Морской князь часть 1 2

6
Утром в ромейскую землянку явился Геласий и сообщил, что разрешение на переговоры Дарника с тервигами получено.
– Теперь надо сводить меня в мыльню и вернуть мне мою одежду, – поставил свои условия князь.
– Может, тебе и твое оружие вернуть? – скривился старший декарх.
– Это тоже обязательно. Или вы привыкли на важные переговоры рабов в рубище посылать? – Рыбья Кровь был сама невозмутимость.
Помощник ушел, и князь даже подумал: а не перегнул ли он палку? Но нет. Вскоре явился оруженосец Карикоса и отвел Дарника в мыльню. От словенских бань она отличалась отсутствием пара, просто закрытая камора с печью и ушатом горячей воды. Оруженосец специально указал, чтобы князь по своему варварскому обыкновению не смел плескать воду на печь – она могла просто развалиться, мол, достаточно, что в мыльне просто тепло. Хорошо хоть вдосталь было воды и настоящего мыла. Жизнь ромейского пленника не так уж безнадежна, как принято думать, посмеивался про себя Дарник, с наслаждением плеская на себя горячую воду. В раздевалке его ждала старая одежда. Ее правда, никто не догадался выстирать, и она сильно пахла чужим потом, тем не менее, князь без брезгливости, а даже с удовольствием влез в нее. Вернули даже его шапку. А дополнительный теплый плащ декарха завершил зимний наряд «важного переговорщика». Оружия, правда, не оказалось, но тут князь решил уступить, не капризничать.
Все гребцы, побросав работу, смотрели издали, как Дарник в новом обличие отправляется в путь. Геласий давал ему на дорогу последние наставления. Он единственный из декархов относился к пленнику с явной симпатией. Но служба есть служба.
– Ты хорошо помнишь, что пообещал? Теперь еще на мече поклянись. – Старший декарх протянул словенину свой меч.
– На чужом оружии клятва не действительна, – заметил Дарник.
Геласий кивнул стратиотам, которые должны были сопровождать пленника, и князю тотчас принесли его клевец и кинжал.
Рыбья Кровь засунул клевец за пояс и обнажил лезвие кинжала:
– Клянусь вести переговоры с тервигским зимовьем в пользу иларха Карикоса и всех его воинов!
Пять стратиотов, данных князю в сопровождение – двое лучников и трое щитников с большими овальными щитами – восприняли сие поручение без особой радости. Чтобы немного приободрить их, Дарник всю дорогу рассказывал смешные истории, которые случались в его жизни, но никто особо не смеялся.
Хорошее настроение не покидало Дарника, хотя он весьма смутно представлял, как именно ему надлежит действовать. Впрочем, такое с ним уже случалось ни один раз: сначала предстоящее дело казалось совершенно не выполнимым, а потом словно из воздуха являлось решение, что именно следует делать.
Из всех прежних разговоров с ромеями о вере и из их религиозных книг, Рыбья Кровь вынес и примерил на себя лишь постулат об ангелах-хранителях, который сильно напоминал верования его родовичей о потусторонней заботе собственных пращуров. Все верно – свои личные способности у него, Дарника, может быть, и не слишком велики, зато уж его ангел-хранитель трудится не покладая рук. Пусть уж и сейчас как-то постарается. Это ему, ангелу, будет в наказание за недогляд, что позволил гребенскому князю стать пленником жалких морских беглецов.
Варагеса, как позже выяснилось, называлось городище тервигов они достигли к полудню. Возглавлявшего их маленький отряд пентарха больше всего волновало, что они будут делать, если из ворот им навстречу выскочат несколько десятков конных варваров, которым неведомо, что любые переговорщики – неприкосновенные лица.
– Умрем героями, только и всего! – в своей обычной насмешливой манере успокаивал его князь. Но когда сквозь тусклый предзимний день стало различимо городище и играющие возле открытых ворот дети, те же сомнения возникли и у него. Больше всего Рыбья Кровь опасался, что если выскочат всадники с луками и топорами, то стратиоты не выдержат и пустятся наутек – тогда их точно всех перебьют. Сильно удручало и отсутствие собственной верховой лошади – для степняков пеший человек это даже не половина, а четвертушка воина, а значит, и переговорщика.
Ромейский отряд заметили с расстояния двух стрелищ. Дети и женщины перед воротами засуетились и побежали в городище. Пройдя вперед еще немного, Дарник сказал стратиотам:
– Ждите здесь. Не садитесь, не разбредайтесь, а стойте, как на смотре! – И дальше пошел один. Старался оказаться перед самыми воротами, как можно быстрее, но не успел. Когда до входа оставалось шагов пятьдесят, створки ворот распахнулись, и из городища выехало с десяток молодцов, вооруженных луками и полными колчанами стрел.
– Стой! Или наши стрелы превратят тебя в ежа! – закричал на гортанном ромейском их воевода, коренастый сорокалетний мужчина с рыжей бородой.
Дарник остановился, опираясь одной рукой за рукоятку меча – поза воина, готового защищать свою честь. В другой руке держал специальный полосатый ромейский флажок, предназначенный для военных переговоров. Тервиги окружили его, не решаясь, впрочем, слишком приближаться к незваному гостю.
– Чем ты докажешь, что черная смерть обошла тебя стороной? – спросил рыжебородый.
– Ромейские лазутчики месяц следили за вами и тоже не нашли у вас признаков черной смерти. Разве кто-нибудь будет нападать на зачумленное городище?
– Мы можем сейчас убить и тебя и твоих людей, – воевода плеткой махнул в сторону стратиотов.
– Будет лучше, если вы убьете нас после того, как я поговорю с вашим вождем. Или ты сам расскажешь ему, зачем мы приходили? А он ведь спросит.
На рыжебородого эта уловка казалось не произвела особого впечатления.
– Ты не достоин встречаться с нашим вождем. Рассказывай все здесь и сейчас.
– Хорошо, я согласен. – И Дарник, подоткнув под себя плащ, уселся прямо на землю и жестом указал воеводе занять место напротив себя.
Разговаривать верхом с человеком, сидящим на земле, по степным законам считалось верхом неучтивости. Рыжебородый даже сделал невольное движение, чтобы сойти с коня, но все же остался в седле.
– Ладно. Одного тебя мы можем впустить. Только тебе придется завязать глаза.
Рыбья Кровь не возражал. Один из тервигов затянул ему на голове плотную повязку и, придерживая за локоть, повел к воротам. Клевец и кинжал у князя никто не отбирал, что было хорошим знаком. Идти пришлось не очень долго: полсотни шагов прямо, потом с десяток шагов в сторону, небольшой порожек и вот пленник уже в закрытом помещении. С глаз сняли повязку. Прямо перед Дарником, шагах в пяти на небольшом возвышении сидел глава городища – седой старец с суровым морщинистым лицом. По сторонам возвышения стояли два помощника: справа столь же старый жрец, но с менее строгим ликом, слева тот рыжебородый воевода, что встретил переговорщика у ворот. Их головы находились на одном уровне с головой сидящего вождя, чтобы давать, если нужно, советы на своем готском языке. Вдоль длинной стены горницы на лавке сидели не меньше десяти пожилых мужчин, да за спиной князя толпились приведшие его воины, готовые в любую минуту накинуться на чужака. Три тусклых окошечка, затянутые бычьими пузырями не давали разглядеть что-либо более ясно. Короткая стена за спиной вождя была все увешана мечами, секирами и клевцами. На длинной стене позади старейшин висели круглые щиты, сулицы и пики. Интересно, многие ли понимают по-ромейски, подумал про себя Дарник, в его положении это было не последним делом.
Приложив одну руку к груди, он поклонился. Вождь в ответ чуть кивнул головой.
– Ну так говори, – нетерпеливо приказал рыжебородый.
– Прошедший по нашим землям лютый мор наделал много бед, – медленно, отчетливо произнося слова, заговорил князь. – Ни одна истребительная война не приносит того, что сделала черная смерть. После нее мир кажется иным и хочется жить по иным более чистым и справедливым законам…
Дарник замолчал, дабы присутствующие лучше вникли в сказанное.
– Ну да и по этим новым справедливым законам ваше войско берет и нападает на нас, – резонно заметил рыжебородый.
Потому как напряженно и настороженно слушали его присутствующие, князь понял, что не все они хорошо понимают ромейскую речь.
– Ромейское войско ожидало, что к нему навстречу выйдут ваши переговорщики, вместо этого увидело на валу воинов с луками…
По ряду сидящих у стены вдруг прошел взволнованный шепот. Один из молодых воинов подбежал к воеводе и что-то шепнул ему на ухо. Тот в свою очередь передал новость вождю. Рыбья Кровь замолчал, ожидая, что будет дальше.
– Как твое имя, воин? – неожиданно по-словенски произнес вождь.
– В детстве меня называли Клыч, – перешел на словенский и Дарник.
– Один из наших торговых людей признал в тебе гребенского князя Рыбью Кровь! Так ли это?
– Все так, – подтвердил Дарник, лихорадочно выстраивая себе новую линию поведения. Радовало лишь то, что теперь о своей безопасности беспокоиться не приходилось – никто князей просто так не убивает.
– Что же случилось с тобой, князь, если ты возглавляешь стаю ромейских бродячих разбойников?
– Я их не возглавляю. Они просто мои союзники и весьма непослушные союзники. Когда они стали метать зажигательные стрелы и ромейский огонь, я только смеялся и говорил им, что они не подожгут в городище ни одной соломинки. Но вы же знаете ромеев – они мнят себя самыми умными и знающими на свете…
Судя по внимательному и заинтересованному виду старейшин, словенскую речь здесь понимали лучше ромейской, о чем не без гордости сделал вывод Дарник.
– А что случилось с твоей дружиной?
– Моя малая объездная дружина сидит в селище в тридцати верстах отсюда. А сам я пытаюсь договориться с моими союзниками-ромеями.
– Договориться о чем?
– О том, как надо вместе выживать.
– Зачем тебе выживать вместе с ними? – вопрос вождя был что называется не в бровь, а в глаз, но Рыбья Кровь не затруднился с ответом.
– Затем, что у ромеев есть много зерна, у вас много мяса, у моей дружины много семян для весеннего сева. Вместе мы выживем, по отдельности будет тяжело.
– Что же ты хочешь? Чтобы мы гостеприимно открыли ворота тем, кто пытался нас захватить?
– Если вы в степи зимой встречаете замерзающего путника, вы разве говорите: пускай лежит там, где лежит… – Князь нарочно не договорил, чтобы сильнее подчеркнуть свое обвинение.
– Но они ведь не попросились к нам на постой, а захотели вломиться к нам с мечами в руках.
– У ромеев есть письменные законы и письменная мудрость. Они знают, как поступать по закону, но не знают, как поступать по справедливости. Зимой в наших степях они обреченные несчастные люди. И их безумное нападение на ваше городище ясно говорит, какие они сейчас жалкие люди, разве не так?..
Повисло небольшое молчание. Потом тихо хихикнул один, хихикнул второй и вот уже вся комната безудержно, самозабвенно хохотала.
– Слухи о твоем уме, князь, весьма справедливы, – отсмеявшись, промолвил вождь. – Первый раз в жизни мне говорят, какие ромеи жалкие глупые люди, и я готов этому поверить. Я приглашаю разделить тебя с нами нашу еду.
Все зашевелились, двигаясь к двери.
– А тех снаружи тоже приглашать? – напомнил вождю рыжебородый.
Вождь призадумался.
– Я на ваше угощение уже заработал, а они еще нет, – легко разрешил недоразумение Рыбья Кровь.
И опять ему в ответ прозвучал еще более дружелюбный смех.
…Через два часа Дарник выезжал из ворот Варагеса на высоком коне, одетый в нарядный теплый овечий кожух. Правда, пришлось в ответный подарок расстаться со своим княжеским кинжалом, но дело того стоило. Ангел-хранитель и на этот раз сработал как надо.
– А мы уже не думали тебя живым увидеть! – приветствовали его ромеи.
Один из них, самый тщедушный совсем замерз и едва мог передвигаться. Как только отдалились от городища за пределы видимости, Дарник спешился, отдал несчастному кожух и велел залезать в седло, заодно раздав стратиотам по куску вкусной тервигской колбасы, на которую те набросились, словно стая голодных псов. О своих переговорах с варагесцами Дарник не рассказывал, да ромеи и не спрашивали, понимая, что эти сведенья не для их ушей. Но всю дорогу Рыбья Кровь чувствовал на себе их порядком озадаченные взгляды, видимо, они уже начинали догадываться, что таким образом как он, рядовой полусотский или даже сотский вести себя не может.
Когда под вечер добрались до ромейского лагеря, князь забрал кожух обратно и сам сел верхом. Пентархия подчинялась ему беспрекословно. Так, гордо подбоченясь, и въехал в лагерь, где все мигом окружили свой переговорный отряд. Тут же находились и иларх с навклиром.
Дарник неторопливо спустился на землю.
– Кто слишком соскучился по женщинам, пусть записываются, – намеренно вовсеуслышанье объявил князь, отдавая повод своего коня ближайшему стратиоту.
Иларх с декархами повели его в главную избу. Разговор получился не слишком длинным.
– Это не разбойники-тарначи, а мирные тервиги-готы. Предлагают для начала, чтобы к ним в городище вошли десять ваших воинов с подарками для женщин: по мешку ячменя или овса на человека, – сообщил ромейским командирам удачливый переговорщик.
– А не жирно ли будет: по целому мешку на человека? – недовольно проворчал навклир.
– Хороших гостей тервиги одаривают более богатыми подарками, чем те сами приносят. Я думаю, что кроме жен ваши воины увезут с собой по мешку сыра с копченым мясом.
– А себе жену ты уже присмотрел? – встрял самый молодой декарх.
– Присмотрел. Но за нее мне нужно отдать десять солидов. Надеюсь, эти деньги я за свои переговоры заработал?
– Ему еще и солиды подавай! – зашелся от возмущения навклир. – Скажи спасибо, что колодку сняли!
На Дарника посыпались расспросы о красоте варагесок, князь отвечал так, чтобы еще больше разжечь общий интерес.
– Ну так что решим? – спросил чуть погодя у декархов Карикос.
– А может они так заманивают в ловушку? – высказался Геласий.
– Объявим стратиотам, пусть идет, кто сам вызовется, – предложил свое навклир.
