6. КРУГ
«Все начиналось банально и просто, хотя в этой банальности и простоте, наверняка таилась своя загадка, свой магический, таинственный смысл.
Как и в шараде, придуманной гением, походя, как бы невзначай, расставившим знаки препинания так, что простые слова превратились в символы, которые до сих пор пытаются разгадать мудрецы всех времен и народов.
« И все возвращается на круги своя…»
И все, действительно, возвращалось!
Мальчик рос в провинциальном южном городке, затерянном среди бескрайней пустыни, неподалеку от исчезнувшего впоследствии моря. Согнанные обстоятельствами и дымным временем, со всех концов некогда могучей Империи, здесь завершали свой жизненный путь культурные эмигранты, всех мастей и сословий: отставные дворяне, сумасшедшие поэты, агенты буржуазии, которых не успели еще изловить и добить рьяные энтузиасты революционных чисток. Они бродили по пыльным, кривым улочкам, обдуваемым солеными ветрами, прилетевшими из пустыни со стороны загадочного Арала, и, барахтаясь в этом знойном сорокаградусном сиропе, пытались построить причудливый и непонятный европейский быт. Непонятный – потому что он и не мог уже быть европейским: Европа была, где-то далеко на краю света…
Так же далеко были Питер и Москва.
Но, тем не менее, жили еще улыбки, забавные гримаски и многослойные шляпки, вывезенные из прежней жизни, в фанерных чемоданах через всю Россию, казахские степи и Туркестан - из зеленого, вдруг, ставший красным. Сохранились старозаветные разговоры вперемежку с новоязом, когда одна дама говорила другой: - А вы знаете, милочка, что вчера меня чуть было, не задавила телега, которую тут именуют арбой, с такими огромными – преогромными колесами… Вообразите нелепость – я, героически раздавленная, среди арбузных корок и мелкого сора … Это невероятно, это нонсенс! Стоило ли бежать из свихнувшегося, безумного Петрограда, чтобы погибнуть здесь под ослиными копытами, непонятно ради чего?!
- А что он?
- Кто - он?
- Ну, этот… Ваш местный абориген, заведующий телегой...
- Ах!… Он начал хлестать бедное животное плетью! А я ему говорю: уважаемый товарищ, вы просто не в состоянии управлять этим несчастным созданием, которое много благороднее и умнее вас …
- Вы думаете, его действительно можно назвать благородным..?
- Ну... Мне кажется... Ах, ладно - пустое! Хватит уже про ослов! Того и этого… Расскажите, лучше из чего вы сшили свое замечательное платье? Что вы говорите - Вы соорудили его из занавесей? Неужели из тех самых, что висели в синей гостиной с окнами на Неву? Ну, да вот же они - вышитые королевские лилии по лазурному атласному полю …Господи, господи - как давно это было! Будто в другой, придуманной кем-то жизни. Что, за изменчивая судьба!... Sic transit of gloria mundy!
Когда Мальчик, через многие годы, слушал этот бесконечный и забавный речитатив, переживших само время, старушек – подруг своей бабушки – ему всегда казалось, что дамы играют, в какую-то игру, где слова, перемешиваясь друг с другом, будто цветные стеклышки в трубке калейдоскопа, образуют причудливую мозаику из ничего не значащих звуков и жестов.
…Он очень любил весну. Весной в этих краях весело жужжали пчелы и начинали звенеть арыки, наполняясь струями живительной влаги, а ростки деревьев, пробивая асфальт, упрямо тянули к небу свои, такие хрупкие с виду, побеги.
Весной здесь в изобилии цвели тополя… Тополиный пух летел, кружась, и падал на землю, словно снег в незнакомой ему России, о которой рассказывала бабушка.
Снег покрывал серо- зеленый купол Иссакия, тяжелой каменой глыбой, утонувший в туманном мареве сумеречного петербургского утра. Снег ложился и на золотые луковицы московских церквей - ажурными прозрачными крестами они упирались в самое небо. Снег все падал и падал, как пепел из взорвавшегося вулкана, засыпая Россию. Он сыпал и сыпал, пока однажды не укрыл целиком всю землю.
И когда весной все таки зажурчали ручьи, в их розовых, нежных струях, перемешанных с кровью, как фантики завершившегося бала мелькали обрывки старой жизни: пожелтевшие фотографии, где чопорные барышни держались за руки подтянутых офицеров, письма на ять, облигации Волго- Донского пароходства; дамские платочки с вышитыми на них инкунабулами любви и ажурными краями опаленными Революцией.
