Любовь, подобная удару молнии – это далеко не дар, а мощный разряд, способный оживить сердце. Дальнейшее зависит уже от размера сердца. Многие воспринимают мир как нечто такое, что нужно заполучить или завоевать. Чем больше получил от жизни, тем больше счастья. Мало захватил – неудачник. Привыкнув с детства брать подарки, мы радуемся тому, что получаем и раздражаемся, когда игрушка не соответствует ожиданиям или, хуже того, не слушается. Такие игрушки обычно ломают и выбрасывают.
Отношение к людям подчинено тем же правилам. Полезных знакомых – оставляем, приятных друзей - зовем в гости, а тех, кто не умеет с нами играть, выбрасываем. С любовью то же. Объект должен стать частью меня, научиться дышать со мной в унисон, думать те же мысли, радоваться тому же и ненавидеть тоже. Все проявления отдельности – это предательство. Как это, собрался почесать нос, а рука чешет в другом месте? Взглянул в зеркало, а отражение мне не радо! Разве это не предательство?
Кто не желает дышать со мной в такт, не хочет стать частью меня – тот предал нашу любовь. Что, это я должен подстраивать свое дыхание? Бред! На этом обычно и заканчивается всё то, что мы называем любовью. И даже если всё это не про вас, то про того, с кем вы приучили себя терпеливо ждать ответных шагов.
В маленьком сердце нет места для большого чувства. Там место только одному чувству: собственничеству. В природе большие сердца почти не встречаются друг с другом. Маленькие сердца, как чёрные дыры, энергично втягивают в себя всё большое и яркое. А сожрав с потрохами, чёрная дыра, как известно, уже никогда не выпустит за горизонт событий, потому что не умеет. Это против её природы.
С большим сердцем никто не рождается, но оно одно и делает человека человеком. Взрослеть сердцем совсем не то же, что просто взрослеть. Оттого, наверное, если молнии и попадают в сердца с завидной регулярностью, то настоящая любовь встречается значительно реже. Фантазировать высокие чувства намного проще, чем самому научится любить. Возможно, именно по этой причине романисты и не вылезали из борделей, где всё было так же понятно и просто, как в их романах.