– А ты что скажешь? – обратился иларх к Дарнику. Если к тервигам пленный словенин отправлялся негласно повышенным до стратиотского разряда, то теперь его разряд столь же негласно был повышен не меньше чем до стратиотского пентарха, и это отчетливо понимали все присутствующие.
– Пусть идут гребцы, кого не так жалко.
– Своих словен вывести хочешь? – с подозрением произнес навклир.
– Словен мне тоже жалко, пускай лучше степняки первыми пойдут.
– И ты с ними? – снова придрался навклир. – Тебе и награду, небось, пообещали за первых десять наших трупов.
– Твой труп я им и без награды отдам!
– Ах ты!.. – не мог подобрать подходящего ругательства толстяк.
Но над ним уже дружно смеялись, улыбнулся и иларх.
– Хорошо, завтра утром наберешь десять хазар, – вынес он окончательное решение.
Ночь в своей землянке Дарник провел тоже уже в новом качестве. Ромеи один за другим примеривали его кожух, но тут же с почтением возвращали обратно, принесли миску ячменной каши со стола декархов, с видом знатоков долго изучали его боевой клевец. Ну и конечно всех обитателей землянки интересовало: что и как в том городище? Приходилось следить за собой, чтобы случайно не сболтнуть лишнего.
Утром Дарник первым делом подошел к Янару:
– Ну что, готов быть моим главным телохранителем?
– Да пошел ты! – огрызнулся тот.
Выяснилось, что ромеи захотели оставить у себя коня Дарника, мол, там тебе другого дадут, а иларху тоже представительный вид иметь надо.
– Если я появлюсь пешим, тервиги подумают, что я такой хитростью выклянчиваю у них другого коня, – объяснил Дарник иларху, вышедшему его проводить. – Да и кто потянет десять мешков зерна?
– Пусть берет, – распорядился Карикос. – Только чтобы и мне привел коня под седлом.
– Десять солидов.
– В Ургане хороший скакун стоит пять солидов.
– Во время чумы другие цены, – беззастенчиво торговался князь. – И еще ты обещал мне десять солидов за переговоры.
– Обойдешься и пятью, – возразил Геласий и с молчаливого согласия иларха отсчитал Дарнику пятнадцать солидов.
С помощью жердей и ремней хазары соорудили простейшую волокушу и водрузили на нее восемь мешков с зерном. Еще два мешка по распоряжению Дарника положили на двое носилок, которые, сменяясь должны были нести четверо походников.
Прислушиваясь к шуткам, что отпускали в сторону хазар стратиоты, Рыбья Кровь с оторопью обнаружил причину, по которой ромеи столь легко согласились отпустить с ним именно степняков – приведенные ими жены предназначались в распоряжение всей команды биремы. Если у князя и были до той минуты сомнения насчет собственных коварных намерений относительно ромейской илархии, то теперь они быстро улетучились – с такими низкими людьми и поступать надо низко.
Наконец все было готово, и хазарская декархия выступила в путь. Рыбья Кровь вел коня с волокушей, носильщики тащили мешки, остальные шестеро плелись по бокам носильщиков. Янар тоже вошел в их десяток, глядя на его свирепое угрюмое лицо, Дарник не мог сдержать довольной улыбки. Сначала все походники были очень довольны, что им выдали по большому морскому ножу и ременной пращи, но потом до них стало доходить, что такого оружия явно недостаточно.
– А нас там не прирежут? – спрашивал сначала Янара, а потом князя беспокойный хазарин по имени Устуш.
– Нет, тервиги не режут, а просто с живого кожу сдирают и спорят между собой, сколько тот проживет, – «утешил» его Дарник и тут же без перехода: – Ну, а жениться из вас каждый готов, или есть такие, которые не могут?
Совсем сбитые с толку походники озадаченно смотрели на него. Тяжелая ноша вынудила их отряд сделать несколько привалов. Краем глаза Рыбья Кровь видел, как хазары что-то нашептывают своему общепризнанному вожаку Янару. Тому явно не хотелось напрямую обращаться ко вчерашнему пленнику, а ныне назначенному над ними декарху.
– Скажи, а что мы должны там говорить? – решился он все же на вопрос.
– Что хотите, то и говорите? – пожал плечами князь.
– А если спросят, для чего мы пришли?
– Скажите, что хотите жениться, сладко есть и тепло спать, – с серьезным видом забавлялся Дарник. – Разве не так?
– А что за это с нас потребуют?
– Верной службы.
– А что это за служба? – с трудом подавляя злость, терпеливо допытывался Янар.
– А тебе не все равно? Хуже, чем у ромеев точно не будет.
На том разговор и закончился. И Янар стал что-то объяснять своим хазарам.
Когда, упрежденные дозорным, навстречу им выехал десяток конных тервигов с луками во главе с рыжебородым Сигибердом, Дарник строго приказал своим спутникам:
– Быстро все улыбайтесь! – И сам приветливо помахал рукой.
– Это и есть твои хваленые союзники? – скептически глянул на усталых, выдавливающих из себя жалкие улыбки хазар Сигиберд.
– Они мяса уже неделю не ели. – Дарник снял с носилок мешок с зерном и водрузил на седло одного из тервигов: – Держи, давай.
С молчаливого согласия воеводы еще трое конников приняли по мешку со вторых носилок и волокуши.
Возле Варагеса их встретила целая толпа женщин и молоденьких девушек, будущих тещ и невест. Некоторые из них попытались смеяться и делать издевательские жесты, но их живо утихомирил грозный окрик Сигиберда.
Теперь их впустили в городище без особых предосторожностей. И даже самым тугодумным хазарам сразу стало ясно, почему обстрел зажигательными стрелами не нанес укреплению тервигов какого-либо ущерба.
Внутри городище представляло собой большую круглую площадь, вдоль которой плотным рядом, одна стена на две избы, шли дома, конюшни и сараи, надежно упрятанные в земляной вал. Вернее, прежде были возведены сами постройки, а уж затем над ними возвели земляной вал. Даже запасы сена и те были под земляным навесом.
Покрытые снегом земляные откосы служили ребятне отличными горками для веселого катания на санках. Вообще все на площади было в бодром жизнерадостном движении: носились собачонки, шныряли куры и свиньи, женщины и мужчины занимались хозяйственными работами. Прибытие гостей-инородцев лишь на короткое время прервало сей распорядок, но едва пришельцев увели в дом вождя, все вновь пошло своим чередом.
Осмотрев новоприбывших, вождь тервигов Агилив недоверчиво спросил:
– Не пойму: ты привел рабов или воинов?
– Это гребцы, которые нанялись из Хазарии в Романию. После двух лет службы им обещано беспрепятственное поселение в Константинополе или где они захотят.
– А отчего они сбежали из Хазарии?
– Думаю, от кровной мести. Кто-то может оставаться дома и мстить, а кто-то хочет жить для чего-то другого. – Дарник придумывал прямо на ходу.
– Полагаешь, это достойно настоящего воина куда-то убегать, не отомстив? – Агилив говорил без осуждения, ему просто хотелось услышать, что ответит гребенский князь.
– Мне об этом трудно судить, так как ни разу не приходилось никому мстить.
– Даже за погибших боевых соратников? – вождь смотрел на гостя с самым живым интересом.
– Под мои знамена все всегда становились сами, значит, кроме меня в их гибели винить некого. А самому себе я мстить не умею.
Агилив на это ничего не сказал, только чуть сокрушенно покачал головой.
По его знаку хазар увели трапезничать с молодыми воинами, а вождь со стариками позвал князя за отдельный стол. В отличие от вчерашнего, когда из женщин присутствовала только жена Агилива, сегодня добавилось полдюжины других старух, жен старейшин, что Дарник принял за свидетельство особого доверии к нему, как к уважаемому гостю. Вскоре, впрочем, выяснилось, что кроме доверия была тут и еще одна немаловажная причина. Накануне, когда с трудом, но все же договорились о жениховстве ромейских молодцов, князя спросили, про его собственную жену. Он, ни о чем не подозревая, признался, что обе его жены, в Липове и Новолипове, погибли от чумы.
Теперь ему пришлось расплачиваться за свою опрометчивость. Чувствуя, что что-то не так, он принялся красочно рассказывать, как именно он устраивал скоропалительные сватовства в липовских лесах, когда ему срочно понадобилось женить сотню своих гридей. Все весело смеялись и одобрительно кивали головами. Не возражали хозяева и против того, что за ромеев придется выдавать дочек, предварительно крестив их в мужнюю веру. Готовы были в качестве выкупа за невест принять от ромеев вместе с зерном и их золото с серебром. Нашлось лишь одно существенное затруднение перед нынешним большим сватовством – сам липовский князь.
Жена вождя сказала свою речь по-готски, а муж перевел:
– Пока князь Рыбья Кровь сам не выберет себе жены, все их дочери даже не взглянут в сторону других женихов.
Дарник едва удержался от смеха, сохраняя на своем лице учтивое внимание. Хотел сказать им про Видану, но вовремя воздержался – такая наложница вряд ли добавит ему уважение в глазах обитателей Варагеса.
– Со мной остались два малолетних сына, они не очень обрадуются, что я так быстро забыл об их матери, – попробовал он возражать.
– Со дня ее смерти прошло уже четыре месяца, даже самый любящий отец и муж не может оставаться столько времени без женщины, – снова перевел довод своей жены седовласый Агилив.
– Если не будет твоей свадьбы, не будет и остальных, – резко вмешалась в разговор еще одна старуха, урожденная словенка, ей никакой толмач не понадобился.
Какую власть, однако, имеют у них женщины, недовольно подумал князь. Старейшины молчали, ожидая его ответа. Дарник понял, что деваться ему некуда – с трудом достигнутая договоренность насчет его «женихов» может вот-вот лопнуть. И так все держится только на том, что он самый известный и почитаемый человек в этих южных степях.
– Есть еще одно важное затруднение, о котором я могу сказать Агиливу только с глазу на глаз, – попросил, все еще не сдаваясь, князь.
По знаку вождя старейшины с женами покинули малую горницу, и они с князем остались одни.
– Так случилось, что у меня совсем не осталось княжеской казны, – без обиняков признался Рыбья Кровь. – Пятнадцать солидов это сейчас все, что у меня есть.
– Во всем Варагесе не наберется и десяти солидов, – «утешил» его в ответ Агилив.
– А ведь совсем недавно в моей казне было больше двух тысяч солидов, и они никогда не иссякали: одно золото приходило, другое тратилось.
– Ты наш гость, и теперь тебе не надо заботиться об этом.
Дарник принял эту отговорку за простую вежливость гостеприимного хозяина и решил все прояснить до конца.
– Если бы я был один и гостил недолго, тогда можно было и не заботиться. А как посмотрят твои люди на человека, который приводит с собой еще и других нахлебников и требует на них непомерных расходов, ничего не давая взамен? Через неделю они взбунтуются, и будет нехорошо и мне, и тебе.
– Черная дорога не бывает бесконечной, рано или поздно ее сменяет белая дорога. Все что должно, всегда возвращается.
– Пусть так. Но давай обойдемся хотя бы без этой моей свадьбы, – взмолился Дарник. – Я не смогу даже одарить родню будущей жены.
Агилив молчал, вполне понимая затруднения своего гостя.
– Сделаем так, – решил, наконец, вождь. – В моих кладовых имеется немало красивых вещей, которые много лет лежат без дела. Ты выберешь из них то, что тебе понравится, и расплатишься своими солидами. А после свадьбы, я тихонько верну эти монеты тебе. (Дарник сделал протестующее движение.) И не возражай! Когда появится белая дорога, ты мне опять их вернешь. Так будет лучше всего.
– И никто об этом не узнает? – не очень поверил князь.
– Даже моя жена!
Ну что ж, такое заверение выглядело вполне надежным. Это даже в какой-то мере развязывало Дарнику руки на ближайшее будущее.
Вернув за стол старейшин с женами, Агилив поведал им первую часть своего договора с князем, о предоставлении ему своего хранилища для подарков, так как сейчас князю их неоткуда взять. Все нашли такой выход самым лучшим и достойным. Женам старейшин не терпелось узнать, как именно будет проходить сам выбор невесты. Дарник их порядком огорошил.
– Если вы оказываете мне такую честь, то я согласен. Да вот беда: у меня медленное сердце и мне всегда приходится очень долго выбирать себе жену или наложницу. Несколько раз я уже сильно ошибался со своим выбором. Поэтому, будет лучше, если вы сами выберете мне жену. Вы мудрые люди, хорошо знаете своих дочерей и внучек. Я приму любой ваш выбор. Только помните, что красоты, скромности и хорошего характера для княжеской жены мало. Выберите так, чтобы и через год и через десять лет вам за жену гребенского князя было не стыдно…
Рыбья Кровь скромно потупился, внутренне злорадствуя: вот вам! Теперь сами занимайтесь этим тетеревиным токовищем.
Вождь переглянулся со своей женой и старейшинами и получил от них молчаливое согласие.
– Ну что ж, твои слова полны глубокого смысла, как и положено человеку, занимающего столь высокое положение. Мы сделаем, как ты пожелал.
7
Наутро в присутствии всех жителей Варагеса хазарской декархии назначили боевые состязания. Заодно и явившиеся на место ристалища невесты могли присмотреться к своим будущим суженым. Они стояли отдельной цветистой группой человек в пятнадцать, непрерывно переглядываясь, толкаясь и смеясь.
Дарник впервые смог прикинуть общее количество населения городища: примерно семьдесят мужчин, способных носить оружие, в полтора раза больше женщин, стариков человек сорок и больше двух сотен детей и подростков. Судя по девушкам и молодым вдовам, осчастливить они могли не больше тридцати-сорока «женихов». И это все. С одеждой и съестными запасами было проще. Каждая из семей владела двумя-тремя лошадьми и коровами, бараны исчислялись десятками, хватало и свиней с курами. Выделанных овчин, шерстяных тканей, войлока и кож у тервигов тоже имелось с избытком. Необходимо лишь какое-то время, чтобы превратить это в одежду и одеяла для полутора сотен чужаков. Недостаток ощущался лишь в хлебе и крупах, но на это, как раз кстати, были запасы зерна на ромейской биреме.
