ПРЕДИСЛОВИЕ.
Химкинское водохранилище, созданное в 1937 году, подпирает Никольская дамба. Так она названа по селу, которое существовало здесь несколько столетий на берегу речки Химки. Первое упоминание о селе относится к 1498 году. Оно называлось тогда Нахинским, т.е. «на Химке», т.к. сама река в старину также именовалась иначе: Хинка или Хынск. В 1537 году, во времена малолетнего царя Ивана Грозного, «у Николы святого на Хынске» остановился князь Андрей Старицкий, вызванный Еленой Глинской в Москву с целью извести опасного конкурента.
Таким образом, в 1537 году здесь уже стояла Никольская церковь и село стало называться по церкви. Церковь была деревянная, в середине 1580-х годов она стояла «без пения», т.е. была закрыта по какой-то причине. Стояла она, видимо, на самом берегу реки Химки. В 1627 году была построена новая деревянная церковь во имя Николая Чудотворца «на новом месте в расстоянии сажен ста от прежнего».
Можно предположить, что берег реки Химки с годами подмывался и старый храм оказался под угрозой обрушения, поэтому новый храм построили дальше от берега.
В 17 веке селом Никольским владели князья Черкасские, они построили здесь свою загородную резиденцию. С этого момента село превратилось в западные ворота Москвы: здесь обязательно делали остановку при подходе к столице иностранные посольства. Дальнейшее движение было возможно только с разрешения властей, когда они подготовятся к приёму. Такое место называлось подхожим станом.
Вот что писал в 1667 году Григорий Котошихин, бывший дьяк Посольского приказа, сбежавший в Польшу: «А как послы приедут блиско Москвы, и дворянину велено бывает с теми послами остановитися не доезжая Москвы за 20 верст, и о посолском приезде отписать; и по ево писму велят ему с теми послами итти к Москве, на подхожей стан, верст за 7, и ожидати указу, как ему велят быть с ними к Москве. А на Москве того дни, в которой будет встреча, на царской конюшне готовят лошади, на чем их послов принимать; да на дворе, где им стоять, готовят полаты, или избы, и корм и питье, послом и их посолским дворяном и всякого чину людем, и конской корм и дрова, к их посолскому приезду все было готово».
Сохранилось с десяток исторических свидетельств о пребывании иностранцев в селе Никольском. Расскажем подробнее о них.
ПУТЕШЕСТВЕННИК И КОММЕРСАНТ.
В 1634 году в Москву прибыл немецкий путешественник Адам Олеарий. Вот запись из его дневника: «13-го августа мы приехали в последнее село перед Москвой, Никола Нахинский, лежащее в 2 милях от города. Отсюда пристав послал гонца в Москву известить о нашем прибытии».
Из донесения шведского коммерсанта Иоганна де Родеса шведской королеве Христине из Москвы от 10 августа 1651 года: «Мой пристав за 7 верст отсюда послал вперед в город одного "стрельца" сообщить о моем прибытии».
НЕМЕЦКОЕ И ШВЕДСКОЕ ПОСОЛЬСТВА.
В 1655 году сразу два посольства одно за другим останавливались в селе Никольском.
Сначала прибыло посольство германского императора Фердинанда III. Вот что записал в путевом дневнике Франциск Гундулич, сопровождавший посольство: «14-го октября, в четверг, мы остановились в доме боярина князя Черкасского, где пробыли до воскресенья [17 октября], а в этот день въехали торжественно в столицу».
Затем прибыло шведское посольство. Член посольства Андрес Трана записал в своём дневнике: «Тем же вечером [26 октября] остановились в имении князя Якова Куденетовича Черкасского под названием Никольское, расположенное в двух милях от резиденции Великого князя Москвы, в 34 милях от Твери и в 206 ; милях от Новгорода. 27 октября мы оставались в том же месте. 28 октября из столицы Москвы прибыл гонец, сообщивший нашему приставу, что великие господа королевские послы могут въехать, что и произошло».
