Языковая среда русских старожителей Прибайкалья дала свету букет своеобразных речевых оборотов. Из них-то, совершенным несмышлёнышем, и прорастал я среди людей середины века двадцатого, революционно опрокидывающего одно мироощущение человека моей родины за другим.
-ТажнО брАтка вернулся с городУ - купиВ ( в значении – купил) сапоги хорОши, из рассеи. Так судачат меж собою мои тётушки. И, хотя в космосе уже летают первые наши спутники, а всё в сознании старорежимных тёток живо представление о некоей силе (я бы сказал – метрополии) имеющей власть над землей родной сторонушки.
Заметно здесь особенное отношение к братке – не просто как очередному брату своему, а брату старшему, своего рода Первому заместителю Тяти своего ( отца, стало быть) - сущности сильно приближенной к образу Отче ( отца небесного, иже еси на небеси – да святится имя его ныне и присно, и во веки веков).
Они, тетки мои, думали и говорили так, а я уж вот этак. Думаю, что моё здесь своеволие зиждется на том основании, что у меня тёток было много (при том что дядья, по многим причинам, довольно редки). Множественность такого родственного окружения настолько для меня естественна, что не взывает к экзальтированному почитанию предшественников моих на этой земле. Уже одно это обстоятельство выставляет меня один на один с величием мира в таких простых его проявлениях, как небо и земля, лес, речка, озёра и цветы.
Однако же и без коммуникаций с родственниками не обойтись в этой жизни под небесами обетованными.
У матушки моей двое ребятишек. Один из них, стало быть я, а у меня сестра. Не густо? Но зато уж чего много - так это сестрениц, то есть сестер двоюродных (братаников и на этом уровне маловато). Вот же плодятся, косматые! – сказал бы мой дедушка Иван Андреевич, если бы довелось ему дожить до космической эры атомного века.
Где-то в пределах трёх десятков кузин да кузенов подарила мне Судьба. А по нынешним временам и с единственной-то сестрицей как бы тяжеловато поддерживать повседневные отношения.
С некоторых пор оказался я, вообще, как бы впереди первой линии братьев своих двоюродных, уже покинувших этот свет. Однозначно – братка!
Сегодня же случай понуждает меня рассказать о братанике по имени Владимир. В моём сознании он презентован реально едва ли ни одним днём. Тогда я был только ещё начинающимся деревенским подростком, над которым единственным авторитетом парила бедолага моя матушка. Без отрыва от колхозной барщины умудрилась она поставить, вместо былой нашей развалюхи, дом новенький. Ещё не было в нём переборок – только русская печь посреди всего, да голые бревенчатые стены. А между тем в радиусе полусотни километров вовсю развернулась электрификация всей страны. Но была не про нас эта энергия запущенной в эксплуатацию гидравлической электростанции на Ангаре. Но колхоз Путь коммунизма вывел своё руководство к пониманию той очевидности, что электрификация молочно-товарной фермы уж настоятельно необходима, и может быть реализована установкой дизель-генератора в приспособленном помещении как раз на краю нашего огорода в шесть десятков соток. А линия на ферму, стало быть, проходила как раз через наш двор. Удалось матушке – известному в деревне новатору – как-то уговорить начальство разрешить и нам подключиться к электричеству.
-Ну да только смонтировать проводку деревенскому специалисту недосуг!
-Да это я сама.
-Ну, ну – скептически ухмыльнулось начальство, в тайне рассчитывая, что одним геморроем у них будет меньше.
- А вот хер бы вы угадали! - сказал бы им я, нынешний, даже при том, что теперь-то стал как бы уж культурный и лишнего себе не позволяю. Ну, если уж позволяю, да не всегда.
А тогда же я, пацан пацаном, с удивлением обнаружил что прямо к нашим воротам подкатила диковинная в те времена легковая машина да из неё вышли двое бравых парней. В плотно сбитом, невысокого роста парне узнал я одного из своих братаников, Юрия, а второй-то был - ого какой! - стройный крепкий красавец с…. бескозыркой!!! – на голове. Бескозырка тут же оказалась на голове моей, и мне, ошеломленному неожиданным счастьем, оставалось только взирать как парни извлекали из багажника моток провода, связку маленьких белых изоляторов, черные карболитовые патроны да стеклянные лампочки. Парни быстро приступили к монтажу проводки, переговариваясь между собой о том, как же Володя служил на подводной лодке, да ещё и водолазом. (А где как ни в водолазах место такому кабану? - не торпедистом же).