Приятной неожиданностью для князя стало налаженное в городище изготовление дальнобойных степных луков. Три варагесских мастера снабжали ими не только самих тервигов, но и ближайших соседей. На каждый из этих луков уходило до года работы, составные, многослойные они способны были посылали стрелы на два стрелища. И пользоваться ими доверяли только самым лучшим стрелкам.
Ристалище находилось вне стен городища, представляя собой большой выпас, утоптанный снег делал его совершенно гладким. Для зрителей принесли козлы, на них уложили широкие доски и самые уважаемые пожилые люди, включая и старух, расселись на них. Десять хазар соединили с двадцатью молодыми варагесцами, чтобы наглядней видеть кто на что способен.
Начали для разогрева с конных скачек, чтобы новички смогли немного освоиться со своими скакунами. Потом пошли сами состязания: на полном скаку подобрать с земли копье, сбить кистенем с нескольких столбов деревянные кубики, попасть в движущуюся на санках цель из лука, накинуть на выставленное чучело аркан и попасть в него на скаку сулицей. Дарник ожидал полного провала своих «женихов», но нет, впитанные в степном детстве навыки совсем исчезнуть не могли. До ловкости лучших тервигских парней они, конечно, не дотягивали, но так, чтобы совсем позорно тоже не было.
В единоборствах все выглядело получше. Мечей у варегасцев почти не было – слишком дорогая вещь, поэтому главным ударным оружием, кроме кистеня у них являлись простенькие палицы и клевцы. Для поединков на оружие надели предохранительные чехлы и велели сражаться лишь до первого касания. Начальная военная подготовка у ромеев касалась и гребцов. Поэтому здесь счет у варагесцев и хазар вышел равным: пять выигрышей на пять проигрышей.
В состязании по борьбе восемь хазар проиграли, зато звероподобный Янар победил одного за другим трех лучших тервижских борцов, чем восстановил уважение к своей декархии. Чтобы окончательно растопить сердца хозяев, Рыбья Кровь предложил и своим и чужим бойцам померяться в кутигурском бою со связанными за спиной руками. Его расчет оказался точен – всем, и участникам и зрителям, новая забава пришлась по душе – все хохотали не переставая.
Дарник и самого подмывало продемонстрировать свое умение ловить брошенные в него сулицы, это всегда вызывало восторг у любых зрителей. И уже даже привстал, чтобы выйти вперед, но в последний момент все же передумал – надо было что-то оставить и про запас.
На ристалище наступила небольшая заминка – все ждали главного события: жениховства.
– Ну как, не передумал довериться нашему выбору? – обратился вождь к Дарнику, сидевшему рядом с ним все игрища.
– Давайте, – князь весело махнул рукой.
Агилив громко назвал два женских имени. Из рядов «невест» вышли две девушки лет пятнадцати и, потупясь, приблизились к «жениху». Обе были хорошего роста, отнюдь не худышки, миловидные, светловолосые, в богатых одеяниях и головных уборах.
Рыбья Кровь вопросительно глянул на вождя.
– Последний выбор ты должен сделать сам, – сказал хитрый старик. – Нам за обеих не будет стыдно.
Народ с любопытством тянул шеи, многие даже рты пораскрывали. Князь внимательно посмотрел на девушек. Те, чувствуя его взгляд, тоже подняли на него глаза, мол, скромничать мы тоже будем в меру. Дарник в самом деле не знал как и быть. Одна больше понравилась ему своим румянцем, другая чуть покатыми плечами.
– Эти девушки так прекрасны, что мне очень трудно сделать свой выбор, – громко объявил он. – Мы сегодня увидели много борьбы, ловкости и силы. Но это показывали свою удаль мужчины. У нас, словен, женам князей и воевод нередко приходится командовать при отсутствии мужа другими мужчинами. Пусть они прямо здесь перед нами поборются, покажут, как они крепки в мужском деле.
– Ты хочешь, чтобы они боролись, как мальчишки? – недоуменно воскликнула жена вождя.
– Да. Я хочу знать, как они умеют добиваться своей цели в самых непривычных условиях.
– Уж не смеется ли князь над нами? – подозрительно спросил находившийся рядом Сигиберд.
Агилив молчал, давая возможность высказаться другим.
Пока старики, отойдя в сторону, переговаривались, как быть, к невестам подскочили две их подружки и со смехом стали стаскивать с них головные уборы и верхние шубейки.
– Ну вот, молодые уже готовы это видеть, – кивнул на веселую кутерьму Рыбья Кровь. – Я думаю, это будет самое памятное сватовство в Вагаресе. Или я что-то делаю не правильно?
– Боюсь, как бы все это не кончилось плохо, – вождь не разделял уверенности своего гостя, мол, не дело девчонок заниматься мужской борьбой.
Кто-то из стариков вернулся обратно на свою лавку, остальные последовали его примеру. Ни «да», ни «нет» сказано не было.
– За волосы не тянуть, не царапаться и не кусаться! – к «невестам» приблизился мужчина, распоряжавшийся мужской борьбой.
Оказавшись в одних сарафанах девушки как могли изготовились к предстоящей схватке. Над ристалищем покатился легкий смех – уж очень нелепой выглядела их изготовка. Распорядитель оглядел поединщиц, оглянулся на вождя и ударил клевцом по чугунному горшку. Девушки бросились друг на друга. Смех стал гуще, но соперницы, раззадорившись уже не обращали на него ни малейшего внимания: хватали, дергали, толкали, лягали одна другую. Визга и крика не было, только громкое сопение и некое тонкое женское рычание. Зрители, незаметно тоже втянулись в их борьбу: переминались, притопывали, шевелили в такт с борющимися руками и ногами. Схватка, тем временем, становилась все активней, к ляганию и дерганью добавились удары свободной рукой, сначала ладонью, а потом и кулаком. Одна, уворачиваясь, потеряла равновесие, а так как вторые руки цепко держали друг друга за одежду, то на землю упали обе. И покатились, пытаясь прижать соперницу к земле. Наконец одна, изловчившись, перекинула ногу и уверенно оседлала соперницу. Та сколько не пыталась, не могла ее скинуть. Над побежденной взлетел для удара крепко сжатый кулачок. Готское: «Мама!» разнеслось вокруг. 
Распорядитель кинулся вперед и оттащил победительницу прочь. Зрители криками и свистом приветствовали обеих девушек. Но Дарник больше смотрел на проигравшую. С разбитым носом и губой, с мокрыми глазами она была в неподдельном отчаянье.
– Как ее зовут? – спросил князь у Сигиберда.
– Вальда.
– Не ее, а другую?
– Милида, – чуть удивившись, ответил рыжебородый.
Рыбья Кровь поднял руку, требуя слова. Все выжидающе замолчали.
– Вальда очень красивая и достойная девушка. Она рождена, чтобы быть победительницей. Вот только я не готов, чтобы моя жена меня хоть в чем-то побеждала… – Дарник сделал небольшую паузу. – Поэтому себе в жены я выбираю Милиду. Надеюсь, она меня никогда побеждать не будет, а только я ее. Не будешь? – подойдя, он взял Милиду за руку.
Сигиберд перевел на готский язык слова князя.
– Не буду, – чуть слышно пролепетала девушка, размазывая кровь по щеке.
В ответ вокруг раздался громкий всеобщий смех. Хохотала молодежь, тряслись от неудержимого хихиканья старики, заливались мелким бисером ничего не понимающие дети, казалось, даже кони и те мотали от удовольствия головами. Даже Вальда кисло улыбалась, все еще не веря, что победа привела ее к проигрышу – кто ж знал этого коварного и бесчестного словенского князя.
– Ну ты, князь, нас и потешил! – воскликнул, с чувством хватая Дарника за локоть, Агилив. – Если ты воюешь так же, как невест выбираешь, то твоим врагам не позавидуешь.
Потом был свадебный обряд по словенскому и тервигскому обычаю. Вербы, вокруг которой следовало обводить новобрачных, поблизости не было. За нее сошел безлистый куст. Дарник совершенно не помнил те поговорки, которые следовало говорить при этом шествии, но выручила та из жен старейшин, что была словенкой. Несмотря на сорокалетнюю разлуку с родными краями, она все свадебные наговоры помнила слово в слово, князю лишь оставалось повторять их за ней. Тервигский обряд был ненамного сложнее. Там суженые одновременно пили кобылье молоко из одной чаши, затем, закрыв глаза, угощали друг друга сыром, а в конце вместе кресалом зажигали сухую ветошь: жених высекал искры, а невеста подставляла самые тоненькие волокна.
Далее предстояло сватовство остальных женихов. Но прежде чем приступить к нему, вождь счел нужным задать князю немаловажный вопрос:
– А что будет с нашими дочерьми дальше? Как я понял из твоих слов, вести их вам совсем некуда. Конечно, мы готовы разместить у себя и двадцать и тридцать крепких работящих парней, хотя нам такое и было бы в диковинку. Но ты прав – чума дала нам свои законы. И все же: согласны женихи жить у нас, или захотят уйти? А если останутся, не откроют ли тайно ворота Варагеса перед другими ромеями?
Для Дарника выбор был очевиден.
– Когда мы ехали сюда, моих женихов тоже терзали мысли, не перережут ли им всем здесь горло? Я дал им слово, что они находятся под моей защитой и что им ничто не грозит. Теперь я готов дать такое же слово тебе, вождь: вашим дочерям не грозит никакое зло. А где и как им придется жить, давай решать все вместе.
– А согласны ли сами женихи со всем этим? – все еще сомневался Агилив.
А ведь он прав, подумал в легком замешательстве князь, вдруг кто-либо из хазар уже решил, вернувшись в лагерь, продать свою столь легко обретенную жену ромеям для общего пользования? Он тут же вспомнил обычай некоторых хазарских племен предоставлять своих жен путникам, случайно забредшим к ним в стойбище.
– Если тещи их не будут слишком допекать, то вы своими зятьями, я уверен, останетесь довольны.
Агилив согласно кивнул головой, удовлетворившись таким ответом, и сделал знак начинать сватовские игрища.
Если в липовских лесах женихи с тяжелыми заплечными мешками просто гонялись за легконогими невестами, а те уж сами решали: дать себя догнать или нет, то здесь это перевели на конную основу. Жених мчался на более тихоходной лошади за невестой и либо приводил ее скакуна за узду, либо не приводил. Из десяти хазар успеха достигли лишь пятеро, остальные после трех разных попыток под зрительские насмешки сошли с забега. Впрочем, такой половинный результат порадовал Дарника больше полного успеха. Он уже держал в голове своих женихов с Утеса и думал об объединении тервигов, ромеев и гридей со смольцами в одно целое, разумеется под своим началом.
Среди удачливых молодоженов оказался, как ни странно и Янар. В силу безобразности ему досталась одна из первых варагесских красавиц.
– Мы что же и в Романию потом своих жен заберем? – улучив момент, поинтересовался он у Дарника.
– Ну сначала ты один год здесь отработаешь за свою жену, и еще два года на меня, а там можно будет и в Романию.
И еще одно занимало хазарского вожака.
– Почему все здесь называют тебя князем? Ты что, в самом деле, князь?
– Ну да, а ты первый воевода моей княжеской дружины. – Всем своим видом Дарник словно говорил: а что я разве тебе раньше это не объяснял.
У бедного Янара голова шла кругом, но он уже не вращал бешено своими черными глазищами, как было совсем недавно, а сосредоточенно сводил воедино слова, интонацию и выражение лица Дарника, ведь скрытый за этим смысл еще надо было растолковать своим соплеменникам.
Посидев немного для порядка на свадебном пиршестве хазар и убедившись, что там все идет как надо, Рыбья Кровь отправился на собственную свадьбу в дом невесты. Размеры горницы и здесь не позволяли вместить более тридцати пирующих одновременно, поэтому постоянно кто-то входил и выходил с тем, чтобы у каждого варагесца была возможность поприветствовать молодоженов. Затраченные четыре солида на подарки из кладовых Агилива оказались настоящим спасением, и, раздавая их новой родне, Дарник чувствовал себя вполне состоятельным женихом. Он насчитал семнадцать новых родственников, после чего сбился со счета. Попробовал также оказать внимание сидящей рядом Милиде, но та, стоило ему взглянуть на нее, всякий раз низко опускала голову, пряча свою вздувшуюся после удара губу. Ну что ж, как говорится, застенчивость лишь красит молодых девушек, и Дарник принялся терпеливо дожидаться конца праздничного застолья.
А ведь я действительно нравлюсь им всем, думал он, снова и снова оглядывая разгоряченные и довольные лица вокруг себя. Кажется, этому следовало только радоваться, однако управленческий опыт подсказывал ему совсем другое. Как славно было вести на геройскую смерть безродных бойников, собравшихся под его знамена именно для такой цели! И как невыносимо бывало, когда победоносное дарникское войско встречали матери и жены убитых и раненых бойников, гридей, ополченцев! Неужели и в этот доверчивый Варагес ему придется возвращаться с такими же плачами и стенаниями? А ведь по-другому никак и не получится…
Из-за стола поднялся отец Милиды, маленький, сухопарый, один из трех варагесских мастеров по лукам, поклонился гостям и сказал несколько слов по-готски, после чего все пришли в движение и направились к выходу – свадебное пиршество было закончено. Ишь ты, порядок как в войске, отметил про себя Дарник.
У тервигов не принято было выделять молодым отдельную горницу, даже глава семьи со своей женой делил камору с несколькими внуками. Однако князю оказали особую честь: всех сестер невесты из девичьей каморы изгнали по другим местам, предоставив ее Дарнику с Милидой в полное распоряжение. За тонкими перегородками все здесь, впрочем, хорошо прослушивалось, но по простоте нравов на это не стоило даже обращать внимания.
Продолговатая камора одним торцом упиралась в земляной вал, в другом торце находилось маленькое окошко, затянутое бычьим пузырем. За боковой стеной слышалось коровье присутствие – там находился хлев. За другой боковиной раздавалась веселая перебранка между укладывавшимися спать тетками и сестрами Милиды. Широкий топчан для трех-четырех девиц был застлан вышитым льняным покрывалом. Судя потому, с каким восхищением и удовольствием Милида дотронулась до него, его тоже взяли из кладовой вождя. Возле топчана стояли два железных переносных очага, мерцая своими красно-черными углями. Кроме очагов камора освещалась еще двумя восковыми свечами на дорогой медной подставке.
