Первый свой десант экспедиция забросила на Кузур еще по большой воде, так что домик, в котором я провел первую ночь, не стоял на возвышении, а был со всех сторон окружён водой. Я видел эту картинку только на фотографии, сделанной с лодки. Сама же лодка, когда ей не пользовались, была тогда привязана прямо к крыльцу. С крыльца и отчаливали. Хуже всех чувствовали себя в этой ситуации собаки – кобели, которых было в экспедиции два. Беднягам пришлось на этом маленьком крыльце осваивать жизнь без кустиков и столбиков, без которых, как известно, ничего толком не «сделаешь». Настоящим праздником для них было, когда их брали с собой на лодке на другой, более высокий берег. Когда вода более или менее сошла, пришло время налаживать более основательный быт и, в частности, соорудить летнюю столовую и кухню. Кухня предполагала печку. Печку надо было сложить. Сложить печку мог только один человек. Человека этого звали – Вова.
Вообще-то, полное его имя было – Владимир Григорьевич, но так его называли только самые неоперившиеся юннаты. Всякий, кто считал себя созревшим в достаточной степени, мог без разрешения перейти на более короткое обращение, хотя фактически Владимир Григорьевич был в экспедиции старшим по возрасту. По специальности он был, скорее всего, зоолог. Я не был в этом абсолютно уверен, потому что никогда не видел его занятым научной или хотя бы околонаучной работой. Считалось, что у Вовы «золотые руки» и в экспедиции он – «по хозяйству». Ещё в его обязанность входило то, что теперь принято называть PR – связи с общественностью. Связи эти – насчет трактора, там, или бензина, или ещё чего – устанавливались в основном посредством казенного спирта, который Вова предпочитал всем другим напиткам. Глядя на него, можно было подумать, что он с утра до вечера только и делает, что устанавливает эти самые связи.
Первое наше знакомство состоялось в один из прежних сезонов, и меня, я помню, поразило тогда, что Вова является большим поклонником лука. Не в том смысле, что любит спирт луком закусывать, хотя это тоже было. Нет – настоящего спортивного лука, из которого стреляют такими тонкими стрелами по таким красивым разноцветным мишеням. Вова – ну никак не походил на тех рослых, стройных красавцев, которых показывали по телевизору натягивающими тетиву и целящимися в невидимую зрителю мишень. (Мишень потом показывали отдельно, всю истыканную). Вова был черняв, невысок, узкоплеч, кособок, а главное – он был косой. Не в том смысле, что «с утра на кочерге», хотя это тоже было. Нет, даже трезвый – а я видал его несколько раз трезвым – он довольно сильно косил на оба глаза. Тем не менее, он всегда возил с собой два лука – один «навороченный», с противовесами и всяким другими примочками – соревновательный, и второй, попроще – тренировочный. Стрел, однако, я никогда не видал, равно как и того, чтобы из этих луков кто-нибудь стрелял. Вова объяснял это тем, что спортивный лук он безумно любит и расстаться с ним не может, а стрелы от стрельбы залетают чёрт-те куда, хрен найдешь, так что лучше – не стрелять. Логично.
Еще у Вовы была одна специфическая особенность: при разговоре верхняя его губа цеплялась за нижнюю, а нижняя за верхнюю, так, что слова застревали во рту, и ему приходилось выталкивать их с некоторым усилием. А из-за того еще, что слушать его лучше было несколько отстранившись, так как вместе со словами вылетали брызги слюны, то понять, что он говорит, было непросто.
Для полноты Вовиного портрета, хотя это к делу и не относится, можно отметить, что он был заядлый и искусный, редко проигрывающий преферансист, посвящающий этой высокоинтеллектуальной игре добрую часть своего досуга. Даже когда карта катастрофически «не шла», он ухитрялся «на одних вистах и распасах» если не выиграть, то хотя бы остаться при своих.
Но, вернемся, однако, к печке.
– Значит так, – сказал мне начальник экспедиции, – Тебе сейчас делать нечего. Найди Вову и помогай ему делать печку.
Вову в его палатке я нашел сразу – разбудил не сразу. Не знаю, где он взял на этом пустынном берегу общественность, но, судя по крепости Вовиного сна и такой же крепости витающих вокруг спиртовых паров, связи с ней он с утра уже установил, и тоже очень крепкие.
