- Не жалею, не зову не плачу, все пройдет, как с белых яблонь дым...
Петр Шелест толкнул в бок Подгорного, с которым они когда-то работали в ЦК Компартии Украины:
- Что это с ним?
- Да, это еще ничего, - ответил Николай Викторович. - Бывали случаи, когда он вообще взбирался на стол и начинал стихи читать или песни петь.
- И чего это он чудит? - не отставал от коллеги Петр Ефимович.
- Он всегда хочет быть на виду, - сделал заключение Подгорный.
Но он был не прав, ибо у Леонида Ильича было плохое настроение, следствие осени или внутренней обеспокоенности за свою судьбу и судьбу всего земного шара, ибо нынче на заседании Президиума ЦК КПСС было принято постановление о расположении ракет с ядерными боеголовками на Кубе. Все его естество возражало против такого плана, ибо последствия такого шага даже трудно предположить, если американцы станут на дыбы, то войны на самоуничтожение не избежать. Он был против постановления партии, но против мнения Хрущева он не мог идти, ибо тогда бы его ждала судьба Маленкова, Молотова и других членов ЦК, которые когда-то были несогласны с мнением Никиты Сергеевича. Он не имел права высказать свое отношение к этой авантюре, он вообще не имеет право на свою жизнь, ибо она принадлежит партии - это он понял с того самого момента сразу после войны, когда его вызвал в свой кабинет Никита Сергеевич еще он был Первый секретарь ЦК Компартии Украины:
- Тут твоя Виктория прислала письмо.
- Какое письмо? - Брежнев сыграл простачка, но его осадил Хрущев.
- Я знаю, что ты не дурачок, так что не делай вид, что не знаешь за собой греха.
- Я не могу ничего с собой делать. Я люблю эту женщину, а к Виктории совсем остыл, - открыл свою душу Леонид Ильич, надеясь, убедить своего шефа.
- Что это за аморальное поведение. Мы коммунисты всегда должны честными и порядочными, а тем более, если они находятся на высокой должности. Так что забудь свою любовницу или ложи партбилет на стол. Мы не может допустить, чтобы в наших рядах строителей коммунизма, были аморальные люди.
Конечно, Леонид Ильич сделал выбор в сторону партии и растался со своей зазнобой, но выбросить её из сердца он не смог и часто вспоминал о ней, особенно,в такие грустные минуты как сейчас, когда он начинал сомневаться, правильно ли он сделал свой выбор, когда поддерживал мнение, которое шло вразрез с его совестью. В такие грустные минуты он обращался к поэзии и Есенин больше всего подходил в такие минуты.
- Так, товарищи, - поднялся за столом Подгорный, - давайте выпьем за то, чтобы наши корабли благополучно доплыли до острова Свободы.
Присутствующие под радостные возгласы поддержали этот тост.