А, вскоре ручьи превратились в реки и по ним поплыли трупы людей с вздувшимися животами и дырявыми затылками, перевернутые тачанки и листки с декретами новой власти, слишком часто завершавшиеся словом – расстрел. Человеческая жизнь стала стоить дешевле, чем продуктовая карточка, гарантирующая получение революционной пайки: двести граммов сырого хлеба и ржавый селедочный хвост в довесок!
Более чем скромная плата за лояльность к новой власти.
Запах пороха уже заглушал запахи весны и люди, не дожидаясь, когда за ними придут суровые комиссары, покидали свои жилища, бросая все, чтобы спасти самое дорогое что у них было: жизнь детей и близких.
Многие тогда собрались в дорогу, готовясь к вынужденному изгнанию.
Наверное, их толкал обычный природный инстинкт. Во всяком случае, благодаря этому инстинкту, появился он.
Ну и, конечно, из-за причудливого сочетания обстоятельств, соединивших его не самых благополучных, по части происхождения, бабушек и дедушек, волею судьбы попавших в места, где степные кобылицы, без устали, несутся к пыльному горизонту, а песни акынов так же бесконечны, как само Время.
В этом краю цветущих белоснежным пухом тополей, журчащих арыков и знойных ветров, пахнущих верблюжьей колючкой, рос Мальчик - дитя Великого Эксперимента, затеянного на одной шестой части планеты, пророками в кожаных куртках, изнасиловавших, однажды, романтическую барышню с прекрасным именем Россия.»
Дочитав до этого места, я посмотрел на тебя – твое лицо было задумчивым и грустным. Казалось даже, что ты готова немного всплакнуть…
- Черт возьми! - я и не думал, что написанное мной, так возьмет кого-то за живое.
- А, может быть ты думала совсем о другом?
Ну, конечно, твое сознание как всегда, когда ты так долго вглядывалась вдаль, было нафаршировано мыслями о прошлом.
Признаюсь, я тоже страдаю этим недугом…
Эта сладкая заноза, так же как в тебе, как и во всех нас, сидит в моем отравленном временем сознании, и постоянно терзает душу.
Она словно кандалы каторжника, прикованного к галерам, плывущим по реке времени. Эту реку еще называют рекой смерти … Такая обильная, вечно полноводная, река - Харон.
Память … Пепел памяти, засыпавший однажды наши сердца. Теперь он будет непременным ингредиентом любого меню… Чтобы, не предложила нам затейница – жизнь! Любой путевой лист будет иметь отныне пункт, предлагающий путешествие по «волнам нашей памяти»... Всегда к вашим услугам! За счет заведения! Please ladies and gentlemen!
И как бы мы не зарекались, нас всегда будет манить эта бесконечная и сладкоголосая восточная мелодия, заунывно поющая об утраченном когда-то счастье!
Может быть, от того, мы так преувеличенно веселы и так неестественно зависимы друг от друга?
Словно тополиный пух, по весне, гонимые ветром перемен, мы покинули однажды родные жилища и взмыли высоко вверх. Мы улетели прочь – туда, откуда наши легкие на подъем предки, начинали свой жизненный путь.
Многие погибли, но некоторым, все-таки, удалось завершить круг - Круг Жизни.
Мы вновь встретились с тобой совсем в другое время и в другой стране. Да и ты стала совсем иной.
У тебя - муж иностранец, и своя история, которая тянется за тобой словно затейливый шлейф, укрывший прошлое. И было не всегда понятно: что же скрывается под этим таинственным покрывалом. Что в твоей жизни - правда, а что выдумка или плод моей богатой фантазии?
«В одну и ту же реку не ступают дважды» – сказано в вечной книге...
Но ты рискнула. Однажды ты все-таки снова вернулась ко мне. Или это я воспользовался подаренным мне шансом? Теперь уже не важно.
- Понимаешь, ты, как надежный и вместительный шкаф - было предъявлено мне вместо объяснения.
Можно долго получать удовольствие от путешествий по жизни, с легким чемоданом наперевес, двигаясь по замечательно-экзотическому ландшафту… Можно даже, ценою невероятных усилий, одерживать свои маленькие победы…
Но, однажды женщина все равно возвращается к своему верному шкафу, хранящему ее главное имущество: гардероб и целую кучу безделушек, без которых ей, видимо, трудно уже существовать в этом самом бутафорском из миров, наполненном кучей условностей и приспособлений.
Или просто память о прошедшей молодости и красоте, толкает на подобные поступки... Именно за такой шкаф, хранящий верную память, ты, наверное, и держала меня. Кроме того, нас связывала общая, хоть и недолгая история, как ни крути?
