И наступит счастье...

         

              Драма в одном действии и двух сценах.

                Действующие лица.

               НАДЕЖДА, Надежда Константиновна Ульянова-Крупская.
               ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА, Елизавета Васильевна Крупская,
               мать Надежды Константиновны Ульяновой-Крупской.
               ГОЛОС Володи.
(Фотография из интернета.)

                Сцена первая.

         Скромная комната с платяным шкафом, двумя кроватями и письменным столом
         между ними. На столе графин с водой, кипа бумаг, письменные
         принадлежности, настольная лампа.
         ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА, удобно облокотившись на подушку, читает книгу.
         Из-за двери доносятся невнятные голоса, смех, наконец, начинает звучать
         соната № 8 до минор («Патетическая») Бетховена.
         Открывается дверь, в комнату стремительно входит НАДЕЖДА.
         ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА спешно прячет книгу под подушку, закрывает глаза.
         НАДЕЖДА подходит к своей кровати, устало садится, начинает медленно
         расстёгивать пуговицы на блузе.
         ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА с удивлением приподнимается.

НАДЕЖДА. Мама? Ты не спишь?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Уже в дрёме была, но дверь так громко заскрипела…
НАДЕЖДА (уязвлённо). Да? Ну, простите, Елизавета Васильевна. Виновата.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Ни в чём ты не виновата – что ты выдумываешь, Надя? И ещё такой тон… Я, Надежда Константиновна, это просто сказала к тому, что завтра надо будет не забыть смазать петли.
НАДЕЖДА. Смажем...
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А что ты такая колючая?
НАДЕЖДА. Прости… Нечаянно…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (пожимает плечами.) А… ты что пришла? Переодеться? Вы куда-то пойдёте?
НАДЕЖДА. Нет. Я пришла спать.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (показывает на дверь). Но… Там ведь музыка… (Прислушивается.) Бетховен. «Патетическая»…
НАДЕЖДА. Да. Там музыка. Бетховен. «Патетическая».
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А ты спать?
НАДЕЖДА. А я спать…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Но там … Там общение… Там настроение…
НАДЕЖДА. Да. Там – настроение. А я столько сегодня писем зашифровала-расшифровала, что у меня того (показывает на дверь) настроения, увы, нет.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Но вы же так хорошо сегодня погуляли… И погода была очень нежная… Я думала, ты расслабилась, отдохнула.
НАДЕЖДА. Мама, пройти десять километров и постоянно поддерживать светскую беседу – тоже труд. Для меня это даже тяжелее, чем письма.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Но прогулки для здоровья ведь очень хороши.
НАДЕЖДА. Смотря для какого здоровья, и смотря какие прогулки. Для меня сегодняшнее гулянье было почти испытанием.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да? Ну, тогда, конечно, отдыхай. Здоровье важнее.
НАДЕЖДА. Вот и Володя так же сказал. (С горькой усмешкой.) Он даже сам мне сейчас и предложил пойти спать - очень волнуется обо мне… И о своей статье. Завтра ведь ему писать статью…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (напряжённо). Так он тоже сейчас пойдёт спать?
НАДЕЖДА (с досадой). А ему зачем так рано? Это мне надо будет пораньше встать, подобрать материал для статьи, провести анализ, сделать выводы, выписать цитаты... А он может спать хоть до обеда.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Боже мой, Надя, мы девять лет уже не живём в России! Что такого ценного вы можете написать для российских революционеров? Что вы знаете про их сегодняшнюю жизнь?
НАДЕЖДА. Не девять. Пять.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да как же пять, когда девять.
НАДЕЖДА. Девять, это если всё вместе. А мы с перерывом.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да что там было того перерыва… А так - девять.
НАДЕЖДА. И что? Мы в курсе жизни Российской империи. Наши друзья нам пишут, приезжают на съезды, рассказывают… Мы продолжаем бороться.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. И за что вы здесь продолжаете бороться?
НАДЕЖДА (раздражённо).  Мама! Вот сколько можно?!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (перебивает). Вот именно! Сколько? Вы говорите, что хотите помочь всем трудящимся. Чем? Статьями? Вот если бы помогли им иметь такую же возможность жить… например, как вы, за границей - наслаждаться её красотами, гулять по десять километров в день, поддерживать в форме своё тело, музицировать… Хотя бы один месяц в году… Вот это была бы помощь. А так…
НАДЕЖДА. Ах, вот как... Это упрёк! Это камень в наш огород! Опять! Ты только и делаешь, что упрекаешь нас в праздности! Да, мы гуляем, наслаждаемся, занимаемся гимнастикой. И всем советуем.  У настоящего революционера, мама, всё должно быть в порядке, не только ум. Мышцы тоже. Понимаешь? Просто необходимо, чтобы мышцы наши не были похожи на тряпку.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (иронично). От кого-то это я уже слышала…
НАДЕЖДА. Что за настроение у тебя сегодня ёрническое! Может, Володя и слишком часто это повторяет, но сейчас твоя ирония совсем не к месту и не ко времени…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Ах, да…  Надо спать. «Ordnung muss sein».
НАДЕЖДА. Да. «Порядок должен быть». И немцы в этом правы! Потому мы к ним относимся с большим уважением. Холодный рассудок – это то, чего не хватает русским. Нам есть, чему поучиться у них. А потому с германским трудящимся классом у нас налажены прекрасные отношения.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Но, наверное, лишь с отдельными трудящимися. Потому что «с непривычки немцев весьма трудно выносить в больших массах».
НАДЕЖДА (возмущённо). Ты цитируешь Достоевского?! И делаешь это намеренно! Ты опять читаешь его? Но я же просила тебя! Володя просил.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Он меня ни о чём не просил.
НАДЕЖДА. Да как же… Я ведь сама слышала.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да так же. Что ты слышала? Он только сказал, что такая литература ему не нужна, — что она ему может дать? И что на эту дрянь у него нет свободного времени.
НАДЕЖДА. Ну вот…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Так это ему не нужна.
НАДЕЖДА. А тебе нужна?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А я хочу понять, что же это за литература, которая не нужна моему с передовыми взглядами зятю. (Облокачивается на подушку.)

