В статье, опубликованной в газете "2000" с красноречивым подзаголовком: «Как нам спасти украинский язык?», ее автор Максим Михайленко высказывает вполне обоснованную тревогу по поводу судьбы украинского языка, оказавшегося заложником политического проекта дерусификации Украины. Осуществление этого проекта не только ведёт к ущемлению прав миллионов этнически русских граждан Украины, но и отрицательно сказывается на духовном потенциале самого украинского народа.
В разные эпохи двуязычие приобретало на Украине различные формы, но не было еще такого периода, когда бы оно прерывалось. Начало ему было положено в Древней Руси, когда, с принятием христианства, в роли литературно-книжного стал использоваться церковнославянский язык. Тогда возникло такое явление как диглоссия: хотя в переводе это греческое слово означает то же самое, что и «двуязычие», но, как лингвистический термин, отличается от своего русского эквивалента. При диглоссии сосуществующие в одном обществе два языка применяются в разных, непересекающихся между собой, сферах, при этом один язык воспринимается носителями как «высокий», другой – как, соответственно, «низкий». Так, в Древней Руси использование разговорного языка в сакральной сфере считалось кощунством, а с другой стороны, не допускалось осквернение церковного славянского языка разговорными элементами. Скажем, сатана в письменных текстах того времени не мог изъясняться на церковнославянском, а говорил исключительно на языке разговорном.
В этом свете очевидно абсурдны утверждения (которые, однако, проникли даже в учебную литературу для школ), будто литературным языком Киевской Руси был «украинский». Само применение понятия «украинский» к реалиям того времени нелепо, но даже если допустить, что авторы, исключительно из лирических побуждений, так называют южный диалект древнерусского языка, то и в этом случае их «открытие» не может считаться научным. Преемственным по отношению к южнорусскому диалекту является не только украинский язык, но и некоторые последующие диалекты, участвовавшие в становлении русского языка. Как доказал на основе фонологических фактов Н.С.Трубецкой, «…современное трехчастное деление (великорусы, белорусы, малороссы) не продолжает непосредственно «древнего деления» (северные, восточные и южные русские): оно возникло из этого древнего трехчастного деления путем частичных смешений». К тому же, известно, что в самом Киеве разговаривали преимущественно не на южнорусском диалекте, а на так называемом койне – наддиалектном языке, вобравшем в себя элементы различных говоров и многочисленные греческие, южно- и западнославянские заимствования. Язык же, который действительно объединял всю страну, был церковнославянский.
После распада Руси в той ее части, столицей которой стала Москва, еще долго, вплоть до 17-го века, сохранялась диглоссия, в то время как на Юго-Западе, где зарождалась современная украинская нация, с 14-го века устанавливается привычное нам двуязычие. При двуязычии градация «высокий – низкий» стирается, и языки начинают функционально «пересекаться» между собой. Переход от диглоссии к двуязычию является следствием обмирщения сознания – процесса, широко затронувшего Европу того времени и перекинувшегося на Юго-Западную Русь через Польшу. В реальной жизни это означало, что на церковнославянском начали создавать не только сакральную, но и пародийную и пасквильную литературу (в подражание тем же полякам, так обращавшимся с некогда священной для них латынью), а «проста руська мова» поднималась до статуса литературного языка и обслуживала в том числе и духовные запросы. Нет ничего удивительного в том, что в первых рядах активных сторонников понижения статуса церковнославянского и возвышения разговорного языка находились католики (самый известный из них – поляк-иезуит, краковский епископ Петр Скарга), в то время как православные авторы сопротивлялись этой тенденции. Православный монах и писатель Иоанн Вишенский поучал соотечественников: «Сказую бо вам тайну великую: як диавол толикую завист имает на словенский (т.е. церковнославянский) язык, же ледве жив от гнева; рад бы его до щеты погубил и всю борбу свою на тое двигнул, да его обмерзит и во огиду и ненавист приведет. И што некоторые наши на словенский язык хулят и не любят, да знаеши запевно, як того майстра действом и рыганием духа его поднявши творят. Ато для того диавол на словенский язык борьбу тую мает, зане ж ест плодоноснейший от всех языков и Богу любимший…».
Иоанн Вишенский верил в то, что церковнославянский язык святее греческого, поскольку греческий язык был создан язычниками, а церковнославянский – святыми апостолами. Он был убеждён, что церковнославянский язык даже «простым прилежным читанием к Богу приводит».
Несмотря на некоторое количество польских заимствований в сочинениях украинских авторов 14 – 17 веков, язык, на котором они творили, был, по сути, тем же, на котором писали и в Московской Руси. Это значит, что и после разделения русских земель на "Московию" и "Литву" язык святого Кирилла продолжал объединять части некогда единой общности.
После петровских преобразований церковнославянский язык утрачивает статус литературного. Но на его основе к концу 18-го века в России формируется некий общий литературно-разговорный язык. Как отмечал Б.Унбегаун, «к концу 18 в. русское образованное общество начало пользоваться литературным языком как языком разговорным» и затем никакие попытки русских писателей, начиная с Даля, «обогатить литературный язык за счет диалектов не могли не кончиться неудачей». «Церковнославянское происхождение русского разговорного языка спасло русскую литературу от бесплодных конфликтов между языком письменным и языком разговорным, конфликтов, столь тормозящих, например, литературное развитие в Сербии, Болгарии и особенно Греции. Спасло оно русскую литературу и от множественности «литературных диалектов», столь характерных, например, для немецкой и, в еще большей степени, для сербохорватской языковой области. Это единственное в своем роде развитие дает русскому литературному языку завидную монолитность по сравнению с другими славянскими и многими неславянскими языками». К этой цитате Б.Унбегауна добавим: церковнославянское происхождение русского литературного языка обеспечило ему статус общего языка восточнославянских народов. Малороссы легко приняли русский язык как родной. Утверждения, будто существовала в то время некая "шовинистическая" лингвистическая политика имперского правительства и русский язык насильственно навязывался малороссам, - это миф, используемый идеологами дерусификации Украины.
Несколько лет назад в Киеве издали «Странствования» Василия Григоровича-Барского: роскошное подарочное издание. Но сам текст, набранный стилизованным под церковнославянскую графику шрифтом, переведен на современный украинский язык. Интересно, что приблизительно в то же время «Странствования» были изданы и в Москве. И вот что интересно: для московского издания перевод на современный язык не потребовался. Язык малоросса Григоровича-Барского туманен для нынешних украинцев, но вполне понятен современным великороссам. О чём это говорит? О том, что язык образованных малороссов в 18 веке был русский. Романтики-украйнофилы исковеркали его в 19 веке, насытив псевдофольклорными элементами, полонизмаими и латинизмами, - так получился украинский язык.
В языке материализуется культура народа. Если украинцы предпочитали и до сих пор в большинстве предпочитают в книжности русский язык, то таково их культурное предпочтение. То, что внутри русской культуры в 19 веке образовалась украинская нация с романтической идентичностью, говорит лишь о повышенной революционной пассионарности немногочисленной, наиболее полонизированной, части малороссийского общества. И что же, в угоду этим революционерам-западникам мы должны "спасать" малороссийский (теперь уже, благодаря усердию большевиков, юридически "украинский") народ от родной культуры? По-моему, всё должно быть с точностью до наоборот: следовало бы народ оградить от богоборческого произвола крикливых и агрессивных нигилистов-смутьянов.
2006