Я, впрочем, не возражал. Преимущество писателя в том, что он любые переживания и даже лишения и невзгоды, может превратить в строительный материал. В том числе и свои личные страдания.
Хотя, кто сказал, что я страдал?
Я – жил!
После череды мытарств и лишений, которые выпали мне за прошедшие годы перемен, /мудрые китайцы считают их самыми неудобными для жизни/ я стараюсь взять у Судьбы все, что еще можно - покуда живой.
Осень в Париже - это особый разговор, как, впрочем, и весна и лето. «Париж - это праздник, который всегда с тобой» - написал, однажды, вечно пьяный Хемингуэй, между двумя рюмками мускателя. Мы поверили ему - старику Хэму - и всю жизнь мечтали прикоснуться хотя бы к краешку этого вечного праздника, в который он нас позвал однажды, пользуясь магией своего таланта.
Мы, вообще верили всему, что он говорил и делал, он сумел убедить нас в своей искренности и правоте. Мы, так же, как и он, много пили и пытались корчить из себя героев. Весь наш героизм, правда, рассеивался вместе с пьяным угаром и сигаретным дымом, когда наши жены к утру проветривали тесные кухни, без излишеств, и, в который уже раз думали о том: ну когда же угомонятся их бедные мужья?
И, вот свершилось… Мы выжили, мы выстояли! Мы протолкались через бред и безумие, через медленное умирание, к подножию пирамиды, на которую еще предстоит подняться, но и умереть у ее основания тоже счастье.
Париж - это твой праздник, твоя вершина, и он у твоих ног, нарядный и беспечный.
Ты сидишь, в кафе, на бульваре Монпарнас, потягивая утренний кофе, напротив той самой Ротонды, где Гоген играл в шахматы с Ренуаром, а никому еще не известный Модельяни, пытался всучить старине Лабиону свежо написанный холст в уплату за рюмку абсента и съеденный утром бутерброд.
Да - мы победили! Мы выбрались на поверхность из-под терриконов
словесной руды, и даже пытаемся, теперь, заявить о себе всему Человечеству.
Под нашими ногами раскинулся беспечный Париж, а впереди ждет жизнь полная загадок и тайн, источающих пленительный аромат нового знания. Мы победили! Но что-то гложет нас, не давая покоя. Пепел памяти стучит в наших сердцах - вот в чем все дело!
Впрочем, не будем о грустном… Не теперь, не сегодня… В другой раз!
- Эй!...
Мое - «эй» взлетело и шлепнулось оземь, не успев достичь твоего слуха.
Твои губки надулись на весь белый свет, а глаза смотрели в пространство.
Громадное осеннее солнце, послало стремительные лучи, которые зацепившись за макушку Эйфелевой башни, с трудом, дотянулись до твоих волос и высекли из них букет сияющих, легких искр.
- Да, хорошо. Читай дальше! - сказала ты задумчиво.
7. ЖАРКОЕ ЛЕТО
Её звали Наташей и познакомились мы на берегу Аральского моря, куда я регулярно приезжал летом, чтобы напитаться его бесконечной благодатью. Как я открыл это место – отдельная история. Не я один, впрочем. Потом выяснилось, что земли эти притягивали многих, начиная с легендарного Македонского/Александра нашего…/ Стоит, наверное, посвятить этому целое исследование. Как-нибудь в следующий раз.
В тот же год там появился Марк Браун. Он приехал в дом отдыха, где я останавливался обычно. Немного припозднился, попав к самому началу нашего романа с Наташей. Вернее, это я думал, что у нас роман… Наташа всего лишь приглядывалась, пробуя ситуацию «на зубок». Возможно, даже заинтересованно проходила эта дегустация - такое бывает.
Типичная история, описанная еще Лермонтовым - Печорин и Грушницкий. Да…Должен признаться, что мне в то лето досталась не очень завидная роль Грушницкого.
Марк же, несмотря на свою первоначальную внешнюю суровость и меланхолию /были на то причины/, как-то быстро влез в романтическую шкуру Печорина и очаровал «мою» Наташу. Ну, а я… Что мне оставалось делать? Не корчить же из себя балбеса Грушницкого? Быстренько нацепил маску Меркуцио – циника и остряка, тайно влюблённого в Джульетту, которому всё, как будто, по-барабану.
Ну, а сам я, конечно, страдал потихоньку, проклиная везунчика Марка.