Рассерженная НАДЕЖДА подходит к ЕЛИЗАВЕТЕ ВАСИЛЬЕВНЕ.

НАДЕЖДА. Где?!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Что?
НАДЕЖДА. Книга!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Какая?!
НАДЕЖДА. Мама, прекрати сейчас же! Что ты сейчас читала, когда я вошла?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Когда ты вошла, я практически спала.
НАДЕЖДА. Немедленно отдай подушку. (Пытается забрать подушку.)
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Ох, Надя, Надя, как ты со мной обращаешься!  (Поднимает подушку, протягивает ей.) На, бери. (Подержав какое-то мгновение подушку на вытянутых руках, прижимает её к себе, встаёт с кровати.) Может, ты ещё хочешь посмотреть под матрасом? (Одной рукой держит подушку, другой поднимает матрас.) Ищи…
НАДЕЖДА (устало садится на кровать ЕЛИЗАВЕТЫ ВАСИЛЬЕВНЫ). Мама-мама, что ты со мной делаешь… Ты постоянно ставишь меня в положение меж двух огней… Почему ты не можешь хоть раз уступить?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Хоть раз?! Вот как… И это говорит мне дочь, ради которой я забыла о себе, о своих интересах, о своём здоровье… Ради которой я бросила родину… Ради счастья которой я превратилась в няньку и кухарку…
НАДЕЖДА (удивлённо). Мамочка, а тебе не кажется, что с кухаркой ты несколько перегнула? Да и с нянькой тоже.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Знаешь, Наденька, то, что у меня есть помощница, не умаляет моей постоянной заботы о вас.
НАДЕЖДА. Мама, я всё равно найду книгу. От меня, старой подпольщицы, ничего не скроешь. Я сама не один обыск пережила и знаю, куда и что можно спрятать.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Ах, вы подумайте только, какая «старая подпольщица» нашлась! А где, по-твоему, всё это время была я? И кто, скажите мне, всегда помогал вам? Вот, к примеру, кто в Шушенском унёс горшок, в котором лежала брошюра о… как же это… как же… Вот всё время помнила, а сейчас забыла. Ну, о задачах ваших революционных…
НАДЕЖДА. «Задачи русских социал-демократов».
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Вот-вот. Может, это ты унесла ваши задачи из-под носа жандарма? Или это сделал твой Володя?
НАДЕЖДА. Ладно, мама, давай подушку.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Зачем же подушку? Я книгу могу тебе отдать. (Вытаскивает из наволочки книгу.) Только это ничего не изменит. Достоевского читала и читать буду. И считаю, что Фёдор Михайлович – величайший писатель! Писатель на все времена.
НАДЕЖДА (берёт книгу). «Бесы»… Это же мерзость, мама…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Если ты, доченька, это утверждаешь, значит, сама читала. Значит, и тебе это было нужно… А что касается «мерзости», о которой рассказывает писатель, - это, доченька, мерзость человеческая… Она была, есть и будет, к сожалению…
НАДЕЖДА. Не будет. Мы поднимем трудящихся всего мира и…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (перебивает). И? Девочка моя милая! Да что говорить о мире, если вы в своей семье не можете определиться с равенством и справедливостью?! Вот тебя отправили спать, чтобы завтра с утра на свежую голову ты подобрала и обработала нужный для статьи материал. То есть сделала черновую работу. А Володя потом по подготовленному легко и просто напишет статью, после которой весь мир униженных трудящихся будет им восхищаться… Это справедливо?
НАДЕЖДА. У нас распределение обязанностей.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Мануфактура?
НАДЕЖДА. При чём тут мануфактура?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Так разделение труда… А это справедливое разделение? Он сейчас наслаждается «Патетической» сонатой, ночью будет наслаждаться женщиной, которая сейчас наслаждает его сонатой, утром будет пользоваться трудами другой женщины – она будет его кормить, а третья в это время будет трудиться над его статьёй… А потом та, что была ночью, снова будет восхищать его «Патетической»... И опять по кругу. И так изо дня в день. Ну просто патриций…
НАДЕЖДА (испуганно). Прекрати!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (сдерживая возмущение). Надя… Я уже и не знаю, как с тобой об этом говорить, но…
НАДЕЖДА. Что?!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Зачем ты спишь здесь?
НАДЕЖДА (с отчаяньем). Затем, что мне по ночам тяжело дышать, мама! Я начинаю храпеть и тем бужу своего мужа.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Ты абсолютно не храпишь! Спишь тихонечко, как…
НАДЕЖДА. «Как…» Ну? Что же ты замолчала?! Как? Как рыба! Да?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Ничего подобного я говорить не собиралась!
НАДЕЖДА. Мама, скажи, у тебя до замужества была фамилия Фишман?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Тистрова я была, Тистрова. Ты же знаешь!
НАДЕЖДА. А кто-то из твоих германских или датских предков был Фишманом?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Мне неизвестно это. Да и зачем тебе?
НАДЕЖДА. Зачем мне… Мне было бы намного легче, если бы такой предок был.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Но зачем?
НАДЕЖДА. Из-за того, что все меня зовут «рыбой»! Почему «рыбой»? Почему? Ты никогда не задумывалась? (Бросает на кровать книгу.)
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Ну, это же всё негодница Анна! Это она так ревновала тебя к своему братику, что решилась на оскорбление.
НАДЕЖДА. Нет, мама, нет!.. Анна, да, решила оскорбить меня и оскорбила, но назвала «селёдкой»! А «селёдкой» она меня обозвала потому, что уже слышала до этого, как её брат, а мой муж называл меня «миногой», а партийные друзья – «рыбой». (Отчаянно.) Мама, я настолько уродлива? Я на самом деле похожа на рыбу?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да Бог с тобой! Ну, что ты?! Ты милая… А в молодости вообще была прехорошенькая… (Подходит, протягивает к ней руки.) Ну, если хочешь, давай будем считать, что у меня были предки с фамилией Фишман. Так будет легче тебе?  И другие не будут придумывать по этому поводу всякие-разные интерпретации.
