Наша поветлужская деревня Бараниха ничем особо не примечательна.
По преданию, выстроена она на месте, где устраивали в Троицын день застолья для священнослужителей. А приглашал их на угощение местный помещик Баранов – самодур, любитель девок и псовой охоты. Что ж? И уставшим от молитвенных бдений иереям, дьяконам и прочим клирикам округи необходимо отдохновение. И греху чревоугодия кто – то из них, наверное, подвержен был.
А устроителю обильной трапезы на свежем воздухе, да на поляне, окружённой только что распустившимися берёзками отпущение грехов, видать, во хмелю грезилось.
Сейчас люди уже привыкли, что многие деревни глубинки нашей российской хиреют и исчезают с лица земли. Вот и Бараниху постигла такая участь. Это о таких баранихах и соловьихах писал местный поэт:
« Умирают деревни не плача,
но и боли своей не тая…»
А вот человек один замечательный всё же проживал в этой деревне. Не заметить его среди прочих было нельзя.
Звали его БОрис,( с ударением на первом слоге) по фамилии Уржумов. Имя мужичка исковеркано, видимо, было не случайно. Заметным среди прочих был он тем, что был сильно пьющим. Жена его, Нина, местная уроженка, звала своего ненадёжного спутника жизни просто «анкаголиком». Нашла она Бориса в Нижнем Новгороде. Уехала после школы в город счастье своё искать, вот и нашла.
Как только снег сходил со склонов окрестных оврагов и собирался в потоки воды, стремящиеся к Ветлуге, Борис и Нина, нестарые ещё тогда пенсионеры появлялись здесь, в Баранихе.
Огородец держали. Промышляли ягодами да грибами. Больше всё, конечно, хозяйка хлопотала. А Борис пил.
В отличие от своего тёзки - нынешнего желтоволосого и лохматого английского Премьера Бориса Джонсона, наш Борис квартировал не на Даунинг – стрит 10, а в крайней избе по верхнему порядку. Да и избой – то эту халупу назвать можно было лишь с большой натяжкой.
Высокий и сутулый, весь из себя какой – то нескладный Борис не любил её. Но и ничего не делал, чтобы облагородить и просторнее сделать их с Ниной жилище. В обычном своём состоянии подпития хозяин стоптанными башмаками упирался в порог, а граблистыми ручищами вразброс доставал лавку под божницей.
Нину его местные старухи жалели. И, зла не желая, запойному муженьку её, кумушки местные всё как бы поджидали, что не сегодня – завтра умрёт тот по пьяной лавочке.
- А Борис – то всё жив? –
всё спрашивали. А Борис жил и пил, пил и жил, будто назло всем пересудам.
Известно было в деревне, что смолоду работал он токарем на знаменитом заводе «Сокол», где строили самолёты. И токарем, и слесарем, говорят, был знатным. Сама супруга его, Нина Михайловна иногда рассказывала на крылечке старухам, как ценили её Бориса на производстве. Говорила без злости, как – то даже слишком спокойно и обречённо. Вот её слова:
- «Борька мой пить - то начал ещё задолго до пенсии. Не раз его с работы выгоняли, а потом опять приглашали. Обойтись без токаря Уржумова не могли. А как же? Помню, звонят в дверь :
- Борис дома? – спрашивают.
- А где ему быть, вон на кухне, собственной персоной, - отвечаю.
- Пьяный ?
- Да вроде бы нет…
На этих вот словах рассказчица, приосанившись, будто поправляла прядь волос, упавшую на глаза. А потом, сколько - то даже гордясь, продолжала :
Что было, то – было. Опохмеляли заводские малость моего – то, что бы пальцы не дрожали и увозили в цех на «Волге» главного инженера. Деталь какую – то кроме его выточить никто не мог…
Явно хотелось Нине Уржумовой, чтобы не считали её земляки муженька за совсем уж никчемного и пропащего человека.
А сам БОрис пил. Пил всё что можно и что совсем бы нежелательно для его потрёпанного донельзя организма. Он был тихим и смирным пьяницей. Пенсию свою пропивал до копеечки. Но у жены денег не требовал.И у соседей, не дай Бог, не побирался.