Пока юная жена оглядывала преображенную спальню, Дарник, отвернувшись, скинул с себя сапоги и шерстяную безрукавку, оставшись в одних портках и рубахе. И вдруг почувствовал сильный толчок – на спину ему вскочил большой цепкий зверек. Одни его гладкие лапки обхватили князя за шею, другие за поясницу. От неожиданности Рыбья Кровь даже не понял, что зверек – это прыгнувшая на него сзади Милида. Над ухом раздался ее радостный смех. Дарник резко крутнулся, и они повалились на топчан. Наверное, схватка с соперницей Вальдой кое-чему ее научила, потому что князю не сразу удалось вырваться из ее цепких рук. Через минуту они уже просто весело барахтались на топчане, не помышляя о какой-либо серьезности. Одно удовольствие было стягивать с нее, сопротивляющейся, одежду, придумывая особые захваты и извороты. При попытке раздеться самому, игра приобрела еще большую живость: стоило ему отвлечься на свою рубашку и портки, как Милида тут же натягивала на себя то, что он с нее успел снять прежде. Так и сражались, незаметно перейдя уже к чисто любовным объятиям.
Долгое телесное воздержание, неопределенность своего положения, желание освободиться от тяжелых мыслей сделало его жадно-жестким, хотелось не просто получить наслаждение, а набрать его впрок к следующему возможному воздержанию. Поэтому как мог изнурял и ее, и себя, получая уже не столько сладость, сколько боль и усталость. Краем сознания он понимал, что для пятнадцатилетней девицы, не знавшей до этого мужчины, его любвеобилие совсем не в радость, но ничего не мог с собой поделать. За всю ночь они впадали в легкое короткое забытье лишь несколько раз, все остальное время посвящая богу Яриле.
После одного такого забытья вдруг наступило утро. Сквозь окошко внутрь стал проникать серый полумрак, слышно было, как вся семья уже встала и приступила к своим каждодневным делам. В дверь дважды стучались, и женские голоса окликали по имени Милиду, им никто не отвечал.
Наконец Милида сама чуть пошевелилась и открыла глаза. Дарник уже давно смотрел на нее, ожидая, каким будет ее пробуждение: испугается, оторопеет, проявит неудовольствие, медленно будет соображать, что к чему? Вместо этого Милида неожиданно улыбнулась какой-то совсем детской улыбкой и тихо произнесла:
– Конезь.
Он не сразу догадался, что так она произнесла слово «князь». Ну что ж, конезь, так конезь. Похоже было, что его ночную грубость, она приняла как нечто должное.
Когда они вышли в большую горницу, вся семья уже заканчивала утреннюю трапезу. Кроме родителей за столом сидели две старушки, семья старшего сына из четырех человек, семеро других сестер и братьев Милиды. Все они шумно приветствовали молодоженов. Даже не зная готского языка, по смущению Милиды не трудно было понять, о чем именно их семейные шуточки. И снова Дарник был приятно удивлен тем, как здесь ему все нравится. Словно он никогда и не был никаким князем, а примерял сейчас другую жизнь простого людина, и эта жизнь была ничем не хуже княжеской.
Им налили горячей мясной похлебки с ржаной лепешкой и пенного ячменного вина, затем вчерашних медовых пряников и целую миску лесных орехов. Казалось еще чуть-чуть и хозяин дома позовет зятька чинить повозку, стругать доски, или поправлять покосившуюся изгородь.
Но нет, в дом уже стучался посланный от Агилива Сигиберд. Выйдя с ним наружу, Рыбья Кровь увидал троих из пяти женатиков-хазар, которые и в самом деле уже вовсю помогали своей новой родне по хозяйству. Вид у них был немного растерянный: из четверьрабства у ромеев угодили в полурабство у тервигов.
Агилив встретил Дарника уже вполне по-родственному, сохраняя, впрочем, и прежнее уважение.
– Мои тервиги хотят устроить большую загонную охоту. Как ты думаешь, князь, надо ли еще выжидать, или можно уже свободно охотиться?
Дарник полагал, что неплохо было подождать с дальними выездами хотя бы до середины зимы, но как ему молодому осторожничать перед умудренным годами стариком. К тому же для хорошей загонной охоты необходимо было не меньше ста верховых загонщиков и двадцать-тридцать отборных стрелков. В Варагасе же даже с хазарской декархией столько людей и лошадей вряд ли набиралось.
– Я думаю, сперва надо разослать дозорных, дабы убедиться, что все в порядке, потом надо объединить твоих загонщиков с моей конной дружиной, тогда уже и охотиться.
– А как быть с твоими союзниками-ромеями? – с чуть заметным беспокойством поинтересовался вождь.
– У них лошадей нет, стало быть, им в этой охоте не участвовать.
– Мне кажется, это будет и справедливо, и правильно, – с облегчением согласился Агилив.
Дарник глазами показал, что хотел бы говорить с вождем наедине, и тот немедленно отослал прочь из горницы двух помощников, которые постоянно находились при нем.
– Я хотел бы купить пять лошадей с седлами для тех хазар, что остались без жен.
– А как же те, кто женился? – улыбаясь в предчувствии шутки, полюбопытствовал Агилив.
– Об их лошадях пускай теперь новая родня заботится. Если продать коней невозможно, дай мне пятерых парней, я приведу коней из своей дружины. Мне надо, чтобы мои хазары покрасовались своими лошадьми перед ромеями. Это будет для моих горделивых союзников хорошим уроком.
Вождь немного подумал.
– Ты хочешь заплатить совсем или с тайным возвратом?
– Боюсь, что с тайным возвратом мне придется платить тебе еще не один раз.
– Хорошо, пусть будет по-твоему, – Агилив был сама щедрость.
Обставить покупку решили со всей торжественностью. На площадь вызвали всех женатых и неженатых хазар, и Рыбья Кровь объявил, что сейчас они направляются навестить команду биремы, и у всех на виду отсчитал Агиливу за пять лошадей для холостяков пять солидов, и еще один солид за съестные припасы для ромеев.
– А нам как же? – тотчас же запротестовал Янар. 
– А вы будете держаться за их стремя, – невозмутимо произнес князь.
– А как же наши жены? Мы их здесь оставим?
– Как хотите. Если они согласны с вами пройти пятнадцать верст в одну сторону и пятнадцать обратно, то пускай идут.
Слова Дарника были переведены для столпившихся вокруг варагесцев и произвели именно то действие, на которое рассчитывал князь: родственники жен немедленно взялись седлать коней и для зятьев, и для своих дочерей. Милида тоже выразила желание ехать со своим мужем – ну что ж, нашлась подходящая кобылка и для нее. Перед самым выходом их отряд пополнился еще шестью конниками – братьями хазарских жен. У всех у них как бы невзначай, кроме непременного кистеня имелся при себе степной лук с полным колчаном стрел. Возглавлял их женатый брат Милиды Рагинар. Видя такое дело, Милида стала что-то возмущенно говорить на своем языке, потом бросилась в дом и чуть погодя вынесла мужу такой же кистень и лук с колчаном, как у брата.
Дарник досадливо поморщился, ему показалось, что Милида хочет устроить ему состязание по стрельбе из лука с другими варагесцами. Он был неплохим стрелком из однодревкового лука среди лесных словен, но показывать свои способности среди здешних мастеров дальней стрельбы хотел меньше всего. Только чуть погодя, когда уже далеко отъехали от городища, сообразил, что состязания здесь совсем не причем, что лучники даны им не в качестве почетного сопровождения, а для охраны собственных дочерей, от известных любителей рабынь ромеев, да и в наказание, если что и для вероломных зятьев. 
8
Так и ехали, перекинув через седла переметные сумы с колбасами, копченым мясом, сыром и творогом. Да у князя на седле лежал отдельный полушубок для Карикоса – надо же было хоть чем-то оправдать растрату щедро выданного золота. Жены знали по-хазарски и по-ромейски не больше десятка слов, поэтому хазары не стесняясь хвастали друг перед другом своими ночными достижениями.
– А нам за их жен тоже заплатят? – К Дарнику подъехал оставшийся холостым Устуш. Его вопрос услышал и Янар, ехавший теперь все время возле князя.
– Еще как заплатят! – ответил ему по-ромейски Рыбья Кровь. – Две стрелы получишь от Рагинара, одну – от меня.
Рагинар, услышав свое имя, обернулся и белозубо улыбнулся – ромейским языком владел еще хуже хазарского.
– Не будь большим дураком, чем ты есть! – по-своему осадил Устуша и Янар.
Когда обиженный холостяк чуть отъехал от них, Янар сам пустился расспрашивать князя. Причем он спрашивал по-ромейски, а Дарник отвечал ему по-хазарски – просто хотел поупражняться в языке, который знал не очень хорошо. 
– Мы действительно только отдадим им еду и вернемся назад в Варагес?
– Думаю, что так.
– А если кто-то из моих людей захочет остаться у ромеев?
– Пускай скажет об этом сейчас.
– А ты не будешь их наказывать за это?
– Я за глупость никого никогда не наказываю, просто навсегда прогоняю такого человека прочь. Глупость бывает часто заразна для других воинов.
– При возвращении в Романию они получат хорошую казну и смогут поселиться хоть в самом Константинополе.
– Ты что-нибудь про Сатырскую орду слышал?
– Ну, слышал, – Янар был весь внимание.
– Четыре года назад, когда ваш хазарский каган принял иудейскую веру, орда Сатыра из десяти тысяч семей ушла в Словенский каганат. Словенский каган назначил меня в этой орде первым визирем. Я помог им найти землю для поселения и сейчас они живут там лучше, чем жили в Хазарии… – Рыбья Кровь не стал договаривать, давая Янару возможность переварить услышанное. Пока тот думал, князь преспокойно занимался ехавшей с другой стороны от него Милидой: показывал ей какой-либо предмет и называл его по-словенски, а она за ним повторяла, забавно коверкая самые, казалось бы, простые слова.
– Ты для чего мне это сказал? – чуть поотставший Янар снова догнал Дарника.
– Чтобы ты не был таким же дураком, как твой Устуш. Кем ты будешь в Константинополе? Никем, как бы ты не старался. Кем ты будешь здесь? Это зависит от твоего ума, храбрости и верности мне. Неужели вы до сих пор не поняли, что для вас все со вчерашнего дня изменилось? Отныне вы все мои дружинники и будете делать то, что я скажу. Так своим и передай.
При подъезде к ромейскому лагерю Рыбья Кровь вновь обратился к своим новоиспеченным дружинникам:
– Ну так что решили? Воины вы или подневольные гребцы?
– Какие мы воины, у нас даже оружия с собой нет? – Янар выразительно покрутил полученным от тестя кистенем, мол, какое это оружие против мечей и доспехов стратиотов.
– Ваше оружие пока ваши кони. Не дайте ромеям завладеть ими, только и всего.
– Это сделаем! – мрачное лицо Янара осветила короткая улыбка, он понял, что хотел от них князь.
Дарник подъехал к варагесцам и с помощью трех языков объяснил им, что они едут не в гости и не пировать, поэтому должны держаться чуть позади. Те, в конце концов, поняли это. Заодно узнал у Рагинара как будет по-готски шесть команд: стрелять, не стрелять, напасть, отступить, подъехать и отъехать.
Вот уже и знакомый сторожевой пост на краю распадка. Пятеро вооруженных стратиотов вышли из-за каменистого укрытия, чтобы приветствовать хазар.
– А почему только шесть девок? Где остальные? Опять только декархам все достанется.
– Позови, Карикоса, – сказал Дарник пентарху и сделал знак своим спутникам, чтобы те сбросили на землю свои переметные сумы.
– Ты что же даже сам не хочешь спуститься к нему? – сердито поинтересовался пентарх, послав знаком одного из воинов за илархом. Успокаивало только сдержанное поведение всадников и отсутствие у них доспехов и хорошего оружия. Шестеро варагесцев держались чуть поодаль и ничего враждебного не выражали – просто гости, которым захотелось взглянуть на ромейский лагерь.
Чтобы еще больше развеять опасения стратиотов, князь спустился на землю, перекинул через плечо полушубок для иларха и передал уздечку коня Милиде. Янар знаком спросил, нужно ли им спешиваться, Дарник сделал отрицательное движение рукой.
– Мы посмотрим? – пентарх нерешительно кивнул на сумы.
– Смотрите, – разрешил князь.
Стратиоты стали развязывать скрепленные между собой торбы и смотреть, что в них. Кто-то украдкой даже пытался отщипнуть сыра, за что пентарх погрозил ему кулаком.
Из распадка наверх поднялись Геласий и навклир Ираклий в сопровождении десяти воинов. Для князя это было неприятной неожиданностью.
– Где Карикос? – без приветствия обратился он к Геласию.
– Пошел бирему смотреть, – Геласий настороженно покосился на шестерых лучников, державшихся на расстоянии.
Рыбья Кровь собирался объявить свое княжеское звание иларху, но не его помошникам, поэтому сказал другое:
– С рабынями не все так просто, как вы рассчитывали. Если кто из стратиотов захочет, тот может пойти и выбрать там себе жену. Ваш священник тогда должен будет покрестить ее и совершить обряд настоящего венчания…
– Ты что, не знаешь? У нас нет священника.
– Во время похода или плаванья, согласно стратегикону Маврикия, его обязанности может выполнять старший военачальник... – начал было Дарник
– Тебя зачем туда посылали? – грубо оборвал его навклир. – Жениться мы и без тебя можем. Все, больше никуда отсюда не пойдешь. Всех коней и женщин в лагерь, – скомандовал он стратиотам.
– За эти мешки вы должны заплатить три солида и еще десять солидов за следующие поставки, – князю важно было донести до них свои требования.
– Тебе, кажется, уже сказали… – сердито поддержал навклира Геласий.
Дарник вздохнул и шагнул к коню. Два стратиота бросились на него. Князь резко присел на корточки, кинув им в руки полушубок, потом выпрямился, вложив в силу кулаков вес своего тела, и оба ромея разлетелись в разные стороны.
– Э! – испуганно вскрикнула Милида.