Это же пребывание в Никольском описано в другом шведском дневнике неизвестного автора:
«26-го. Оттуда к обыденному времени в деревню Черкизово, где также чума опустошила двор одного русского боярина, — 3 мили. В тот же день оттуда, к вечеру, в Никольское, в котором находится княжеский двор, принадлежащий полководцу князю Якову Куденеговичу [Черкасскому], где послы и помещались, — 3 мили 2 версты. Хотя и было весьма холодно, и все окна были вынуты, приставам не угодно было, однако, позволить развести огонь в комнате, где помещались послы; не было там также и дров. Напитки, которые послы и свита их хотели бы пить, пришли из города уже поздно ночью, после вечернего стола, и когда послы жаловались на это, русские говорили, что будто бы молодой царевич, которому, однако, было не более десяти лет от роду, не дал об этом приказа. Таким образом если бы у самих послов не было с собой вина, им пришлось бы лечь спать, не утолив жажды.
27-го числа того же месяца послы оставались в Никольском. Гг. послы усердно просили у пристава разрешения отправить вперёд, в город, квартирмейстера и фурьера, чтобы осмотреть и распределить помещения, однако он (пристав) не пожелал позволить это.
28-го числа того же месяца. Пришел из города Москвы приказ, что для принятия послов всё уже готово. Поэтому послы со всей свитой собрались к выезду, который и состоялся днем, в обеденное время».
На обратном пути посольство Фердинанда III остановилось в Никольском дважды.
Посольство выехало из Москвы 21 мая 1656 года. Читаем в путевом дневнике: «Пред сумерками мы прибыли в Никольское, где и остались на ночлег. На другой день, чуть свет, явился к нам Василий Семенов, состоявший при нас комиссаром в Mocкве, с приказанием от царя не трогаться дальше и ждать приезда князя Юрия Ивановича, царского постельника, который и не замедлил прибыть. Князь человек с приятными манерами, знающий хорошо латинский язык. Он нам объявил, что царь чрез два дня отправляется в армию, и что желает, чтобы мы присутствовали при его отъезде».
Посольство вынуждено было вернуться в Москву и четыре дня ждать царского отъезда. Гундулич затем записал: «26-го мая мы выехали из Москвы, а к вечеру прибыли в Никольское, как и в первый раз; здесь переночевали, а на другой день с рассветом отправились к Новгороду».
ПОСЛАННИК СВЯЩЕННОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ.
В 1661 году Москву посетил посланник Священной Римской империи барон Мейерберг. В дневнике он написал: «23-го мая мы приехали к церкви Св. Николая, где, по приказу Великого Князя, приготовили нам две палатки и объявили, что он велел это сделать, узнав, с какою неохотою мы останавливались на постой в крестьянских избах, всегда натопленных как в летнее, так и зимнее, время. В тот же день прибыли, присланные Великим Князем, шесть упряжных лошадей с кучерами везти нашу карету, и несколько верховых для почетнейших лиц нашего общества. Правду сказать, это была необыкновенная почесть, так как до сих пор лошади обыкновенно присылались прочим Посланникам один раз только, в самый день их въезда в Москву, за несколько шагов от города. На другой день, около 11 часов пополудни, мы двинулись к Москве».
В Никольском барон зарисовал усадьбу Черкасского, в которой посольство остановилось, сопроводив рисунок следующим текстом: «Никольское, или Николина Деревня, дача, церковь и деревня некоего боярина. Здесь были раскинуты для нас два шатра, один красный, а другой зеленый, но по причине наступившего вдруг сильного дождя, с громом и молнией, мы принуждены были искать себе приюта в близлежащей беседке. Это место находится в двух милях от столичного города Москвы и в трех милях от Черкизова».
РИСУНОК ПАЛЬМКВИСТА.
Заглянем в Википедию: «В 1673 году в Россию прибыло шведское посольство, возглавленное графом Густавом Оксеншерной. Его целью было уточнение положений Кардисского договора, решение торговых вопросов и заключение союза между Швецией и Россией. Дополнительной задачей посольства был сбор сведений о русских вооружённых силах и фортификации. Для этих целей к посольству и был прикомандирован Эрик Пальмквист, который тщательно зафиксировал свои наблюдения в альбоме, который известен как «Заметки о России». Этот альбом содержит 53 рисунка, 16 географических карт и планов городов, а также обширные комментарии».
Прочитаем, что написал Пальмквист в 1674 г.: «От Черкизова дорога идёт по красивым пашенным полям мимо сёл Бурцево и Нового до Никольского села и монастыря, где послы в соответствии с посольским обычаем должны провести несколько дней перед въездом в Москву».
