Живет у нас в обители сестра, чья молодость прошла на улицах Москвы с кружкой для подаяния в руках. Моё поколение пришло в монастырь «на всё готовенькое». Мы не тягаем тачки с цементом и не хлебаем кашу из топора. В наших кельях есть удобства, а на этаже стоят стиральные машины.
Мать П. начинала свой путь в другой обители в глухих лесах Сибири. Однажды в девяностые годы, когда ещё не было навигаторов и мобильников, наши сестры отправились в ту сторону за грибами на автобусе. Часть из них не вернулась на место стоянки к назначенному времени, заблудились. Автобус с тремя опустевшими местами был вынужден уехать в монастырь, а пропавшие монахини объявились сами через 4 или 5 дней. Им удалось выйти из леса уже в другом регионе, они добрались до ближайшего храма и обратились к местному священнику с просьбой о помощи.
Но речь не о том.
Я не понимаю некоторых ничем не оправданных перегибов в якобы духовном руководстве над сестрами. Настоятельница того маленького глухого монастыря на десять лет отправила свою самую юную послушницу, да и к тому же гражданку другого государства на кружечный сбор в столицу. Мало того, что девушка приняла за святое послушание это назначение, так она ещё и не удивилась, когда ей сказали: о ночлеге и пропитании договаривайся сама. Во имя Христово, ночуя первое время на вокзалах и на скамьях, послушница безропотно исполняла порученную ей миссию. Она добралась до приемной одного из архиереев и получила официальную справку о законности выпрашивания милостыни. Через сколько-то дней девятнадцатилетнюю девушку приютила одна из прихожанок собора, около которого П. стояла несколько дней.
- Всякое бывало. Меня и другие нищие выгоняли, и люди насмехались, и в милицию забирали – справка спасала. Я не могла нарушить святое послушание, с 8 утра до 20 вечера исполняя порученное мне дело.
- А как же ты питалась, мать?
- Меня добрые люди, у которых я ночевала подкармливали.
- Так ты могла спокойно питаться за счет собираемого пожертвования.
- Как же можно! Мне матушка благословила только немного себе брать, на пирожок, а остальное ей присылать. Пересылала я денежки регулярно.
… Мать П., как мне кажется блаженная, но далеко не глупая. Очень трудолюбивая и честная, совестливая и благоговейная. Алёша Карамазов в юбке. Она и не заметила, как её молодостью и ответственностью грубо воспользовалась нечистоплотная «духовная мать».
Когда П. вернулась в тот же монастырь, её поставили в невыносимые условия жизни. Она так и оставалась самой молодой сестрой, никто не задерживался у той игуменьи. И повесили на П. уход за скотиной, готовку, ещё много всего. Не смотря на невероятное смирение и терпение, что-то в душе протестовало и собралась наша П. идти домой. А куда домой – в самый Таджикистан. Да без паспорта.
Идёт она лесной дорогой, молится. Прошла несколько километров, а по трассе машина в сторону Крестовска. За рулем монахиня сидит, водительница нашей Матушки. Пожалела беглянку, не стала отвозить обратно, а передала с рук на руки. И вот уже много лет добрая мать П. спасается-подвизается. Сохранилась у нее с давних пор «беглянская» привычка: никак не может она ночевать с кем-то. Только в одиночестве – на чердаке, в коридоре, в хозяйственной башне. Полуношничает, читает по ночам, восполняя утекшие бескнижные годы. А на утро заводит себе 5 будильников, чтобы вскочить на утреннее правило. Я лично видела эти несчастные будильники. Звонят с разницей в 5 минут каждый, а ей всё равно никак не проснуться вовремя.
***
Невероятно, я иду своими ногами по Флоренции! Только что вышла из собора Санта-дель-Фьоре и направляюсь к галерее Уфиццы. Посещение этого музея было моей мечтой со студенческой скамьи. Меня накрывает волна разочарования: вижу две огромных очереди у входа в кассы. Первая очередь для групп, а вторая для индивидуальных посетителей. Глядя на хвост, растянувшийся чуть ли ни на пол улицы, вздыхаю. Через три часа у меня поезд до Болоньи, нет смысла вставать и ждать чуда, всё равно не успею. И тут меня посетил добрый помысел: Господь меня сейчас в путешествии особенно слышит. Вдруг Он поможет мне исполнить заветную мечту и я всё же попаду в музей? Встаю в хвост очереди. Через пятнадцать минут именно ко мне сквозь толпу протискивается какая-то девушка с бейджиком и спрашивает меня по-русски: - Пойдете через десять минут на экскурсию по музею? Сегодня единственная русская группа. Все почти в сборе, но осталось несколько свободных мест. Единственное, цена билета будет дороже, чем в кассе. Решайтесь.
- А почему Вы именно ко мне подошли?
- Я русских везде узнаю. Так Вы пойдете?
- Конечно!
Уже через десять минут мы заворожённо слушали экскурсовода. У меня было чувство, что мы не в Уфиццы, а в родном Эрмитаже или Третьяковке. Радостно было встречать как старых знакомых всемирно известные шедевры, тиражируемые в каталогах по изобразительному искусству. Сразу же повеяло студенчеством и эпохой Возрождения. Через час я с бьющимся от восторга и благодарности Богу сердцем стояла на средневековом, единственном в мире жилом мосту Понте-Веккио. А ещё через час мчалась на скоростном поезде через нивы, долины и рощи дивной Италии в университетскую Болонью.
