Доколе?

Зульфа Оганян
Буду жить как все. Спокойно, привычно, как принято. И для начала прогулки по утрам. И не одна, с подругой. Разговоры обо всем и ни о чем. Имею на это право? Быть как все, жить не мудрствуя лукаво. И это размеренное существование продолжалось ни много ни мало целый месяц. Пока не возник он. Моя мистическая составляющая преподнесла мне фантом. Черный красивый врубелевский демон неожиданно склонился надо мной, и хотя я пыталась согнать непрошенное видение, оно нависало все ниже и ниже, желая подсказать мне что-то. Я поняла: меня ждет что-то крайне негативное. И не предвидела, да и не могла предвидеть масштабов грядущего. Через несколько дней разразилась война. Широкомасштабная, кровопролитная. И призван был он, мой старший внук. Еще не зная об этом, он уже утешал меня: мол, все образуется, я буду звонить каждый день.

Первые дни в армии прошли спокойно. Переподготовка, учения. Даже возможность видеться с ним. Но это длилось недолго. Явился второй фантом – мужик с какой-то желтой рожей, нагло ухмылялся мне в лицо. И юноша попал на линию огня. Каждый день из тридцати мог стать последним для него и, следовательно, для нас. Ужас ожидания звонков не сравним ни с чем. И камнем на сердце упали слова сына: - война окончится, когда никого из нас не станется в живых…

Понимая, что правду скрывают все вокруг, щадя народ и конкретно меня, я не задавала лишних вопросов. Лишь пыталась осмыслить происходящее по поведению близких в быту. Неужели надежда вовсе исчезла, испарилась, иссякла. И тогда явился третий фантом, и его-то предстоит еще разгадать. Это была то ли дама из «античных времен», то ли римский легионер. Точеные черты лица, чеканный профиль. Фантом не пугал и не обнадеживал, он был нейтрален. Как и конец войны, предрешенный неумолимым роком.

Наш юноша, к счастью, вернулся. Десять дней пролежал в госпитале, но вернулся. Это уже не прежний беззаботный парень, сосредоточенный лишь на учебе и дружеском общении. И рассказы его, при всей их меланхоличности, отдают кошмаром произошедшего. Как их везли на автобусе под обстрелом, как дом, в подвале которого был организован походный госпиталь, где лежали вповалку раненые и убитые, где тут же оперировали хирурги вновь привезенных с поля боя солдат, - этот дом содрогался от снарядов, мог рухнуть, и тогда все в подвале-госпитале были бы погребены заживо. И страшнее всего было то, что первый автобус, в который он не попал, был доставлен в такое место, откуда почти никто не вернулся живым. Да и сам он, подавая снаряды пушкам на линии огня, был отличной мишенью.

Долгая жизнь – это все новые и новые испытания. «Судьба неслась по следу, как сумасшедший с бритвою в руке». И даже политика тут ни при чем. Ведь всегда найдется некто и устроит бойню. Научная мысль достигла невиданных высот и не научилась предотвращать катастрофы. Устраивать их и потом с ними бороться – вот что выпало на долю человечества, не сознающего последствий совершаемого. Потому самоубийство – не самый худший выход из положения. Но и не лучший для окружающих.

…Вот если бы мы могли хоть на короткое время превратиться в больших и гордых птиц, скажем, в орлов. Парить в небесах и без сожаления взирать на все, что делается в мире. Рассекать крыльями воздух и подниматься все выше и выше, в холодную воздушную глубь. И земля с ее войнами, эпидемиями, экономическими кризисами так далека и так ничтожна. Захват земель, власти, фальшивый блеск славы – все меркнет перед упоением полета. После этого можно какое-то время мириться с болезнями, вечными тревогами и бесконечными проблемами – бытовыми, психологическими, с подстерегающими нас на каждом шагу опасностями.

…Или узорчатой змейкой скользить между камнями и растениями, наслаждаться солнцем, дождем и ветром, не подчиняться никаким условностям, самой выбирать место и способ обитания, быть неподвластной коварному человеку и стихиям.

…Но желаннее всего превратиться в тигра, барса, леопарда, ягуара – словом, во что-нибудь столь же прекрасное, пластически совершенное, совершенное по форме, окрасу, движениям. И неважно, ускользнет ли от тебя дичь или сам ты становишься дичью под прицелом охотника, главное у тебя ощущение своей богоизбранности, независимости и силы…

Слаб человек. Достигнув невиданных высот, он все же не может противостоять ничему. И фатально обречен на страдания. И как жалка похвальба тех, кто чего-то добился в жизни. Чего-то эфемерного, сиюминутного, преходящего. И начинаешь понимать отшельников, тех, кто по доброй воле отказался от комфорта, достатка, тех благ, достижение которых порой достается ценой потери своей бессмертной души, а ею единственно и стоит дорожить. Но потеря происходит незаметно, исподволь, и обнаруживается или слишком поздно, или не обнаруживается вовсе. Потому и не наступает желанная гармония, и в чаду страстей растрачивается даже то, что можно было сберечь. Хотя кому нужны эти крохи растерзанной души? И долгая жизнь – лишь череда разочарований, горечь которых обычно приписывают обстоятельствам, тогда как они предопределены изначально.