он приносил еще большие несчастья – а иначе где же справедливость?...)
2 книга:
"Земля не умерла, она только притворилась мертвой".
Комм:
И все жуки в ней притворились, замерли на время, пока я мимо с лопатой проходил…
Земля – это голимая смерть, небеса – это жизнь в чистом виде, но что такое зерно? Это капсула с тайной, это секрет, за которым – последнее знание и зеленое знамя победы над смертью… Корни – осьминог жизни, сторукий борец, побеждающий смерть в ее логове… (зелень все росла и росла, и я на этой зеленой подушке поднимался все выше, к самим небесам…)
ЦИТАТЫ, Рой:
когда-то держал в руках толстый томик немецких анекдотов — о ком бы вы думали? О Гитлере. Анекдотов, имевших хождение в Германии в зените его «тотального» обожания той самой нацией. Другой пример, скорее всего столь же мало известный, из того же периода: уставное приветствие в немецкой армии (“Heil Hitler!”) частенько звучало как более близкое солдатской душе “Halb Liter!” (свидетельство участника событий в частной беседе). Что называется, morituri te salutant: идущим на смерть ни к чему было поддерживать миф о тотальности.
Комм:
Все анекдоты, наверное, производились уже в конце, когда фюрер обанкротился – и действительно, в основном, в действующей армии… (Впрочем, Гитлер так смешон, что и в самом начале, наверное, тоже нарывался на насмешки – например, со стороны тех же коммунистов…)
Инет, Тургенев:
Стой! Какою я теперь тебя вижу – останься навсегда такою в моей памяти!
С губ сорвался последний вдохновенный звук – глаза не блестят и не сверкают – они меркнут, отягощенные счастьем, блаженным сознанием той красоты, которую удалось тебе выразить, той красоты, во след которой ты словно простираешь твои торжествующие, твои изнеможенные руки!
Какой свет, тоньше и чище солнечного света, разлился по всем твоим членам, по малейшим складкам твоей одежды?
Какой бог своим ласковым дуновеньем откинул назад твои рассыпанные кудри?
Его лобзание горит на твоем, как мрамор, побледневшем челе!
Вот она – открытая тайна, тайна поэзии, жизни, любви! Вот оно, вот оно, бессмертие! Другого бессмертия нет – и не надо. В это мгновение ты бессмертна.
Оно пройдет – и ты снова щепотка пепла, женщина, дитя… Но что тебе за дело! В это мгновенье – ты стала выше, ты стала вне всего преходящего, временного. Это твое мгновение не кончится никогда.
Стой! И дай мне быть участником твоего бессмертия, урони в душу мою отблеск твоей вечности!
Комм:
Вот ведь чушь собачья… – опера, что ль? Все-таки, Тургенев – деревенщина… (деревенский либо вовсе ничего в опере не поймет, либо предастся вот таким восторгам, словно после первого оргазма… Восторги наивного неофита… Сколько их у него было?... Все «искусство» на баб и наивняков рассчитано, на всех любителей богатства… (Любители смыслов или демократии иногда пытаются вмешаться, но в основном погоды не делают – в политику все это отошло…)