Нет, нет и ещё раз нет! С поездом ничто не сравнится! Ах, не все так считают? Ну ладно, пусть остаются при своём мнении…
Вот думаю я о ещё не так давно самом популярном виде передвижения, и голова ищет удачного сравнения. Думала-думала и, наконец, придумала: путешествие поездом похоже на пресс, сжимающий долгую, событийную жизнь в короткую историю, которой ты готов поделиться с ещё вчера неведомым слушателем, а он охотно выслушает твой рассказ и, может быть или скорее всего, захочет поделиться своим.
Судя по всему, нынешний век с его прибамбасами окончательно роботизирует, зачипирует человека и свидетельств того, увы, хоть отбавляй, но ещё в совсем недавнем прошлом тяга человека к общению была повсеместной. Где же она реализуется? Ярче всего, конечно, в путешествиях, перемещениях, смене обстановки. Неважно, куда отправляешься и на сколько покидаешь насиженное место, предвосхищение грядущей смены зарождает в тебе, может, и не осознаваемую тобой, готовность к авантюре, событию, яркости… Ты открыт новизне, ты готов к общению, ты жаждешь чего-то нового, запоминающегося, а может, и могущего изменить твою жизнь. И поезд сжимает меха аккордеона твоей жизни, и ты сам видишь её чётче, и сам что-то, возможно, переосмысливаешь. Где ещё это возможно? Ну не в автобусе же или в машине, когда надо следить за дорогой и встречным транспортом или состоянием самой дороги. И не в самолёте, где ты, хоть и не подаёшь вида, всё равно каждую минуту находишься в напряжении, страхе за собственную жизнь. И даже не на пароходе, который может зазеваться и на что-нибудь напороться или что-то выйдет из строя и вас ждёт внеплановый заплыв…
Ничего этого не случится, если вы едете поездом. И хоть статистика говорит об обратном, я не слышала, чтобы кто-то не доехал до станции назначения, разве что с опозданием. Бывает, конечно, что стрелочник стрелку не перевёл — запил в одиночестве, бедняга, но это из ряда вон…
И вот ты оказываешься в купе, где мало-помалу начинаешь общаться с попутчиком, где необычайно быстро создаётся доверительная обстановка, скрепляемая общей трапезой, а может быть, и бокальчиком вина. И ваши личные отношения, благодаря уже нескрываемой симпатии, быстро набирают скорость и вы становитесь друг другу всё ближе и ближе… И ничего, что завтра-послезавтра вы расстанетесь, возможно, навсегда, а может, ваша дружба укоренится на долгие годы.
Так что? Вы по-прежнему считаете, что это может быть и в другом транспорте?
Наперёд знаю все ваши возражения: медленно, грязно и вонюче. Верно, но может быть и иначе. Вот возьмите современный рейс Нижний Новгород — СПб. Я мало нынче езжу, но этот серебристый лайнер меня очаровал с первого взгляда — красавец, что снаружи, что внутри. А сервис-то, сервис: не успела я войти в купе, где бельё уже было постелено, как влетела широкая улыбка стюардессы-проводницы: «Что желаете на ужин: рыбку или курочку, сейчас или попозже, а что желаете на завтрак?» и т. д. и т. п. Я просто оторопела. Планировка шикарная, коридор широкий, туалет — хоть танцуй там, количество купе меньше обычного. Да плюс сюрприз: в этот день, первого августа, людям, достигшим определённого возраста, предоставлялась, вы не поверите, пятидесятипроцентная скидка! А вы говорите…
Теперь давайте пофантазируем. Допустим, я еду дневным скорым поездом в Москву. Вхожу в вагон, нахожу своё место, напротив меня сидит окутанный паутиной проводов робот, кажется, женского типа. Не уверена. Он на меня никак не реагирует. Поудобнее устраиваюсь на своём сидячем месте, продолжая следить за происходящим заполнением вагона. До отправления минут десять. Четыре места справа уже полностью заняты такими же неразличимыми, бесполыми роботами на одно лицо, как, видимо, и должно быть, чтобы без глупостей, и все в электропаутине. В руках и на коленях, да и в ушах, какие-то разномерные штучки, которыми они пользуются: похоже, выполняют получаемые команды. А я всё сижу — наблюдаю. Интересно, ведь роботы, каких я видела по телеку, умеют, хоть и немного, но говорить. Но в эти, по-видимому, такую программу ещё не заложили. Бесшумная тишина длилась под моим неотрывным взором почти четыре часа. Наконец, Москва. Ну, думаю, ладно, говорить не умеют, но кивку на прощание, наверняка, обучены. Ничего подобного. Так же молча, как и появились, они беззвучно удалились. Нет, так я не хочу! А ведь неплохо нафантазировала, согласитесь. Только если бы это была несбыточная фантазия, а не уже реальная действительность.
А вот другая поездка в Москву, ретроспективная на сей раз. Временной интервал между ними составляет примерно тридцать лет. Как и в предыдущей истории — стопроцентная правда.
Четыре, как мы себя называли, профессора, из которых одна им действительно была, а остальные — аспиранты на выданье, едут в Москву для участия в конференции. Компания тёплая, дружная, сугубо интеллигентно-интеллектуальная — четверо девушек разного возраста. Что особенно приятно, помимо перечисленного — это то, что едем мы за счёт государства, ура!