Но самое ценное, что сделал Пальмквист, это рисунок Никольской церкви. Судя по времени года, сделал это он на обратном пути, в июне 1674 года.
Подпись под рисунком гласила: «Никольский монастырь построен из дерева и очень красив. Он находится в 7 верстах от Москвы. Обычно здесь всегда несколько дней иностранные послы ожидают разрешения на въезд в Москву».
ГОЛЛАНДСКОЕ ПОСОЛЬСТВО В НИКОЛЬСКОМ.
В 1675 году со стороны Архангельска в Москву двинулось голландское посольство Кунраада фан-Кленка. Участник посольства Бальтазар Койэт оставил подробное описание данного путешествия.
Маршрут пролегал через Вологду, Ярославль, Троице-Сергееву лавру. Утром 7 января 1676 года посольство было уже в 3 верстах от Москвы.
Сначала приведём пересказ записок Койэта, сделанный в публикации журнала «Исторический вестник», № 9, 1894 г.:
«Кленк, пробывший двое суток в Ярославле, проследовал дальше на юг и уже пятого числа после захода солнца был в Переяславле. Здесь добыли свежих лошадей, и через сутки посол со свитою, проехав мимо Троицы-Сергия, оказались в Николаевском селе под Москвою. Место это в то время принадлежало князю Михаилу Яковлевичу Черкасскому. Сюда приехали вечером и решили первоначально переночевать у крестьян. Едва нашлось сколько-нибудь чистое помещение для Кленка, свита его должна была переночевать в черной избе, где и повернуться было негде, когда все расположились здесь.
На следующий день голландцев перевели в помещение Никольского дворца, часто служившего прибежищем для посланников. Дворец оказался, однако, в довольно жалком виде: он недавно погорел, и его не успели еще перестроить. Нашлась лишь одна комната, украшенная изразцами, в которой поместился Кленк. Свита поместилась в маленькой передней и просторной конюшне. От нечего делать, голландцы пошли искать, нет ли чего интересного в самом селе. Архитектура церкви им понравилась, но, осматривая ее внутри, они ничего не нашли интересного. В алтарь их, конечно, не пустили. С досадою они сообщают, что “должны были воротиться перед дверью с разными картинками”.
Поспешность приезда Кленка, которого предполагали еще в Ярославле, смутила немного в Москве, и к нему тотчас же был послан нарочный из посольского приказа с извинением в том, что не были приняты необходимые меры; вместе с тем ему сообщалось, что постараются по возможности скорее доставить его в Москву.
Помещение для посла на Ходынском поле под Москвою строилось, однако, довольно мешкотно. Пришлось прождать до 21-го числа нового стиля, пока поспело помещение, и посол со свитою мог переехать. Все это время ушло на переговоры о порядке въезда в Москву. Въезд должен был состояться в том же порядке, как предыдущий въезд шведского посланника.
Наконец, все было улажено, определено и предусмотрено, и в полдень 21-го числа Конрад фан-Кленк торжественно въехал в Москву».
Теперь приведем цитаты непосредственно из записок Койэта:
«Здесь нам, однако, по приказу его царского величества, пришлось переехать на совершенно иной путь, который нам был указан, именно к селу Никольскому, откуда нас полагалось ввести в город. Это место, лежащее в 7-ми верстах, т.е., почти в 1 ; милях от Москвы, принадлежало князю Михаилу Яковлевичу Черкасcкому. Мы прибыли сюда одновременно с шталмейстером и лошадьми, посланными вперёд, и застали всё в беспорядке.
Здесь не было места для его превосходительства, ещё меньше для нас; всем нам пришлось удовольствоваться чёрными избами, в которых было так тесно и негде повернуться, что мы, большею частью, лежали так близко друг к другу, что, после раскладки наших матрасов для спанья, еле было куда поставить ногу. Велико было неудобство, которое мы здесь испытывали, так как, с одной стороны, холод не давал нам выходить из изб, а, с другой стороны, внутри избы, нас так мучили дым, вонь и насекомые, что смело могу сказать, — это было самое неприятное приключение, с нами случившееся, за все наше путешествие.