Дарник оглянулся. Стоявший в трех саженях пентарх, размахнувшись, метнул в него копье. Вот когда пригодились отроческие навыки по перехвату чужих сулиц. Сделав быстрое почти машинальное движение рукой, Рыбья Кровь ухватил копье позади наконечника. Второе поднятое для броска копье выбил кистенем у другого стратиота Янар. Не ожидавшие такого отпора ромеи на секунду опешили. Дарник опустил копье как случайную палку, повернулся снова к коню, затем с внезапным разворотом, так чтобы противник не успел среагировать, метнул копье назад в пентарха. Бросок был точен – копье угодило пентарху в шею, прямо над кромкой чешуйчатого доспеха.
– Не стрелять! – заорал князь по-готски, видя, как варагесцы уже натягивают луки.
В следующее мгновение вся их ватага скакала прочь.
Эта стычка порядком обескуражила Дарника. Вместо красивого хвастовства собой и своим успехом все получилось прямо наоборот. Для ромеев он по-прежнему не только не князь, а самый низкий предатель, какой может быть, еще и убийца их пентарха, чего они точно никогда не забудут. Ему просто не надо было спешиваться, а спокойно, на расстоянии дожидаться прибытия Карикоса. С ним бы они как-нибудь да сумели бы до всего до чего нужно договориться.
Он осторожно глянул на своих спутников. Рагинар перехватил его взгляд, сразу заулыбался и прямо на ходу стал показывать, как князь ловко перехватил копье и с разворота метнул точно в цель. Все остальные тоже с восторгом смотрели на Дарника, вполне разделяя восхищение брата Милиды.
Ничего не оставалось, как воспользоваться всем этим. Переведя коня на шаг, Рыбья Кровь жестом подозвал к себе Янара.
– А ты молодец! – перегнувшись князь дружески потрепал Янара за плечо. – А еще не хотел быть главным телохранителем. Быть тебе княжеским полусотским, – и громко добавил по-хазарски: – Слава молодцу!
Возбужденные хазары, подъезжая, радостно хлопали сотоварища по плечу.
– А ну все вместе: слава молодцу! – скомандовал им князь.
– Слава молодцу! – повторили они за ним.
– А теперь и все остальные! – Рыбья Кровь сделал повелительный знак рукой.
– Слава молодцу! – прозвучало из двадцати восторженных глоток непривычное, и для половины непонятное, но от того не менее торжественное восклицание.
Жена Янара так вообще бросилась целовать своего доблестного мужа.
Отъехав от лагеря версты на полторы, Дарник приказал поворачивать коней на восток. Он собирался, обогнув лагерь, выехать к морю, а там уже вдоль берега разыскать речушку, ведущую к Утесу. Но не проскакали они и версты, как намерение князя вновь изменилось. После одной неудачи, стоило ли доискиваться другой – ведь неизвестно что ждет его там, на Утесе, может, никого и в живых уже нет, или все в таком состоянии, что лучше их посторонним людям не показывать?
– Ты хочешь напасть на бирему? – на правах законного помощника осведомился Янар.
– Ты прав, поджигать ее мы не будем, она нам самим еще пригодиться, – нашел хорошее объяснение своим метаниям князь и они снова повернули коней, теперь уже точно на Варагес.
В городище их встретили с большим облегчением.
– Что, никто не захотел назад к ромеям? – довольно спросил вышедший из ворот княжескому отряда навстречу Сигиберд.
– Сильно приревновали меня мои союзники к вашему городищу, – сообщил ему Дарник. – Я даже сам не ожидал. Пусть Рагинар тебе сам об этом расскажет.
Рагинар, разумеется, рассказал и весь вечер Варагес об этом только и судачил.
Князь тем временем обсуждал данное происшествие с Агиливом без лишних ушей.
– Почему все же ромеи напали на тебя? – допытывался вождь, уже не так благожелательно, как еще день назад. Его сомнения можно было понять: что это за союзники, которые позволяют с гребенским князем такое? А ведь рано или поздно он непременно узнает, что какое-то время Дарник был у ромеев в качестве пленника-раба.
– Они сказали, что раз хазарская декархия является частью их команды, то и все, что хазары получили, все кони, одежда и женщины принадлежат всей биреме. К сожалению, иларха Карикоса там не было, только навклир и старший декарх. Я сказал, что не дело собак решать что-то за своего хозяина. Наверно, мне не следовало так шутить, но что сделано, то сделано. В ответ навклир приказал взять меня в заложники, пока хазары не передадут им все, что ромеи требовали. Стерпеть такое было уже свыше моих сил. Жалею лишь, что брошенное мной копье досталось не навклиру, а пентарху, который просто слишком яро выполнял команду навклира.
– Рагинар сказал, что ты собирался поджечь бирему.
– Да, было такое желание, но я решил все же не поджигать ее, – продолжал придумывать Дарник, впрочем, не слишком далеко отступая от правды.
– Что же будет теперь дальше?
– Чтобы это решить, мне нужно два совета: один – от тебя, другой – от моей дружины.
Вождь чуть подумал.
– Скажи, князь, а почему ты вообще оказался у ромеев один без своей дружины?
И снова Дарнику пришлось выкручиваться.
– Таково было условие иларха. Он опасался моих воинов, поэтому согласился принять меня у себя только одного… Так что ты мне посоветуешь?
– Посоветую просто забыть про них. Если же горишь желанием отомстить, то можно изредка посылать к их лагерю большой отряд конных лучников пугать своим видом ромеев, чтобы они, как только наступит тепло, сели на свой корабль и побыстрей уплыли отсюда.
Если бы Рыбья Кровь не грезил о захвате биремы, то лучшего совета было не сыскать.
– Отличный совет. Стало быть, на двадцать-тридцать конных лучников из Варагеса я могу рассчитывать? – Дарник не столько ловил Агилива на слове, сколько хотел посмотреть, как тот станет отказываться от своего предложения.
И вождь, в самом деле, чуть замялся.
– Боюсь, Сигиберд будет возражать. Уговоришь его, тогда все получится.
На этой неопределенности они с князем и расстались.
Свой день Рыбья Кровь завершил обходом своей хазарской декархии. Прошелся по тем домам, где хазары встали на постой, посмотрел, кто как устроился, для каждого нашел парочку незначащих фраз, обозначивших как бы его княжескую заботу о них. Последним навестил Янара. Его жена Квино, миловидная порывистая худышка, уже вовсю тараторила на смеси хазарско-словенских слов и к немалому смущению своего мужа бойко распоряжалась родительским домом, указывая всем, как именно надо принимать словенского князя. Дарник только добродушно ухмылялся, с удовольствием принимая их угощение в виде запеченного гуся, нафаршированного сушеными ягодами и яблоками.
– Все хорошо, – успокаивал он Янара. – Но впредь будешь сам приходить ко мне каждый вечер.
Отдав должное гостеприимному дому, они с Янаром выбрались поговорить наружу.   
– Что говорят твои хазары о сегодняшней поездке?
– Им все понравилось: и ты, князь, и кони, и жены.
– Так уж и все? – не очень поверил Дарник.
– Они боялись, что пятерых неженатых ты вернешь в ромейский лагерь.
– Значит, возвращаться в него они уже не хотят?
– Не хотят. – Янар выразительно закивал головой.
– И самое главное: ты на всех из них можешь положиться?
– На всех, кроме Устуша, – честно признался новоиспеченный полусотский.
– Хорошо, – просто сказал на это князь.
– Как ты с ним поступишь?
– Займет место не в дружине, а в войске, только и всего.
Наглядевшись на тесноту, в которой находились женатые хазары, Дарник больше всего опасался, что и их с Милидой опочивальня пополнится дополнительными ночевщиками. Но нет, новая порция общего уважения оставило здесь все, как было накануне.
И также как и вчера, стоило ему отвернуться, Милида вновь запрыгнула ему на спину. Однако теперь это было вполне ожидаемо и даже желаемо, и вместо прежней суетливости в их схватке появилось что-то и плавно-заученное, словно этой постельной борьбой они занимались не первый месяц. Догадался Дарник и о причине столь непривычного поведения своей суженой. Видимо, ей дословно перевели его слова после поединка с Вальдой, что, мол, князь всегда желает ее побеждать, вот и поняла это буквально. Ну что ж, он совсем не против такого ночного времяпрепровождения.   
9
Для поездки на Утес Рыбья Кровь отобрал восемнадцать человек, вернее, не столько отобрал, сколько немного сократил вчерашний отряд: из женщин разрешил ехать с ними лишь Милиде и Квино, хотел поразить утесцев красотой варагесок, не возражал и против шестерки лучников Рагинара. В качестве подарков взял несколько бурдюков с ячменным вином, немного колбас и побольше пирогов с самой разной начинкой – по опыту знал, как самые суровые воины скучают по чему-нибудь вкусненькому. Попытался также купить у своего тестя пару дальнобойных луков для хазар, на что тот протестующе замахал руками и вручил зятю эти луки без всякой оплаты. Остальных восьмерых хазар Дарник попросил в дополнение к кистеням вооружить метательными сулицами.
Так и выехали, ощетинившись всевозможным вооружением, а толстые зимние одежды намекали еще и на наличие под ними боевых доспехов. Пока князь сотоварищи навещали ромеев, Агилив разослал во все стороны дальних дозорных, и один из них обнаружил селище дарникцев. Поэтому к Утесу направились не через морское побережье, а напрямик в сопровождении дозорного-проводника.
Ничего толкового на расспросы князя проводник ответить не мог, мол, просто увидел на высокой скале дым и повернул назад в Варагес, так что Дарник до конца не был уверен, что это именно их Утес. Снежная шуба так накрыла все вокруг, что обнаружить какие-то знакомые места не представляло никакой возможности. Тем не менее, с каждой новой верстой Дарник испытывал все большее беспокойство. Вчерашние сомнения вновь охватили его. Он почти был уверен, что один, а то и оба его сына мертвы, а остальные, если и живы, то наверняка погрузились в полную зимнюю апатию, когда ничего не хочется делать, а лишь по самому малому обеспечивать себя теплом и пропитанием. 
Единственное, что немного утешало его, так это тайник в его княжеской двуколке, о котором не знал даже Корней. Двуколка имела тонкое двойное дно, в котором хранилось пять мечей и пять клевцов – оружие вовсе не наградное, а так, на всякий случай, ведь нередко в пути к княжескому поезду приставали юные беглецы из селищ, мечтающие о военных походах, вооруженные лишь одним топором или толстой дубинкой. Не станешь же для них забирать клевцы у собственных гридей? Для Варагеса, где любой металл являлся большой ценностью, это было настоящее сокровище. Сколько можно пользоваться подачками Агилива? Да и хазарскую декархию как следует вооружить тоже не мешает. Оставалось только надеяться, что его двуколку гриди не пустили на дрова.
Наконец навстречу стали попадаться как будто знакомые места и скоро Рыбья Кровь уже не сомневался, что они на верном пути. Вот проводник остановился, указывая, но каком месте он вчера остановился и повернул обратно. Впереди на взгорке дыма видно не было.
– Да, это Утес. Ты молодец! – похвалил Дарник проводника и дальше поехал уже впереди своего небольшого отряда.
Уже видно стало сторожевое гнездо, устроенное на одинокой сосне сбоку взгорка и малый каменистый вал, закрывающий доступ наверх, а тревоги по-прежнему никто не подымал. А может чума их скосила, подумал Дарник. Но нет, какое-то людское движение наверху вала появилось. Никем не остановленные конники приблизились к подножию взгорка, откуда наверх вела хорошо протоптанная тропа. Только тут зазвучало железное било и к каменистому валу высыпало два десятка парней хоть и без доспехов, но с мечами и сулицами.
– Стоять! Ни шагу дальше! – заорал обладатель самой громкой глотки гридь Багро. И в сторону всадников полетела сулица, впившись в землю прямо перед конем Милиды, что ехала рядом с князем.
Дарник подал знак и отряд остановился. Сам он не спешил что-либо объявлять. Снял шапку и просто сидел верхом, не двигаясь.
– Князь Дарник! Князь Дарник, – испуганно прошелестело по шеренге утесцев.
– Вот так на! Княже! – через вал перебрался Свирь и помчался в сторону своего хозяина. Толпа словен возросла, вот уже и женщины тянули шеи из-за каменной насыпи.
– Это твои люди? – Свирь взял княжеского коня под уздцы и настороженно покосился на чужаков.
– Мои, – коротко объявил Дарник и хазары с тервигами двинулись цепочкой следом за ним в селище.
– А мы уже и не чаяли! – к княжескому коню подбежал и пошел рядом Грива. Среди женщин стояла Видана и больше смотрела не на Дарника и на Милиду и Квино. Кругом раздавались приветственные возгласы:
– Слава князю!.. Один пошел и все сделал сам!.. Нигде не пропадет!.. А исхудал-то, а исхудал-то!.. Не сладко, видно, пришлось!..
О чем это они, недоумевал Рыбья Кровь. В глаза бросился хмурый, не улыбчивый Корней.
– А это кто?.. Кто?.. Откуда?.. – спрашивали Дарника гриди и смольцы о его гостях.
– Это мои новые ополченцы. По-словенски почти не говорят, так что вы с ними полегче, полегче, – распорядился князь, слезая с коня.
К нему бросились сыновья:
– Тятя! Тятя!
Тур прижался к отцу, Смуга по-мужски сдержанно стоял рядом и недовольно дергал слишком «нежного» младшего брата за одежду. Оттеснив Милиду, они пошли рядом с князем. У Дарника на глаза навернулись непривычные слезы, он как бы случайным движением руки смахнул их.
На ржание варагеских лошадей ответило ржание утеских коней.
– Значит, не всех лошадей съели? – спросил-похвалил князь Гриву.
– Не, только двух и тех хромых, – отозвался тот.
За истекший месяц в пещерном селище, по крайней мере, сверху мало что изменилось. Снег все накрыл гладким одеялом, наполнив все вокруг особой зимней пустотой. В дальнем конце селища Дарник отметил скопление повозок и двуколок, похоже, там все тоже было цело.
Хазары и тервиги получили хороший урок гостеприимства у ромеев, поэтому держались настороженно, сбившись в одну кучу. Только Милида отважно следовала за мужем. Квино держалась возле Янара.
Вместе с хозяевами они все спустились во двор-яму и чуть приостановились.
– Твои ополченцы с нами пойдут, или их отдельно кормить будем? – захотел уточнить Грива. 
– Все со мной.