НАДЕЖДА. Ты меня не понимаешь! Мне не легенды нужны, а правда! Этих легенд уже столько…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А сколько ещё будет… Так какая правда тебе нужна, Надя? Твой будущий муж в своё время даёт тебе кличку «рыба». В то время, когда ты была прехорошенькой, а фамилии Фишман ни у кого из нас не было и нет… И что это могло значить? Мы можем узнать ту правду?
НАДЕЖДА. Боже мой, мама, иногда мне кажется, что я сойду с ума… Вокруг красавицы, модницы, умные, энергичные, знающие себе цену – и все они как по договорённости смотрят на меня, как на несчастную… Перешёптываются, перемигиваются. Сочувствуют… Что им надо от меня? Иногда я даже нечёсаная-неприбранная хожу только потому, чтобы уж не разочаровывать их.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Боже, Надя, зачем?
НАДЕЖДА. Да затем! Пусть уже лучше тогда я совсем буду как кикимора! Пусть уже тогда думают, что я такая и есть, и мне плевать и на себя, и на них… Пусть! Чем поймут однажды, что я от всего этого схожу с ума. Я даже от людей шарахаться стала, прятаться… (Всхлипывает.) Лучше я зароюсь в бумагах за письменным столом, чем буду ходить рядом с данной (показывает на дверь) красавицей все эти бесконечные километры…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Надя, возьми себя в руки! Знаешь, в том, что с тобой происходит, виноват только твой муж. Только любимый мужчина может довести умную приятную во всех отношениях женщину до сумасшествия!.. Эх, неправильный выбор ты сделала в своё время - не за того вышла замуж… А ведь сколько интересных юношей ухаживало за тобой!
НАДЕЖДА. Забыла.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Напрасно. О приятном забывать не стоит… А что касается твоей партийной клички… Я прекрасно помню, как всё это произошло. В тот вечер домой тебя, угрюмую и какую-то ошалевшую, привёл Ваня Бабушкин. У нас как раз испеклись пироги. Я, естественно, пригласила его, но он, сглотнув слюнки, вежливо отказался и ушёл… Кстати, Володя ни при каких обстоятельствах не отказался бы… Ты сначала с полчаса сидела молча, а потом… А потом с тобой была истерика. Я даже сначала подумала, не насилие ли какое революционеры сотворили… А оказалось, тебя обозвали «рыбой».
НАДЕЖДА. Это равносильно насилию – такое оскорбление… Я не могла поверить, что эту скользкую партийную кличку предложил именно Володя… Сослалась на дела и ушла с собрания. Ваня Бабушкин меня уже догонял... Мне его хотелось прогнать, да не хватило сил. Он всю дорогу говорил о том, какая я милая, нежная... Наконец я не выдержала и добавила: «Одним словом, скользкая рыба». Ваня сначала очень удивился, но потом рассмеялся и сказал, что моя мама… то есть ты… не виновата, что ей досталась фамилия Фишман.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Вот как?
НАДЕЖДА. Ну да… Я тогда едва сдерживалась, чтобы не разреветься, а потому даже не поняла, что это он такое сказал… Только на следующий день уже сообразила. Решила, что расспрошу при удобном случае.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А удобного случая так и не случилось…
НАДЕЖДА. Не случилось. Володя стал активно привлекать меня к партийной деятельности, загружать заданиями…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Понятно: и Бабушкин отошёл в сторону… Фишман… Надо же… И откуда это Ваня мог такое взять? Фишман…
НАДЕЖДА. Так от соратников же, наверное… Потом он мне ещё сказал, что Старик - у Володи тогда была кличка Старик – расчётлив, бескомпромиссен и жесток…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Зачем?
НАДЕЖДА. Наверное, чтобы приняла к сведению.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Но ты не приняла...
НАДЕЖДА (потупившись). А мне казалось, он восхитителен… Такой энергичный, такой заразительный, такой деятельный…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да какой деятельный? Бездельник. И был, и есть. Ему бы только гулять да приводить мышцы свои в порядок… Мужчине сорок два года, а он до сих пор нигде ещё не работал!
НАДЕЖДА. Мама, ну что ты такое говоришь? Он работал. В Самаре. Помощником присяжного поверенного. После окончания учёбы.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. И сколько он там работал, Надя? Год? Полтора? Я помню, когда вы познакомились, он уже был революционером.
НАДЕЖДА. Но он ещё и в ссылке консультировал крестьян по их тяжбам… Ты забыла?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. И всё.
НАДЕЖДА. Потому что понял, что адвокатство – это не его.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А что тогда его? Ну, конечно, не работать, ни за что не отвечать и жить в своё удовольствие намного приятней. Но на это нужны деньги. Вот, например, когда он в девятисотом году после Шушенского бросил нас в Уфе и уехал за границу, на что он там жил?
НАДЕЖДА (потупившись).  Он совсем не прихотлив…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Даже очень неприхотливый должен где-то жить, что-то есть и во что-то быть одетым.
НАДЕЖДА. Ну, Мария Александровна ему тогда присылала... У неё на тот период была возможность, она же как раз тогда продала их имение в Алакаевке.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Вот-вот… А какое огромное было имение! Но ведь крестьянство тоже - не его…
НАДЕЖДА. Ну а при чём тут крестьянство?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А при том, что жил бы себе в поместье, наслаждался бы саратовскими просторами, питался бы натуральной пищей. Наверное же, для этого приобреталось когда-то имение?
НАДЕЖДА. Он жил там, питался. И скот был, и пшеница с подсолнухом росла. Но как бы он, имея такое хозяйство, обращался к крестьянам Алакаевки с революционными идеями? Кстати, там он написал свою первую работу «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни».
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Я от кого-то слышала, что работа эта слабая и, по большому счёту, бессмысленная.
НАДЕЖДА. Это была его первая работа. Вот тогда в Алакаевке, он понял, что крестьянство для революционной борьбы непригодно. Крестьянин - не пролетариат, которому нечего терять, кроме своих цепей. Крестьянин к земле привязан. Поэтому Мария Александровна и приняла решение продать имение. Отсюда и деньги.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да, Мария Израилевна Бланк, как каждая еврейская мама, самоотверженно заботилась о своих детях, а в данном случае конкретно о маленьком тридцатилетнем сыночке, отправившемся после ссылки за границу.