Мы, тем не менее, должны были удовольствоваться тем, что у нас было, хотя, останься мы несколько дней дольше в Ярославле, где нам жилось в общем хорошо, ничего такого с нами бы не случилось и мы дали бы Русским возможность приготовить дачу Ходынку (откуда мы должны были въезжать в Москву) для нашего пребывания: там мы не испытали бы никаких особых неудобств. Однако тут, где мы должны были смирно сидеть и не смели даже выезжать, как хотели бы некоторые из нас, желавшие провести в Москве все время до нашего въезда, помещение наше, во всяком случае, не соответствовало ни величию великого государя царя, ни достоинству великого посла. Каждый из посещавших нас ежедневно из Москвы немецких купцов с большим сочувствием жалел нас, но нам было мало пользы от этих утешений.
В следующий день, 8-го января, утром, пошли мы во двор названного выше князя. Здесь уже несколько раз имели местопребывание послы перед их въездом: так, например, 3 или 4 года тому назад, Шведский посол и, недавно, Персидский посол. Так как, однако, незадолго до нашего прибытия, большая часть двора была уничтожена пожаром, то в нём почти не оказалось помещения, кроме комнаты, в которой поселился посол, с изразцовой печкою, с сенями, где также была изразцовая печь, с прекрасной большой кухней и с очень большой конюшнею; вот и все помещения, которые тут оказались. В селе не было ничего хорошего, кроме столь красивой и изящной церкви, какой я среди деревянных еще не видывал. Мы быстро достали разрешение осмотреть церковь внутри, но не нашли там ничего особенного. Впрочем, дверь, перед которой мы должны были остановиться, была украшена массою картин…»
Как упомянуто выше, голландское посольство вынужденно было провести в Никольском две недели, пока на Ходынке не построили новый подхожий стан для послов… Единственная поблажка, которая была сделана для посольства, это разрешение царя желающим неофициально посетить Москву 16 января, чтобы посмотреть на празднование Крещения…
Известно, что посол Кленк из села Никольского отправил два письма в Голландию: 15 и 20 января.
Читаем далее записки Койэта.
21 января: «Когда все было готово и когда трижды протрубили в трубы и ударили в литавры, мы утром, в 3 часа, выехали из села Никольского и, пробыв в пути 2 часа, прибыли в назначенное место — Ходынку, где в течение 8-ми или 10-ти дней были построены 2 или 3 дома, с конюшнею и печами, чтобы его превосходительство мог отсюда совершить свой въезд».
25 января: «В это утро мы узнали, что прежний первый пристав наш Михаил Степанов умер от испуга и горя в Никольском селе. Он получил от великого боярина Артемона Сергеевича какое-то письмо, заключавшее тяжкие укоры ему за нерадение при проезде великого посла: письмо стращало его гневом и немилостью его царского величества; это его так перепугало, что от постоянных дум о беде, ему угрожающей, он впал в душевную болезнь, унесшую его в могилу через 3-4 дня, когда ему было еле 23 года от роду».
