Это давнее происшествие. Не бог весь какое происшествие, а запомнилось навсегда.
Мне было лет четырнадцать, значит, было это в году шестидесятом. Точно, до денежной реформы шестьдесят первого года. Тогда деньги были большие по размеру красивые картинки, на тетрадном листике их уместилось бы три штуки по сто рублей.
- Не надо отнекиваться – мать смотрит на меня неодобрительно. Не отпирайся. Кроме тебя взять некому.
- Мама, да я не выкручиваюсь. Чего, я не сказал бы, что ли? Честное слово, не брал я.
Шел тяжелый разговор. В доме исчезло сто рублей. Это половина маминой зарплаты.
Бабушка на моей стороне. Она верит в мою честность. Я не реву, но щеки у меня горят, грудь сжимается, я едва сдерживаюсь. И вдруг неожиданно для себя я перехожу в наступление:
- Думаешь, что я тебя и бабушку обокрал, да? Ты что, в самом деле так думаешь? Вот я скоро на работу пойду, а ты будешь зарплату у меня воровать? Так, что ли?
Мать остановилась и посмотрела на меня ошарашенно. Ну и ну, и смех, и слезы. Она опомнилась - и вправду, непохоже, чтоб я такое вытворил.
- Боже мой, да что это я? Пропади они пропадом, эти деньги. Такого ведь сроду не бывало! Прости, сынок, верно это я сама их потеряла. На стол вечером положила, а теперь вижу, сотни нет. Подумала, что ты взял. Я их в варежке с работы несла и видно по дороге выронила.
- Постой, а варежки-то где? - бабушка подошла к печи, вытащило мамины варежки из печурка, и как добрый фокусник достала из них сторублевую бумажку: - Что же это ты, доченька, сынка-то обидела?
- Господи, я же их, проклятых, на пять раз пересчитала. Видно, сотня отдельно сверху лежала. Не все я вынула.
И тут я не выдержал. Слезы полились из глаз, и схватив валенки и свою ватную фуфайку, я выскочил на улицу. Куда пойти, я не знал и пошел к своему другу Витьке, он жил недалеко. Легкий морозец грел и покусывал щеки. Неужели я приду к нему в слезах, подумал я, натирая лицо снегом. День был воскресенье, не надо было идти в школу. Я не слышал холода.
Витька был дома и как будто ждал меня. - Пойдем в лес к первому ложку, на лыжах покатаемся!
- Мороз!
- Ну, какой мороз, так себе! Не озябнем.
Он взял лыжи, я зашел за своими, и мы отправились в лес. Казалось, вся домашняя обида было забыта.
Солнечный не слишком морозный день. Холод все же есть зимний, снег пушистый, белый, глубокий лежит повсюду.
Нет, день явно неудачный. Мы возвращались домой по старой проторенной тропинке, и на крутом спуске я решил свернуть в сторону. Через несколько секунд я лежал уже на боку, одна лыжа оказалась без носа, в валенках был снег, а Витька уже протягивал мне руку, помогая встать. Надо было теперь возвращаться без лыж, проваливаясь в глубокий снег. Ноги коченели, я нес свои лыжи на плече.
- Ничего, у лыжи нос надо маленькими гвоздиками прибить – утешал меня друг. - Из консервной банки две полоски вырежешь и приколотишь.
Дома ноги едва отошли. Мать посмотрела на сломанную лыжу, глянула на меня, достала из ящика сиреневую бумажку, – двадцать пять рублей, - и сказала:
- На, новые купишь.
На этом чудеса не закончились. Бабушка достала из печи пирог с картошкой и отрезала от него огромный кусок: - На, поешь! Как это тебя угораздило? Ноги не заморозил?
Мама сказала: - Все бывает. Прости уж меня, сынок!
- Да мне деньги не надо. Отремонтирую сам. У дяди Васи мелких гвоздиков попрошу.
От соседа я вернулся с отремонтированной лыжиной. Он посадил обломок на клей и обил сломанное место полосками из жести.
- Будут твои лыжи как новенькие. Сильно ногу-то ушиб?
Несправедливость и доброта, досада, обида, неудачный поход - сломанные лыжи, и помощь соседа, на которую я не мог рассчитывать, а еще молоко и пирог - это все вместилось в один день. Лыжи еще долго жили. Вспомнил я еще о еще дяде Васе, хороший он был человек...