В тридцатые годы минувшего столетия в степь пришёл страшный голод. Свободолюбивых кочевников бороздивших просторы Великой степи без всяких преград, насильственно заставляли вступать в колхозы. Процесс перехода к новому оседлому образу жизни оказался сложным и трагическим. Фёдор Голощекин и его вассалы, встав у руля тоталитарной власти, стали забирать у народа всё подчистую - и скот, и зерно.
Степь застыла в своём отрешенном спокойствии, равнодушии от страха и слез людских. Раскалилась, потрескалась от всепожирающего зноя засухи земля. Пустели амбары. Метались, перекапывая усталыми крыльями небо, голодные птицы. Они будто боялись опуститься на землю: там запустение, нищета, бесхлебье, горе людское. Целые семьи умирали голодной мученической смертью. Зловеще пустели некогда шумные аулы.
Сотни тысяч бедных людей снялись с родного кочевья и разбрелись по бескрайним просторам степи.
Зажиточные казахи, дабы спастись от голодной смерти, со своими табунами лошадей и отарами овец откочевывали к соседям в Кыргызстан, Узбекистан. А иные подались еще дальше в Россию, Монголию, Китай…
Люди прощались с родной землей, рвались родственные узы, оставались недопетыми песни. Сколько слез пролили люди одной земле ведомо…
И разбросала тысячи отчаявшихся людей по неведомым доселе краям надежда на спасение своих детей от страшной смерти. А она, проклятая, все еще шла следом и не щадила обессилевших и обезумевших от горя людей. Но вопреки всему многим людям удалось спастись…
Джумагуль после смерти мужа осталась молодой вдовой с тремя малыми детьми на руках. Она была младшей дочерью табунщика из горного аула. Однажды знойным летом на байге* чабан Шакен заприметил строптивую красавицу и насильно похитил ее. Как ни плакала Джумугуль, но всё же пришлось безропотно смириться.
- Камень, где упал там и должен лежать, - решили аксакалы рода.
В прохудившейся черной юрте изо всех щелей ухмылялась нищета. Остатки хлеба уже выскребли.
Дети каждый день жалобно плакали, просили кушать. Джумагуль собирала в степи травы, несжатые колоски, сушила, толкла и из этой «муки» пекла лепешки. Глядя на измученных детей, женщина горько плакала от безысходности. Дни тянулись однообразные, гнетуще тоскливые.
Вскоре две обессилевшие дочурки уже не могли выходить из юрты и целыми днями лежали на кошме. Матери было невыносимо больно видеть своих детей с раздутыми животами и опухшими лицами. Девочки уже не разговаривали. Молча лежали и с мольбой смотрели потухшими серыми глазами. Жизнь убывала горькими медленными каплями. Августовским утром Джумагуль не смогла их разбудить. Ее истошный крик испугал Мурада.
Тоскливый мелкий дождь моросил из нависших мрачных туч. В степи выросли два могильных холмика…
От невыносимого горя Джумагуль занемогла. День ото дня ей становилось все хуже и хуже…Женщина чувствовала, что, наверное, долго не протянет и уже думала не о себе, а только о родной кровиночке - сыне. Молилась, чтобы только он выжил…
Однажды на рассвете Джумагуль разбудила сына.
- Вставай, жеребеночек мой. Мы поедем в город, - сказала мать, целуя его в лоб.
- А что мы будем делать в городе? - с любопытством спросил мальчик.
- К людям… Там хлеб, там твое спасение, сынок. Среди людей ты не пропадешь. Они помогут, вот увидишь, - ответила мать, вытирая все время набегающие на глаза слезы.
- А ты останешься со мной, апа**? Как я буду там один? - испуганно спрашивал Мурад, глядя в печальные глаза матери.
- Ты там побудешь, окрепнешь, а потом я приеду за тобой и мы вернемся в аул. Ты только слушайся хороших людей. Они помогут тебе, - мать прижала к груди сына.- Пойдем, мы должны успеть.
Они ехали на бричке и Джумагуль, казалось, что они везут не только свое безысходное горе свою личную боль. Вместе с ними печально вздыхала, сетуя седой ковыли, гнулась на ветру и вопреки всему стоически держалась судьба родного народа.
Бедную женщину в дорогу позвала надежда на то, что если сама не спасется от голодной смерти, то сына сбережет, оставит свой след на земле и не оборвется ниточка жизни, которая связывает ее с прошлым и будущим.
Низко нависло над землей беспросветное осеннее небо. Вокруг простиралась унылая степь. В ауле рассказывали, что по ночам лихие люди выходили на разбой и грабеж, их так же преследовала беда да нужда.
В полдень они приехали в город. Мать решила оставить сына в детском доме.
На прощание Джумагуль крепко прижала сына к сердцу и сказала:
- Помни, ты сын Шакена. Не забудь, тебе 6 лет. Да поможет тебе Аллах!
У зеленой калитки они расстались. Джумагуль медленно побрела по пыльной дороге . Слезы душили ее. Но она не могла поступить иначе.
- Апа, ты когда вернешься за мной? - что было сил закричал ей вслед сын.
- Скоро-о… Учись, слушайся добрых людей, - устало помахала исхудавшей рукой мать.
Мурад больше никогда не увидит мать…
Джумагуль, собрав последние силы, к вечеру все же дошла до станции. У нее сильно кружилась голова. Вдруг у женщины подкосились ноги и она упала на землю. Встать Джумагуль уже не смогла…
В этот день в детском доме подкидыша Мурада сердобольная женщина Вера выкупала, переодела в чистую одежду и накормила вкусной кашей. Ночью, сморенный усталостью, мальчик крепко заснул, держа в руках кусочек хлеба, ожидая прихода мамы.
Долго Мурад ждал ее, часами просиживая у дороги. Мурад – словно былинка на ветру, но ему было суждено выжить в ту лихую годину.
Через всю свою жизнь Мурад пронес светлую благодарность русским врачам, спасшим его от голодной смерти и учителям, которые научили его не только читать и писать, но и озарили детскую душу светом добра и красоты.
байге*- скачки
апа** - мама