НАДЕЖДА. Мама, к чему такой сарказм? Имение принадлежало им всем, все и получили свою долю. И зачем ты так перевираешь её отчество?! Никакая она не Израилевна – она Александровна. Её отец крестился…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А к тому, доченька, что вы хотите счастья всем людям на земле. Ведь так? Всем, а это значит, всем нациям и народностям. Ведь так? Потому что все равны. Зачем же тогда так тщательно скрывать свои еврейские корни? Или евреи – не достойный вашего будущего вселенского счастья народ?
НАДЕЖДА. Дело не в этом… У нас в партии много людей данной нации…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А в чём тогда? Зачем так тщательно скрывать?
НАДЕЖДА. Да никто ничего не скрывает. Просто Володе ближе немецко-шведские корни его мамы. Ему нравятся немецкие размеренность, упорядоченность и четкость… Мы же только что с тобой об этом говорили.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да, да… Конечно. Хорошие черты. Вполне достойные.
Но зачем русскому становиться немцем? У русского свои достоинства.
НАДЕЖДА. А разве плохо быть такими, как немцы?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А разве плохо быть такими, как русские?
НАДЕЖДА. Мама, немцы очень разумны. Они никогда не полезут на рожон - взвесят все шансы и, если они не в его пользу, спокойно отступят.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да, я это заметила. Немец спокойно уйдёт, даже если его унизят. Уйдёт и забудет. И дело с концом.
НАДЕЖДА. И чем же это плохо? На выходе – бесконфликтная ситуация. Не то что с русским – этот не забудет…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Не забудет! И ответит. У каждого русского очень развито чувство справедливости.
НАДЕЖДА. Мама, чувство справедливости – это своеобразный дефект человеческой логики.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Однако, благодаря этому «дефекту», русского победить-то и невозможно.
НАДЕЖДА. Это замечательно, но чем плохо поучиться ещё чему-то полезному у других? Вот наш царь Пётр, например, тоже, как и Володя…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (взрывается). Так великий царь Пётр, оказывается, как и Володя!
НАДЕЖДА. Мама, ну, во-первых, я оговорилась… А во-вторых… А во-вторых, почему ты считаешь, что мой Володя не может быть столь же великим, как Пётр?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Пётр любил Европу, ценил иностранных специалистов, но ведь это всё ради России! Как он любил Россию!
НАДЕЖДА. Ты думаешь, что говоришь? Володя не любит Россию?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Мы уже девять лет живём за границей…
НАДЕЖДА (возмущённо перебивает). И что?! Может, хватит уже об этом? К тому же, ты знаешь, что в России нам опасно жить. Вот Ваню же Бабушкина, простого и отзывчивого, расстреляли в Чите.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Расстеряли?!
НАДЕЖДА. Ещё в январе 1906 года… Не говорила тебе, чтобы не расстраивать.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Боже мой… А как это его занесло в Читу? Он же вроде бы отбывал каторгу в Якутии… Поехал в Читу революцию делать?
НАДЕЖДА. Ну да... Вместе с Курнатовским участвовал в Читинском восстании. А когда Ваня с товарищами повёз оружие для рабочих Иркутска, его захватил генерал Александр Меллер-Закомельский. По приговору военно-полевого суда и расстреляли.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Бедный Ваня Бабушкин… А Курнатовскому, значит, повезло...
НАДЕЖДА. Да. Заменили на бессрочную каторгу, с которой он потом и сбежал за границу. Но все эти события вон как подорвали его здоровье... Мне вчера сказали, он совсем плох.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Виктор всё так же в Париже?
НАДЕЖДА. Конечно, куда он такой больной теперь двинется…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да… И Витю жаль… А каким красивым в молодости он был! Помню, как в Шушенском ухаживал за тобой… Вся деревня об этом говорила.  Только Володе это было абсолютно безразлично.
НАДЕЖДА (досадливо). Ой, мама…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А вот почему ему было безразлично? Я тут отца твоего недавно вспоминала… Он совершенно не был Ромео, но отслеживал все брошенные на меня мужские взгляды. А тут такие откровенные ухаживания… А ведь ему, молодому мужу твоему, даже сестра Аня гневно об этом писала…
НАДЕЖДА. Писала. А Володя ответил ей как настоящий любящий муж - упрекнул её в собирании сплетен…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А тебе он что-нибудь сказал?
НАДЕЖДА. Нет. Да некогда ему было – он занимался партийной работой.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (понимающе). Да… И это так удобно… А Витю 
Курнатовского на самом деле жаль... Но ведь путь каторжника - это его собственный выбор.
НАДЕЖДА. Он выбрал революционный путь, борьбу за свободу народа.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. За свободу народа. А сам народ хоть знает, что за свободу вы им хотите добыть? И что потом с ней делать? У нас в стране уже был похожий опыт, когда крестьян освободили от крепостного права…
НАДЕЖДА. Ну что ты сравниваешь? Как такое вообще можно сравнивать?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А почему ж не сравнить? Только путём сравнения и происходит познание… (Достаёт из шкафа графинчик, наливает.) Тебе налить? Это для снятия спазма сосудов… Не хочешь? (Пьёт мелкими глоточками.) А хорошо, что ты ни за того, ни за другого не вышла замуж. Революционеры – это не партия для семейной жизни… Хотя и хорошими ребятами они были. И Курнатовский – дай Бог ему здоровья, и Бабушкин – Царствия небесного… (Допивает наливку.) Вот скажи мне, ты не задумываешься сейчас, что Володя будет делать после того, как вот эта (показывает на дверь) «Патетическая» соната будет сыграна?! Тем более при таких условиях, которые ему предоставлены... И даже постель…