Воевода отдал распоряжение женщинам готовить пир в трапезной, а сам повел гостей в гридницкую. Внутри изменений действительно было больше чем снаружи, целая цепочка новых камор, да еще большая трапезная и гридницкая. Но все было пропитано невыносимым запахом копоти, свежевыделанных кож и сырости. Корней по-прежнему держался позади всех, не стремясь подойди к князю. Что-то тут было не совсем в порядке, только нельзя было понять, что именно. Это вызывало легкое беспокойство.
Князь занял главное место, находящееся в глухом торце гридницкой, слева пристроились сыновья. Дарник знаком указал Милиде и остальному отряду сесть сразу за ними. Все остальные места на широких деревянных лежанках вдоль стены напротив гостей заняли гриди. Как отметил князь, другие смольцы, кроме Виданы, в гридскую не пришли. Стало понятно: гриди за время его отсутствия взяли власть в свои руки.
Когда все расселись, возникло неловкое молчание.
– Есть ли потери?
– Умер от горячки Твердята, – доложил Грива. – Остальные все живы.
Для Дарника это была приятная новость – не надо будет сталкиваться больше с открытой враждебностью покалеченного воина.
– Надия родила девочку, назвали Первуной, – вставила про свою женскую ватагу Видана.
Вдова полусотского села рядом с Гривой, причем очень сильно к нему придвинувшись, стало быть, теперь он ее муж. Ну что ж, тем лучше.
– Это твоя жена или наложница? – кивнул на Милиду гридь Радим, самый известный ходок по женской части.
– Жена. – Дарник счел нужным дальше не распространяться.
– А эта? – хищно глянул на Квино Радим.
Князь не ответил, только строго посмотрел на него, и сообразительный Радим, тут же выразительно замахал руками, мол, я все понял, прости дерзкого. По шеренге гридей пробежал легкий смешок.
– А это все твои новые родственники? – чтобы что-то сказать, спросил про спутников князя Грива.
– Я же говорил: это мои новые ополченцы.
Снова повисло молчание.
– Почему вы не спрашиваете: где я был, что делал? – нетерпеливо заметил Рыбья Кровь.
– Так ты ж сам говорил: пойдешь расширить наше княжество, – напомнил воевода. – Вот и сходил, привел новых ополченцев. Чего тут спрашивать?
Корней по-прежнему находился в дальнем углу и молчал.
– Хорошо, тогда давайте все к трапезе. – Князь решительно встал.
В трапезную пошли подземным проходом через несколько жилых камор, едва освещенных тонкими лучинами, воткнутыми в стены. Уже входя в трапезную, Дарник позади себя услышал тонкий мужской вскрик.
– Что там? – сердито спросил Дарник у Свиря. Тот метнулся по проходу назад.
Все уже расселись за столом, а оруженосца все не было. Наконец он появился, но сообщил новость не князю, а Гриве.
– Корнея подкололи, – сообщил воевода, склонившись к уху князя.
– За что?
– Видно за то, чтобы ты его снова главным доносчиком не поставил.
Рыбья Кровь принял этот вызов всегда послушного воеводы, даже не поморщившись.
– На смерть?
– Да нет пока. В лекарню унесли.
Самым лучшим было делать вид, что все идет как надо.
– Весело тут у вас. Кто подколол знаешь?
– Кто ж так просто признается, – со вздохом, но, прямо глядя в глаза князю, произнес Грива.
Гриди, сидящие напротив, старались избегать смотреть на Дарника. Искренне радовавшийся возвращению князя Свирь и тот несколько раз опускал глаза вниз. Дарник не мог понять, что происходит. Но особой тревоги не было. Успокаивал досмотренный вид княжичей – значит, с ними здесь обращались должным образом.
Трапеза была отнюдь не праздничная: овсяная каша и рыба. Из напитков: квас, да горячий травяной отвар. Когда варагесцы по знаку князя вытащили из своих переметных сумм съестные гостинцы, а особенно бурдюки с ячменным вином, это резко поменяло общее настроение. Теперь пришлые ополченцы были самыми желанными гостями. И общее слегка пьяное веселье постепенно захватило, как хозяев, так и гостей. Хмель, казалось, не брал только одного князя. Дождавшись подходящего момента, он встал из-за стола.
– Куда ты? – забеспокоился Грива, он тоже был как будто совсем не пьян.
– Сиди здесь, – успокоил его Дарник. – Пойду смольцев проведаю… Сиди, я сказал! – повторил князь, видя, что воевода все же собирается его провожать. Жестом он остановил и Милиду, она тоже хотела последовать за ним. Не мог помешать только княжичам, те уже вперед отца выбрались из трапезной.
Предчувствие его не обмануло: каморы, в которых ютились смольцы, представляли жалкое зрелище. Какие-то замусоренные норы, а не человеческое жилье.
– Чего ж ваши мамки не подметают здесь? – было первое, что он спросил, войдя в одну из них.
– Так ведь нет мамок, – отвечал молодой смолец, по имени Витко, один из немногих ополченцев, кто умел читать и писать по-словенски. – Гриди их всех забрали к себе. Князь, ты вернешь нам наших жен?
Три его сожителя с тем же ожиданием смотрели на Дарника.
– Сначала, я должен выслушать, что скажут гриди и жены, – князь не готов был сразу что-то обещать.
Дальше – больше! Выбравшись из вонючих нор к коновязям, где хрумкали сено варагеские кони, Рыбья Кровь был окружен всей смольской ватагой, вернее, ее мужской половиной. Жалобы на самоуправство гридей посыпались со всех сторон, мол, сами ничего не желают делать, а к нам относятся как к последним рабам. Помалкивал только Дулей, вожак смольцев. К нему Дарник и обратил свой главный вопрос:
– За что подкололи Корнея?
– Он был не согласен… – начал Дулей и не закончил.
– Не согласен с чем?
Дулей неопределенно оглядел своих смольцев, словно спрашивая у них поддержки.
– Ну что бы тебя освобождать… Корней хотел это, требовал, а они нет…
– Так вы знали, что я в плену? – поразился князь.
– Ну да. Радим с напарником нашли место, где тебя схватили. Потом к стану ромеев по следам вышли, тебя там издали увидели…
– А потом что?
– Потом все спорили: освобождать или как? Грива с Виданой сказали: он сам колдун, он нам велел не мешать ему одному в поход идти. Если бы хотел, чтобы его освободили, сказал бы ромеям, кто он, и они обязательно за выкупом пришли бы. А Корней ни в какую, говорит: у нас кони, луки и камнеметы. Мы сами потребуем: отдавайте князя или всех издали перебьем…
– Ну?! – Дарник едва мог подавить свой гнев.
– Ну, его гриди малость поколотили даже.
В эту минуту из ямы-двора показался один из пирующих гридей, посмотрел в сторону коновязи и спустился назад в трапезную.
– Нам гриди тоже велели тебе об этом не говорить, – уныло промолвил один из смольцев.
Князя так и подмывало узнать, почему они не пытались сопротивляться, но он сдержал себя. И так было ясно, что гриди и по силе, и по организованности намного крепче ополченцев, а бунтовать всей ватагой, значило, самое меньшее быть изгнанными посреди зимы в открытую степь без съестных припасов и коней.
– Хорошо, я сделаю все по справедливости, – пообещал он, желая поскорее остаться один, чтобы лучше обо всем подумать.
Возвращаясь, в пещеры, он зашел навестить еще и Корнея, посмотреть, как там он. Лекарней эту камору называли разве что за более опрятный вид, здесь обитала роженица Надия со своей двухнедельной дочкой и еще одна смолька, которая должна была вот-вот родить. Ну и хватило места, чтобы положить подколотого хорунжего. Раненный в спину он лежал на животе и был без сознания. Пятно крови, проступавшее сквозь обвивавшую торс Корнея материю указывало место предательского удара.
– Выживет? – только и спросил у беременной Рыбья Кровь.
– Обычно от таких ран не выживают, – прямо ответила она.
– Если выживет, получишь большую награду, – пообещал князь.
Беременная только устало осклабилась, мол, мне бы самой остаться живой после родов.
– Говорят, Первуной назвали, – Дарник обратился к Надии. Та с готовностью приоткрыла сверток, что держала на руках и с гордостью показала князю дочку.
– К прежнему мужу хочешь? – спросил счастливую мамашу Дарник.
– Как получится, – просто ответила она.
  Ее ответ был то, что надо. Действительно, все будет так, как получится.
В трапезной пиршество постепенно затихало, несколько человек спало прямо на устланном сеном каменном полу.
– Давай размещай всех нас на ночлег, – сказал Дарник воеводе.
Тот стал распоряжаться. Князь велел, чтобы в княжескую камору помимо их с женой и княжичами уложили еще и Янара с Квино – не следовало красавице-варагеске где-то оставаться без надежной защиты. Постепенно все, и хозяева и гости, тоже разошлись по ночлежным углам, и Рыбья Кровь с Гривой уединились для вечернего разговора.
– Тебе смольцы уже нажаловались? – воевода сделал свой ход первым.
– Нажаловались.
– Я не смог остановить гридей. Ты бы смог, а я – нет. Да и мамки не сильно ерепенились.
Против этого возразить было нечего.
– Хочешь вернуть, как все было?
– Давать что-то, а потом отбирать – последнее дело, – рассудил Дарник.
– Верно! – обрадовался Грива. – Тогда что будем делать со смольцами?
У Дарника хватило времени хорошо все обдумать, и он уже принял решение.
– Надо им дать что-то такое, чтобы они забыли о своих жалобах.
– Тоже верно. А что дать? – воевода смотрел на князя как на великого волшебника. И Рыбья Кровь вдруг понял свою главную ошибку. Не надо было выдавать себя перед гридями за колдуна, выиграв на короткое время, он проиграл на более длинном расстоянии. Одно дело, когда есть сомнения колдун он или просто большой везунчик, и совсем другое, когда все знают, что точно колдун. Такому подчиняются, но никогда сами не помогают: зачем? – он же колдун, сам со всем справится. 
– Когда ехал сюда, думал поднять на ромеев одних вас, гридей. Теперь понял, что заберу с собой всех смольцев.
– На ромеев? – опешил Грива.
– Да. Только нужно каждого из них посадить на коня с хорошим луком и двумя колчанами стрел. Три колесницы с камнеметами тоже возьму. С ними все запасы железных «орехов» и «яблок».
– Гриди тут пару раз стреляли из камнеметов, – замялся воевода.
– Ничего, соберешь все, что осталось. Если есть железные гвозди, их тоже давай. Еще нужно не меньше тридцати сулиц и по второму ударному оружию. Если гриди не захотят давать свои луки, мечи и секиры, скажи, что сами тогда поедут воевать с ромеями.
На том они и уговорились. Дарник был рад, что никаких сомнений у Гривы не возникло, ни насчет коней, ни насчет оружия.
Ночевка в Утесе вышла в полном смысле походной. Хазар с варагесцами уложили на полу прямо в трапезной, накидав им всевозможных шкур и лошадиных попон. Чуть получше было в княжеской каморе: настоящие перьевые подушки и шерстяные одеяла из смольских запасов. Дарник с Милидой пристроились на одном топчане, княжичи на другом, Янар с Квино на полу. Сыновья рассказали, что больше всего за ними присматривал оруженосец Свирь, поэтому тот тоже был допущен в главную спальню – на полу как раз хватило места и для него. Варагески долго не могли угомониться, все делились по-готски своими новыми впечатлениями, пока князь с Янаром не цыкнули им замолчать и спать. 
Дарник все снова и снова переживал нежелание гридей его освобождать. Не мог понять, как такое вообще могло случиться. Сначала валил все на необстрелянность своих чересчур грамотных челядинцев, возвращался к своему колдовству, не забыл и про отрубленную руку Твердяты – может, именно это оттолкнуло от него верную дружину. Наконец его осенило: лучшие и отважные гриди ушли из княжеской сотни еще там на новолиповской дороге, с ним же остались одни слабаки и боязливцы, те, кто не может сам за себя все решать. Эта догадка приободрила князя, и он уснул немного успокоенным.
Наутро было шумное и веселое пробуждение. Особенно горели восторгом глаза у варагесцев, позже Рыбья Кровь выяснил, что в их жизни это была едва ли не первая ночевка в чужом становище. На выходе во двор князя поджидал Дулей.
– Мы, правда, идем в поход на ромеев?
– Правда. Пусть собираются как надо.
– А как мы пойдем, пешцами или как?
– Как надо, так и пойдем! – Дарник посмотрел на вожака смольцев так, что тот мгновенно бросился поднимать свою ватагу.
Гриди уже знали о походе и тоже были уже на ногах. Все на Утесе пришло в движение и в бесконечные вопросы, на которые ответить могли лишь князь и частично Грива. Хазарам и варагесцам было проще, они быстро перекусили остатками вчерашнего пиршества и, отойдя во дворе со своими конями чуть в сторонку, с любопытством смотрели на хлопоты словен.
Самым трудным и беспокойным вышло расставание гридей со своими лошадьми и частью вооружения. То там, то здесь были попытки отдать смольцам, что похуже. Рыбья Кровь все видел и слышал, но молчал. Занятые своими скакунами, гриди совсем не обратили внимания, как были запряжены три двуколки с камнеметами и княжеская двуколка с хранящимися в ней шатром и знаменами, а ведь это восемь упряжных лошадей. Свирь и знаменосец Беляй по распоряжению Дарника целыми охапками сносили в них сулицы, колчаны со стрелами и арбалетными болтами. Не забыта была и провизия на три дня вперед.
Двадцать два смольца скоро напоминали украшенные в честь первой весенней вспашки вербы: щиты, шлемы, надетые на зимние шапки, мечи, клевцы, секиры, кистени, арканы, свои и чужие доспехи – все топорщилось и едва держалось, но никто не смеялся, главное было ничего не забыть.
Дарник и сам приоделся: на плечах у него был красный и золотой окантовкой плащ из тонкого двойного ромейского полотна, на голове парадный шлем, соединенный с княжеской короной, на ногах сапоги с золотыми шпорами. Гриди позабывшие, как может выглядеть их князь, сейчас и сами старались подтянуться, забыть про расхлябанную походку и на лица вернуть готовность слушаться. А вот княжичей переодеть не получилось, из своих прежних парадных одежд они уже выросли.
Когда в дополнение к 4 упряжным и 7 верховым лошадям, принадлежащим смольцам, из конюшен вывели еще 4 упряжных и 12 верховых лошадей, обнаружилось, что на самом Утесе остается всего четыре лошади.