Когда ещё был моложе, бывало, чтобы сэкономить на выпивку он из Семёнова, с электрички на потрёпанном велосипеде добирался. А двести рублей, выделенных женой на билет, пропивал, конечно.
В тот год весна затяжной выдалась. Уржумовы заехали в Бараниху рановато. Дела огородные ещё не подоспели. Борис в сапогах – болотниках мерял лужи да ручьи в болотистой низине за деревней.
Длинноносый и худой, как жердь, в старенькой спецовке бродил он вдоль бурливого ручья. За ним едва поспевал единственный в этом мире друг его – пёсик Жулик.
Это размером с крупного кота, хромоногое существо грязновато – коричневого цвета, с длиннющими ушами и чёрёмуховыми глазами было явно не местного происхождения. Встретились Борис с Жуликом у Московского вокзала в Нижнем Новгороде. Сидела брошенная кем – то собачонка за мусорной урной и жалобно поскуливала. Левая передняя лапа у кобелька бала поранена. Приютил и обогрел тогда Борис Жульку. Так с тех пор они и не расставались.
С выпивкой в этот серый и промозглый апрельский день любимому пёсиком хозяину явно не везло. И тот решил вскрыть заначку, припасённую на самый крайний случай. Это был напиток собственного приготовления.
На приметном бугорке, под сосновым пеньком был у пьянчужки тайничок. Бутылка – полторашка в цветастом пластиковом пакете должна была скрасить серые будни. Точнее – её содержимое. Остаток пива, желательно «Макарьевского», которым удавалось разжиться БОрис разбавлял водицей из колодца. Затем просовывал в бутылку длинные и узких срезки ивовой коры. Если провести большим пальцем по их ложбинкам, под ногтем скапливается горьковатый сгусток. Вот он и был главной закваской. Потом запихивал в горлышко Боря ещё кусочки хлебного мякиша. Хорошо это всё взбалтывал и прятал заготовку в укромное место. Ждать надо было пару недель. Торкала эта бражка изрядно.
Только успел приложиться страдалец к горлышку, как из -за кустов ивняка послышался истошный детский плач и прерывистый крик: «Дя – день -ки! А- А - А.!».
Это внучек соседки Уржумовых также промерял лужи да кораблики пускал по ручейкам. А тонуть нечаянно в бочажине совсем пацану не хотелось. Вот и орал.
А опохмелявшийся дяденька Уржумов дёрнулся, было, на крик, но ничегошеньки у него не получилось. Мальчишка звал на помощь, Жулик лаем заливался, как колокольчик, а Борис и шагу не мог шагнуть. Ноги его будто разом отнялись, и он рухнул в кусты. И не просто рухнул, а ещё и завыл.
И чьего было больше в этом его надрывном вое – волчьего или всё же человеческого могли сказать только двое мужиков из соседнего села Богородского. Совсем рядом они берёза на дрова кряжевали.
Слава Богу, и пацана за куртку из залоины выудили, и Борису помогли на ногах утвердиться.
К удивлению жены и соседей на следующее утро он и не думал про выпивку. Побрякал в сарае какими – то железками, и отправился в бывший колхозный гараж. Мало что в нём годного и осталось, но Борис нашёл, видимо, то, что ему надо было. Даже из кузницы, заброшенной дымок показался. Так недели две подряд и ходил, как на работу, мастерил что – то бывший токарь высшего разряда. Забытый уже стукоток по наковальне старух радовал.
А вскоре и у колодца в Баранихе обнова появилась. Над его крытиком трудами Бориса Уржумова строчка из кованого железа нарисовалась. Вот она, слово – в слово:
«Жителям Баранихи вода из недра Земли»…
В нынешнюю зиму в нашей Баранихе зимовать уже некому будет.
Борис Уржумов пить всё же не бросил. В городе отошёл ко Господу. Тихо и мирно. Уснул и не проснулся. А «Борин колодец» пока не завалился. Ведь так и зовут его с тех пор.
Может быть с годами и названия деревни на картах не будет. А будет обозначено лишь урочище «Борин колодец». --------------.5.12 П. Р.2021 г.