НАДЕЖДА (перебивает). Мама, прошу тебя!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Нет, Надя, это надо обсудить. Положение складывается, надо признать, некрасивое… Ты меня убеждала, что это никакой не роман и Инесса Арманд всего лишь соратница по революционной борьбе…
НАДЕЖДА. А что ещё мне было говорить?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Правду. Ты же любишь правду.
НАДЕЖДА. Люблю. И что потом? Что потом, после этой правды делать? Тогда уже только расставаться. Я думала об этом. Долго и много. И хотя я не знаю, как без него жить, я всё же ему предложила разрыв.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (испуганно). Когда?
НАДЕЖДА. Когда Инесса только появилась у нас. Я же сразу увидела, что он влюбился. К тому же именно тогда он и сказал мне, что я своим храпом мешаю ему спать.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. И что? Что он ответил про разрыв?
НАДЕЖДА. Что… Он больше всего испугался, что же скажут товарищи. Потом добавил, что ревность – это не просто анахронизм, а элементарная глупость. Напомнил мне и про Шушенское с Курнатовским – он же, мол, не стал устраивать сцен ревности.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Даже не знаю, Надя, что сказать… Может, он прав? И нет там ничего у них…
НАДЕЖДА. Сегодня на прогулке Нюся…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (со смехом перебивает). Нюся? Очень смешно.
НАДЕЖДА (усмехаясь). Нюся. Если по-русски от Инессы… Так вот сегодня на прогулке Нюся Арманд час подряд выспрашивала у нас, правда ли, что в России товарищи по партии организовывали для связи с политическими заключёнными фиктивных женихов и невест… Володя так смеялся. Всё подтверждал. Вспомнил, что и его в тюрьме навещала такая же невеста. И тут Нюся как обрадовалась, как расхохоталась и говорит: «А я догадываюсь, кто это был! Это была Надя. Как ей повезло, что её назначили к тебе, Володя»! И просто согнулась от смеха. Понимаешь? Это ведь она прямо сказала, что сам бы Володя меня не выбрал. И значит, всё у нас не по-настоящему! Понимаешь?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (садится на кровать). А Володя?
НАДЕЖДА. А Володя тоже хохотал… И они говорили обо мне, словно меня не было с ними…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А что ты?! Смолчала, как всегда?
НАДЕЖДА. Смолчала. Давилась комом в горле. И делала вид, что меня очень интересуют камни под ногами.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Не знаю, что сказать… Однажды ты сделала свой выбор… Я не одобряла, ты помнишь. Но и запретить не имела права. Потому приняла. А получается, что, приняв твой выбор, я сделала и свой - забыла обо всём, что не связано с тобой… Что сказать теперь? А теперь ты снова что-то должна решить…
НАДЕЖДА. А что бы решила ты на моём месте?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Я не знаю – я никогда не была в подобном положении и уже не буду… Я могу только сказать, что ты ещё молодая. Ты ещё можешь изменить свою жизнь. И мужчину ещё тоже можешь встретить.
НАДЕЖДА. Я молодая? Мне 43 года. И я совсем уже больная – посмотри на меня. Сколько мне осталось? Какой я скоро стану? А она красавица! Просто искрится здоровьем и задором.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Ой, доченька, никто никогда не знает, что может произойти завтра… Да что там завтра – сегодня. Сейчас… Но если уж коснулись темы здоровья, то нам на самом деле тянуть нельзя – надо ехать на консультацию к доктору… Помнишь, мы обсуждали этот вопрос?  Боже мой, как же его… Совсем уже у меня нет памяти… Надя, ну как его? Того, который Нобелевский лауреат по хирургии щитовидной железы… Теодор который.
НАДЕЖДА. Кохер.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да, Кохер. Конечно же, Теодор Кохер! Вот кто старый – я. А не станет меня со своей пенсией и заботой, как вы жить будете? (Промокает простынёй слёзы.)
НАДЕЖДА (подбегает, обнимает). Конечно, мы без тебя пропадём! Поэтому даже не думай ни о чём плохом!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Думай - не думай, а законы природы не отменить…
А ты решай. Я вновь приму всё, что бы ты ни решила… (Смотрит на конверт, берёт в руки.) Надо же… Крупской Надежде Константиновне… Кстати, давно хотела спросить, почему Крупской?
НАДЕЖДА. Ты имеешь в виду, почему мне, а не Володе?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Нет, почему Крупской, а не Ульяновой? Друзья-революционеры так и продолжают считать, что ваша семья – это всего лишь партийное поручение?
НАДЕЖДА. Не знаю почему. Так было с самого начала, а я и привыкла. Наверное, мне даже больше так нравится… А какая разница? Ведь всё равно уже мало кто помнит настоящую фамилию Володи…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Знаешь, я же тут на днях получила письмо от своей питерской приятельницы… Так она мне написала о… Вот ни за что не догадаешься, о ком…  О Роберте Классоне! Какой у тебя чудесный с Робертом был роман.
НАДЕЖДА. Господи, какой роман! Это всё было юношеским увлечением. «Анти-Дюринга» переводили вместе.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Так вот Классон жив-здоров.  От революционных идей, умница и талант, отошёл и занялся серьёзным мужским делом: строит первую в нашей стране торфяную электростанцию.
НАДЕЖДА. В Богородске. Я знаю.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Вот, Надя, за кого тебе надо было замуж выходить. Вот, кто оказался настоящим мужчиной.
НАДЕЖДА. Мама…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Я мама. Да. А ты – жена. И у вас семья. А раз так, то, будь добра, храни её. Наводи порядок в отношениях. Не будь тем самым, что так не любит Володя.
НАДЕЖДА. А что он не любит?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Тряпку.
НАДЕЖДА. Это он говорит о мышцах.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Какая разница – мышцы, отношения… Если что-то из этого превращается в тряпку, то…  И, кстати, не такая уж Инесса Арманд и красавица – просто энергичная и напористая. А он – твой муж. Не отдавай, если любишь. Не сдавайся.
НАДЯ. Володя влюбился...
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А ты стукни кулаком по столу… А ещё лучше – по его лбу.