– А у нас тогда как?! – Грива был в полной растерянности.
Рыбья Кровь ожидал этого и распорядился взять еще две упряжных лошади, а четыре верховых вернуть назад в конюшню, мол, шесть лошадей вам для конных сторожевых разъездов хватит за глаза. Эти две дополнительных упряжных впрягли в двухостную повозку смольцев, которую нагрузили тремя палатками, пятью конными катафрактными доспехами, и четырьмя носилками для будущих раненых. Помимо двадцати двух смольцев с князем отправлялись еще оба княжича, Свирь и знаменосец Беляй.
Выступали действительно как в настоящий военный поход. Впереди на варагеской лошади ехал князь, за ним Свирь вел в поводу княжеского коня с кожаным седлом и нарядным шитым золотом чепраком. Следом ехали княжичи и знаменосец с развернутым княжеским знаменем. Далее хазары и варагесцы. За ними катили колесницы и повозка. Замыкали колонну дюжина конных смольцев во главе с Дулеем.
10
Едва с глаз скрылся Утес, как Дарник приказал поворачивать на Варагес, а смольцам немного себя разгрузить: сложить лишнее оружие на повозку, что те с удовольствием и сделали. Дулей недоумевал:
– Мы что, не на ромеев идем?
– И на ромеев тоже, но позже, – шутил князь, весьма довольный, что ему удалось столь просто обескровить предательский Утес. Не мешало, конечно, отполовинить у них еще коров и свиней, но тогда они точно догадались бы, что назад смольцы с князем уже не вернутся.
Чтобы никто в его войске не чувствовал себя в чем-то ущемленным, Рыбья Кровь использовал скучную дорогу, как учебу по маневрированью: то приказывал возглавить колонну конной дюжине Дулея, то командовал хазарской декархии занять место сбоку колесниц, то хотел посмотреть, как новоявленные колесничие могут быстро выдвигаться в сторону и разворачиваться к воображаемому противнику камнеметным стволом. Все с большой готовностью и воодушевлением выполняли его команды. Даже варагесцы и те по своей воле с удовольствием повторяли все движения хазарской декархии.
Что касается княжичей, то те попали в полную зависимость от красавиц-варагесок. Квино была всего на год постарше Милиды, поэтому в восьмилетних княжичах обе они нашли себе подходящую компанию. Пока мужчины с важным видом занимались своими взрослыми делами, там, где ехали варагески с мальчишками, все время раздавался дружный смех, оттого еще более веселый, что обе стороны с большим трудом понимали друг друга. Когда не хватало слов, в ход шли руки, а то и щипки с толчками.
– Какая веселая у тебя, князь, жена, – заметил Свирь. Ему самому не было еще восемнадцати, поэтому чужой детский задор вызывал в нем некоторую зависть.
– Хочешь, и ты к ним присоединись, – посмеивался Дарник.
Так, в хорошем, бодром настроение они и прибыли в Варагес. Перед тем, как войти в городище Рыбья Кровь перестроил колонну в том виде, в котором она вышла из Утеса,  и пересел на своего княжеского коня. Дозорные мальчишки еще за три версты обнаружили их походный поезд, и встречать гостей за ворота городища высыпали все его жители. Развевающееся знамя с золотой рыбой на синем фоне, красный княжеский плащ и парадный шлем с короной сделали свое дело – ни один из варагесцев уже не сомневался в счастливом жребии, выпавшем их городищу. Ничего подобного в Варагесе никогда не происходило. Особенно, как позже выяснилось, все были покорены присутствием малолетних княжичей – значит, князь им полностью доверяет и не сомневается в их надежности! С почтением смотрели и на хорошо вооруженных смольцев, мол, вот они какие, настоящие дарникские воины.
– Это и есть твои знаменитые камнеметы? – поинтересовался у Дарника Сигиберд, заглядывая под полотняный навес колесниц, когда колонна втянулась уже в городище.
– Они самые.
– Значит, все-таки пойдешь на ромеев?
– Еще сам не знаю. Как получится и если твое войско поможет, – отвечал ему князь.
Смольцы, успев за дорогу почувствовать себя настоящей княжеской дружиной, без всяких указаний Дарника вели себя сдержанно и чуть напыщенно, да и как иначе себя вести, имея на поясе меч, а на голове стальной шлем.
Агилив, стоя на крыльце своего дома, внимательно смотрел на прибывших гостей.
– Вот привел тебе загонщиков для большой охоты, – сообщил, поднявшись к нему, Дарник.
– Только для охоты? – испытующе уточнил Агилив.
– Твой совет попугать ромеев был хорош, и я его принял, – напомнил с наигранным смирением князь.
Весть о завтрашней большой охоте еще больше взбудоражило городище. Теперь уже варагесцы выводили своих коней, осматривали их копыта, проверяли луки и сулицы, усердно готовили дополнительные стрелы.
Вначале предполагалось, что все гости будут участвовать в охоте только как загонщики, но потом к Дарнику пробились Янар с Дулеем и сказали, что так будет не очень хорошо: хазарский декарх утверждал, что половина его людей прекрасные лучники, а вожак смольцев высказал опасение, что в итоге загонщикам достанется лишь самая малая часть общей добычи.
– А мы сейчас все это и проверим, – сказал князь и слово в слово передал претензии своих вожаков Агиливу и Сигиберду.
До темноты оставалось еще несколько часов светлого времени и гостям вместе с охотниками-стрелками устроили общее состязание: укрытый толстыми попонами конь тащил на ристалище санки с мишенью-оленем, а изготовившиеся лучники должны были успеть послать в цель по три стрелы или два болта из арбалета.
По результатам этих стрельб трое хазар и четверо смольских арбалетчиков перешли в разряд стрелков. Рыбья Кровь, хоть и имел два дальнобойных лука – свой, княжеский и подаренный тестем – от участия в стрельбе уклонился. За него три стрелы из княжеского лука пустил Свирь – хорошо еще, что хоть один раз в саму мишень попал. Тем не менее, на правах оруженосца получил право находиться вместе с Дарником среди стрелков.
Новые гости и княжеский наряд подразумевали особо торжественный вечерний пир, но Рыбья Кровь от этого излишества накануне большой охоты посоветовал хозяевам воздержаться:
– Лучше пировать после, а то удачи может и не быть.
Агилив с ним согласился, хоть это и противоречило законам степного гостеприимства. Поэтому кое-как перекусив по семейным дымам, весь Варагес сотоварищи быстро и дружно отошел ко сну.
Несмотря на прибытие дополнительных двух дюжин лошадей, коней для большого охвата территории все равно не хватало. Однако тервиги вышли из положения достаточно просто: забрали лошадей у стрелков, а всем загонщикам посадили за спину «по пешцу» снабженными молотками и железными котелками, при выезде двумя клиньями в степь их по очереди через каждых полверсты ссаживали на землю с тем, чтобы они своим шумом не давали загоняемым животным свернуть с главного направления в сторону. И была у варагесцев еще одна придумка, которую Дарник разглядел, когда уже прибыл на место стрельбы: две длинных на целое стрелище загородки, состоявшиеся из легких рогаток с вертикально закрепленными прутьями с развивающимися лентами. Поставленные клином друг к другу эти загородки направляли бегущих животных в узкий пятисаженный проход, где их поджидали стрелки.
Первыми еще по темноте в степь выехали загонщики, стрелки же спокойно дождались утреннего света, еще и горячего успели поесть и только, когда солнце проникло уже через стену на двор городища, двадцать стрелков во главе с князем и Сигибердом пешком двинулись к своей засаде. Там выстроенные с одной стороны прохода друг за другом стояли восемь телег, наполненные хомутами и жердями для волокуш. За этими телегами и предстояло прятаться стрелкам.
Сигиберд поставил князя вместе с варагескими лучниками у самого устья прохода, сам же вместе с хазарами и смольцами разместился у самой последней телеги. Сначала Дарник подумал, что это для того, чтобы как следует оценить ловкость и меткость гостей, но чуть позже он понял, что дело в другом: под надзором князя и хозяева и гости будут изо всех сил стараться показать себя в наилучшем виде. И воевода хочет проследить за всем этим. Ну что ж, вполне верное решение.
Пока заняли места, приладили себе по росту тележную поклажу и разложили на ней поудобней свои стрелы, настало и время стрельбы. Первыми на безжизненной снежной равнине появилось стадо пугливых сайгаков голов в двадцать. Чуть приостановилось, всматриваясь в рогатки с развевающимися лентами, пробежало еще сотню саженей, снова остановилось, чуя присутствие за телегами людей. И наконец, решившись, вслед за своим вожаком бросилось в проход. Сигиберд загодя предупредил, чтобы первую дичь пропускали беспрепятственно, поэтому выстрелил из лука только сам уже вдогонку стаду и попал, одна из самок кувыркнулась, потом встала и с трудом с торчащей в боку стрелой двинулась шатаясь за своим стадом. Ее не стали догонять – этим полагалось заниматься позже.
Не успели проводить сайгаков взглядами, как вся степь впереди наполнилась всевозможной живностью: косяками тарпанов, стадами джейранов, оленей, кабанов, снова сайгаков, промчался даже стая волков, и появилась главная степная дичь – зубры. Стрелки работали не покладая рук, в некоторых животных впивалось сразу по две-три стрелы. Сподобился выпустить из лука тестя две стрелы и Дарник: одна прошла мимо, вторая поразила в шею какую-то мелкую антилопу. Вместо охоты мысли князя были заняты прежней головоломкой: что делать со смольцами? И когда он выпустил вторую стрелу, его вдруг осенило: можно же просто перевести их назад в Смоль. Даже было странно, что такая мысль до сих пор не приходила в голову ни ему, ни самим смольцам. Конечно, без тех припасов, что они привезли в Утес, там зимовать будет совсем не сладко, но ведь то же зерно и крупы, можно взять и в Варагесе, обменяв на оружие, взятое у гридей. Единственное, что препятствовало, так это расстояние до вежи, смольцы до Утеса добирались два дня, а Варагес, как бы не был еще дальше.
Окружающая бойня, между тем заканчивалась. Один огромный зубр раненный, но еще полный сил, неожиданно развернулся и атаковал трех стрелков, стоявших за последней телегой. Те, спасаясь, вскочили на телегу. Резкий взмах косматой головы, и телега, вместе со стрелками отлетела на добрую сажень. Один Сигиберд не растерялся и подскочив сбоку к могучему животному нанес ему удар по темени обухом секиры. Передние ноги зубра подломились, еще один удар секиры, и мертвый исполин опрокинулся на бок. Это было как завершение всей охоты. К проходу скакали уже загонщики, часть из них, не останавливаясь, помчались по кровавым следам дальше добивать раненых животных. Возле князя остановилась группа всадников, это Янар со знаменосцем Беляем привезли опекаемых ими княжат и Милиду с Квино. Жестом указав всей пятерке оставаться на месте, сам Янар поскакал, размахивая словенским клевцом, за остальными преследователями дичи.
– Ух ты! Как! Ого! Вот! – княжичам не хватало трех с половиной языков, включая уже и готский, чтобы рассказать о своих охотничьих достижениях.
Но Дарнику, как и всем окружающим, слушать их было недосуг. Стрелки и часть загонщиков уже вовсю занимались свежеванием убитых животных, прямо на месте отрубали головы, сливали кровь, вынимали внутренности. Подходили загонщики-пешцы, тотчас присоединяясь к этой работе. Добычи было столько, что приходилось опасаться хватит ли для нее всех телег и волокуш.
– Хороший удар! – похвалил Рыбья Кровь разделывающего своего зубра Сигиберда. – Не каждому такое по силам.
Варагеский воевода не ответил, только по чуть дрогнувшим в улыбке губам можно было заметить, как ему приятны слова князя.
Те, кто не был занят на разделке туш и снаряжением телег и волокуш, подбирали расстрелянные по полю стрелы. У каждой из лучников на стрелах имелись свои хозяйские отметины и теперь все они возвращались в колчаны своих владельцев. Тот, кто совершил много промахов, тут же подвергался самым язвительным насмешкам.
– Смейтесь и надо мной, я сегодня тоже один раз промахнулся, – предложил шутникам Дарник. Никто, разумеется, не смеялся.
Сам князь руками поработать не очень рвался, да от него этого никто и не ждал. Три-четыре приказания смольцам, два-три – хазарам, одна-две шутки сыновьям и Милиде, разрешение использовать для волокуши княжеского коня – таким был его вклад в общее дело. Еще он нашел варагеского проводника, что вывел их на Утес и спросил: не знает ли он где находится Смоль.
– Полдня пути летом и день пути зимой, – ответил варагесец. Такая разница была, видимо, не из-за трудной дороги по снегу, а из-за короткого времени зимнего дня.
Наконец, все добытое кое-как погрузили и тронулись в городище.
Дарник продолжал обдумывать поездку в Смоль: сколько человек, кого именно, какие с собой припасы? Ведь вполне могло случиться, что брошенная крепостица разорена или даже сожжена, где тогда заночевать и как возвращаться обратно. Люди, конечно, могут и поголодать, а лошадям какой-то фураж обязательно нужен.
В Варагесе уже дымили все печи, семьи готовились к дальнейшей переработке мяса и к вечернему пиршеству. Князь был приятно удивлен, что никто из городища на особо лакомую добычу не претендовал, все главы семей вместе со своими хозяйками и детьми просто по очереди подходили к телегам и волокушам и брали столько туш, сколько могли унести. Из домов на площадь были вынесены столы, на которых тут же производилось сдирание шкур, разделка мяса, мытье кишок для колбас, лучшие куски тут же закладывались в коптильни. Смольцы и хазары работали наравне со своими хозяевами. Рыбья Кровь теперь уже вместе с Агиливом снова оказались не у дел и, чтобы придать себе вид занятости, уединились для якобы важных переговоров.
Сначала разговор не слишком клеился, но потом Агилив набрел на легенду заморского похода Дарника и князь, не ломаясь и не рисуясь, принялся рассказывать про это свое самое дальнее путешествие. Исчерпав военные действия, остановились на Константинополе. Вождя интересовало:
– Что там тебя, князь, поразило больше всего?
Дарник чуть призадумался. Про «поразило» до сих пор никто его прежде не спрашивал.
