Какой гопник вам милее – банальный, рожденный на окраине Петербурга от пьющего русского отца и курящей русской матери, или гопник с налетом восточной экзотики, окутанный романтическим флером патриархального кодекса мужской чести, воспитанный вместе с многочисленными братьями и сестрами посреди чистого воздуха горных пастбищ Кавказа некурящей матерью и даже не очень пьющим отцом? Погодите перебивать, я знаю, что это просто красивый миф. Но все-таки ответьте: первый или второй?
Большинство, не задумываясь, ответят: оба гопника одинаково отвратительны, если они гопники. Ответ политкорректный, но… неправильный. Я убеждена, что мифический бэк-сайд кавказского хулигана в глубине загадочной русской души обеспечивает ему хоть небольшую, но индульгенцию. И чуть ниже я собираюсь вам это доказать. Но националист-то, наверное, из принципа выберет русского мерзавца! – снова возразите вы. А вот и нет. Именно националист-традиционалист в первую очередь и обнаружит в себе (возможно, нехотя) легкую и неуловимую симпатию к кавказцу. Ну, положим, это будет не симпатия, а уважение к более достойному врагу, врагу интересному и ценному, которого даже ненавидеть приятно. Но все-таки – почему? Потому что все те качества, которые он (ошибочно!) приписывает кавказцам, он хотел бы видеть у русских. Уважение к традициям, почтение к старшим, верность своеобразному воинскому кодексу, здоровая многодетная семья, культ мужественности и силы… Дальше всплывают уже совсем сказочные картинки типа скромной матери в платочке с кувшином на плече, отца – сурового, но справедливого джигита в папахе, блеяние стад на горном склоне, неказистые мазанки дагестанского аула и т.п.. Это так не похоже на вульгарных матерей русских гопников, на их отцов, давно покинувших семьи, на их пустые до звона души, что сердце и националиста, и либерала невольно тянется к более эстетичному злу с кавказских гор. Вот даже за спиной у негодяев, избивших ногами парня в московском метро, возникает отец одного из них. Отец, как это трогательно… («Представляете, у них там есть отцы!») Невольное восхищение «нравами горцев» проскальзывает даже в статьях искушенных политологов. Они искренне сообщают нам о большей сплоченности, в сравнении со славянами, представителей иноэтнических диаспор, о крепости и патриархальности их семей, о культе силы и здоровья. Читая все это и глядя на тривиальных русских хулиганов, мы начинаем если не оправдывать, но, по крайней мере, «понимать» кавказцев. Ну, например, вот почему они ведут себя вызывающе и норовят избивать непременно все вместе одного? Это ж понятно – у них там священный культ силы, которого у нас нет. Завидовать надо! Обижают слабых? Ну да, обижают. Зато уважают сильных. Это, знаете ли, закон природы, от которой мы так безнадежно оторвались! Их руководство плюет на демократические ценности? Разумеется, плюет. Зато оно охраняет такие прикольные и колоритные национальные традиции, что даже жалко ворошить эту резервацию. Пусть и дальше прыгают там со своими ножами и хиджабами, а мы посмотрим. В телевизоре, разумеется.
Иными словами - даже те из нас, кто считает Кавказ своим врагом, в глубине души романтизирует его. И испытывают чувство унижения оттого, что русские не могут похвастаться такой упоительной традиционностью/единением/устоями. Разумеется, я не хочу впадать в пошлость и доказывать, что на Кавказе тоже есть пьянство, наркомания, разгульные женщины и т.д. (как и везде). Эти негативные крайности не сумеют поколебать романтической сказки, потому что особенности сказки – это как раз биполярный мир с резким делением на черное и белое. Сказку может разрушить лишь проникновение серого цвета. Среднее, скучное, неколоритное, предсказуемое, рутинное, что живет в декорациях одинаковых городов, ездит в автобусах со смартфонами в руках и вяло обсуждает в соцсетях свои права – вот чего мы так стыдимся в себе. Чувствуя свою вину за то, что растерял романтику, городской обыватель с готовностью видит ее в представителях иноэтнических диаспор. И за это многое им прощает. Но что, если градус этноромантики сильно преувеличен?