Звучат последние аккорды «Патетической» сонаты, и наступает тишина.
НАДЕЖДА и ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА замирают.
        Вскоре слышится возня, звук упавшего предмета (книги), потом раздаются
        осторожные шаги, шёпот и мужской ГОЛОС.

 
ГОЛОС (тихо). Надя… Наденька… Ты спишь?.. (В сторону.) Они спят. Пойдём скорее, пойдём...

Слышатся удаляющиеся осторожные шаги, тихий женский смех.
НАДЕЖДА со стоном закрывает ладонями лицо.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА подбегает к дочери.

ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Надя! Наденька! Доченька моя! Ты что это! Сейчас же возьми себя в руки! (Обнимает НАДЕЖДУ.) И пойди, посмотри, что там.
НАДЕЖДА. Никуда я не пойду.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Надя…
НАДЕЖДА. Нет.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Надо сходить… Будто что-то забыла…
НАДЕЖДА. Нет.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Тогда я пойду. (Направляется к двери.)
НАДЕЖДА (ухватив мать за юбку). И ты никуда не пойдёшь!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Это ещё почему? Я хочу чаю.
НАДЕЖДА. Вон графин на столе – пей.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Я не пить хочу – я хочу чаю.
НАДЕЖДА. Нет!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Как это, нет? Я сама его покупаю, сама завариваю… Имею право пить, когда захочу… Это во-первых. А во-вторых, может, я хочу ещё того, что совсем даже наоборот.
НАДЕЖДА. У тебя под кроватью ночная ваза.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Подумать только – ваза! Надо же, как величественно. Повезло сегодня моему горшку. Но я, Надя, всё же пойду. Не в спальню же я к ним – я чаю хочу.
НАДЕЖДА (вскочив). Какая спальня?!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Ну, если вдруг они уйдут туда… (Добавляет, словно оправдываясь.) Чтобы не мешать нам своими разговорами… Я быстро.

ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА проворно выбегает. НАДЕЖДА какое-то время стоит
        растерянно, потом идёт к шкафу, открывает, тупо смотрит на
        немногочисленные вещи, идёт к столу, просматривает бумаги, периодически
        прислушиваясь.
Наконец возвращается ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА с чашкой чая.

ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Надя, а они и на самом деле в Володиной в комнате. (Спешно поясняет.) Разговаривают.
НАДЕЖДА. Разговаривают?!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А ты думаешь, что они могут что-то другое?..
НАДЕЖДА. Ничего я не думаю. И ничего они не могут! Не имеют права!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (удивлённо). Надя…
НАДЕЖДА. Этого просто не может быть!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Но тут природа…
НАДЕЖДА. Природа? Ты об инстинктах? Революционеры управляют инстинктами: они не особи при определённых условиях. Они – это разум и сознание.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да? Но инстинкт – это автоматическое поведение. Если уж ты заговорила об инстинкте… А Володя крепкий здоровый мужчина – тем более ты сама сказала, что влюбился… Природа. Да это же и не в первый раз.
НАДЕЖДА. Аполлинария Якубова покоя не даёт?  Сколько можно? Это было двадцать лет назад.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Это тебе она покоя не даёт… А я о Лизе.
НАДЕЖДА. О какой ещё Лизе?!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. О Елизавете, чьим именем он тебя несколько раз даже случайно называл…
НАДЕЖДА. Да это же он автоматически твоё имя вместо моего…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Автоматически? Он меня когда-нибудь называл Лизонькой?
НАДЕЖДА. Ну, может, шутя…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (с укором). Надя… Ты ведь даже имела с мужем разговор по поводу её писем... Я присутствовала, когда он тебе объяснял, что Елизавета – писательница, что хочет писать о революции, а он консультирует…
НАДЕЖДА. О какой революции?! Что она может написать, если она даже не член партии!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Ну, вот… вспомнила… А Инесса Арманд – член партии…
НАДЕЖДА. Ты хочешь сказать, что… (Принимает решение.) Что ж... Пусть так…

НАДЕЖДА подходит к шкафу, берёт с полки одежду, аккуратно кладёт на
        кровать.

ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (испуганно). Надя!
НАДЕЖДА. Я слушаю тебя, мама.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Надя…

Достаёт из-под своей кровати деревянный чемодан, начинает складывать в
        него вещи.