Помимо записок Койэта, существует ещё один источник, описывающий эти события. Это письмо самого Кленка, посланное из Москвы 22 января 1676 года. В Голландии его переписали в виде донесения под названием: «Реляция o том, что случилось до и во время въезда господина фан-Кленка, чрезвычайного посла их высокомощности, в Москву, 11/21 января 1676 г». Ниже приводим его полностью в русском переводе:
«Когда г. фан-Кленк, чрезвычайный посол их высокомощности, прибыл к селу Николаевскому (Nicolaenskoy Selo), в 1 ; милях от Москвы, и отдохнул здесь немного, его царское величество, 5/15 назван. месяца января, имел милость прислать, с переводчиком, 25 саней, при помощи коих дворяне и офицеры г. посла должны были быть перевезены в Москву, чтобы видеть там большие и пышные церемонии, происходящие в присутствии его царского величества и патриарха при освящении воды. Это освящение и состоялось, действительно, 6-го назв. месяца по ст. ст. в день крещения. Служащие у г. посла, поэтому, рано утром, отправились в Москву, и прибыв сюда, приведены были в комнату (Kamer), откуда они видели всю церемонию. По окончании ее, его царское величество прислал к ним дьяка, чтобы спросить о здоровье их, а вечером они снова вернулись в названное выше село Николаевское. Пристав Михаил Уваров, сопровождавший господина посла до Николаевского села, впал в немилость у царя за то, что он от Переяславля ехал с госп. послом столь быстро: эта немилость так на него подействовала, что он сошел с ума и 9/19 января, лишь только прибыл в Москву, умер. Г. посол еще раньше, а именно 8/18, от члена своей свиты, бывшего в Москве, узнал, что он будет принят с почетом не бoльшим, чем с тем, каковой был оказан г. Бореелю, т. е. с почетом, как он знал, меньшим против того, как принимаются теперь послы коронованных особ. Поэтому он на другой день послал своего переводчика в Москву, чтобы сделать первому министру следующего рода представления: г. послу-де кажется странным, что ему не желают оказать больше почета при приеме, чем оказано было г. Бореелю, так как не только Бореель не имел звания великого посла, но и, что важнее всего, его царское величество тогда не давал еще их высокомощности титула высокомощных; а раз теперь его царское величество почтил их высокомощность почетным титулом высокомощных, то не следовало бы делать и затруднений с оказанием их высокомощности, в лице их посла, чести, такому титулу подобающей; поэтому г. посол должен-де быть принят с тем же почетом, как и послы коронованных особ. На это означенный государственный канцлер, прийдя с «верху» от его царского величества, заявил ходатаю Нидерландской нации, что его царское величество велит принять г. посла с тем-же почетом, какой был оказан Шведскому послу два года тому назад. Сообразно этому, немедленно-же было приказано иностранным офицерам, служащим у его царского величества, собраться в роту и принять участие в встрече г. посла. Далее, число стрельцов было увеличено и заодно выкатили много пушек. Объявлено было также, что въезд г. посла совершится не на санях, как въезд г. Борееля, но в собственной карете его царского величества. Чтобы также не возникало, как прежде, споров при въезде, сделано было распоряжение, чтобы приставы первые выходили из саней и давали бы всегда г. послу высокую руку. Названного 9/19 числа пришел из Москвы другой пристав на место прежнего, чтобы проводить г. посла в Москву. Это был подполковник его царского величества лейб-гвардии. Он принес с собою сообщение, что г. посол в тот же день утром в четыре часа до рассвета должен быть на Ходынке, находящейся на 3 версты ближе к Москве. Здесь должен был построиться деревянный двор, чтобы на будущее время служить местом остановки для послов перед их въездом. На этом месте, которое было пустынно и лишь огорожено деревянною изгородью, в течение 8-ми дней, пока г. посол находился в селе Николаевском, построено было пять деревянных комнат с каменными кафельными печами, а две комнаты даже были обтянуты красным сукном исключительно для того, чтобы г. посол там пробыл часов 5-6 и пообогрелся бы и отдохнул немного до въезда в Москву. Итак, г. посол 11/21 назв. месяца января утром в полчетвертого выехал из села Николаевского и в 6 часов прибыл на Ходынку, находящуюся в 4-х верстах (из коих 5 составляют одну Немецкую милю) от Москвы».
Как видно из приведённых записок, неожиданно быстрый приезд голландского посольства поставил русского царя в неприятное положение. С одной стороны, ему очевидно было известно о недолжном для уровня посла приеме в селе Никольском, с другой стороны, царь вынужден был аврально достраивать двор на Ходынке.
Гнев, вылившийся на пристава Михаила Уварова, который, в результате, умер 19 января, также показывает состояние царя. Возможно, вся эта история сказалась и на следующих событиях: как известно, в начале февраля царь заболеет, а через неделю умрёт, в 47 лет. По одной из версий, от сердечного приступа, т.к. известно, что он страдал гипертонией…
Таким образом, царь Алексей Михайлович, в определённом смысле, стал первой жертвой Ходынки…
НИКОЛЬСКОЕ ПРИ ПЕТРЕ I.
После того, как на Ходынке был построен новый подхожий стан, значение села Никольского уменьшилось. Послы стали проезжать мимо его.
Известно, что на Ходынке останавливались приезжающие послы в конце 1670-х и в 1680-е годы. Но в 1697 году Никольское вновь становится подхожим станом, здесь 16 июля 1697 г. остановился датский посланник Гейнс. На следующий день, 17 июля, состоялся его въезд в столицу.