Впрочем, отдавая ему должное, - хорош был, Марк в те времена. Этот его ореол потерпевшего крушение Большой Любви, случившейся совсем недавно. Да и молодость с внешней статью были при нём.
Очень действует подобное сочетание на впечатлительных барышень. Хочется им сразу утешить всех этих несчастных романтиков. Даже и ценой собственного благополучия.
За уши не оттащишь. Пришлось смириться.
Как всё начиналось?
Так я описал эту историю, когда время и обстоятельства вынудили меня взяться за биографию Марка.
Алюминиевый самолетик, кашляя мотором, провалился в очередную
воздушную яму. Казалось, что ему уже не суждено выбраться из нее никогда. Но упрямый механизм в очередной раз победил стихию, чтобы вновь споткнуться и упасть и снова подняться. Он словно подавал Марку пример стойкости духа - умение сопротивляться обстоятельствам. Тут было о чем подумать. Впрочем, ему сейчас было совсем не до раздумий. Господи, когда уже завершится этот безумный полет сквозь пространство где, казалось, перепутались все привычные ориентиры. Где небо? А, где земля?... Сверху?... Снизу?
Может быть, они вообще заблудились во времени и переместились в какое-нибудь иное измерение?
А ведь как мило все начиналось! Любимая бабулька предложила отдохнуть на Аральском море… Сколько легенд и историй слышал он про это море! Остров Барса -Кельмес, где пропадали люди и корабли … И огромные рыбины, которых вылавливали рыбаки… Охотничьи рассказы деда… Сгинувший без следа Миша Вереутин, что охотился в камышовых плавнях, а потом его лодку нашли на дне залива - в нескольких километрах от охотничьей стоянки. Самого же охотника, как и не бывало - только перекушенный загадочным чудовищем стальной трос в палец толщиной!
А еще зловещие слухи о городах прокаженных – лепрозориях, что, якобы существовали в тех краях испокон века.
Еще из детства тянулись эти истории о сбежавших больных, страдающих от загадочной лепры. Ими пугали детей. И они верили в эти слухи, про молодую свежую кровь, которую пьют злодеи, чтобы облегчить свои неимоверные страдания. С замиранием сердца, дети обходили стороной глухие закоулки города Н ска , озирались на каждый шорох и боялись,
боялись… Боялись до оторопи, до невольного щенячьего сладострастия… Втайне надеясь, что хоть что - нибудь все же случится в их маленькой провинциальной жизни.. .
Но лепрозории были где то там в изгибах берегов озера Судочье, чьи воды питались щедрыми весенними паводками Аму -Дарьи. Здесь проходили древние караванные пути и возникали вольные поселения разбойников. Еще задолго до Робин Гуда и Стеньки Разина, они пытались чинить справедливое, по их мнению, распределение чужих богатств. Только железная рука Тамерлана на время усмирила вольницу. Но стоило хромоногому старцу уйти в мир иной, как снова появились в этих местах разбойнички, обложившие данью караваны и местную, потерявшую всякую совесть знать.
Оно и само это озеро было полно тайн, соединяясь, порой с Аму - Дарьей, меняющей русло на протяжении веков, но потом вновь неизменно возвращавшейся в свои привычные берега. Река как своенравная красавица выбирала между Каспием и Аралом, все таки выбрав однажды Арал. Говорят, что сам российский царь Петр, посылал сюда экспедиции, желая отщипнуть от здешних щедрот и несомненных географических преимуществ. Но что-то не заладилось тогда у великого русского властителя.
Марк собирался отдохнуть в правительственном санатории в районе золотых песков
на западном побережье Арала. Где бесконечные пляжи и всегда солнечно. Во всяком случае, так было в те достопамятные времена. Разумеется, нынешний путешественник увидит там совсем другую картинку. Говорят она напоминает марсианские пейзажи.
Но, об этом несколько позже.
Туда и организовала ему путевку бабушка, пошуршав связями, и, запихнув в этот штопанный-перештопанный летающий агрегат, чтобы ускорить, так сказать, процесс встречи с прекрасным. Но, прекрасного пока было мало. Скорее наоборот – было очень много ужасного. Летящие в него арбузы, например, и лязгающие металлическим каркасом, словно африканские крокодилы, ящики с кефиром во время каждого очередного виража. Cамолетик - то был грузовой! Трудяга, доставляющий провиант рабочим – вахтовикам.
«Освоение газовых месторождений Устюрта – архиважная задача социалистического строительства!» - вот один из лозунгов тех дней.
Великое Плато Устюрт… То еще местечко! Там работал его дед-строитель.