Вот это удача! Мы в старом классическом купейном вагоне за закрытой дверью. Чайку попили, кроватки постелили, а болтовня не кончается. Похоже, уже скоро доедем, во всяком случае, уже далеко за полночь. Наконец, дружно принимаем окончательное решение вздремнуть, заглянув перед этим кой-куда, в чём все испытывали острейшую необходимость, а попросту, нужду.
Подхожу к двери, привычным движением руки и рукоятки пытаюсь её открыть, ан нет, не даётся.
Ну, не впервой такое: немножко прижал, отпустил, приподнял — и готово! Но «подруга» была упряма и на такие дешёвые хитрости не ловилась. Каждая из нас совершила отчаянную попытку поучаствовать в неравном бою и разрулить ситуацию, в скорейшем выходе из которой мы были крайне заинтересованы — уже не было мочи и не хотелось зреть на полу результат сдвига ударения. Ну ничего не получается, хоть ты тресни. Вот-вот, тресни. Когда это слово пришло мне на ум, я начала отчаянно колотить по двери кулаками и бить по ней каблуками (в результате чего один-таки сломала!) с криком «Помогите! Спасите!» Прислушались. Тишина. Проводник не спешит: наверное, это был «полупроводник». В наше молодое, остроумное время это слово очень прижилось и означало «один проводник на два вагона» — широко бытовавшая практика той поры: две зарплаты можно было получить. Или хотя бы полторы.
Так что проводник был, наверное, в другом вагоне или мирно-крепко спал, как и остальные пассажиры.
Наконец за дверью раздался неясный шум, и неведомый спаситель заставил нашу непослушницу открыться. Представшая нашему взгляду картина потрясла настолько, что мы забыли обо всём, включая острую нужду: у нашего купе столпились недоумённо и недовольно глядящие на нас мужчины. Они обшарили глазами нас и наше купе и, не найдя видимых следов насилия, а лишь пустые койки, разочарованно воскликнули: «Ну и чего надо было кричать “Спасите-помогите”? Мы уж думали…»
Что именно они думали, нетрудно догадаться, и в этом смысле их разочарование я даже очень понимаю. Хотелось «клубнички», а тут — какие-то четыре тётки… Облом.
Ну а теперь, если вы ещё не очень устали, немножко лирики под конец — уж очень хочется шампанского!
Проезжая по Беларуси, всегда испытываю трепет. Если бы я тогда, пятьдесят пять лет назад, согласилась, моя жизнь сложилась бы иначе, и в Беларуси я была бы не проездом… Первый раз я осознанно любовалась дивной красотой её природы, едучи в Прагу одна в купе в европейском вагоне с витринным окном, за которым ежеминутно сменялся пейзаж с красивого на ещё более чарующий. Это был один долгий видеофильм, от которого было невозможно оторваться. Я уже умалчиваю о чистоте и ухоженности всего виденного: от большого, как вокзалы, до мелочей, как деревянная ограда деревенского дома.
Он был первым, кто поцеловал меня, и у меня подкосились ноги. Хорошо, что он успел меня подхватить. Виделись мы редко, и тем неожиданнее стало предложение, сделанное мне в письме, которое я, амбициозная, в свои семнадцать лет отклонила.
Путешествуя по Европе, мне часто приходилось ехать поездом до Бреста. И всё время тлело желание повидаться — сколько той жизни!, тем более что раз в год он неизменно появлялся на горизонте, чтобы по телефону поздравить с днём рождения. И всегда начинал словами: «Это Минск…» Наконец я решилась и накануне очередной поездки в Европу сообщила ему, когда буду проезжать Минск и в каком вагоне: туда — ночью, обратно — днём. Можно встретиться.
По дороге туда ночью не спала, потому что вообще в поезде не сплю. Пока стояли в Минске, лежала, думала, мечтала, иногда поглядывала в окно, слушая храп в соседнем купе плацкартного вагона.
А на обратном пути он меня встретил, совсем не изменившийся за эти долгие годы, слава богу, — мне очень не хотелось, чтобы он растолстел или облысел. Волновались оба, конечно. Я что-то лишнее наговорила, что ты, мол, человек из моего прошлого, не больше. Но первый поцелуй — это как первая любовь, не забывается.
Он молодец, по-армейски всё продумал и организовал, и мы, на глазах у изумлённой публики, пили из бокалов шампанское с конфетами, а в вагон я вернулась с улыбкой и прелестным букетиком цветов.
Да, я не сказала главное — наверное, самое трогательное: ведь по дороге туда, когда я ночью ехала через Минск, он был на вокзале, нашёл наш вагон, говорил с проводником, но меня найти не смог, поскольку у нас был групповой билет и места своего заранее я не знала, и уж никак не думала, что он придёт на вокзал глубокой ночью. Понятное дело, проводница не стала поднимать на ноги весь вагон. Обидно только, что я ведь не спала, как будто чуяло мое сердце…
На следующий год я просто взяла и приехала в Минск. Там я провела три дня, жила в самой лучшей гостинице, и целыми днями мы были вместе — всё наговориться не могли.
«А как жена реагирует на то, что ты только ночевать приходишь домой?» — «Так я же ей сказал, что приехал боевой товарищ».
Вот я кто, оказывается, теперь. Но мне тепло, и когда я получаю от него эсэмэски по случаю, в конце всегда стоит сокращение ОЦЛ: обнимаю, целую, люблю.
Теперь страшусь только молчания…