Матушка же занялась приготовлением угощения. Меня эти её хлопоты не интересовали совершенно, и даже просто наблюдать, как ловко работали парни, становилось интересным всё менее. Мне не терпелось выскочить – с бескозыркой тихоокеанского флота на своей голове – на улицу.
Не прошло и часа как известный на деревне забияка сорвал с меня это сокровище, да ещё и наподдал сопротивляющемуся мне. Да что – эти мои побои! Как же я без бескозырки-то явлюсь домой? Как же стыдно мне от такого позора!
Однако же, явился. И утрату мной бескозырки, кажется, не заметил никто.
А все сосредоточились на том моменте, как красавец Володя – оказывается, тоже мой брат (и не существенно что братаник, то есть двоюродный) - он включил рубильник на щитке и в доме разом вспыхнули ярким светом все четыре лампочки сразу. Ура!!!
А у мамы уже накрыт стол и все мы уселись да приступили к трапезе. Я же не столько ел, сколько втихаря любовался своими разом обретёнными братьями и с нетерпением ждал их разговоров, надеясь узнать - кто же ещё таков этот флотский Володя. Откуда же свалился он прямиком мне в душу, где ещё не тесно было от первых впечатлений жизни посреди мира, безраздельно моего - от, чудесного теперь, дома с электричеством и до самого горизонта; да уж и далее - туда, откуда и приходят-то в нашу деревню чудесные чудеса чудес.
Но парни спешили. Скоро за ними прибыла (!) машина. Они скоро собрались и уехали.
А меня же целиком поглотило обыкновение текущих дней.
***
Теперь настала пора сознаться мне в том, что я и по сей день не утратил своего любопытства. Но как-то до удивления естественно живёт во мне и предосторожность, всякий раз останавливающая меня, от позывов даже, расспросить кого-либо о подробностях, известных собеседнику. Что удерживает меня от прямолинейного обретения сокровенного знания? Даже и не буду пытаться разобраться в этом сейчас. Потому прежде, что и всегда-то останавливаю сам себя от такого анализа. Скажу только, что допускаю я - у каждого есть такие тайны, о которых не хотелось бы вспоминать ни при каких условиях. Не совершенен человек – это естественная данность. И нечего провоцировать его на откровенность. Но ведь и свою же способность чувствовать существо умолчания – куда же её девать –то. А осознавать то, как собеседник твой неискренен, даже при наличии у него веских оснований – вот от чего бывает тебе ещё более стыдно! Даже собственная ложь не так жгуча. Нет – избавим-же себя от такого греха. Но уж от испытаний-то для собственной души, проистекающих от догадок - что да как бывает на самом-то деле - не убежишь ни в какие чащи оправданий.
***
Володя не долго пожил в родном городе. Женился. И скоро уехал жить вдали от родни, в неведомом городе под иноземным названием Симферополь. Это где-то на Чёрном море, на сказочном, а потому как бы не нашенском полуострове Крым.
Володя уехал, а флер какой-то недосказанности, связанной с ним, остался, неистребимый и по сей день.
Не замедлил и я покинуть родные просторы на срок, в известной степени предположительный; на деле же оказавшийся продолжительный многократно.
Вернулся я на родину человеком обременённым поголовьем детей и с головой погрузился в проблему выживания.
Линии коммуникаций мои с роднёй наполнялись обычаями и довольно редкими встречами мемориального характера. На большее не оставалось сил в беспощадной битве с обстоятельствами жизни страны, бурно развивающейся в направлении катастрофы. Но всё же встречи наши случались, всё больше во многочисленном формате, когда было не до задушевных разговоров. Случались и более тесные контакты с роднёй стремительно сужающегося круга.
С некоторых пор наиболее близкими стали мои отношение с сестреницей Галиной, сестрой флотского Владимира. Но к тому времени стал я уж не молод. И первой назвала меня браткой именно она. По-прежнему избегал я расспросов, но это не останавливало её в желании поговорить о своём.
Постепенно, из того флёра от имени Володи, для меня стала вырисовываться некая вполне себе определённая картина. И почти выкристаллизовалась она спустя полвека от слов братаника Володи, сказанные им очевидно в предчувствии своей близкой кончины. Тогда Галя навестила его в Крыму. И был он как-то по-особенному сосредоточен и разговорчив о делах давно прошедших дней. Но даже и тогда речь его была полна умолчаний из которых, штатской да ещё сухопутной сестре запомнились слова о борьбе за живучесть в отсеках.
Вскорости пришло известие о том, что Владимир скончался и похоронен семьёй в крымской земле, теперь уж для нас естественным образом ничейной. То есть, она абсолютно своя - кто бы ни был ты: хоть эллин, хоть бы и иудей, а хоть бы и русский, родом из сибирского Прибайкалья.