***
Абхазия. Знакомая Лаура решила свозить меня в Драндский монастырь, место древнее и почитаемое в народе. Хотелось бы рассмотреть главный храм, но в нем проходит таинство соборования (когда священник помазывает болящих людей маслом и читает особые молитвы о духовном и физическом выздоровлении). Встали и мы сбоку. Народу видимо-невидимо. Хор из местных и приезжих бабушек подпевает складно. Священник кадит, начинается чтение первого Евангелия.
Вдруг женщина, стоящая прямо у солеи начинает громко ругаться и извиваться. До меня не сразу доходит, что она одержима нечистым духом. И справа от меня стоит молодая женщина, она самые важные моменты таинства заливается лаем. Все кто участвует в соборовании сосредоточены, присутствие бесноватых делает нашу молитву горячей и проникновенной. Внутренне я дрожу, не по себе. Женщина, выкрикивающая мужским голосом ругательства, пытается перебить батюшку. Он невозмутимо помазывает народ, а все евангелия и апостолы читает прямо над её головой. Женщину крутит. Она пытается сбежать, но её крепко держат двое мужчин – её братья.
- Поп, я тебя ненавижу и убью! Вы тут что все распелись, хор Пятницкого! У! ненавижу! Мне плохо, уйдем домой! Светка дура и мама её дура. Светка колдунья и мама, и бабушка. Зачем пришла? Сиди дома и смотри телевизор, ешь свою куру! Я люблю куру! И телефончик люблю! – кричал бес мужским голосом.
Люди пели громко, стараясь перепеть одержимую. Она то падала, то поднималась.
- Я хороший мальчик! Не мучайте меня! Меня жжет! Пойдем домой! – истошно вопил падший дух.
Это соборование я не забуду.
Ещё один раз я близко видела другую одержимую у нас в монастыре. Меня назначили проводить экскурсию группе из Липецка. Их сопровождал священник, в группе находились и монахини.
Перед окончанием экскурсии мы стали прикладываться к Крестовской иконе. Батюшка прочитал молитву, я встала сбоку, ждала людей, пока они прикладываются, чтобы показать им кедровую рощу.
Вдруг какой-то мужчина в середине толпы стал громко кричать матом самые отвратительные и грязные ругательства, стало не по себе. Я подошла поближе и увидела что никакой это не мужчина, а маленькая бабулечка в белом платке. Она всю экскурсию скромно стояла рядом с монахинями. Здесь же она словно окаменела. Её лицо стало неестественным, страшным. Изо рта шла пена. Трое мужичков чуть ли не волоком подтащили её к Крестовскому образу и прислонили её голову к иконе. Бабушка закричала, затем забилась в конвульсиях и обмякла.
- Святую воду несите скорее, окропим её! – скомандовал священник.
Женщина была без сознания. Когда её стали окроплять, вновь раздался страшный утробный голос: - ЭТУ воду я не переношу! Унесите её подальше!
Люди как ни в чем не бывало, подошли ко мне и попросили продолжить экскурсию.
- Матушка, рассказывайте дальше.
- А как же эта женщина?
- Вы за неё не переживайте! Она уже много лет на нашем приходе и в поездках, мы все к ней уже привыкли.
***
Чебоксары. Знакомлюсь с легендарным архимандритом Василием, французом, принявшим монашество и перешедшим из католицизма в православие. Много лет отец Василий восстанавливает мужской монастырь в центре города. Батюшка прекрасно говорит и понимает по-русски. У него сострадательное сердце и мягкий характер. Последним качеством монахи его монастыря явно злоупотребляют.
Так, идет однажды отец Василий Великим Постом по обители и видит, как открывается окно второго этажа, откуда прямо под ноги настоятелю падает палка копченой колбасы. Великий Пост (!) Настоятель поднимается на второй этаж, вычисляет келью. Дверь приоткрыта. Стучит и, услышав в ответ что-то нечленораздельное, входит. За столом у окна сидит схимонах, давший сугубые обеты поста и молитвы. На столе водочка, закусочка, да вот ещё в руке у отца Василия колбаса.
- Отец! Что этот тут у тебя происходит?
- Дак, день рождения свой отмечаю! Приглашаю к столу.
Отец Василий не стал садиться, но человека поздравил. Вышел. Долго молчал. Говорит мне: как я могу его осуждать? Как могу напоминать о Посте, об обетах?! Да этот… этот Федя три года назад был бомжом. Я его в сквере у помойки подобрал, сюда привел, отмыл и поселил…а потом по его желанию постриг в монахи.
- А ещё, мать гостья,- тяжело вздохнул отец Василий, - мой дорогой ученик, в которого я столько вложил, которого я год назад в монашество постриг, исчез пару месяцев назад, а с неделю как пришло от него письмо:
- Поздравьте, отец! Первенец у меня родился. …Что вы за люди, русские?! Всё вам нипочем, даже обеты.