Стояло бабье лето, тёплое, нежное. Была та редкая суббота в нашей семейной жизни, когда муж был дома, когда он не был дежурным следователем по отделу, когда не было тревожных звонков по телефону, которые на сутки и более забирали его из дома. Мы гуляли всей семьёй по аллее нашего небольшого городка, под ногами шелестели красные, золотые, осенние листья. Муж много и заразительно смеялся, брал нашего пятилетнего сына на руки, кружился с ним, целовал, умилялся. Он сам был, как ребёнок. В быту, в миру он был ребёнок, но когда надевал форму и уходил на работу, то это был совсем другой человек.
Его работа требовала от него мобилизации всех его сил душевных и физических. Я думаю, что поэтому его поведение дома было иногда смешным, даже нелепым. Он был рассеянным, чудил, как ребёнок, старался всё грустное обратить в шутку. Он расслаблялся дома, уходил от напряженного рабочего дня, но я не об этом. Запомнился мне этот день не только, как прекрасный осенний день. Этот день мне запомнился ещё тем уроком, который дал мне мой муж на всю мою жизнь.
Сын смотрел телепередачу "Спокойной ночи малыши", а мы сидели на кухне, пили чай, вспоминали свои родные края, друзей, просто людей, с которыми работали вместе, жили рядом, родителей. Мой муж взахлёб, что-то начал рассказывать о своём отце. Я вдруг, с лёгкой усмешкой, успела сказать только одну фразу: "Да твой папа…" Муж мгновенно уловил этот мой пренебрежительный тон, с которым я, было начала, говорить об его отце. (Сейчас мне стыдно, до сих пор стыдно). Я никогда не видела его таким. Он весь побледнел, и раздался вдруг какой-то немыслимый крик: "Не смей! Слышишь, никогда не смей! Никогда не смей говорить о моих родителях в таком тоне! Они для меня – святые люди!" Он выбежал из кухни, хлопнул дверью в спальню и весь вечер уже не выходил.
Я была настолько сломлена... Я так ненавидела себя за ту глупость, за ту боль, которую я причинила своему любимому человеку. Я вдруг ясно поняла, что он скучал по своим родителям, дому, как сильно он их любил. Мои родители всегда были рядом со мной, а он своих видел в несколько лет раз, а самое главное, я поняла то, что наши родители, действительно, святые люди.
Наши отцы, которые воевали, совсем юными, которые, в свои восемнадцать лет, уходили добровольцами на фронт, разве они не святые люди? Его отец пришёл с фронта с перебитыми руками, а мой с осколком в голове от ранения, и они с этим жили. Какие были тяжёлые после войны годы!
Я, вдруг, вспомнила материн рассказ, как она со мной, пятимесячной на руках, шла из Плотниково до Бакчара, а это 75 километров, пешком, по той дороге, которую и назвать-то дорогой тогда было нельзя, по дороге к которой плотно подступала тайга с обеих сторон. Этот путь мама прошла за трое суток, а в её котомке было две картошины и корка хлеба.
Не было никаких автобусов, либо машин, самой дороги, как таковой не было, её только начинали строить, и мой отец, после войны, с танка пересел на трактор и строил эту дорогу от Бакчара до Плотниково. Это были 50-ые годы прошлого столетия. В тайге валили лес, шкурили и брёвна укладывали поперёк, присыпая землёй. Орудием труда был лишь топор и пила. Вся эта дорога была пропитана потом и кровью сибирских мужиков. Где эти люди брали силы, откуда? Ведь почти в каждой семье были тяжёлые утраты, похоронки. Женщины, которые потеряли своих мужей, сыновей, где брали они силы, чтобы жить и выстоять в этой беде? Какая жажда к жизни была у этих людей!
Я помню и то, какой был счастливый мой муж, когда мы приезжали к его родителям, как светились его глаза. Открывалась дверь, и первым нас встречал отец, а уже за ним стояла маленькая мама моего мужа. Отец раскидывал в стороны руки и восклицал радостно: "Сыночек!" В ответ звучало, не менее восторженно и тоже радостно: "Папа!" Это было, так смешно и, так трогательно!
"Бороться будем?" - Смеясь, говорил сын отцу с порога. Они тут же хватали друг друга за грудки и начинали бороться, прямо в маленьком и тесном коридорчике, плавно двигаясь к комнате. Они оба были такие счастливые! Мой муж всегда поддавался отцу и, когда тот уставал говорил ему: "Ну, всё, папочка, ты победил! Тебя победить невозможно!"
Они оба светились счастьем и любовью. Я поняла тогда, что всё начинается с этой любви к родителям, и что наши родители, действительно, святые люди! Стыдно было, что я как-то не задумывалась об этом раньше. Так наш сын сейчас любит своего отца, и когда он болел, в самые грустные дни наши, сын подходил к отцу, клал его безжизненные руки себе на плечи и спрашивал: "Бороться будем!"
Как же он оживал тогда, как светились его глаза, как хотел он жить! Сын часто брал в руки гитару и сборник стихов своего отца и пел ему его стихи, а он улыбался и жил, и дарил нам свою Любовь. Свет от него шёл, бесконечный свет Любви. Я знаю, что для нашего сына, его отец - это святой, навсегда...
Тот хороший, осенний вечер, когда мой муж сказал мне, что его родители святые люди, тоже закончился Любовью. Немного успокоившись, я вошла в спальню, тихонько легла и тронула своего мужа за плечо, и сказала ему: "Прости меня, пожалуйста, я просто дура!". Он засмеялся, повернулся ко мне и ответил: "Ну, что тут поделаешь, если я эту дурочку люблю!" Мы больше никогда в своей жизни не возвращались к этому разговору.