Что-то неопределённое во мне перестало уж сдерживать меня, и я, не изменяя привычки к праздным размышлениям, принялся уже целенаправленно анализировать разрозненные факты.
***
Вот упорядоченное мной содержание этой истории, обескураживающей своей многослойностью.
Тетка Ульяна среди моей родни имела репутацию забавницы. Что уж вытворяла она на гуляньях среди родных такого от чего все покатывались от хохота – об этом умолчим из соображений благопристойности. А, между тем, жила она просто и даже бедновато, чему и удивлятьс я нет повода. Все так жили. Был муж Андрей, сынок Володя, да дочка Галя. И была жизнь послевоенных времён, с подозрительно длящейся убогостью в нашей среде.
Сын подрос, окончил техникум и ушёл в армию. На флот. В подводники. И как тут ни возгордиться матери перед своими?
Однажды вызвали её на беседу какие-то люди и сообщили о том, что её сын погиб при обстоятельствах составляющих государственную тайну. И что она обязана не разглашать абсолютно детали, ставшие ей от них известными. Выдать тело погибшего не предоставляется возможности. Так что – не делать глупостей!
Моментально она из весёлой жизнелюбивой женщины превратилась в самку, не ведающую никаких берегов. Она бросила всё, и ничего не сказав сёстрам своим, скрылась у мужниной родни и там выла без остановки и днём и ночью, как сука, сошедшая с ума от потери щенков своих. Кое как те, чужие вроде бы люди, привели её в чувство, и она вернулась в семью сама не своя - из бедности своей распродав - не нужную уж теперь - одежду сыночка своего, канувшего в тёмную неизвестность непонятной бесчеловечной тайны.
Вскоре умерла она, так и не вернувшись к радости жить - самым естественным образом, оставив дочь свою в нежном возрасте только начинающего девичества - почти сиротой среди занятой своими делами родни.
Галю же мало кто особенно сердечно и привечал – а уж она-то десятилетиями сама делала да и сделала себя из всеобщей замухрышки в самодостаточную личность, сердечного и компетентного руководителя многочисленного женского коллектива. Но это – о ней.
А пока шли дни православной традиции поминания усопшей. И на вокзале всё такие же тёмные люди по-тихому встречали уже … Володю!
Были и эти встречающие предупредительны да категоричны:
- Владимир, ваша мать скоропостижно скончалась от болезни и похоронена уже. Вам же надлежит и сейчас и в будущем строго хранить военную тайну. Желаем успехов в труде и личной жизни.
Ошеломлённый Володя всё же взял себя в руки и, внешне ничем не выказал свои переживания; да скоро и растворился с глаз долой, от греха подальше. А то ведь сболтнёшь что-нибудь ненароком, а внимательные люди тут как тут. Ты у них на примете. Им же тоже своё рвение чем-то надо время от времени подкреплять.
(Перед этим-то своим отъездом и провёл он с другим нашим братником электричество в новенький деревенский домик тётки своей Маруси с мелкими её сиротами.)
И лишь через полвека - одной только сестре своей - проболтался он вскользь о борьбе в отсеках за живучесть подводной лодки, да воздушном пузыре, да неожиданной его находке полуживым, да месяцах реабилитации.
А что я-то могу добавить к этой истории? Только предположения, основанные на сопоставлении времени, места действия, и деталей, которые с известной долей вероятности можно отнести к происшествию без каких-либо официальных подтверждений моих выводов. Но знаю я и о том сколь же изощрённо бывает начальство, когда до последней возможности скрывает в тайне элементарно очевидное. Кто их-то способен за это осудить?
Но есть и другие соображения у исследователя тайной игры судьбами людей. Уверяю вас – они не злоумышлены. А более чем естественны. Ведь они дают надежду на то, что человек, раз появившийся на свет, не уйдёт из него болваном, обряженным в покрывала лицемерных определений, даже и во имя каких-то высоких соображений.
Уж какую тайну может составлять гибель корабля в пучине вод, когда этот случай составляет обыкновение со времён древнейших и по день сегодняшний. С той поры как стал ходить он по воде не яко посуху, аще человек разумный, но как бы склонный к приключениям. Не такой уж это и грех перед Создателем.
***
Ну так и вот. В реестре катастроф с подводными лодками за период, интересующий нас в контексте моих разысканий, безальтернативно упомянута лишь навигационная авария с подводной лодкой М- 252.