НАДЕЖДА (спокойно и тихо). Какой страшный момент, мама, правда?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Страшный? Что ты придумываешь? Товарищи по партии ушли разговаривать в дальнюю комнату, чтобы не будить семью – что тут страшного?
(Подаёт дочери чашку с чаем.) Наденька, выпей вот чайку, если не хочешь наливочки, и успокойся…
НАДЕЖДА (отстраняя чашку). Успокойся? А я спокойна. Спокойна как никогда. Я чувствовала. Я даже знала и ждала. Я даже, вообще, уже почти готова… (Задумывается.) Только очень стыдно.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Стыдно?! Тебе? Это ей должно быть…
НАДЕЖДА. Что ты! Она же француженка… У них такое поведение – обычное дело. А странно, да? (Горько усмехается.) У меня ест, пьёт, живёт – ещё и мужем пользуется! И это всё при живой жене!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (тихо соглашаясь).  И ещё даже при живой тёще…
НАДЕЖДА. А вот интересно, если бы я так?! Мама, а если бы я?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Не знаю… Но скандалов, думаю, Владимир тебе бы не устраивал…
НАДЕЖДА. А при чём тут он? Я о ней и её семье… Вот если бы я туда…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (испуганно). Да ты до такого никогда бы не дошла!
НАДЕЖДА. Не знаю… Вчера бы ещё не дошла, а сегодня… Не знаю. Причесалась бы красиво, платье купила… Туфельки…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (берёт графинчик.) Надя, давай я тебе налью глоточек…
НАДЕЖДА. А насчёт Володи ты права: он скандалов бы не устраивал - ему всё равно. И ему всегда было всё равно. Равнодушный и безразличный! Но равнодушный и безразличный, получается, только ко мне! Ведь сейчас там он же не равнодушный! И не безразличный… А если я сейчас это приму…  то… тогда это уже на всю жизнь! Ведь так? Ведь он не откажется уже от неё?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Он от тебя не откажется – ты его друг, секретарь, стенографистка, шифровальщица... Кем он тебя сможет заменить? Инесса при всех её способностях с этим не справится. Да и относится он к тебе хорошо - всегда заботится о тебе, старается, чтобы ты отдыхала, хорошо питалась…
НАДЕЖДА. Хорошо питалась?! (Истерически смеётся.) Да, заботится! Не прикладывая к этому никаких усилий. Да он даже не знает, сколько стоит булка к его завтраку. А уж про мясо вообще молчу. А как мы снимаем жильё, как договариваемся с хозяевами, а чем расплачиваемся с ними… а с прислугой – он знает? Да, да, с прислугой! У нас есть прислуга, и по-другому это никак не назвать! И всегда была. И даже в ссылке в Шушенском. И не пятнадцать той девчонке тогда было, а тринадцать. Он хочет об этом знать? А помнить? Нет! Он никогда ничего не помнит о подобном, потому что это так удобно!.. Следит, чтобы я отдыхала?! Да, следит! Отправляет меня к тебе спать – и свободен. Вот так же, как и сейчас! «Заботится»! А когда я серьёзно заболеваю, он тут же так же заботливо отпускает меня. «Ну, отдыхай», - говорит и удаляется. Как добрый начальник отпускает заболевшего служащего. Это называется «заботится»?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Пожалуйста, успокойся. 
НАДЕЖДА (шёпотом). Успокойся? Куда уж более … Мне бы закричать сейчас, иначе… иначе я просто взорвусь. И всё здесь взорву. (Возносит руки к небу, хрипло.) Господи, отними у меня разум! Остуди моё сердце! Не могу я больше ни видеть их, ни слышать...
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (пытаясь остановить дочь). Что ты делаешь? Прекрати! Не смей беспокоить Бога! (Поднимает глаза вверх.) Господи, не слушай дочь мою! Ты же видишь, в каком она состоянии. К тому же она – атеистка, чего тебе обращать на неё внимание!
НАДЕЖДА. Так если Бог есть, то тогда и Он приложил к этому руку. Иначе как бы эта Нюся посмела так бессовестно себя вести! И как бы ей без вмешательства Бога вообще так могло повезти в жизни? Двух мужей имела, пятеро детей, любовники! Почему у меня не так? Я же стараюсь! Как рабыня тружусь на него уже сколько лет. Преданно и фанатично! Только бы ему было хорошо, только бы его любили и хвалили! Только бы он был сыт и здоров… А она явилась и отняла его у меня! Ничего для него не сделав. Просто пришла и взяла. А я тут пишу, изучаю, анализирую - всё для него… (Хватает со стола листы, заталкивает в чемодан.)
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. А потому, доченька, что она пришла и взяла. А ты вот уже столько лет отдаёшь, а ничего не берёшь… Ваш Маркс, случайно, ничего не говорил про подобную схему?
НАДЕЖДА. Мама, ты зачем сейчас о Марксе?! Подливаешь масла в огонь? А почему ты не собираешься? Ты не едешь со мной? Остаёшься?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (вздохнув). Доченька, ну а куда на ночь глядя… Да и вообще, куда… По мудрости многовековой – утро вечера мудренее… Надя, предоставь ему возможность сделать выбор… Подожди…
НАДЕЖДА. Выбор?! Но мы же сделали его в Шушенском, когда венчались!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Это ты сделала его в Шушенском… А он свой должен сделать теперь…
НАДЕЖДА. Так ты предлагаешь мне унизиться до такого?! Просить его сделать выбор?! Нет… Нет!.. Мама, что же ты стоишь? Собирайся! Надо быстро, мама, быстро! Через два часа из Кракова уходит поезд на Варшаву. Нам надо успеть! А оттуда уже отправимся в Санкт-Петербург.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Доченька, да как же так сразу?! Не по-человечески… Надо же объясниться, предупредить…
НАДЕЖДА. Сразу? Три года уже длится это «сразу»! Вот зачем она приехала за нами в Краков? Красавица-умница, она, что, ничего не понимает? Тупая? Слепая? Равнодушно смотрит, как я из последних сил терплю все их разговорчики – это нормально?! Нет, я больше не могу! Я уже не выношу её! (Кричит изо всех сил.) Я её ненавижу! Я убить её могу, понимаешь? Если мы сейчас не уедем, я убью её! Я убью её! Растерзаю! Зубами разорву! Ааааааа!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Надя… Наденька, доченька, что ты! Что ты?!
НАДЕЖДА. Уйди! Никого больше видеть не хочу! На поезд хочу! Под поезд хочу! Ненавижу!