И однажды он взял его в очередную командировку. Из той поездки помнилось лишь злое сердитое море - был конец августа, сезон ветров - да неказистые голубые вагончики, разбросанные в пересохшей, выжженной беспощадным солнцем азиатской степи. Не с этой ли Великой Стройки все и началось тогда… Вся эта нынешняя безнадега?
Ведь, куда - то подевалась прорва воды, заполнявшая некогда - целое море? Да и вся жизнь как-то изменилась с тех пор!
Может быть, море ушло в ту гигантскую дыру, обнаруженную им в расселине глиняного обрыва, которым завершалось плато в восточной своей части? Он заглянул тогда в эту гигантскую мрачную щель и из нее послышался странный гул - будто запускали авиационный двигатель или, что- то обрушилось в тартарары - и запах сырого тлена долетел до него!
Помнится, еще в школе учителя демонстрировали фокус с сообщающимися сосудами! И если в одном сосуде убыло, то…То где-то непременно прибудет — таков закон.
А может быть это - шалости военных, чьи секретные базы прятались, в здешних краях?
Марк еще из детства помнил не то сон, не то явь, когда над ночным небом вырос гриб ядерного взрыва …
Лишь позже, когда стал старше, он совместил эту давнюю картинку со знанием предмета. Тогда же ему запомнился лишь этот фантастически красивый цветок, что пророс однажды на фоне звезд, в ночном небе города Н-ска. Кто-то говорил ему позже, что подобные эксперименты с ядерными взрывами могут изменить временной континуум в отдельно взятой местности. Там начинают пропадать люди и вообще происходит разная «чертовщинка».
А в годы учебы, когда он частенько летал из Кента в Н ск, чтобы навестить стареющую бабушку? Пролетая над этими местами, он с неизменным любопытством наблюдал паутину автомобильных дорог, теряющихся в бесконечных песках Кара - Кумов. Кому, кроме военных, нужны были эти дороги и куда они девались, неожиданно обрываясь в песках?
В тот раз он впервые в жизни искупался в море. Упругая волна подхватила его худенькое мальчишеское тело и утащила в пучину.
Он увидел под собой зовущую мглу и неясные мерцающие огни – словно манящие, указующие путь маяки, или огни ночного города под крылом вернувшегося домой самолета?... Сильная рука достаточно крепкого тогда деда, подхватила его и вернула в жизнь.
Перед тем как зайти на посадку, самолетик вынырнул в последний раз из облаков и его взору предстала изумительная картинка: стая пеликанов, вытянувшись вдоль линии горизонта, словно застыла в стоп- кадре, отражая луч солнца, долетевший к ним из- за косматых туч.
Будто кусочки блескучей фольги, приклеенной к серо- лиловому фону неба, они нечастым пунктиром указывали путь в некую загадочную страну, что находится там –« за горами за долами- за неведомы морями»! Страну, про которую рассказывала бабушка, читая очередную сказку, перед тем, как отправить его в страну детских снов.
Похожую картину он увидел гораздо позже, когда изрядно повзрослевший, брел вдоль берега Балтийского моря. Упругий сырой ветер хлестал в лицо. Море было неприветливым и мрачным. И вот так же - на темном фоне неба - он увидел летящую стаю лебедей, пришпиленных к грязно-серому полотну, рукой невидимого волшебника, рисующего декорации к нашей жизни!
За эти картинки он готов был простить природе и судьбе все их жестокие капризы. И даже ушибленные ноги и шишки на голове, и вообще все прошлые и будущие свои невзгоды.
И все-таки этот полет не прошел для Марка даром. Едва самолет, прожужжав напоследок мотором, смолк, задрав свой увенчанный крестом пропеллера, упрямый нос, как наш герой вывалился наружу и, добежав до ближайшего куста, поблагодарил природу, отдав иссохшей земле, все содержимое своего истерзанного желудка.
-Гуманитарная помощь здешнему зверью! – улыбнулся, оттирая платком свой внезапно вспотевший лоб.
Марк с рюкзаком, переброшенным через плечо, брел по черной стреле дороги, упирающейся в горизонт. По правую сторону, совсем неподалеку, плескалось ленивое густо-соленое море. Мимо урча моторами и воняя бензином, проносились тяжело груженые грузовики, рассекая тупыми рылами горячий плотный воздух, окутавший окрестности.
Миновав невидимую черту, они исчезали в струящемся мареве, превращаясь вскоре в изломанный зыбкий мираж.