Вот что говорят об этом скромные источники:
9 сентября 1959 г., при возвращении в базу во время шторма, подводная лодка 90 бригады «М-252»
(из XV серии малых подводных лодок проекта 96, заложенная на ленинградском 196-м судоремонтном заводе 22.10.1949 года и вступившая в строй 10.07 1950)
села на камни в Татарском проливе у входа в залив Советская Гавань в бухте Сетуан. Она, под командованием капитана 3 ранга Б., возвращалась после учений к месту постоянного базирования. Обстановка была сложная. Сильный шторм 6-8 баллов и плохая ночная видимость. Командиром БЧ-1 был старший лейтенант И. Им были допущены ошибки в счислении из-за недостаточного учета сноса от дрейфа и течения. Поэтому он принял входной огонь бухты Сеутан за входные огни в Советскую Гавань. На входе в бухту лодка села на камни получила значительные пробоины в прочном корпусе. В ходе спасательных работ, проводимых силами экипажа, большая часть личного состава была спасена. Личный состав по приказанию оставил подводную лодку и добирался до берега вплавь. При спасении вплавь пятеро моряков разбилось в прибрежной полосе о камни под ударами штормовых волн (по другим данным - семеро, в том числе командир БЧ-3 старший лейтенант С.), четверо из них похоронены в братской могиле на мысе Гаврилова. Вот эти-то нестыковки с численностью и усиливают мои предположения.
Трудно же было указать точно членов экипажа аварийной лодки М : погибших и спасшихся. Для офицера советского военно-морского флота сосчитать, не сбиваясь, до тридцати – задача нетривиальная. Может быть это и есть та самая страшная военная тайна, на защиту от разглашения которой затрачено столько много усилий.
Позже подводная лодка была доставлена на СРЗ-263 г. Советская Гавань, где разделана на металлолом.
Остаётся только высказаться, что искусство судовождения не передаётся врождённо от твоих предшественников. А приобретается всякий раз с нуля ценой собственных твоих усилий. И тогда приходится удивляться тому примеру – насколько же филигранно провели штурмана в позапрошлом веке утлые русские парусники из Балтики в недружественной обстановке, через океаны, без карт и прочего навигационного сопровождения да точно на скрытый туманами мыс в точке назначения Татарского пролива; а другие, буквально в корыте, описанном лоцией до мельчайших подробностей, да при современных приборах навигации, посадили свою подводную лодку на камни.
(Имена действующих лиц здесь мной не раскрыты полностью, как дань их праву на абсолютную достоверность представлений о случившемся)
Других же подводных лодок, со значительными авариями в этой акватории за рассматриваемое время не установлено. Ясно так же, что лодка эта не была брошена у берега - волнам на растерзание. Тогда можно предположить, что Владимир, получив сигнал об аварии с лодкой, как это и предписано расписанием, задраил свой отсек, чтобы приступить к действиям борьбы за живучесть. Приказ командира на покидание лодки вплавь - до него не дошёл. Находясь продолжительное время на притопленой лодке, он, с его тренированными навыками водолаза, выжил в воздушном пузыре. Ну а на суше-то тем временем – уж по процедуре: писаря сделали своё дело: сообщили о случившемся по месту призыва. Там тоже сработали чётко. И всё было бы хорошо, если бы сам матрос не подпортил сотворённую крючкотворами картину. Очевидно, при последовавшем, через некоторое время, подъёме лодки для доставки на разделку, вдруг да обнаружили в отсеке его ещё живым. Тогда слава нашим медикам – нормально реабилитировали человека, а командование уж и держать его на службе не стали. Дембель подкрался не замеченным. Ну так и – полный вперёд!
Раз нет потери, то и случай становится как бы просто курьёзной байкой. Да только ты - раз уж улизнул из списка потерь - впредь держи-ка свой язык за зубами. Не позорь флот своими росказнями.
Как вам такая версия? А другой для вас у меня нет.
Допускаю, что могло быть и другое происшествие, о котором уж все молчат, да так, что ни одной утечки информации не обнаружено. Но это маловероятно. Так не бывает, чтобы ни капли -из самой даже глухой ёмкости.
А может быть и не было ничего, а просто состарившийся мореман перед смертью напустил на себя важности, да всех нас впечатлил придуманной им историей, удачно вписавшейся в канву реальных событий.
А как же развесёлая Ульяна Ивановна? От чего же тогда она навылась-то дОсмерти?
Да мало ли от чего – скажет иной сомневающийся. Да присовокупит к тому, в смысле, что, порой, может без видимых причин взгрустнуться и мне, и тебе, и вот ему, да любому из нас!
07.12.2021 18:27