– Давай Вова, вставай, надо печку делать, – тормошил я его, – Вставай, давай!
– Печку?
– Печку, печку. Пошли!
– Из чего ты собрался печку делать?
– Не я, а ты! Ты будешь делать, а я тебе помогать. Ты умеешь, а я – нет.
– Вот иди и приготовь всё – кирпичи там, дверки… печку видел? Как приготовишь, приходи, я здесь буду.
«Конечно, – рассудил я, – не таскать же ему кирпичи. Он – мастер!». Я отправился на деревенские развалины и действительно, нашел там всё, что нужно: и плиту на две конфорки – целую, и дверки, большую для топки и маленькую для поддувала, и даже кусок жестяной трубы. Кирпичи тоже нашлись. Всё это мы с ребятами притащили в лагерь. Тут уже Вове пришлось встать. Осмотрев всё это добро, он презрительно навёл на меня свои косые глаза.
– А колосники?
– Колосники? Какие колосники?
– Такие колосники. На которых дрова лежат и горят. Что, по-твоему, дрова в воздухе висеть будут? Иди, ищи колосники!
В деревне я ничего подходящего не нашёл, но зато в полях за деревней, где как в палеонтологическом музее стоят скелеты мамонтов и шерстистых носорогов, стояли и лежали останки тракторов, комбайнов и других, неизвестных мне, механизмов, я нашел какие-то железяки, из которых, по моему разумению, если постараться, можно будет соорудить эти самые колосники. Теперь ничто не мешало нам с Вовой приступить к печкостроительству. Так я думал. Ни и тут Вова меня осадил:
– Теперь глину надо.
– Что, глины нет? Весь берег из глины – иди и бери.
– Вот сразу видно, что не понимаешь ни хрена. Не всякая глина подойдет.
– А какая?
– Это словами не объяснишь. Пошли искать.
Мы прошли берегом Кузура до самого устья, но подходящей глины не было. Тогда Вова стал водить меня по Обскому берегу, сплошь состоящему из глины, ковыряя её то здесь, то там, растирая пальцами и внимательно рассматривая то, что на них осталось. Все было не то. Он водил меня по Обскому берегу, как Моисей евреев по Синаю – не оттого, что не было пути короче, а потому, что коротким путем и дурак проведёт, а ты вот попробуй по пустыне, да сорок лет – не каждому под силу! Наконец, в месте, по которому мы прошли уже, кажется, десять раз, анализ дал таки положительный результат. Вова велел мне набрать ведро этой особенной глины и месить её до «нужной вязкости», а он покуда отдохнет.
Месить глину оказалось не так легко, но, в конце концов, я довёл её до той степени вязкости, которую считал нужной. Важно было убедиться, что Вова тоже так считает. Но, как говорится в известном анекдоте: хрен вам, а не мясо! На этот раз я Вову разбудить не смог. То есть, я бы, может, и смог его разбудить, да что толку? И тогда я принял историческое решение – класть печку без Вовы. Он научился – и я научусь!
Я не стану описывать весь процесс, который в основе своей имел характер возвратно-поступательный. Я забывал то одно, то другое. Закладывал кирпичами место для дверки, потом разбирал и вставлял эту чертову дверку. Подведя ряд под плиту, вспоминал, что не вставил колосники, и приходилось опять разбирать и делать заново. Но, в конце концов, и плита стояла не месте, и обе дверки, а гордость моя, жестяная труба, венчала квадратное кирпичное основание. Не терпелось затопить. Подложив дрова и растопку, я, волнуясь, зажег огонь. Дрова занялись так, что в трубу полетели не только искры, но и большие светящиеся угольки. Даже с закрытым поддувалом тяга была чудовищная.
За работой, как водится, время пролетело незаметно. Был уже вечер, и в потемневшем небе красиво светился столб искр и огня, вылетающих из трубы. И тут я услышал за спиной Вовин голос:
– Ну, ты артист! Кто ж так делает? Надо же дымоход хоть как-то заложить, а то весь жар в трубу! Давай, снимай плиту.
Снять плиту было недолго. Сузив просвет дымохода остатками кирпичей, мы снова установили и обмазали плиту.
– Вот теперь другое дело! – похвалил себя Вова, – теперь в самый раз! Можешь идти докладывать, что печку мы сделали. Ты – молодец, хорошо мне помогал.