А вот и цель его маршрута - дом отдыха имени Джолдазбека Акынова. Аккуратные белые домики рассыпались по песчаному склону, убегая к самому морю. Незатейливо спланированную территорию, словно склеивают черные ленты асфальтированных дорожек, разделяющие клумбы с пересохшими цветами. Вопросительные знаки чугунных скамеек, скреплены окрашенной в желто – зеленое рейкой. В эти же фирменные цвета выкрашено все, что способно дарить здешнему населению хоть какую- то тень. В том числе и веранда столовой с длиной закопченной трубой, прилепившейся сбоку от бывшего когда-то белым здания. Из трубы валит скучный дым, сигнализируя о возможном обеде. Впрочем, тема обеда - на какое то время, совершенно потеряла свою актуальность для Марка. Едва разместившись в одном из коттеджей, он бросился к
морю. Войдя в воду, нырнул и долго плыл в прозрачной воде, раздвигая руками водоросли, Наплававшись, выбрался на берег, и упал навзничь на горячий песок - словно подкошенный вражеской пулей боец, не успевший добежать до своих… Недвижимый, он пролежал, казалось целую вечность…
- Поджаритесь, приятель!
-Что?- поднял голову Марк, растеряно ловя в фокус окружающее пространство.
Над ним склонился крепкий молодой человек со спутанными русыми волосами и светлыми глазами на загорелом лице.
- Я говорю солнце в зените - можно и обгореть!- насмешливо пояснил он .
- А что делать?
- Посидите лучше в тени. Здесь и в тени достаточно солнца.
- Да спасибо! Я так и сделаю, пожалуй - Марк вскочил и сел на корточки, согнув ноги в коленях.
-Сергей. Сергей Лавров - протянул руку русоголовый.
- Марк… Браун - Марк поднял свою ладонь, стряхнув с нее налипший песок.
- Очень приятно! - новый знакомый улыбнулся широкой белозубой улыбкой.
Они перебрались под ближайший навес, защищавший от зноя.
- Как, тебя сподобило забраться в эту глухомань? - Сергей непринужденно перешел на ты.
- Дело случая… Можно сказать - занесло попутным ветром. Если честно, родная бабулька удружила! Что, я ей плохого сделал?...
- Да, ладно - не так уже здесь и плохо. Природа - супер! Дикость и каменный век! Энергетика! А, с другой - несомненные прелести цивилизации… Трехразовое питание и ванная с унитазом. Не всегда, правда, вода бывает. Зато море! Не желаешь, кстати, окунуться?
- Пошли!
Они двинулись вдоль берега, проваливаясь ногами в рыхлый песок.
Со спины они выглядели родными братьями - почти одинаковые стройные фигуры в облегающих плавках, курчавые спутанные волосы… Только один был русоголовым, а второй брюнет. C одним ты была уже близка, правда совсем недолго, а на второго смотрела с любопытством, из тени своего зонта, покусывая губы и сама еще не понимая, как следует, что же это происходит с тобой!
Они оба были в твоем вкусе. И ты могла одновременно любить двоих, если бы они согласились на это!
Ты вообще-то была странной девушкой, если подходить к этому вопросу с точки зрения ординарной этики и морали, хотя и сама об этом не догадывалась скорее всего. Во всяком случае, - до поры до времени.
8. НАТАША.
Наташа явилась перед ним в виде невысокой стройной девушки - загорелой и ясноглазой. Окинула каким-то особенным взглядом, проникающим в самую глубину души и тела. Немедленно возникло почти тактильное ощущение прикосновения к человеческому естеству - женскому естеству. Недаром же говорят: он ощупал ее взглядом. Или она… По прошествии времени, уже не вспомнить - кто-кого и как ощупывал, но что-то сразу заискрило. Это точно.
Впрочем… Наша память та еще плутовка и вечно подсовывает всякие симулякры/маскируясь под фантазию/, выдавая их за действительность.
Скорее, все было намного проще: он шел по коридору в регистратуру, и встретил стройную девушку с полотенцем и пляжным зонтом в руках, она двигалась в сторону выхода к морю. И их маршруты случайно пересеклись. Ну, да - так оно и было, скорее всего...
Он отметил, конечно, ее стройную фигуру и серо-зеленые глаза, контрастирующие с тёмно-каштановыми волосами. А потом... Он просто забыл про нее на время. Ну да, как-то так, скорее всего, это и происходило..
Нужно было, устроиться и рассмотреть окрестности.
Потом он решил поплавать в море и на берегу, познакомился с Сергеем – студентом-филологом из Москвы. Наташа загорала поодаль, отгородившись о окружающей жизни большим зонтом, дарившим спасительную тень и уткнувшись в книгу.