– Я ведь там и был-то всего ничего. Даже с дромона на берег не сходил, опасался, что за захват Дикеи ромеи вздумают меня схватить и казнить. Дикейских заложников и тех отпустил, когда мы уже поплыли на Крит, их прямо в море пересаживали с моего дромона на другое судно.
– Ну, а все же? – настаивал Агилив. – Первый взгляд всегда бывает важным и многое определяет на будущее.
– Со мной и на дромоне и на Крите все время был дикейский священник Паисий. Он очень ловко вел беседу про свою самую правильную веру в Иисуса Христа. И вот как раз в Царьграде я понял, почему никогда не буду креститься…
– И почему же? – величественный старик весь обратился в слух.
– Увидев только часть Царьграда, я все равно увидел не меньше ста тысяч людей. И представил, как все они заходят в храмы и одновременно что-то просят у своего Бога. Я и подумал, ну почему мои молитвы должны быть для этого ромейского Бога важнее молитв ста тысяч других людей? Почему я, молодой, умный и сильный должен просить себе еще больших преимуществ? По-моему, богов должно быть всегда очень много, не только у целого племени, но и у каждого рода должен быть свой собственный бог, тогда он тебе и близок и понятен и если он тебя в опасную минуту не спасает, то, ну что ж, значит, боги других родов и племен оказались более сильными и могущественными…
Агилив молча смотрел на князя, осмысливая сказанное им.
– Мне сказали, что ты на самом деле колдун.
Дарник не возражал:
– Иногда я и сам так думаю.
– Скажи, князь, а есть ли у тебя враги?
Дарник не мог сдержать смеха:
– Зачем мне враги, я и без них хорошо обхожусь…
Уже укладываясь поздно вечером спать в объятиях Милиды, Рыбья Кровь с удивлением понял, что его шутка была недалека от истины – при большой массе судебных приговоров и военных походов, называть кого-либо врагом как-то язык не поворачивался. И это при том, что нет-нет, да кто-либо постоянно объявлял ему кровную месть.
Свое намерение съездить в Смоль князь сумел осуществить лишь через неделю после загонной охоты. Пять дней подряд он занимался конными учениями со своим объединенным смолько-хазарско-варагесским войском, добиваясь четкого выполнения самых простых построений. Зимой серьезных работ в городище было мало, поэтому против такого времяпрепровождения никто сильно не возражал. Одновременно Дарник присматривался, как складываются отношения между тервигами и новым пополнением гостей. Слишком тесное сожительство делало свое черное дело: радушие сменялось сдержанностью, а сдержанность – скрытым раздражением. Сначала он хотел купить расположение хозяев, подарив им некоторое количество мечей, секир и клевцов, но, подумав, воздержался от этого. До окончания зимы оставалось еще месяца полтора и лучше было приберечь эти подарки как можно дольше. Все говорило за то, что смольско-хазарской ватаге надо во что бы то ни стало перебираться на новое место жительства, тогда и с варагесцами отношения непременно станут лучше.
Однако все в городище говорили уже только о походе на ромеев, и отказаться от него уже не было возможности.
Свое обещание Агиливу только попугать ромеев Дарник выполнил с отменной точностью. Его отряд, из сорока всадников, вооруженных луками, копьями и щитами, рассыпавшись цепью, просто выехал на край распадка и остановился, давая себя как следует рассмотреть засуетившимся обитателям лагеря. В центре цепи под развевающимся знаменем в княжеском плаще в надменной неподвижности находился Дарник. Он даже снял ненадолго свой шлем-корону, дабы у ромеев совсем не осталось сомнений, кто именно перед ними. В лагере звучала медная труба, слышались свистки декархов, из домов и землянок выскакивали стратиоты и гребцы, на ходу вооружаясь. Дождавшись, когда ромеи стали разворачивать в их сторону и заряжать баллисту, Рыбья Кровь, все также невозмутимо взмахнул рукой, и вся шеренга всадников развернулась и потрусила прочь.
Большинство ополченцев не знали, что и думать о таком странном набеге, но, видя, как князь довольно улыбается, они и сами себя убедили в том, что все прошло как надо. И по возвращению в Варагес уже всем с восторгом рассказывали, как сильно их войско напугало ромеев. Теперь можно было определяться и со Смолью.
В эту поездку Дарник взял с собой пятерых хазар, двоих варагесцев и Свиря с Дулеем. Помимо десятерых верховых лошадей взяли с собой еще три вьючных лошади, нагруженных палаткой и мешками с овсом. Шли на рысях почти без остановок и оказались у Смоли еще засветло. Вежа была как вежа: трехъярусная деревянная башня, обложенная камнем, при ней квадратный двор с двухсаженным тыном, да еще подковой окружающие вежу огороды. Все в целости и сохранности, вот только над башней подымался слабый дымок, указывающий на присутствие в крепости чужих людей.
– Мы когда уходили, ворота толстыми досками забили, – вспомнил Дулей.
– А почему черную тряпку не повесили, – упрекнул Дарник. – Тогда бы точно туда никто не сунулся.
Следов у ворот было совсем немного, и то, в основном козьи и какие-то маленькие человечьи. Сами ворота оказались заперты изнутри.
– Ну стучись давай, – сказал князь Дулею.
Тот сначала стучал кулаком, потом обухом топора – из вежи не раздавалось ни звука. Дарник указал Янару взглядом на тын. Янар вместе с еще одним хазарином накинули на заостренные концы бревен арканы, ловко вскарабкались наверх и перевалили во двор крепости. Еще через минуту ворота распахнулись и пропустили вовнутрь весь отряд. Кругом царил неприятный разор и запустение. Все идущие вдоль тына постройки зияли отсутствием своих дверей, а кузня так вообще лишилась половины своей передней стены. Не трудно было догадаться, что все это пошло на дрова для новых обитателей башни. Причем несколько толстых бревен специально предназначенные для печного обогрева оказались не тронутыми. Нижний ярус вежи служил погребом для съестных и военных припасов, поэтому вход в башню находился на втором ярусе, куда вела лестница из тонких досок и брусьев, которую легко было разрушить, чтобы намертво закрыться от противника в самой веже.
Свирь первым взбежал на высокое крыльцо, тяжелая входная дверь была закрыта. Оруженосец вытащил топор и вопросительно посмотрел на князя. Дарник отрицательно покачал головой, кто бы в веже не закрылся, не стоило из-за этого рубить дверь. Судя по следам и мусору, неизвестные гости были не многочисленны и вряд ли воинственны.
– Может покричать им, чтобы выходили? – спросил у князя Дулей.
Против этого Дарник не возражал.
– Выходите, вам ничего не будет! Здесь князь Дарник! Это наша вежа! – во весь голос прокричал вожак по-словенски, ромейски и хазарски.
Ответом ему было молчание.
– Там дети! – показал на одно из окон глазастый Янар.
Это развеяло последние сомнения.
– Готовьтесь на постой, – дал команду Рыбья Кровь.
Дальше уже распоряжался Дулей. По его указаниям хазары и варагесцы разобрали до конца переднюю стену кузни и из полученных досок стали сбивать две двери: одна предназначалась для одной из гридниц, другая для бани. В конюшне имелся хороший запас сена, которое пошло и на корм лошадям и на подстилку для людей. У подножия лестницы, ведущей в вежу, разожгли костер, чтобы он в наступивших сумерках не только варил в походном котле овес, но и освещал вход в башню. По хорошему куску колбасы и копченого окорока нашлось и у каждого из походников, так что сетовать на бескормицу не приходилось. Под конец умудрились затопить даже баню.
Предусмотрительный Свирь ради предосторожности под самой дверью башни, открывавшейся наружу, разбросал старые железяки, найденные в кузне. И вот когда запахи сытной еды стали подниматься прямо к затянутым бычьими пузырями окнам, раздался звон свалившихся с крыльца железяк. Янар со Свирем похватали из костра горящие поленья и как факелы подняли вверх. На крыльце стояли три разного возраста девочки, старшей было лет десять, младшей не больше пяти. Страшно худые и замурзанные, в каких-то немыслимых тряпках они просто стояли и смотрели на десять устрашающего вида мужчин. Ополченцы тоже не двигались, боясь спугнуть детей.
Дарник протянул Свирю свою палочку, на которой грел колбасу. Сняв с себя шапку, чтобы девочки увидели его юное улыбчивое лицо, оруженосец осторожно подошел под самое крыльцо и протянул наверх палочку с колбасой. Старшая девочка, нагнувшись, взяла ее, после чего все трое исчезли за дверью.
– У нее что-то с лицом, – сообщил Свирь князю и Дулею. – Вся щека изрезана.
– Это мануши, – уверенно определил смольский вожак.
Манушами называли особых бродячих людей, которые жили тем, что развлекали на дорогах торговых и военных людей своими гаданиями и фокусами. Дабы обезопасить своих женщин от мужских посягательств мануши с малолетства обезображивали своим девочкам левую щеку так, что все лицо у них словно съезжало на сторону. Разумеется, оголодавших по женщинам и подвыпивших воинов даже такое уродство вряд ли могло остановить, но еще манушские женщины были знамениты тем, что умели напускать не людей любую порчу, так что их неприступность всегда была под двойной защитой.
– Мы что же будем здесь ютиться, а эти уродки там? – возмутился Янар.
– Я вижу, на тебе давно не было насекомых, – заметил ему на это князь и хазарский декарх сразу утих.
Так они и определились. Две пары дозорных по очереди всю ночь сторожили двор и лошадей, остальные помывшись в бане и растопив в гриднице печь в тепле и удобстве прекрасно выспались.
Утром вечернее знакомство повторилась. Походники жарили на костре свое мясо, со смаком его ели и призывно подымали на палочках вверх, приглашая манушей разделить с ними трапезу. И дверь вежи наконец распахнулась. На крыльцо и на верхние ступеньки лестницы высыпало с десяток детей, три женщины и позади них пожилой мужчина и парень лет семнадцати, все худые и темно-коричневого цвета. Вчерашнее спокойствие князя по поводу захватчиков вежи благотворно сказалось на ополченцах, они смотрели на манушей больше с любопытством, чем с враждебностью. Даже то, что у всех женщин и девочек старше восьми лет была обезображена левая щека, не слишком отталкивало.
– Князь Дарник, ты простишь нас, что мы без спроса вторглись в твою крепость? – на хорошем словенском языке спросила женщина, одетая чуть получше двух своих родственниц.
– А за то, что всю ночь не пускали нас в вежу, прощения попросить не хочешь? – Дулею вдруг вздумалось пошутить.
– Князь Дарник знает, что мать не может впустить в дом чужих вооруженных людей, когда в нем одни малые дети, – уверенно отпарировала главная хозяйка семьи.
– Есть ли на вас насекомые? – это Дарника беспокоило сейчас больше всего.
– Зимой на нас насекомых не бывает, мы умеем их вымораживать. Может ли князь обещать, что здесь нас никто не обидит? – Мануши все еще сторожились, готовые снова спрятаться в башню.
– Иди уже корми своих детей, – Рыбья Кровь сделал им всем приглашающий жест и строго посмотрел на ополченцев.
Но в особом приказе к сдержанности нужды не было, ополченцы и без того сами расступались пропуская к костру всю семью, и протягивая детям куски жареного мяса и миски со вчерашней овсянкой.
Главную хозяйку манушей звали Сунитой, ее мужа Абхеем, а парня-племянника Ишой, все они, включая детей, прекрасно говорили и по-словенски, и по-хазарски, через какой-то час их присутствие в крепости уже казалось само собой разумеющимся. Выяснилось, что в Смоль они проникли еще осенью, имея с собой лошадь для волокуши и десяток коз. Сейчас от этого достатка остались лишь две козы. Никаких других съестных припасов у манушей не было, зато сохранилось три небольших мешка с перцем, корицей и другими южными приправами, чья ценность была выше равного им по весу серебра.
Князь знал, что из этого бродячего племени совсем никудышные воины, охотники и землепашцы, столь же неохотно работают они и в услужении другим людям, поэтому видел их присутствие в Смоли лишь до тех пор, пока у них при оплате еды не кончатся их мешочки с приправами.
– А еще мы умеем гадать и за одно это нас везде хорошо кормили и давали сколько угодно материи, – попробовала не согласиться с условиями оплаты их пребывания здесь Сунита.
– Вот и возвращайтесь туда, где вам было так хорошо. Я сам не суеверный и не люблю суеверных воинов вокруг себя, – отвечал ей на это князь.
Однако Сунита не отставала и пока ополченцы и мануши были заняты обменом между собой местом ночлега, а Дулей со Свирем составляли список необходимых для поселения в веже вещей, мать-хозяйка раз семь предлагала сама погадать князю за любую самую ничтожную оплату. И в конце концов ввела Дарника в такое раздражение, что он положил руку на свой клевец.
– Я же сказал: отстань от меня!
– Неужели неустрашимый князь Дарник боится узнать свою судьбу?
В этот момент все ополченцы и мануши находились во дворе и при слове «боится» тотчас же навострили уши. Князь понял, что надо как-то на это реагировать. 
– Хорошо, погадаешь, но сперва я хочу знать, можешь ли ты себе предсказать свою судьбу?
– Могу, – гордо заявила Сунита.
– Тогда говори: в какой день смерть настигнет тебя? – и Дарник весьма недвусмысленно вытащил из-за пояса клевец. Весь его затаенно-свирепый вид говорил, что он, в самом деле, готов расколоть череп приставучей гадалке.
На дворе повисла звенящая тишина, все понимали, в какую западню угодила главная манушка. Она тоже молчала, но это не было молчанием страха, а всего лишь выразительная пауза, перед заготовленным ответом.
– Я умру ровно за тридцать пять дней до твоей смерти, князь.
Дарник сперва даже не понял, что именно она сказала, замахнулся для удара, да в последний момент сумел удержать руку и громко расхохотался находчивости ее слов.
Засмеялись и все ополченцы. Лицо же Суниты из коричневого сделалось серым, она тяжело опустилась на снег и закрыла себе голову платком. Абхей с Ишой подхватили ее под руки и с трудом почти навесу повели в назначенную им гридницу.
Солнце уже давно перевалило за полдень, но это не остановило Дарника, оставив Дулея с четырьмя хазарами в веже, он с остальными ополченцами поскакал в Варагес. Хотелось, как можно скорее приступить к новой странице своей жизни, в которой ему предстояло быть полным хозяином самого себя.