Как известно, так называемые традиционные устои являются способом адаптации населения к тяжелым условиям жизни. Патриархальный быт, коллективизм, многодетность, воинские доблести, религиозность, иерархическое социальное устройство (производными от которого являются кумовство и коррупция) – все это помогает людям в Средней Азии и на Кавказе выжить в обстоятельствах нехватки ресурсов. Понятно, что традиция инертна, и потому даже в относительно сытых местах типа Дубаи можно встретить приверженцев традиционной эстетики с хиджабами и множеством детей. Кстати, о хиджабах. Истовая религиозность мусульманских регионов – еще один любимый миф российского обывателя, который сам страдает от недостатка веры и которому приятно знать, что у кого-то где-то она есть. Причем набожность кавказцев в наших сказочный представлениях тесно соседствует с образами горных сел; но на самом деле тамошняя сельская глубинка менее религиозна, чем города. Фанатичный ислам – такой же бунтующий ответ на городскую распущенность, что и фанатичное православие, и является чисто городским изобретением. В Махачкале и Дербенте женщины в хиджабах и их бородатые мужья удивительно соседствуют с весьма вольно одетыми людьми обоих полов. В селах вольностей меньше – и соответственно, незачем поднимать реакционный бунт.
Так или иначе, повышение уровня жизни и урбанизация постепенно разъедают традицию, как ржавчина – металл. Так, в Дагестане население все больше стягивается в города. Горные аулы пустеют, и с ними умирают многочисленные местные языки – основа культурного разнообразия. Языком межнационального общения многочисленных местных этносов становится русский, и он уничтожает культурную самобытность. Дагестанский русскоязычный рэп имеет так же мало специфических этнокультурных черт, как и сэлфи, которые местные красавицы с накладными ресницами и ботоксными губами (да-да, этот кошмар есть и там!) выкладывают в свои инстаграммы. Махачкала застраивается типовыми коробками-человейниками, дороги усеяны мусором – короче, все как везде. Не лучше и не хуже. Романтический кавказский миф, одновременно умиляющий и пугающий, держится только благодаря относительной нераскрученности Дагестана как туристического направления. Но ковидные годы уже начали ломать лед. В «страну гор» устремились туристы, и ломка самобытности теперь пойдет быстрее, потому что ничто так не разрушает традиции, как коммерческий спрос на них.
Осмелюсь предположить, что про горские «устои» гораздо чаще вспоминают дагестанцы, оказавшиеся в российских городах, нежели те, что живут у себя дома. Оно и понятно: в чуждой среде это - культурный код, необходимый для самоидентичности и чувства локтя с земляками. То, что в Дагестане было бессмысленной и неоформленной субстанцией, в столичном метро приобретает четкие очертания. И вот уже заурядный кавказский гопник вдруг представляется себе эдаким Мцыри, чья психика деформировалась-де в результате долгого пребывания в романтично-диких условиях. А потому его нужно оберегать, как экзотическое краснокнижное животное. Право, нельзя же сердиться на льва, если он кого-то растерзал? Это свойство его природы, прекрасной и величественно-жестокой. Офисные мыши должны, вобщем-то, радоваться возможности приобщиться к аттракциону первозданной силы. Даже завидовать должны! Ставшие популярными выступления в этом жанре в московском метро – своеобразный экспортный товар под названием «настоящий горец». В этом материале собраны наиболее яркие эпизоды последних месяцев - https://www.gazeta.ru/social/2021/12/09/14296753.shtml?updated . Мерзкое исполнение соответствует невысокому культурному уровню исполнителей. Но примечательно, что банальному, тупому, пьющему уголовнику - Магамаали Ханмагомедов во время избиения Романа Ковалева не заметил, что у него приспустились штаны, обнажив совсем негероические жирные ягодицы - тоже приятно было набросить на себя романтический плащ (бурку) истинного джигита, который жесток не просто так, а на серьезной идейной платформе. Потому-то он смеялся впоследствии перед телекамерами. Того требовали законы жанра: проспавшись, он вспомнил, что настоящий воин в плену у ничтожеств должен выказывать им презрение. Предсказуемая реакция высокопоставленных земляков, сводившаяся к тому, что эти недостойные отщепенцы «опозорили Кавказ», тоже в корне неверна, так как опять постулирует заблуждение, что где-то существует некий сказочный Кавказ, который можно опозорить. Но в том и суть, что они ничего особенного не позорили. Сказки нет, а есть людской муравейник, погрязший в рутине и скуке, и его представители пытаются развлечься в той мере, в какой им позволяет это делать беспомощная правоохранительная система. И самое сокрушительное, чем мы можем ответить на массовые выходки этих гопников – осознать, что за словом «кавказ» не стоит ничего, кроме контуров на карте.