Возможно, подхожий стан на Ходынке редко использовался (послы приезжали даже не каждый год) и за 20 лет пришёл в негодность, а может быть, просто сгорел…
Несколько ранее, 29 июля 1692 г., друг Петра I Патрик Гордон проводил своего сына до с. Никольского, который был отправлен на учёбу в Кёнигсберг.
В 1699 году, незадолго до начала Северной войны, в Москву последовало большое шведское посольство Карла XII из 150 человек. Процитируем книгу академика Богословского «Петр I: Материалы к биографии» (1948): «Большая казна должна была заготовить для отсылки посольству на подхожий стан в село Никольское "почестный корм". Большой дворец - снарядить туда же "почестное питье", а Ямской приказ - дать подводы для перевозки корма и питей в село Никольское. Корм закупался в городских рядах; в составе его перечисляются: яловица, 5 баранов, 5 гусей, 20 кур, 2 куря индийских, 2 тетерева, 5 уток, 3 поросёнка - "всё живое доброе", да 5 полот ветчины, 200 яиц, 1/2 пуда масла коровья, 2 ведра уксусу, на 16 алтын 4 деньги луку, чесноку, капусты, хрену, свеч сальных да 2 рубля хлеба, калачей и соек. В составе "почестного питья" указаны 10 ведер пива ячного доброго, 30 ведер пива расхожего, полведра романеи, 2 ведра вина боярского, ведро ренского, ведро меду малинового, 3 ведра меду обарного, 5 ведер меду паточного, 3 ведра квасу медвяного, 10 ведер меду цеженого».
Шведское посольство прибыло в Никольское 22 июля 1699 года. Въезд в Москву был назначен на 26 июля. Петра I в этот момент не было в Москве, он был в Азове и в Воронеже на строительстве флота и вернулся в столицу лишь спустя два месяца, 27 сентября.
В декабре 1702 года, после взятия шведской крепости Орешек, Петр I остановился в селе Никольском перед торжественным въездом в Москву. Вот что написал в своих записках путешественник голландец Корнелий де Бруин: «Иностранные министры, наш резидент, английский консул и несколько купцов на следующий же день по получении сказанного известия отправились в Никольское на поклон к царю, возвратились оттуда рано утром на другой день».
ЦАРИ ВМЕСТО ПОСЛОВ, НО БЕЗ НИКОЛЬСКОГО.
После строительства Санкт-Петербурга и переноса туда столицы послы уже торжественно не въезжали в Москву. Но зато с питерского направления стали часто въезжать русские цари и царицы, следуя из новой столицы. Но село Никольское уже утратило свой статус, а когда им стали владеть Шереметевы с 1743 года, так и вообще было запущено…
До строительства Екатериной II Петровского путевого дворца в 1783 году, последней монаршей остановкой перед торжественным въездом в Москву была разной.
После победы в Полтавской битве торжественный въезд в Москву Петра I происходил из села Коломенского. Екатерина I перед коронацией остановилась вместе с Петром I в селе Преображенском. Петр I после победы над Швецией, Петр II, Анна Иоанновна и Елизавета Петровна перед своей коронацией останавливались в с. Всехсвятском в имении грузинской царицы Дарьи Арчиловны. Екатерина II перед коронацией в Москве остановилась в селе Петровское-Разумовское.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Таким образом, звездный час села Никольского был в 17 веке. В 18 веке Никольское стало обычным селом, стоящем на тракте, соединяющем Санкт-Петербург и Москву.
В 1800 году деревянная Никольская церковь была закрыта, а в 1831 году разобрана из-за ветхости. В 1856 году на её месте построили каменную часовню. В 1886 году на сельском кладбище села Никольского был похоронен четырехлетний Алёша, сын Льва Толстого, а в 1895 году рядом появилась могила семилетнего Ванечки, любимца Льва и Софьи Толстых.
В 1932 году, перед строительством канала Москва-Волга, прах детей Льва Толстого перенесли в Ясную Поляну, а Никольскую часовню снесли. В 1937 году место, где находилось сельское кладбище села Никольского, оказалось на дне Химкинского водохранилища. А на месте, где стояла Никольская церковь, был построен водный стадион «Динамо».