НАДЕЖДА, задыхаясь, хватает чемодан, выбегает.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА бежит за ней.

ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Надя! Надя!


Сцена вторая.

Утро.
Спальня НАДЕЖДЫ и ЕЛИЗАВЕТЫ ВАСИЛЬЕВНЫ.
НАДЕЖДА с отрешённым видом сидит с тетрадью и карандашом в руках
на кровати среди разложенных газет, писем и брошюр. Из-под кровати
        выглядывает раскрытый чемодан с кипой смятых вещей.
Входит ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА с подносом, на котором стоят кофейник,
        чашка и булочка на блюдце.

ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА.  Наденька, ты всё не выходишь… Заработалась, наверное? Я решила сама принести тебе завтрак.
НАДЕЖДА (тихо). Да, заработалась…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Покушай вот. (Подаёт НАДЕЖДЕ поднос.)
НАДЕЖДА (берёт с подноса булочку). Спасибо, мама… А… (взволнованно) вы… все… уже позавтракали?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Кто - все, Наденька? Я позавтракала. Инесса перед отъездом есть не стала, боится тошноты. Кофе только сладкого выпила. Володя чая попил. Когда вернётся с вокзала, позавтракает как положено.
НАДЕЖДА (судорожно сглотнув, шёпотом). Перед отъездом?!  (Сдерживая нахлынувшую радость.) Так он не завтракал ещё? Так… я… тогда… тоже… погожу… (Кладёт булку назад.) Тогда я… тоже… только кофе… (Пытается налить кофе в чашку, но не может справиться с волнением, разливает.) Ой, что это я… (Всхлипывает.)
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Ничего страшного, девочка моя, я промокну. (Кладёт на поднос салфетку.)
НАДЕЖДА (пробует кофе). Сладкий какой! Какой вкусный, мамочка! Какой ароматный!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да это же тот, что мы ещё месяц назад покупали в соседней лавке, Наденька… Вчера я его тоже заваривала.
НАДЕЖДА (вспоминая). Вчера? Вчера… Не помню, что было вчера… Пила ли я кофе вчера?..  (Смеётся.) Не помню, представляешь? Боже, совсем из ума выжила! (Хохочет.)
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (смеясь). Просто у тебя память девичья…
НАДЕЖДА (хохочет). Ну, да! Дырявая. (Воодушевлённо.) Мама, а я тут читаю, читаю… (Озабоченно.) Столько писем – столько отчаянного крика! Сколько боли… (Торжественно.) И наша задача помочь им всем! Понимаешь?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Понимаю. Я всё понимаю.
НАДЕЖДА (приподнято). Мы поднимем массы, мама! Мы свергнем этот проклятый царизм! И люди вздохнут глубоко и свободно! Упавшие поднимутся и расправят плечи!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да, да, конечно, поднимутся.
НАДЕЖДА (пьёт). В нашей стране все будут равны! Мы отдадим заводы рабочим, землю крестьянам!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (пристраивается рядом, внимательно слушает, кивает).
Конечно, будут. Вы это сделаете.
НАДЕЖДА. Мы обнажим классовые корни неравенства и угнетения…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Конечно, обнажите… (Рассматривает конверт.) О, так вам и женщины пишут…
НАДЕЖДА. Женщины сейчас очень активны. Очень… Потому что они устали терпеть. И мы им поможем! Мы докажем неразрывную связь освобождения женщины с уничтожением капиталистического строя. Только с установлением общественной собственности на средства производства и уничтожением эксплуатации человека человеком наступит и раскрепощение женщины, она перестает быть лишь «простым орудием производства»…
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да, да, конечно, Наденька. У вас всё получится – женщина не будет больше страдать.
НАДЕЖДА. «Никто не повинен в том, если родился рабом, но раб, который не только чуждается стремления к своей свободе, но и приукрашивает и оправдывает своё рабство, есть внушающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам». Как замечательно, как метко и точно сказано, правда, мама? Это я сейчас нашла в Володиных заметках. (Показывает тетрадь.)
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА (встаёт). Да. Очень метко. (Закуривает.)
НАДЕЖДА. А вот ещё здесь же... «Равнодушие есть молчаливая поддержка того, кто силён, того, кто господствует». Замечательно! Правда?
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Правда. Да, замечательно.
НАДЕЖДА. А вот здесь он меня, честно говоря, насмешил. «Нас помнят, пока мы мешаем другим». (Хохочет.) Правда же, смешно? Каков озорник!
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да, озорник…

Начинает звучать «Патетическая» соната Бетховена в исполнении
        оркестра.

НАДЕЖДА (воодушевлённо). Вот ещё: «Не так опасно поражение, как боязнь признать своё поражение». Прекрасно сказано, замечательно. Это непременно надо использовать мне в какой-нибудь статье. Прекрасный аргумент.
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Да. Прекрасный.
НАДЕЖДА. У нас всё получится! Мы сможем!  Вместе – мы сила! Правда же, мамочка?..
ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА. Конечно, девочка моя… Правда…

        НАДЕЖДА и ЕЛИЗАВЕТА ВАСИЛЬЕВНА продолжают разговаривать, но их голоса
        заглушают звуки «Патетической» сонаты Бетховена в исполнении оркестра.