Второй раз он обратил на неё внимание, во время ужина - она сидела за столом с двумя своими подругами из Ленинграда. Как потом выяснилось, - та, что постарше, оказалась матерью молоденькой, хотя вполне могла сойти за сестру. Она напомнила Марку одну популярную актрису, и он чуть было не "положил на неё глаз".
Чуть позже к ним присоединился молодой человек, с которым уже успели познакомиться возле моря.Сергей - так его звали.
Ожидая, когда подадут ужин, Марк мог наблюдать за дамами, любуясь непосредственностью и грацией женских тел на отдыхе. Согласитесь, что женщина на отдыхе, это несколько иное, чем в метро или автобусе, - придавленное сумками и бытом существо, лишенное преимуществ дарованных ей самой природой?
На отдыхе все по-другому. Тут женщина раскрывается, словно цветок, освободившийся из футляра - бутона, сковывающего нежные лепестки суровыми регламентами обыденной жизни.
Но, по-настоящему, он увидел Наташу, как только вступил в круг света, отвоеванного прожектором у кромешной тьмы.
Общественное мероприятие проходило на небольшой деревянной площадке, укрытой тентом, неподалеку от берега моря.
Играла популярная музыка...
Наташа стояла среди танцующих, словно экзотическая пальма в витрине провинциального магазина - редкое растение, завезенное из дальних стран.
Он подошел, и она, как будто ждала его здесь всю свою недолгую жизнь. Повернулась, распахнув навстречу бирюзовые глаза. Они были такого же цвета, как и небо над ее родной Балтикой.
Особенно заворожил голос.
– Да, я не возражаю! Спасибо...
Это на его приглашение к танцу.
Как он заметил впоследствии, женские обертона, производят на него особенное впечатление. Их вибрации могут даже свести с ума. Разумеется в сочетании со всем остальным. Но только голос является завершающей компонентой, определяющей весь алгоритм последующих событий. Возникает чувство, которое, сводит дыхание и необъяснимое волнение заполняет сначала область груди, а потом распространяется на остальные части тела. И оно начинает звенеть, словно струна послушная гармоническому строю всей мелодии.
Эти вибрации вспоминаются впоследствии, как необычайно приятные. По сути это, наверное, и есть то короткое ощущение счастья, когда ты превращаешься в хорошо отлаженный инструмент, на котором матушка Природа решила исполнить свою очередную симфонию или просто весёлую песню, радующую чей-то слух.
Не учился ли он в Ленинграде?
– Да учился … Бросил… Но потом поступал вновь. А затем - архитектурный в Кенте.
Тоже замечательный город. Была ли она когда-нибудь в Кенте?
– Нет. Но ей всегда казалось, что это город, где по утрам на минаретах поют муэдзины, люди ездят к базару верхом на длинноухих осликах, а женщины, до сих пор еще ходят по улицам в паранджах, быстро перебирая ножками и пряча нежные мягкие руки в складках тёмной одежды.
-Что ты!- посмеялся он – это всего лишь красивая сказка из « Тысячи и одной ночи».
Кент - обычный современный город с фонтанами, трамваями и дворцами из мрамора. Красивый город! …
Он любил, встав с первыми лучами, солнца, когда все еще спали, уходить на дальние пляжи и рисовать там, на песке загадочные пиктограммы - полные неясных символов. Это была репетиция его будущих картин, скорее всего.
За данным занятием Сергей и застал его однажды поутру, когда, выйдя на пустынный берег, только вчера омытый штормом и по этой причине девственно чистый, брел краем моря.
Берег, начиная с некоего символического нуля, был испещрен рисунками. Он двигался вдоль кромки волн, осторожно ступая, чтобы не разрушить нарисованное. Удивительно стройная и гармоничная в своей завершенности композиция предстала его взору. Плавные четкие линии, соединяясь друг с другом, перетекали в затейливые формы: глаза птиц и крылья бабочек, сплетаясь, превращались в образы - лица богов и святых. Ладони, воздетые в молитвенном экстазе, выглядывали из затейливых складок плащаниц и хитонов - больше похожих на струи водопада. Все это многообразие линий роилось и множилось, не прерываясь ни на миг и составляя единое целое с природой. Что-то вечное и трогательно наивное, чувствовалось в этих рисунках. Даже море казалось, притихло, созерцая труд Мастера.
А, вот и сам мастер замер у линии прибоя. Да он и не один, однако!
Юная муза, обнимая и целуя, вдохновляет мастера этим утром! Кто же это такая? Эта красотка… Очень знакомый силуэт… Сергей до боли сжал кулаки.
Они повернулись к нему и их лица, умытые морем, в ореоле спутанных волос, были так чисты, невинны и восторженны одновременно, что его кулаки невольно разжались, а губы растянула нелепая и жалкая улыбка.
Как будто это он был виноват перед ними!
-Привет! - сказали они разом и улыбнулись, словно извиняясь за свое счастье. Таким образом, ему была предъявлена охранная грамота, под названием - Любовь…
И сразу стало ясно, что он лишний на этом празднике жизни!
Сунув руки в карманы и невольно сутулившись, Сергей отправился прочь - подальше от их радостных физиономий, насвистывая легкомысленный мотивчик и торопливо глотая беззвучные слезы. Когда, он возвращался назад, солнце было в уже зените. Их не было, а рисунки давно смыло море. Море было его невольным союзником в тот день. Не дожидаясь ужина, быстро собрав вещи и не с кем не прощаясь, Сергей тем же вечером уехал в Москву.
Иногда они совершали стремительные марш- броски в аулы расположенные поблизости. Марк раздвигал ноги этюдника и, установив его на зыбкой песчаной почве, рисовал глинобитные кривые мазанки на фоне белесого выжженного неба. Из черных дверных проемов выкатывалась бесчисленная чумазая детвора: с собаками, кошками, суетливыми курами и голодными овцами, которых здесь называют баранами. Бедные овцы пытались жевать все, что жуется и даже то, что не жуется вовсе. Они пробовали на вкус шнурки кедов и краешек штанов, вгрызались в железные ноги этюдника. Поняв тщетность своих усилий, отходили, жалобно блея и мотая крутыми лбами.
Наташа садилась поодаль, закуривая сигарету, и глядя на окружающую природу спокойными и ясными глазами курящей рафаэлевской мадонны. А иной, по- настоящему таинственный и непонятный мир, глядел на нее из глаз детворы, из дверных проемов, и синих теней от выгоревших на солнце войлочных юрт. Имя этому миру был – Восток. Загадочный Восток, который всегда манил и притягивал к себе художников и поэтов.
Древняя земля, древние чувства и люди населяющие ее. Это было иное пространство- иное измерение, по сути... Глядя на его акварели, Наташа удивлялась - как быстро он схватывал и умел изобразить то, что она лишь смутно угадывала. Желая, тем не менее, позлить, она говорила – Ну, этот домик вышел, у тебя кривоват! И вообще все не так уже и мрачно!
В ответ он лишь усмехался - Все мы будем кривоваты рано или поздно!
Он даже не понимал - насколько пророческими окажутся эти слова.
Со временем так оно и случилось. Вскоре, здесь не станет ни моря, ни домов, ни этой чумазой детворы и лишь ядовитую соль будут гнать на Запад неутомимые и злые ветры!
У них случилась красивая романтическая любовь на фоне моря и раскаленной пустыни. По утрам он продолжал уходить к дальним пляжам и рисовал на девственно чистом песке лики богов и фантастических птиц, словно призывая их в союзники.
Он был счастлив тогда и желал, чтобы это длилось, как можно дольше..
Иногда она сопровождала его и тогда они занимались любовью на омытом ночными волнами берегу - у самой кромки прибоя.
Тем временем лето кончилось, и закружили пыльные бури.
Они расстались так же легко, как и встретились, думая, что разлука будет недолгой. Но все получилось иначе.
Несколько раз он был рядом, но не смог, или не захотел навестить ее.
Позвонив однажды из автомата, что стоит напротив ее дома, нарвался на мужа - ведь она уже была замужем тогда.
Через несколько зим, получил письмо от нее - она, звала, и все еще сочилась их общей любовью
Но, теперь уже он оброс иными обстоятельствами!
Он ответил, конечно, но она, видимо, ждала совсем другого от него. Она ждала поступка, а не глупых слов!
Браки совершаются на небесах? Возможно... Но разрушаются - то они на земле и по большей части нашими собственными руками!
Море ушло вслед за ними. Неведомый режиссер вновь разобрал очередные декорации за ненадобностью.
Старина Беркли оказался прав, предполагая, что мир вокруг нас лишь иллюзия, созданная нашим зыбким воображением.
И стоит лишь ослабить усилие воли, как все тут же меняется. Окружающее нас Пространство это по большей части, результат наших коллективных усилий и воображения. Когда мы поймем это окончательно, то, возможно, все сразу же пойдет на лад.